Часть 2 взаимодействие с внешним миром Глава 2 Цензура и секретность

1

Вид генерала, председательствующего на редакторском со­вещании во время, когда идет одна из величайших битв в истории человечества, напоминает сцену из «Шоколадного солдата»1. Тем не менее, согласно информации из первых рук, полученной от офицера, который редактировал французские коммюнике, подобные совещания были составной частью войны. В самый тяжелый момент Верденской операции гене­рал Жоффр и его окружение обсуждали существительные, прилагательные и глаголы, которые должны были быть напе­чатаны в газетах на следующее утро.

«Вечернее коммюнике от 23 (февраля 1916 г.), — пишет де Пьерфе, — редактировалось при весьма драматических обсто­ятельствах. Бертло, сотрудник канцелярии премьер-министра, позвонил по приказу министра и попросил генерала Пелле подчеркнуть масштабы атаки неприятеля. Необходимо было подготовить общество к наихудшему исходу на случай, если события примут катастрофический характер. Это беспокойство ясно показывало, что правительство не доверяло ни ставке главнокомандующего, ни военному министерству. Пока Бер­тло выступал, генерал Пелле делал заметки. Он вручил мне бумагу, на которой были изложены пожелания правительства,

1 Вероятно, речь идет об оперетте австрийского композитора Оскара Штра­уса (Straus), написанной в 1908 году по пьесе Бернарда Шоу «Оружие и человек». Русский вариант названия оперетты — «Храбрый солдат». См.: Энциклопедический музыкальный словарь. М: Советская энциклопедия. 1966 С. 591. - Прим. пер.

вместе с приказами генерала фон Даймлинга, найденными у некоторых пленных, где сообщалось, что атака немецких войск — лучшее средство установить мир. В очень искусной форме в них говорилось о том, что Германия предпринимает колоссальные и беспрецедентные усилия и, победив, положит конец войне. Все это делалось с той целью, чтобы никто не удивился нашему отступлению. Когда через полчаса я вернул­ся, то обнаружил, что в кабинете полковника Клоделя в его отсутствие собрались генерал Пелле, генерал Жанэн, полков­ник Дюпон и подполковник Ренуар. Генерал Пелле, опасаясь, что мне не удастся добиться желаемого эффекта, приготовил собственный черновик коммюнике. Я зачитал только что на­писанный мною текст. Его сочли слишком умеренным. Однако текст генерала Пелле показался слишком тревожным. Я наме­ренно опустил приказ, отданный на тот день фон Даймлингом. Включить его в коммюнике означало бы нарушить формулу, к которой общество уже привыкло, то есть превратить сообщение в своего рода мольбу. Это прозвучало бы так: «Вы полагаете, что мы можем сопротивляться?» Были основания опасаться, что публика будет расстроена этим изменением интонации и подумает, что все потеряно. Я объяснил свои соображения и предложил напечатать текст Даймлинга в газетах, в форме отдельной заметки.

Мнения разделились. Генерал Пелле отправился за генера­лом де Кастельно, чтобы с его помощью принять окончатель­ное решение. Генерал явился спокойный, улыбающийся. Шут­ливо и тепло отозвался о нашем, нового типа, литературно-военном совете. Затем просмотрел тексты. Он выбрал более простой, усилил в нем первую фразу, вставил слова «как и ожидалось», придавшие фразе уверенности. Вы­сказался категорически против того, чтобы включать в текст приказ фон Даймлинга, и предложил передать его прессе в отдельном виде»1. Вечером генерал Жоффр внимательно про­чел коммюнике и одобрил его.

Через несколько часов эти две или три сотни слов будут прочитаны во всем мире. Они создадут в сознании людей

1 Pierrefeu J. de G. Q. G. Trois ans au grand Quartier General. Par le rddacteur du Communnique. Paris: L'ed. France. 1920. P. 126—129.

