Глава 3

Язык и реалии советского времени как предмет рефлексии (на материале худоукественной литературы и словарей)

     В этой главе описывается рефлексия над советизмами, отражёнными в языке художественной литературы, в научных текстах, в словарях и в трудах словарного типа, составленных и изданных в постсоветское время, в которых широко представлена публицистическая речь.

     Языковая рефлексия над советизмами - второй аспект судьбы советиз-мов. Этот аспект, в отличие от семантических процессов, показывающих динамику советизмов на протяжении XX века, позволяет увидеть, как отражается советская культура в языковом сознании людей, живших в советский и в постсоветский периоды, как оценивались и оцениваются советизмы носителями русского языка.

     Основным материалом для данной главы являются художественные произведения второй половины XX века, кроме того, используются словари (ДСП, ТСЯС, БСРР, словарь Жаргона), газетные и журнальные статьи, научные монографии и статьи, в которых встречаются примеры рефлексии.

Задачи главы:

1. Описать виды и формы реализации ЯР;

     2. Выявить круг языковых и культурных явлений, которые подвергаются

рефлексивному осмыслению.

3.1. Понятие языковой рефлексии.

     Термин «рефлексия» активно используется целым рядом наук: философией, психологией, этикой, эстетикой, кибернетикой, педагогикой, лингвистикой и др. Такое активное использование нонятия привело к значительной раздробленности его толкования в системе научного знания, к выделению большого разнообразия ее видов: методологической, научной, познавательной, обыденной, личностной, интеллектуальной, философской, моральной.

      

132

     Любая разновидность духовного или духовно-практического освоения действительности, как и любые социокультурные системы вообще, предполагает определенные формы самоотражения или самосознания, известные образы самих себя, некоторые Я-концепции (термин социальной психологии), которые являются необходимым условием норм и регулятивов, лежащих в основе их существования и воспроизводства. Даже такая форма сознания, как обыденное сознание, которое обычно противопоставляется научному познанию по признаку отсутствия рефлексии, включает соответствующее самосознание и такие нормы, как опора на общепринятое (так называемый здравый смысл).

     Понятие «рефлексия» заимствовано в категориальный аппарат различных наук из философии и социальной психологии и в последнее время все чаще и чаще входит в оборот профессиональной терминологии, приобретая статус общенаучного. Спектр смыслов достаточно щирок: самопознание, самооценка, самоанализ, самосознание, размышления, обдумывание своих действий и т.д.

     Многозначность толкования побуждает обратиться к этимологическому анализу данного слова. Оно происходит от позднелатинского reflexio, что буквально означает обращение назад, отражение. Термин «рефлексия» первоначально употреблялся в разговорном языке в значении «гнуть, сгибать, нагибать обратно, в обратном направлении». Лишь в дальнейшем ряде языков появляется научная трактовка термина «рефлексия». В настоящее время под рефлексией понимается «принцип человеческого мышления, направляющий его на осмысление и осознание собственных форм и предпосылок; предметное рассмотрение самого знания, критический анализ его содержания и методов познания; деятельность самопознания, раскрывающая внутреннее строение и специфику духовного мира человека» [Философский словарь 1981: 316].

     В конце XX века термин «рефлексия» активно стал употребляться языковедами, что обусловлено актуализацией антропологического направления в науке о языке. Так, по словам М.В. Ляпон, современная лингвистика «поставила в фокус внимания человеческий фактор, координату 'Я', рассматривая ее как необходимую основу для всего остального» [Ляпон   1989: 24]. Это привело к

      

133

тому, что лингвисты часто обращаются к нознавательным, ментальным, интеллектуальным и т. н, процессам, связанным с рефлектирующей языковой личностью.

     Все эти нроцессы осуществляются с помощью языка, и наука не может развиваться без анализа норождения и восприятия речи. Личность и язык взаимообусловлены. Поэтому и субъективный, и непреднамеренный характер оценок речи отражает ценностную ориентацию языковой личности. Человек и общество в целом постоянно «реагируют» на употребляемые ими словесные знаки - одно используют достаточно активно, другое забывают, пополняя этим пассивный запас слов, - тем самым осуществляют языковую рефлексию.

