Солон-миротворец

Самым мудрым из законодателей этого времени считал­ся афинянин Солон.

Он был не только мудрец, но и воин и поэт. Первую свою славу он приобрел вот как. Афины вели войну с Мегарою за остров Саламин. Афиняне потерпели такое пора­жение, что в отчаянии собрались и постановили: от Саламина отказаться навсегда, а если кто вновь заговорит о войне за Саламин, того казнить смертью. Но Солон приду­мал, как заговорить о запретном. Он притворился сумас­шедшим, который не может отвечать за свои слова. Вскло­коченный, в рваном плаще, он выбежал на площадь, вско­чил на камень, с которого выступали глашатаи, и загово­рил с народом стихами. В стихах говорилось:

... Лучше бы мне не в Афинах родиться, а в месте безвестном, Чтобы не слышать укор: «Сдал он врагам Саламин!»

Если ж афиняне мы, то вперед — и на остров желанный! Смело на бой, чтобы смыть с родины черный позор!

Услышав эти стихи, народ словно сам обезумел: люди схватили оружие, бросились в поход, одержали победу и заключили мир. Доводы, которыми помогла им получить Саламин «сказка на каждом шагу», мы уже пересказали в другом месте.

Когда в Афинах внутренние раздоры дошли до предела, Солон был избран архонтом для составления новых зако­нов. Он сделал, говорят, очень многое. Он запретил в Афи­нах долговое рабство и вернул кабальным должникам от­нятые у них наделы. Он допустил к участию в народном собрании не только богатых «всадников» (у которых хва­тало средств на боевого коня), не только зажиточных «латников» (у которых хватало средств на тяжелый доспех для пешего строя), но и неимущих «поденщиков», ко­торых было очень много. Для предварительного рассмотре­ния дел он поставил во главе народного собрания «совет четырехсот». Солон говорил, что новый совет и старый ареопаг — это два якоря государственного корабля, на ко­торые он вдвое крепче будет держаться в бурю. Но греки гораздо лучше запомнили не эти, а другие за­коны Солона — те, которые служили воспитанию граж­данских нравов.

До Солона был закон: «Кто терпит обиду, тот может жаловаться в суд». Солон его изменил: «Кто видит обиду, тот может жаловаться в суд». Это учило граждан чувство­вать себя хозяевами своего государства — заботиться не только о себе, но и о других.

До Солона считалось, что междоусобные раздоры — это зло, и сам Солон так считал. Однако он издал закон: «Кто во время междоусобных раздоров не примкнет ни к одной из сторон, тот лишается гражданских прав». Это учило граждан быть хозяевами своего государства не только в мыслях, но и на деле: где все привыкли быть недовольны­ми, сложа руки, там властью легко овладеет жестокий ти­ран.

Власти не любили, когда народ в разговорах обсуждал и осуждал их действия, а народ не любил, когда ему это запрещали. Солон издал закон: «Бранить живых людей за­прещается в правительственных зданиях, в суде, в хра­мах, в торжественных процессиях» (а разрешается, стало быть, и на улице, и на площади, и дома). И добавил: «Бранить же мертвых запрещается везде» — потому что мертвые бессильны защищаться.

Законы Солона учили трудолюбию. Был закон: «Кто не может указать, на Какие средства он живет, тот лишается гражданских прав». Говорили, что этот закон Солон заим­ствовал у египтян. Был другой закон: «Если отец не на­учил сына никакому делу, то такого отца такой сын не обязан содержать в старости». Этот закон Солон ввел сам.

Законы учили уважать трудолюбие даже в животных. Запрещалось убивать пахотного быка, «потому что, — го­ворилось в законе, — он товарищ человеку по работе».

Солон больше всего гордился тем, что не дал своими за­конами перевеса ни богатым и ни бедным, ни знатным и ни безродным, ни землевладельцам и ни торговцам:

Я меж народом и знатью, шитом прикрывая обоих,

Стал, — и ни тем ни другим кривдой не дал побеждать.

Конечно, это ему только казалось: там, где он видел справедливое равновесие, мы бы вряд ли это увидели. Но его убеждение, что главное в мире — закон и главное в за­коне — чувство меры, осталось грекам близко во все века.

СЕМЬ МУДРЕЦОВ

На стенах дельфийского храма было написано семь ко­ротких изречений — уроков жизненной мудрости. Они гласили: «Познай себя самого»; «Ничего сверх меры»; «Мера — важнее всего»; «Всему свое время»; «Главное в жизни — конец»; «В многолюдстве нет добра»; «Ручайся только за себя».