картину происходившего у Вердена. Одних эта картина заста­вит собраться с духом, других повергнет в отчаяние. Лавочнику из Бреста, крестьянину из Лотарингии, депутату, заседающему во дворце Бурбонов, редактору из Амстердама или Миннеапо­лиса нужно было дать надежду, но одновременно и подгото­вить их к возможному поражению, не вызвав паники. Таким образом, им сообщают, что сдача позиций не является неожи­данностью для французского командования. Им внушают мысль, что данную ситуацию надо считать серьезной, но не странной. На самом деле ставка главнокомандующего не была готова к наступлению немцев. Не были выкопаны окопы и траншеи, вспомогательные дороги не проложены, отсутство­вала колючая проволока. Но если бы гражданское население признало все эти недочеты, в их сознании неудача переросла бы в катастрофу. Верховное командование может испытывать разочарование, однако не потерять самообладания. Но обыч­ные люди — как внутри страны, так и за ее пределами — терзались сомнениями и, в отличие от профессионалов, не представляли вариантов развития событий. Если бы они полу­чили полную картину, то не разобрались бы в каше сведений, свидетельствующих как о компетенции офицеров, так и об ее отсутствии. Поэтому, вместо того чтобы предоставить в распо­ряжение общества все факты, известные генералам, власти предали огласке только некоторые из них, подав их так, чтобы по возможности успокоить обывателей.

В данном случае люди, которые создали псевдосреду, знали, какой была реальная обстановка. Но несколько дней спустя случился инцидент, о котором французскому командованию ничего не было известно. Немцы сообщили, что накануне они взяли штурмом форт Дуомон1. Во французском штабе в Шан-тильи никто не мог понять, как это могло произойти, так как утром 25-го, после того как в сражение вступил XX корпус, перевес был на стороне французов. В сводках с фронта ничего не говорилось о Дуомоне. Однако специальное расследование показало, что сообщение немцев было верным, хотя никто еще не знал, как был взят форт. Тем временем немецкое коммю-

Это случилось 26 февраля 1916 года. См.: Pierrefeu J. de Op. cit. P. 133 at al.

нике облетело весь мир, и французскому штабу необходимо было дать объяснение случившемуся. «Поскольку в Шантильи не представляли, как произошла атака, то в вечернем коммю­нике от 26 февраля был опубликован воображаемый план атаки. Степень достоверности его равнялась одному к тысяче». В коммюнике об этой воображаемой битве говорилось так.

Тяжелый бой разворачивается вокруг форта Дуомон, который является передовым постом старой оборонительной системы Вер­дена. Позиции, которые удалось сегодня утром занять противнику, после нескольких неудачных штурмов, принесших ему большие потери, были вновь отвоеваны нашими войсками, которые затем продвинулись далее вперед и закрепились на новых позициях1.

То, что произошло на самом деле, отличалось как от немецкого, так и от французского описаний. При перемеще­нии войск на линии фронта в результате путаницы в приказах эта позиция каким-то образом оказалась забытой. В форте остались только командир батареи и еще несколько человек. Группа немецких солдат, увидев открытые ворота, проникла в форт и взяла французов в плен. Какое-то время спустя фран­цузские части, дислоцированные на склоне холма, с ужасом обнаружили, что из форта по ним открыли огонь. При Дуомоне не было никакой битвы. Кроме того, французские войска не переходили в наступление, как сообщалось в коммюнике.

Тем не менее из коммюнике все поняли, что форт был частично окружен. В тексте этого не было, но «пресса, как всегда, ускорила события». Военные хроникеры заключили, что немцы скоро сдадутся. Через несколько дней возник вопрос, почему немецкий гарнизон, у которого отсутствовал провиант, до сих пор не сдался. «Потребовалось вмешательство пресс-бюро, чтобы они оставили тему окружения»2.