     Термин 'языковая рефлексия' в современной лингвистике понимается двояко: более широко - как рефлексия над языком и более узко - как рефлексия над словом. Так, по мнению Н.Н. Запольской, рефлексия над языком является необходимой составляющей истории литературных языков, «носкольку изменения норм и функций литературного языка непосредственно связаны с изменениями лингвистических представлений носителей языка. Особое напряжение лингвистической рефлексии наблюдается в ключевые исторические периоды, демонстрирующие смену типов культуры. Тип культуры задает тип словесной культуры, т.е. тип императивных текстов (авторитетные тексты // авторские тексты), тип книжно-языковой деятельности (ренродуцирование // продуцирование), тип литературного языка (язык с доминирующей функцией // полифункциональный язык), тип освоения литературного языка (мнемонический // операциональный), тип рефлексии над литературным языком [выделено нами - А.П.] (формальный, основанный на представлениях о внутренней организации языка и актуализирующий идею правильности языка, функциональный, основанный на представлениях об употреблении языка и актуализирующий идею понятности языка, генетический, основанный на представлениях о происхождении языка)» [Занольская drevn.narod.ru].

     На роль рефлексии в истории литературного языка постоянно обращал внимание В.В. Виноградов. В своих «Очерках по истории русского литератур-

      

134

ного языка XVII - XIX веков» [Виноградов 1982] он анализировал суждения современников о литературном языке в целом и об отдельных языковых фактах. В.В. Виноградов считал, что важнейшей движущей силой эволюции литературного языка являются многообразные процессы его нормализации и начинается нормализаторская деятельность общества именно с рефлексии над своим языком. В.В. Виноградов не пользовался термином «рефлексия», но соответствующие понятие и факты постоянно держал в поле своего внимания.

     К широкому пониманию ЯР можно отнести взгляд на неё как на критику языка: «Критическое отношение к языку появилось, по-видимому, сразу, как только человек начал размышлять о языке... Любая рефлексия по поводу языка, в том числе на бытовом уровне - письма в газету, застольные беседы и даже реплики в общественном транспорте - все это тоже критика языка... С содержательной точки зрения критика языка чрезвычайно разнообразна. И все же можно выделить два основных ее направления. Первое — это критика языка как инструмента человеческого общения и мышления... Второе направление связано с критикой состояния языка в определенный период времени. Двадцатый век особенно богат на такого рода критику... Горбачевская перестройка изменила не сам русский язык, она изменила условия его употребления. Исчезли границы между разными формами языка и между сферами их употребления» [Кронгауз 1998: 186].

     Проблемой языковой рефлексии в узком смысле слова [далее ЯР] занимались Б.С. Шварцкопф, А. Вежбицкая, М.В. Ляпон, Н.А. Николина, И.Т. Вепре-ва, З.С. Санджи-Гаряева, Т.В. Шмелёва и др.

     Анализ работ названных исследователей позволяет заметить, что рефлексия определяется через оценку или оценочное отношение говорящего/пишущего к языку.

     Б.С. Шварцкопф считал, что «рефлексия проявляется в «оценке речи» - в реакции говорящих и пишущих на использование языковых средств в процессе функционирования речи, в оценочных характеристиках, даваемых в процессе речи ее участниками, относящихся к ней самой (чужой и своей) и эксплицитно

      

135

в ней выраженных» [Шварцкопф 1996: 23]. И.Т. Вепрева в своём определении языковой рефлексии также сближает её с оценкой: «Обостренное личностное начало современной русской речи усиливает в переломные периоды истории общества и ЯР говорящего, проявляющуюся в том, что носитель языка дает оценочную характеристику слову и той реалии, которую это слово называет» [Вепрева 1998а: 224]. Сформулировано также определение структурного элемента рефлексии — рефлексива, под которым понимают "законченное (хотя бы относительно) высказывание, содержащее оценку употребительному слову или выражению, формально включающее лексическую единицу "слово" или глаголы говорения и именования" [Вепрева 19986: 28].

     Метатекстовую сущность ЯР подчёркивает Н.А. Николина: «Комментарии к тем или иным лексическим средствам так органично входят в ткань произведения, что слово само становится одним из его «героев», а текст строится как «слово о словах», и отражает ЯР автора, его постоянное внимание к способу выражения мысли и чувства» [Николина 1997: 59]. Такое понимание основано на определении метатекста у А.Вежбицкой: «<...> двухголосье: воссоздаваемая (понимаемая) последовательность предложений и собственный комментарий.... Это не текст, это двутекст» [Вежбицка 1978: 403].

     Особенности ЯР в художественных текстах также рассматривается З.С. Санджи-Гаряевой: «Под ЯР принято понимать оценочно-аналитическое отношение к своей или чужой речи, имплицитно или эксплицитно выраженное в тексте» [Санджи-Гаряева 1999: 275].