Греки говорили, что оставили их семь мудрецов — семь политиков и законодателей того времени, о котором мы рассказываем. Это были: Фалес Милетский, Биант Приен-ский, Питтак Митиленский, Клеобул Линдский, Периандр Коринфский, Хилон Спартанский, Солон Афинский. Впро­чем, иногда в числе семерых называли и других мудрецов, иногда приписывали им и другие изречения. Стихотворе­ние неизвестного поэта говорит об этом так:

Семь мудрецов называю: их родину, имя, реченье. «Мера важнее всего!» — Клеобул говаривал Линдский; В Спарте — «Познай себя самого!» — проповедовал Хилон; «Сдерживай гнев», — увещал Периандр, уроженец Коринфа; «Лишку ни в чем», — поговорка была митиленца Питтака; «Жизни конец наблюдай», — повторялось Солоном Афинским; ♦Худших везде большинство», — говорилось Биантом Приенским; «Ни за кого не ручайся», — Фалеса Милетского слово.

Говорили, что однажды рыбаки на острове Кос вытащи­ли из моря великолепный золотой треножник. Оракул ве-дел отдать его самому мудрому человеку в Греции. Его от­несли Фалесу. Фалес сказал: «Я не самый мудрый» — и отослал треножник Бианту в Приену. Биант переслал его Питтаку, Питтак — Клеобулу, Клеобул — Периандру, Пе­риандр — Хилону, Хилон — Солону, Солон — обратно Фа­лесу. Тогда Фалес отослал его в Дельфы с надписью: «Аполлону посвящает этот треножник Фалес, дважды при­знанный мудрейшим среди эллинов».

Над Фалесом смеялись: «Он не может справиться с про­стыми земными заботами и оттого притворяется, что занят сложными небесными!» Чтобы доказать, что это не так, Фалес рассчитал по приметам, когда будет большой урожай на оливки, скупил заранее все маслодавильни в округе, и, когда урожай настал и маслодавильни понадобились всем, он нажил на этом много денег. «Видите, — сказал он, — разбогатеть философу легко, но неинтересно».

Биант с другими горожанами уходил из взятой неприя­телем Приены. Каждый тащил с собою все, что мог ,один Биант шел налегке. «Где твое добро?» — спросили его.«Все мое — во мне», — отвечал Биант.

Н.Хаммонд «История Древней Греции»

Юридические и экономические реформы Солона

Невзирая на законодательство Драконта и изгнание Алкмеонидов, фракционная борьба обострялась, и гражданская война грозила уничто­жить государство. Страну раздирали многочисленные процессы: соперни­чество между ведущими родами, столкновения интересов различных округов, политические амбиции олигархов и демократов, раскол между богатыми и бедными и членами родов и гильдий. К особенно тяжким последствиям приводили долговые законы Драконта. Точный смысл этих законов и их применение уже давно являются предметами дискуссий. Нижеследующее объяснение основано на стихотворениях Солона и луч­шем комментарии к ним — плутарховской биографии Солона.

Законы Драконта были разными для членов родов, чьи земли при­надлежали роду и являлись неотчуждаемыми, и для членов гильдий, чья собственность была личной и отчуждаемой. Когда член рода брал в долг, он отдавал в залог не свой неотчуждаемый надел, а то, что было на нем выращено. В случае его несостоятельности закон требовал, чтобы он и его семья были прикреплены к земле на неопределенный срок и отда­вали, кредитору шестую часть урожая., Таких, несостоятельных члены родов называли шестичастниками (hectemorpi), и на их земле устанав­ливали закладной камень (horos). .Но их собственность ,не переходила к кредитору. Она была «порабощена» кредитором в том смысле, что земля и прикрепленная к ней семья теряли свободу, и их зависимое положение отмечалось закладным камнем, ^лен гильдии мог заложить свою собственность и семью, поскольку закон не запрещал продажу жены и детей; если же он оказывался несостоятелен, по закону креди­тор становился владельцем должника и его семьи и мог продать их,в рабство на родине или за границей, как пожелает.

Эти жесткие долговые законы в первую очередь отвечали интересам правящего класса. Возможности, которые предоставляли появление мобильного капитала, коммерческая экспансия и внутриполитическая борьба, побркдали людей к ростовщичеству и обогащению за счет как членов родов, так и членов гильдий. Очень скоро «весь простой народ был в долгу у богатых. Одни обрабатывали землю, платя богатым шес­тую часть урожая, их называли гектеморами и фетами; другие брали у богатых в долг деньги под залог тела; заимодавцы имели право обра­тить их в рабство; при этом одни оставались рабами на родине, других продавали на чужбину»¹. Сам Солон так описывает ситуацию: «Вскоре все государство оказалось в постыдном рабстве, которое пробудило не­довольство и гражданскую войну, и в ней погибли многие доблестные мужи... таковы были бедствия нашей родины... Многие бедняки, ско­ванные позорными кандалами, были проданы в чужие земли».