Это мой собственный перевод. Английский перевод, полученный из Лон-дона и опубликованный в «Нью-Йорк тайме» (New York Times) от 27 фев­раля, гласит: «Лондон. 26 февраля 1916 г. Яростное сражение развернулось за форт Дуомон — передовой пост старой оборонительной системы вер-денских крепостей. Позиции, захваченные сегодня утром противником после нескольких безуспешных штурмов, которые стоили ему исключи­тельно тяжелых потерь, были заняты нашими войсками, которые затем продвинулись дальше. Несмотря на все попытки, врагу не удалось оттес­нить наши войска».

2 Pierrefeu J de. Op. cit P 134-135.

2

Редактор французских коммюнике сообщает, что, посколь­ку битва затянулась, он и его коллеги, чтобы нейтрализовывать упорство немцев, постоянно публиковали сообщения об их страшных потерях. Необходимо иметь в виду, что союзники в это время, а фактически вплоть до конца 1917 года, придер­живались концепции, что военный конфликт разрешится в результате «истощения сил». Считалось, что стратегия или дипломатия не играют никакой роли, что война сводится к тому, чтобы убивать немцев. Гражданское население, в общем-то, разделяло эту догму, но следовало постоянно напоминать

0 ней из-за впечатляющих успехов противника.

«Практически каждый день выходило коммюнике... кото­рое, отдавая должное немцам, сообщало об их тяжелых, ис­ключительно тяжелых потерях, кровавых жертвах, горах тру­пов, гекатомбах1. По радио постоянно передавали статистику верденского управления разведки. Начальник управления майор Куанте изобрел метод подсчета немецких потерь, давав­ший превосходный результат. Каждые две недели число потерь увеличивалось приблизительно на сотню тысяч. Эти 300 ООО, 400 ООО, 500 000 убитых и раненых, муссировавшиеся в сооб­щениях как дневной, недельный и месячный урон живой силы противника, производили потрясающий эффект. При этом формулировки варьировались незначительно: «согласно сооб­щениям пленных, потери в ходе атаки были значительны»; «противник, изнуренный потерями, не возобновил атаку» и т.п. Некоторые использовались каждый день, лишь «износив­шиеся» от избыточной эксплуатации отбрасывались: «под нашим артиллерийским огнем», «скошенные нашим артилле­рийским огнем». Постоянное повторение этих фраз произво­дило впечатление как на нейтральные страны, так и на саму Германию и помогало создавать картину кровавой бойни, несмотря на отрицание сообщений со стороны Nauen (немец­кая радиостанция), которая безуспешно пыталась нейтрализо-

1 Гекатомбы (здесь) — жертвы. Буквальное значение — «жертвоприношение сотни быков, а также всякое большое жертвоприношение по праздникам». См.: Словарь античности. М: Прогресс, 1989. — Прим. пер.

вать отрицательные последствия этих бесконечных повторе­ний»1.

Тезис этих сообщений был сформулирован французским командованием: «В наступлении задействованы регулярные войска нашего противника, ряды которого неуклонно редеют. Нам стало известно, что призыв 1916 года уже находится на фронте. Остаются призыв 1917 года, который уже был прове­ден, а также ресурсы третьего сорта (мужчины старше 45 лет или выздоравливающие после ранений). Через несколько не­дель немецкие вооруженные силы, изнуренные этими усилия­ми, столкнутся с войсками коалиции (десять миллионов про­тив семи)»2.

Согласно де Пьерфе, французское командование и само верило в это. «В силу необычной аберрации сознания внима­ние обращалось только на истощение сил противника. Скла­дывалось впечатление, что наши силы не истощаются. Генерал Нивель тоже разделял эти идеи. Результат мы увидели в 1917 году3».