     Синтез разных сторон ЯР содержится в статье Т.В. Шмелёвой «Вторичные речевые жанры. Языковая рефлексия», где ЯР определяется как тип языкового поведения, предполагающий осмысленное использование языка, т.е. наблюдение, анализ его различных фактов, оценку их, соотношение своих оценок с другими, нормой, узусом. В конечном итоге, это вербально выраженное отношение ко всему, что имеет какое-либо отношение к языку и его использованию [Шмелёва 1999: 108-109].

      

136

     Таким образом, при анализе материала в третьей главе мы опираемся на понимании ЯР и как критики языка (Кронгауз), и как оценочно-аналитического отношения к слову. Объектом описываемой нами ЯР является критика языка советского периода, проявляющаяся в сознательно-аналитическом, оценочном отношении к вербальным знакам советской эпохи и советской культуры во второй половине и, преимуш;ественно, в конце XX века.

3.2. Динамика и формы проявления ЯР.

     ЯР в истории литературного языка может принимать различные формы — лингвистическую, эстетическую, "обывательскую" (рефлексия над языком рядовых носителей). При этом в разные периоды истории литературного языка ЯР проявляется по-разному: с различной степенью интенсивности и в различном соотношении форм её осуществления.

     В XX веке наблюдалось чередование периодов повышенного внимания и лингвистов, и писателей, и рядовых носителей к современному языку с периодами угасания интереса к нему.

     ЯР над «новым» языком появилась сразу с его возникновением, в 20-е годы XX века. Критика советского бюрократического языка нашла своё отражение в работах А.М.Селищева, Е.Д. Поливанова, Г.О. Винокура, СИ. Карцевско-го, М.А.Рыбниковой и др. В сталинскую эпоху ЯР «ушла в подполье», любая критика современного языка наказывалась, работа М.А. Рыбниковой в 1937 году была издана случайно; до смерти Сталина не публиковалась ни одна работа, задачей которой был анализ современного языка.

     А.П. Романенко объясняет это следующим образом: «К1 (культура1, 20-е годы — А.П.) утверждалась во многом благодаря самоанализу, и в частности самоанализу филологическому. Еще при жизни Ленина стала активно изучаться его речь, речь вождя. Изучалась и речь масс: и рабочих, и красноармейцев, и крестьян, и уголовников. Изучалась и речевая жизнь всего общества (работы А.М.Селищева, Г.О.Винокура и др.). К2 (культура2, 30-50-е годы - А.П.) свою речевую жизнь не изучала и даже как бы не замечала. Дело даже не в отсутствии критического анализа, а в отсутствии потребности в любом анализе. Кан-

      

137

целярит (язык2) был «замечен» только в 60-х годах (время активизации К1) К.И. Чуковским. Отсутствие внимания к современной русской речи характерно и для советской лингвистики и филологии К2... И с филологической точки зрения советскую культуру можно представить как чередование (или борьбу) рефлексии и нерефлексии слова» [Романенко 2000: 194-195]. К этому можно добавить и такие факты, как внимание В.И. Ленина к современному языку: его заметка «Об очистке русского языка», его инициатива создания нового толкового нормативного словаря современного русского языка. В 50-е годы в преддверии оживления языковой рефлексии 60-х годов (время "оттепели") была проведена под руководством и с участием Сталина дискуссия о языкознании.

     Позднее А.П. Романенко была проведена периодизация истории советской словесной культуры с учётом "рефлексии / нерефлексии слова" и дана подробная характеристика отечественного изучения советской словесной культуры в связи с предложенной периодизацией: «1 период — 20-е годы, время рождения культуры... Период характеризуется очень активной филологической и семиотической рефлексивностью: рождающаяся культура нуждается в самосознании. 2 период — 30-50-е годы, время установления и стабилизации норм культуры... Период характеризуется отсутствиемфилологической и семиотической рефлексии. 3 период - 60-е годы, время отрицания предыдущего периода ("культа личности") и возрождения к 1-го ("возврат к ленинским нормам")... Филологическая и семиотическая рефлективность активна, но не достигает степени активности 20-х годов. 4 период — 70-е — первая половина 80-х годов ("застой")... Рефлексивность слова нерелевантна, её формы ритуализованы. 5 перпод - вторая половина 80-х — 90-е годы ("перестройка")... Филологическая и семиотическая рефлексивность не только достигает уровня первого периода, но и значительно превосходит его» [Романенко 2002: 119]. Периоды 20-х, 60-х, 80-90-х годов - время интенсификации рефлексии над современной речью. В 60-х годах лидер партии и правительства П.С. Хрущёв много внимания уделял ораторству, а оживление разговорной стихии сочеталось с лингвистическим изуче-

      

138

нием разговорной речи (в Москве - М.В. Панов, Е.А. Земская и др, в Саратове -О.Б. Сиротинина и др.).