Для преодоления этого кризиса Солон, архонт-эпоним в 594/93 го­ду, был назначен арбитром с неограниченными законодательными пол­номочиями. Несомненно, его поддерживал средний класс. Экстремисты надеялись поживиться; богачи стремились к большим доходам, а_; беДт няки рассчитывали получить и свободу, и землю. Позже, когда обе груп­пы разочаровались, Солон оправдывался таким образом: «Если доведется мне предстать перед судом времени, свидетельствовать в мою защиту будет черная Земля, Верховная мать олимпийских богов, с чьей груди я снял закладные камни, расставленные тут и там; доселе бывшая ра­бой, ныне она свободна. Я вернул в Афины, на богоданную родину, многих людей, проданных за траншу — одних справедливо, иных, нег справедливо, — и иных, бежавших от бремени долга, которые уже за­были аттический язык, а прочих я здесь, в Аттике, освободил от позорного рабства, в котором они жили в вечном страхе перед хозяе­вами». В словах Солона обозначены основные направления его реформ. Он отменил систему шестичастников, убрав камни, свидетельствовав­шие об обязательстве отдавать долю, урожая кредиторам, и тем самым освободил и саму землю, и тех, кто был к ней прикреплен. Он вернул личную свободу проданным в рабство на родине и за границей. Он не только аннулировал прошлые контракты, низводившие людей до поло­жения шестичастников или рабов, но и отменил текущие долги.

Эта реформа получила известность как «снятие бремени» (seisachtheia); освобожденных от долговой кабалы называли «отсек-. шие долги» (chreokopidai); кредиторы в некоторых случаях разори-* лись. Исполнение реформы Солона требовало времени, так как нужно было найти, выкупить и восстановить в правах афинян, проданных в рабство за границу, и зафиксировать отмену контрактов И' долгов. На будущее Солон издал новые долговые законы, по которым запреща­лось давать в долг на условиях обращения несостоятельных должни­ков в шестичастников и под залог собственной свободы. Эти долговые законы уравняли в правах членов родов и членов гильдий, принцип неприкосновенности личности распространялся и на тех и на других. «Я издавал законы в духе равенства худородных и высокородных, ру­ководствуясь единой справедливостью для всех».

Готовясь к этой решительной реформе, Солон пригласил критского прорицателя Эпименида очистить государство от скверны и обратился к дельфийскому оракулу, который ответил: «Сядь посреди корабля и спокойно правь им; многие афиняне на твоей стороне». Чтобы утихо­мирить дух фракционности, Солон издал закон об амнистии, восстано­вив в правах всех, кто был их лишен, за исключением изгнанных за «кровопролитие, убийства и попытки установить тиранию». Память о том, как он поставил интересы государства выше интересов партий, вдохновляла афинян в мрачные дни 403 г. Алкмеониды не подпадали под амнистию, так как они только что были изгнаны за «убийства», хотя решение об их изгнании принимал особый суд, а не лица, поиме­нованные в дошедшем до нас отрывке закона. Чтобы преодолеть спад экономики, вызванный отменой контрактов и репатриацией освобож­денных рабов, Солон наложил временный запрет на экспорт любых сельскохозяйственных продуктов, кроме оливкового масла, которого даже в этот кризисный момент было в избытке. Он издал законы, ка­сающиеся попечения о вдовах и сиротах, а также убийств, — эти воп­росы требовали неотложного решения по окончании гражданской войны. Рассмотрение дел о преднамеренных убийствах было передано из апелляционного суда в суд Ареопага; можно предположить, что тем самым государство упрочилось за счет судов фил и фратрий.