Нас приучили называть это пропагандой. Группа людей, которая может перекрыть другим прямой доступ к происходя­щему, подает новости в таком ключе, чтобы они служили целям этой группы. То, что в данном случае цель была патри­отической, не меняет дела. Военные использовали свою власть, чтобы заставить население стран-союзниц видеть события так, как им было выгодно. Возьмем, к примеру, данные майора Куанте об убитых и раненых, распространенные по всему миру. Они должны были подвести общественность к выводу, что война на истощение сил развивалась в пользу французов. Но этот вывод не вытекал из каких-либо аргументов. Мысленному взору публики была представлена картина, изображающая бесчисленные полчища немцев, убитых на холмах Вердена. Благодаря акцентированию огромных потерь противника и умалчиванию о том, сколько погибло французов, был создан

1 Pierrefeu /. de. Op. cit. P. 138-139.

2 Ibid. P. 147.

3 В 1917 году генерал Р.Ж. Нивель начал наступление с целью прорыва германского фронта. Цель достигнута не была, войска союзников понесли огромные потери — Прим. ред.

специфический образ битвы. Его целью являлась нейтрализа­ция негативного эффекта от наступления немецкой армии. Этот образ был направлен и на то, чтобы общество как-то смирилось с деморализующей оборонительной стратегией, на­вязанной войскам союзников. Публика, привыкшая считать, что война состоит из значительных стратегических передвиже­ний, атак с флангов, окружения и драматических капитуляций, должна была постепенно забыть об этой картине и свыкнуться с ужасной мыслью о том, что война может быть выиграна за счет истребления живой силы противника. Контролируя но­вости, поступавшие с фронта, ставка главнокомандующего подменяла их картиной, согласовывавшейся с ее стратегией.

В период ведения военных действий ставка главнокоман­дующего может полностью контролировать информацию, по­лучаемую гражданским населением. Она следит за отбором фронтовых корреспондентов, за их передвижением на фронте, читает и подвергает цензуре их сообщения, а также отслежи­вает телеграммы. Стоящее за армией правительство, распоря­жаясь почтой, телефонной и телеграфной связью, выдачей паспортов и работой таможни, дополнительно усиливает кон­троль. Цензура усугубляется посредством власти над издатель­ствами, собраниями и активизации деятельности секретных служб. Однако в случае с армией контроль далек от совершен­ства. Во-первых, благодаря вражеским коммюнике, которые в эру телеграфа невозможно скрыть от нейтральной стороны. Во-вторых, информация поступает от солдат, возвращающихся с фронта1. Армия — громоздкая штука. Флотская и диплома­тическая цензура отличается большей строгостью, поскольку значительно меньше людей знает о том, что происходит, и их действия легче контролировать.

3

Без цензуры — в той или иной форме — пропаганда, в строгом смысле этого слова, невозможна. Для ведения пропа­ганды необходимо установить барьер между обществом и со-

1 За много недель до атаки американцев при Ссн-Мийеле и Аргонн-Мезе все французы обменивались этой, сверхсекретной, информацией.

бытием. Доступ к реальному событию должен быть ограничен до того, как обыватель начнет создавать разумную и комфорт­ную, с его точки зрения, псевдообстановку. Тогда, если лица, непосредственно участвующие в событии, неверно истолкуют происходящее, об этом никто не догадается, пока не получит доступ непосредственно к происходящему. Военная цензура — это простейшая форма барьера, но, несомненно, важнейшая. О ее существовании известно, а потому, в какой-то степени, с ней мирятся и не принимают во внимание.