     Приведём ряд цитат, подтверждающих существование филологической рефлексии в первые годы после Октября:

     «Раздаются голоса осуждения против общей бытовой распущенности. Папример, статья Е. Ярославского в «К.ПР.», №162, 1925: "...другое, на что надо обратить внимание, это на некоторый цинизм, распущенность в языке...Мы должны решительно бороться против того, что среди нашей молодежи неком-мунистичным, некомсомольским объявляется отвращение к циничным выражениям, распущенности в языке, к похабщине" [Селищев 1928: 74]. (ЯР над вульгаризацией языка — одно из постреволюционных явлений, отмеченное Се-лищевым).

     Негативная реакция A.M. Селищева на аббревиацию как способ образования новых слов, ставший очень продуктивным в 20-е годы: «Сокращение слов носит исступленно-стихийный характер и угрожает в недалеком будущем сделать нашу речь нечленораздельной» [Селищев 1928: 167].

     М.А. Рыбникова замечает: «Поскольку в язык входило много инородного и чуждого (хотя бы тот же блатной элемент), поскольку наспех создавались иногда сочетания неблагозвучные и неудобопроизносимые, постольку не могло не быть отрицательного к ним отношения». В качестве подтверждения своей мысли она приводит слова известного знатока языка и литературоведа А.Г. Горнфельда, который в брошюре «Новые словечки и старые слова» («Колос», 1922) писал о подобного рода словах: «Пока что они не вписываются в ткань языка, не ведут самостоятельной жизни. Они не развиваются изнутри, не дают новых образований; да и как и куда может развиваться такое чудовище, как, например, упродснабокр или губнаробраз или окрветупр? Новые по устремлению, эти слова допотопны по конструкции» [Рыбникова 1937: 113].

     Г.О. Винокур в своей книге «Культура языка» высказал своё одобрительное отношение к процессам, происходившим в языке в начале 20 века: «Пусть кому-то кажется, что словом сигнализировать заменили ряд отличных, живых

      

139

 глаголов показывать, обрисовывать, сообщать, предупредить, свидетельствовать, дать знать—советская газета все-таки будет стоять за сигнализировать, включиться и держать связь, потому что дело не в сохранении «превосходных русских слов», а в выборе того слова, которое политически более актуально, которое имеет свой особый привкус, которое борется с языком досоветским» [Винокур 1925: 53]. В более поздней работе «Глагол или имя?» Г.О. Винокур, обращаясь к проблеме щаблонизации и канцеляризации языка с целью прояснить её характер и причины, отметил чрезмерную щтампованность современ ного языка: «Невыносимы, разумеется, "сверх-клище", насквозь прощтампованный язык какой-либо канцелярской бумаги, где щтампуется всё не то, что нужно, но всё же и эти утрированные случаи находят себе, по крайней мере, естественное объяснение в потребности "выдержать стиль". <...>Всё дело лищь в том, чтобы эти щтампы действительно стояли там, где нужно, чтобы приятельская беседа не велась в щтампах терминологических, а в научном сочинении -не фигурировали щтампы застольной болтовни» [Винокур 1928: 91-92].

      Комический вид рефлексии представлен в работах СИ. Карцевского: «РСФСР читается: "редкий случай феноменального сумасществия России" или "распустили солдат-фронтовиков, собрали разбойников"; В.С.Н.Х. - "воруй смело, нет хозяина". Служащие в советских учреждениях получили, а вернее сами дали себе кличку совдёпычей... Вридло — "временно исполняющий обязанности лощади", иначе советский рикша. Хамбург — Петербург; хамовоз — автомобиль...» и т.д. [Карцевский 2000: 239-240].