По вопросам долгов Солон, в сущности, вернул государство к додраконтовским временам, но не сделал ничего для предотвращения обнища­ния, которое и заставляло людей брать в долг. Имея в виду эту цель, он сознательно перевел экономическую политику Аттики с чисто сельскохо­зяйственных на преимущественно коммерческие рельсы. В то время Афины входили в фидонийскую сферу мер, весов и монеты, которую здесь начали чеканить в конце VII в. В этой сфере главным экспортером и импортером была Эгина, чье положение в Сароническом заливе давало ей преимущество над Афинами. Поэтому Солон перешел на эвбейскую систему; переместив Афины в сферу влияния Самоса и Коринфа, чтобы облегчить своему государству, до того вынужденному торговать с сосед­ними Эгиной, Беотией, Мегарой и Арголидой, доступ на дальние рынки Востока и Запада. Поскольку Афины владели серебряными рудниками в Лаврионе, они могли чеканить монеты нового стандарта, в то время как старая монета обменивалась на новую по фиксированной ставке. На монетах Солона (фото Х1е) вместо прежней эмблемы, вола, стали изоб­ражать афинскую амфору для оливкового масла; серебро, шедшее на мо­неты,- было отличного качества, гарантируя афинским купцам доступ на многие рынки: Мелкая же монета выпускалась с отметинами, свидетель­ствовавшими о качестве денег, чтобы поощрить их использование во внут­ренней розничной торговле. Солон надеялся, что благодаря развитию торговли репатриированные члены гильдий найдут возможность прокормиться. Но он был настолько уверен в будущем Афин, что либо в первый, либо во второй (592/91) периоды пребывания у власти не только заставлял афинян заниматься ремеслами и отдавать своих сыновей в обучение ремесленникам, но и обещал тражданство любым иностранцам, которые поселятся со своими семьями в Аттике и будут заниматься тор­говлей, а также всем изгнанникам. Широкое предоставление гражданства* было смелым шагом. Несомненно, благодаря ему Афины переманили из! Коринфа и_Эгины многих ремесленников, которые на родине не могли получить гражданство вследствие дорийской политики сословного неравноправия: Своими реформами Солон заложил основы будущего процветания Афин.

Государственные реформы Солона

Когда внедрялись долговая, юридическая и финансовая реформы Солона, они то и дело оказывались под огнем критики. Вероятно, в 592/91 аттическом году Солон был назначен реформатором государства с неограниченной законодательной властью. Первым его шагом было на­мерение изменить требования к кандидатам на выборные должности .— если раньше от них требовались «знатность и богатство», то теперь толь­ко «богатство». В прошлом зажиточные граждане на основании имуще­ственного ценза разделялись на всадников (hippeis) и рядовых (zeugitai); К этим классам Солон прибавил еще два: самые богатые стали пятисот медимниками¹ (pentakosiomedimnoi), а беднейшие — трудящимися (thetes). Ценз основывался не на размерах капитала, а на ежегодном доходе, выраженном в объеме сельскохозяйственной продукции — зер­на, масла и вина, — к которому были приравнены другие формы дохо­да. Границы между классами были установлены на отметках в 500, 300 и 200 мер. Вероятно, чтобы компенсировать государственные расхо­ды, вызванные реформой, Солон установил для трех высших классов спе­циальный налог (eisphora), видимо в пропорции 6:3:1, с максимальным пределом в один талант, полталанта и 10 мин Для каждого класса соот­ветственно. Четвертый класс не платил налогов, так как ежегодный до­ход бедного фета был приблизительно в 60 раз меньше дохода пятисот медимника.

Представители первого класса могли избираться на должность госу­дарственного казначея (tamias); члены первого и второго классов — в архонты и на другие высшие должности; члены первого, второго и тре­тьего классов — на низшие должности. Члены четвертого класса были лишены права занимать должности. Это изменение требований к кан­дидатам носило принципиальный характер, поскольку члены кланов и члены гильдий получали равные права. Но во времена Солона эффект от этого новшества был невелик, так как богатейшими людьми Аттики 6ылИ( как правило, аристократы-землевладельцы.

Процедура избрания осталась прежней: прямые выборы большин­ством голосов народного собрания. Девять архонтов, включая тесмотетов, отныне собирались коллегиально с целью координации своих действий. Их полномочия изменились лишь в сфере правосудия, так как Солон наделил правом апелляции на указы архонтов народный суд, который мы опишем ниже. Более низшие чиновники, известные нам лишь с этого времени, вероятно, существовали и раньше: naukraroi, заведовавшие финансами 48 подразделений, в целом составлявшие 12 триттий; poletai, заключавшие сделки от имени государства и продававшие конфискован­ное имущество; «одиннадцать» — чиновники, ответственные за государ­ственную политику; kolakretai, занимавшиеся в первую очередь государственными жертвоприношениями.

Совет Ареопага состоял, как и раньше, из бывших архонтов и яв­лялся центральным органом государства. Он выступал гарантом зако­нов государства, руководил работой исполнительных органов и осуще­ствлял общий контроль за состоянием государственных дел. Он имел полномочия выносить административные наказания, по которым отсут­ствовало право апелляции. Как юридический суд, отныне он разбирал случаи преднамеренного убийства, а процедура разбора дел об измене была модифицирована.