В разные времена и по разным вопросам одни люди опре­деляют, а другие принимают определенные нормы секретнос­ти. Граница между тем, что скрывается ввиду «несоответствия общественным интересам», и тем, что общественности знать необязательно, размыта. Представление о том, что является личным делом каждого, весьма растяжимо. Так, размер лич­ного состояния считается частным делом, и в законе о подо­ходном налоге предусмотрена максимальная конфиденциаль­ность. Продажа земельной собственности не является секретом, тогда как цена земли может держаться в тайне. Размер жалования, выплат по договору, обычно скрывается более тщательно, чем фиксированной зарплаты1. Кредитоспо­собность человека, как правило, известна ограниченному кругу лиц. Размер доходов крупных корпораций известен чаще, чем доходы маленьких фирм. Приватными считаются разговоры между мужем и женой, адвокатом и его клиентом, врачом и пациентом, священником и исповедующимся. Определенный уровень секретности отличает собрания директоров и совеща­ния политиков. Большая часть из того, о чем говорится на заседаниях кабинета, или сообщается послом государственно­му секретарю, или во время частных интервью, или во время официальных обедов, имеет приватный характер. Многие люди считают частным делом контракт между работодателем и наемным работником. Было время, когда дела корпораций были таким же частным вопросом, каким являются сегодня

В оригинале проводится противопоставление между salary (заработной пла­той, то есть тем, что работник получает «на руки») и wage (официальным окладом). В современной американской версии английского языка такого различия, по-видимому, не существует в связи с экономической системой так называемого государства всеобщего благосостояния. — Прим. пер.

вопросы вероисповедания. Было время, когда религия челове­ка была открыта столь же явно, как цвет его глаз. В то же время инфекционные болезни были частным делом, как и проблемы пищеварения. История представлений о приватности была бы занимательнейшим повествованием. Иногда эти представле­ния вступали в жесткий конфликт друг с другом, как это случилось, когда большевики опубликовали секретные дого­воры1, или когда господин Хьюз2 изучил работу страховых компаний, или когда какой-то скандал проникает со страниц «Таун топике» (Town Topics) на первые страницы газет г-на Херста3.

Независимо от причин секретности барьеры существуют. Секретность соблюдается на всей территории, известной под названием «общественная жизнь» (public affairs). Поэтому очень полезно задаться вопросом, из каких источников вы узнали о фактах, на которых основываете свое мнение. Кто на самом деле увидел, услышал, почувствовал, посчитал и назвал предмет, о котором у вас есть определенное мнение? Может быть, это был человек, сказавший вам о нем, или человек, услышавший об этом от кого-то другого, или кто-то, узнавший об этом предмете еще более опосредованно? Насколько по­дробно ему было разрешено ознакомиться с этим предметом?

В конце 1917 года, в ходе переговоров с Германией о заключении сепа­ратного мира, большевики опубликовали секретные договоры царского и Временного правительств со странами-союзницами: Англией и Францией (так называемый договор Сайкса-Пикота-Сазонова). Публикация догово­ров испортила отношения большевистской России со странами Антанты, повлияла на отказ этих стран признать большевистское правительство и осложнило отношения Англии и Франции с их союзниками в азиатском регионе. — Прим. ред.

2 Хьюз Чарльз Эванс (1862—1948) — юрист, государственный деятель, член Верховного суда (1910—1916), государственный секретарь (1921—1925), одиннадцатый верховный судья США (1930—1941). Получил известность в 1905 году, когда, будучи членом крупнейшей юридической фирмы Нью-Йорка, работал в качестве советника законодательных комитетов штата Нью-Йорк и расследовал злоупотребления в газовой и энергетической от­раслях промышленности. См.: Encyclopaedia Britannica. — Прим. пер.

3 Херст Уильям Рэндольф (1863—1951) — американский издатель газет. Со­здал самую большую национальную газетную сеть. Его методы существен­но повлияли на американскую журналистику. См.; Encyclopaedia Britan­nica. — Прим. пер.

Когда он сообщает вам, что Франция думает то-то и то-то, какую часть Франции он мог при этом видеть? Где он в этот момент находился? С какими французами ему было разрешено общаться? Какие газеты он читал? И откуда эти газеты и информаторы узнали о том, что сообщили? Можете задаться этими вопросами, но вряд ли вы ответите на многие из них. Тем не менее они напомнят вам о расстоянии, обычно отде­ляющем общественное мнение о событии от самого этого события. И это напоминание является своего рода защитой.