     Оценивали "новый" язык в своих произведениях 20-30-х годов и русские  писатели: М. Булгаков, И. Ильф и Е. Петров, А. Платонов, М. Зощенко, И. Бунин, Н. Тэффи и др. Приведём только некоторые примеры: Фёдор Никитич Хворобъёв был монархистом и ненавидел советскую власть. Эта власть была ему противна. Он, когда-то попечитель учебного округа, принужден был слуоюить заведующим методологическо-педагогическим сектором местного Пролеткульта. Это вызывало в нём отвращение. До самого конца своей службы он не знал, как расшифровать слово "Пролеткульт", и от этого презирал

       

140

его ещё больше. Дрожь омерзения вызывали в нём одним своим видом члены месткома, сослулсивцы и посетители методологическо-педагогического сектора. Он возненавидел слово "сектор". О, этот сектор! Никогда Фёдор Никитич, ценивший всё изящное, а в том числе и геометрию, не предполагал, что это прекрасное математическое понятие, обозначающее часть площади криволинейной фигуры, будет так опошлено [Р1льф, Петров 1966а: 79]; - Какие теперь магазины! Теперь только очереди, а магазинов нет. И названия у этих магазинов самые уокасные. Старгико!.. [Иьлф, Петров 19666: 64]; Освободившись от хитрого инструмента, весёлый молодой человек пообедал в столовой «Уголок вкуса» и пошёл осматривать город. Он прошёл Советскую улицу, вышел на Красноармейскую (бывшая Большая Пушкинская), пересёк Кооперативную и снова очутился на Советской. Но это была уэюе не та Советская, которую он прошёл: в городе было две Советских улиц. Немало подивившись этому обстоятельству, молодой человек очутился на улице Ленских событий (бывшей Денисовской) [Ильф, Петров 19666: 30]; В день Космы и Демьяна (теперь Индустриала и Карла) он был именинник, потому что был Демьян [Платонов «Из Генерального сочинения»]; Он поднял нос кверху, ещё раз обнюхал шубу и уверенно подумал: «Нет, здесь пролетарием не пахнет. Учёное слово, а бог его знает - что оно значит» [Булгаков «Собачье сердце»]; -Ничего опасного, - с жаром возразил Филипп Филиппович. — Никакой контрреволюции, кстати, вот ещё слово, которое я совершенно не выношу. Абсолютно не известно — что под ним скрывается? Чёрт его знает! [Булгаков «Собачье сердце»] [Кожевникова 1998а: 164].

     Критика "нового" языка содержится в произведениях русских писателей-эмигрантов: «Теперь ведь и представить себе невозмооюно, как относился когда-то рядовой русский человек ко всякому, кто осмеливался "идти против царя", образ которого ... всё ещё оставался образом "земного бога", вызывал в умах и сердацах мистическое благоговение. Мистически произносилось и слово "социалист " - в нём заключался великий позор и ужас, ибо в него вкладывали понятие всяческого злодейства. Когда ...   "социалисты" появились

      

141

даже в наших местах..., это так поразило наш дом, как если бы в уезде появилась чума или библейская проказа... Сын Алфёрова был уличён в "пропаганде", -это слово звучало томсе очень страшно...» [Бунин «Жизнь Арсеньева»]; аЯ вам раньше предупреждаю», - слышу я на улице. Да, и язык уоке давно сломался, и у мужиков, и у рабочих [Бунин 1980: 124]; «...Теперь "куются" совсем новые слова, например все эти богомерзкие совдепы, викжели, земгоры и под. ...Здесь мы имеем лишь частный... случай терминологического процесса, приноровленного к письменной речи...Однако (и это мистически есть самая тяжёлая сторона дела) такие слова-манекены становятся вампирами..., которые сосут кровь языка и служат чёрной их магии. Таков оккультный смысл этого сквернословия» [С. Булгаков 1953: 32]; Об истории и судьбе слова большевизм: «Первоначально это слово совершенно бесцветно и означает сторонников большинства. Но потом оно приобретает символический смысл. Со словом большевизм ассоциировалось понятие силы, со словом же меньшевизм — понятие сравнительной слабости. В стихии революции 1917 года восставшие народные массы пленялись "большевизмом " как силой, которая больше даёт, в то время "меньшевизм" представлялся слабым, он даёт меньше. Скромное и мало звучащее по своему происхоэюдению слово "большевизм " приобрело значение знамени, лозунга, оно звучало сильно и выразительно» [Бердяев 1990: 92].

     В 40-50-е годы, при жизни Сталина, ЯР практически не проявлялась. В конце 50-х — 60-е годы внутри советской 1сультуры появляется диссидентская литература, содержащая богатый материал ЯР.