Параллельно Ареопагу Солон учредил Совет четырехсот, в который выбиралось по 100 представителей от каждой филы, вероятно пожиз­ненно. Главной обязанностью этого совета было готовить вопросы для рассмотрения в народном собрании. Все вопросы, ставившиеся на повестку дня народного собрания, совет не только подвергал предвари­тельному рассмотрению, но и выносил по ним рекомендации. По­скольку эти рекомендации носили обязательный характер, совет теоретически мог отозвать рекомендацию и таким образом отменить рассмотрение вопроса в народном собрании. Взаимоотношения обо­ их, советов и народного собрания описываются фразой, взятой, види­мо, из, стихотворений Солона: «Государственный корабль, снабженный двумя якорями, не так сильно качает на волнах, отчего и люди на нем ведут себя не столь беспокойно».

Солон уже укрепил положение низшего класса, защитив его право на личную свободу, подчеркнув его место в экономике государства и даровав гражданство приезжим ремесленникам и изгнанникам. Но он не собирался позволять народному собранию, в котором низший класс, вероятно, имел абсолютное большинство, раскачивать корабль государ­ства. Компетенция собрания в качестве совещательного органа, была ограничена. Совет Ареопага толковал законы. Совет четырехсот выби­рал вопросы для обсуждения и выносил предварительное решение по каждому из них. Народное собрание голосовало за или против предложенного решения, но само не имело права предложить новое решение; это была прерогатива Совета четырехсот. Но даже если по воле народ­ного собрания законом становилось революционное решение, Совет Ареопага мог его аннулировать, если оно противоречило основным, за­ конам государства. Таким образом, народное собрание имело крайне ограниченную сферу деятельности, но в ее рамках оно обладало суве­ренной властью, и в его работе на равных участвовали все граждане не зависимости от их знатности или богатства. Как избирательный орган, народное собрание избирало высших должностных лиц из списка кан­дидатов, подвергавшихся имущественному цензу и проходивших про­цедуру проверки, которую, вероятно, осуществлял Ареопаг.

Солон превратил народное собрание в судебный орган под назва­нием Гелиея. Это было важное новшество, так как впервые народ, точнее, представители народа, избранные по жребию, играли роль присяжных и судей. Сперва Гелиея, вероятно, рассматривала лишь апелляции и выносила дополнительные приговоры. Но она также за­нималась апелляциями на решения, архонтов, а позже стала проверять деятельность архонтов по окончании срока их должности, отняв эту функцию у.Ареопага, который, вероятно, еще осуществлял ее во вре­мена Солона. Однако был установлен принцип ответственности архон­тов перед народом. Ареопаг, тем не менее, по-прежнему был огражден от вмешательства со стороны Гелиеи. Его члены не отчитывались в своих поступках, и на судебные приговоры Ареопага нельзя было подать апелляцию.

Олигархи впоследствии называли законы олигархическими, демокт раты — демократическими, а Аристотель определил их как «смешанные»: Ареопаг он считал олигархическим органом, выборных архон­тов — аристократическим, а Гелиею — демократическим. Солон внес в афинское государственное устройство лишь несколько новшеств, но они были очень важными. Учреждением Совета четырехсот и Гелием был разорван аристократический круг Ареопага и архонтов, в кото­ром осуществлялся окончательный контроль за работой всех полити­ческих, исполнительных и судебных органов. В случае эффективной работы новых учреждений аристократия должна была лишиться воз­можности отнять у народного собрания всякую власть и обрекать бедных на экономическое и личное рабство. Именно этой цели до­бивался Солон. Он не был ни революционером, ни доктринером, а всего'лишь бесстрастным арбитром в эпоху жестокой политической борьбы. Итог своим достижениям он подвел следующими словами: «Я дал народу достаточные привилегии, не уменьшая его прав, но и не требуя для него лишнего, и при этом оставил на подобающих местах тех, кто находился у власти и заслужил уважение своим богатством. Свой крепкий щит я простер над обеими партиями, не позволив ни одной из них взять верх, нарушив справедливость». Баланс власти, который Солон установил своими законами, соответствовал, по его мнению, способностям и опыту различных классов государства. Не следует забывать и средний класс, которому Солон отвел соответству­ющее место в исполнительных органах, во втором совете, в народном собрании и в Гелиее. С этим классом связывались главные надежды на будущую стабильность.

Солон впервые закрепил за каждым гражданином право лично вы­ступать перед судом в защиту себя или потерпевшей стороны. Тем са­мым он освободил всех без исключения граждан от соответствующего контроля со стороны рода или гильдии. Право апелляции к народному суду включало и апелляции, внесенные судами фил, фратрий и родов; народный суд мог вынести и дополнительный приговор. Например, за­кон Солона гласит: «Если Гелиея вынесет новый приговор, осужденного следует на пять дней заключить в колодки». Солон также пересмот­рел юридическое законодательство Афин. Он отменил все законы Драконта, кроме тех, которые определяли порядок рассмотрения дел о кровопролитии. Из нового кодекса нам известно лишь несколько за­конов, которые цитировались юристами и другими авторами в после­дующие времена. Солон в интересах родов издал закон, защищающий наследниц и сирот, хоть он уже гарантировал неотчуждаемость земель­ных владений, освободив шестичастников. Другой закон Солона опре­делял процедуру выдачи приданого и похорон и ограничивал соответ­ствующие расходы; завещать наследство человеку из другого рода разрешалось лишь при особых обстоятельствах и при условии, что он будет принят в род. В интересах гильдий Солон объявил их контракты юридически обязательными, если они не противоречили законам государства; процентную ставку по долгам он оставил нефиксированной, а штрафы установил и в деньгах, и, натурой, Нам известен и ряд законов Солона, касающихся общественных отношений, например, запрещаю­щий продажу женщин, за исключением уличенных в нецеломудрии, и клевету на мертвых. Законы Солона были высечены на каменных ко­лоннах в Царском портике.

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ГРЕЦИИ

В СМУТНУЮ ЭПОХУ

Жизнь Ксенофонта (ок. 430—354 гг.) совпала с периодом, полити­ческого разочарования. Ни одно государство не было в состоянии на­долго стать общегреческим лидером, а без такого лидера греческие государства почти непрерывно сражались друг с другом. Мир наступал лишь благодаря верховенству одной или двух держав — Афин и Спар­ты во время Никиева мира, а затем одной Спарты. Неудачная попыт­ка обеспечить своими силами мир в 362/61 г., создав Полисную лигу, стала тому наглядным подтверждением., Б 355 г., когда Ксенофонт пи­сал «О доходах», а Исократ — «Мир», Они оба советовали Афинам до­говориться со всеми греческими государствами и возглавить движение за мир. Ксенофонт советовал Афинам принять на себя роль посредни-, ка не только между государствами, но и между партиями в отдельных государствах. Подобная политика была разумной, но тогда пришлось бы пожертвовать непосредственными интересами Афин в пользу Фив. Пос­ле 355 г. эта задача оказалась Афинам не под силу. Неудача греческих ^; государств в целом обеспечить свое политическое спасение требует уг­лубленного изучения.

Как отмечал Фукидид, имперскому государству требуется значитель­ное превосходство в военной силе и финансовых ресурсах над против­никами. В IV в. у Спарты, Афин и Фив 1этого превосходства не наблю­далось. Спартанским гоплитам приходилось сражаться с наемными войсками, а затем с превосходно обученными фиванскими гоплитами. У Афин даже на море находились соперники в лице Беотии, Фессалии и Карий, а на суше Фивам бросали вызов Фессалия, Аркадия и даже Фокида. Причина была не в том, что Спарта, Афины и Фивы ослабели по сравнению с V в. Спарта и Фивы, безусловно, стали богаче, а Афи­ны строили столько же боевых кораблей, сколько и раньше. Скорее дело в том, что усилились другие государства Греции. В V в. демокра­тическое устройство и процветание Афин и Сиракуз почти не имело аналогов. В IV в. социально-экономическая революция произошла в большинстве государств Греции и Сицилии, и они присоединились к компании Афин и Сиракуз. «Военные корабли, бойцы, финансовые ис­точники, изобилие припасов и все остальное, из чего полис черпает свою силу, — в обладании всем этим нынешние греки и количественно, и качественно намного превосходят греков прошлого», — говорил в 341 г. Демосфен, сравнивая свое поколение с поколением Персидских войн.

Процветание, основанное на торговле и капитализме, распространя­лось через греческие колонии до таких отдаленных земель, как среди­земноморское побережье Испании, внутренние области Сицилии, бе­рега Адриатического моря, Балканы и южная Россия. Богатства Массилии и ее колоний, Сицилии при Дионисии, крымского Пантика-пея при Спартаке, Карий при Мавсоле.и Кипра при Эвагоре вносили свой вклад в процветание всего Средиземноморья. Ведущие государства материковой Греции поддерживали дипломатические отношения с да­лекими державами. Например, Фивы дружили с Карфагеном и с Пер­сией. В первой половине IV в. появляются многие признаки националь­ной и международной торговли и капитализма: торговые ^: договоры, торговые представительства, монетарные пакты, торговые привилегии, банки, арбитраж, морское страхование, ипотека и т. д. Потоки това­ров, рабов и наемников достигали Испании и Ирана, России и Кире-ны, пересекая полуостровную Грецию, служившую важнейшим пере­валочным пунктом. Заинтересованность Персии в греческих делах вызывалась отнюдь не альтруизмом. Мир в Греции ускорял потоки меж­континентальной торговли, особенно это касалось греческих солдат-наемников, около 50 тысяч которых служили в Персии в 336'—330 гг. Купцы наживали огромные состояния. Коммерческая прибыль в тор­говле с Крымом Достигала 30 процентов, а обычный процент по зай­мам составлял 12¹ процентов. Греки, зарабатывавшие за границей день­ги как наемники или купцы, возвращаясь, обогащали свою родину. Это и вправду была эпоха изобилия (aphthonia). Такое маленькое государ­ство, как Мегара, пользовавшееся выгодами своего положения для су­хопутной и морской торговли, стало баснословно богатым, потому что сохраняло нейтралитет.,

Культура также получила широкое распространение. Драмы Еврипи-да пользовались спросом на Сицилии; в Македонии он поставил «Вакха­нок», а после смерти его творения стали популярны в любой греческой общине. В прошлом философы и софисты ездили главным образом в Афины, где обменивались прогрессивными идеями. В IV в. они изъезди­ли весь греческий мир, их можно было найти в любом городе Пелопон­неса. Благодаря тому, что софисты и книготорговцы распространяли но­вые идеи, стабильно развивалась единообразная культура. Капитализм нес с собой аттическое торговое право, аттический алфавит из 24 букв (по­заимствованный Афинами из Милета в 403 г.) и аттический литератур­ный диалект. В сочинениях афинского эмигранта Ксенофонта и коман­дира аркадских наемников Энея Тактика мы встречаем разновидность аттического литературного диалекта, которая позже превратится в общий язык (koine) грекоговорящего мира. Центром этого стремительного роста процветания и культуры были Афины. В 380 г. И Сократ утверждал, что благодаря афинскому влиянию «имя «грек» отныне обозначает не народ, а мировоззрение, и применимо к тем, кто имеет одну с нами куль­туру, а не одну кровь».

Одновременно и, внешний облик греческих городов подстраивался под общий стандарт. Когда Эней писал свой труд «Об обороне укреп­ленных позиций» (ок. 357—356 гг.), в каждом городе среднего разме­ра имелись театр, общественный центр и открытые площадки для стадиона, или гимназия. Города были защищены аккуратными массив­ными стенами и имели тщательную планировку. Например, Мавсол в Галикарнассе повторил полукруглую планировку Родоса, центром кото­рой являлись гавань и рынок. В Олинфе новая часть города была по­строена по прямоугольному плану, который Гипподам применял в V в. при планировке Милета, Фурий и Пирея. В середине IV в. это был «со­временный стиль». Сердцем греческого города являлся

общественный центр: (agora). Здесь находились храмы, алтари, фонтаны и сады, мог­ли быть лавки и киоски, работающие в 'особые рыночные дни, здесь можно было увидеть и услышать процессии, праздники и выступления ораторов. Афинская агора служила образцом. После Персидских войн ее постепенно перестроили. Приблизительно около 350 г. с Гефестеона открывалась следующая панорама (см/ рис. 14): Стратегион, где сове­щались полководцы, Толос — место проведения пританий, Булевтери-он, где собирался совет, и старый Булевтерион, используемый как архив; за ними возвышались статуи героев-эпонимов на постаменте, служив­шем доской объявлений. Левее.— храм Афродиты Небесной и святи­лище дема и граций; далее храм Аполлона Патроя, покровителя аттических фратрий, перед статуей Зевса на круглом постаменте длин­ная Стоя, где заседали архонт-басилевс и Совет Ареопага, а позади нее Алтарь двенадцати богов и Эсхара, или жертвенный очаг. Севернее: — стоя Герм и Поикильская стоя, где под настенными росписями Полигнота и других художников прогуливались философы и прочая публика. Через Панафинейскую дорогу — храм дочерей Леоса. На южной сто­роне располагались юго-западный фонтанный дом и длинное святили­ще Тесея, где около 475 г. были перезахоронены кости героя; за ним девятиструйный фонтан, Эннеакрунос, построенный Писистратом, и монетный двор Афинского государства.

Строительство укреплений, общественных центров и целых городов, таких, как Мессена и Мегалополис, могло осуществляться лишь в эпо­ху исключительного процветания. В частных руках также находились значительные богатства. Тимофей и Мидий построили себе дома, кото­рые в шутку называли «башни» или «затмевающие свет», а в Олинфе, например, зажиточные люди построили новый квартал удобных 1ДОМОВ. «Богачи» владели «красивым, оружием, прекрасными лошадьми, вели­чественными домами и хозяйством, а |богатые женщины — дорогими одеждами и золотыми украшениями».^ Мидия в Афинах было «мно­жество служанок», а Платон около 375 г. заметил, что в любом Госу­дарстве у богатого человека есть не меньше 50 рабов. И это, новое богатство скапливалось не в одном-двух городах, а повсюду. Знатный фессалиец Полидам мог покрыть государственный дефицит из собствен­ного кармана; Дион Сиракузский, находясь в ссылке, на свои средства организовал экспедицию; некий фокиец перед Священной войной вла­дел более чем тысячей рабов, аюдин метек построил в Эгине рынок за свой счет.

Эта волна процветания, конечно, привела к увеличению числа рабов в греческих землях. Вплоть до'XIX в. н. э. рабы во многих государствах были обычным атрибутом богатства, а их число зависело главным обра­зом от конкретной местности и развитости работорговли. Рабство явля­лось характерной чертой Греции. Спарта, Аргос и другие дорийские го­сударства низвели коренное население до положения, сервов, но в остальных государствах большинство рабов ввозили из-за границы, и они являлись движимым имуществом. У зажиточных граждан недорийских государств рабы.в небольшом количестве имелись, вероятно, с древней­ших времен. Например, в Беотии мелкий.землевладелец (autourgos) во времена Гесиода содержал раба, который сопровождал его, во .время па­хоты, и других — для работы в поле. Греческие колонисты нередко при­обретали множество рабов. В Сиракузах, Керкире и Византии рабский труд применялся в земледелии. В .богатом Хиосе, совершавшем набеги на азиатское побережье, отношение числа рабов к числу граждан было выше, чем во всех других государствах, кроме Спарты, где оно составляло, ве­роятно, примерно десять к одному. В Афинах в конце V в. труд рабов, находившихся в частном владении, применялся во всевозможных, облас­тях; в пьесах Еврипида и Аристофана он предстает как характерная чер­та повседневной жизни. Некоторые рабы были заняты неквалифициро­ванным трудом, таким, как работа в рудниках, например, занималась тысяча рабов Никия, но большинство рабов, по-видимому, являлись ква­лифицированными ремесленниками (cheirotechnai); именно они состав­ляли большинство тех 20 тысяч рабов, которые, согласно Фукидиду, сбе­жали во время Декелейской войны. Афины, а также Керкира со Спартой иногда заставляли рабов служить во флоте и, возможно, прислркивать гоплитам. В IV в. в большинстве областей материка рабов было больше, чем когда-либо раньше, и обращение с ними стало вопросом, вызывав­шим большой интерес.

В IV в. считалось, что источники поступления рабов неисчерпаемы. Как замечал Еврипид, рабство — естественное состояние варвара, а, не грека, и рабы почти всегда были варварами. Платон в своих «Законах» предполагал, чтобы его государство имело рабов в достаточном количе­стве и достаточного качества для помощи в любых видах работ. Аристо­тель отмечал, что «государства должны иметь в больших количествах ра­бов, а также постоянно проживающих чужаков и иностранцев», предполагая, что в его идеальном государстве все сельскохозяйственные работы будут выполнять рабы, находящиеся как в государственном, так и в частном владении (по примеру современных ему Лаконии и Крита). Ксенофонт в 355 г. предлагал, чтобы Афины со временем приобрели по три раба на каждого взрослого гражданина и использовали их при раз­работке месторождений. Эти предложения являлись не утопическими, а чисто практическими. В государствах, безусловно, велся учет рабов, как и прочих лиц, ведь владение и приобретение рабов облагались налогами, а рабы учитывались как один из видов капитала при определении суммы налога на капитал (eisphora); Афины и Фивы имели законодательство, относившееся к беглым рабам, и, несомненно, замечание фукидида о беглых рабах во время Декелейской войны основано именно на соответ­ствующих записях . Гиперид сообщает, что в 338 г. во всей Аттике, в том числе в серебряных рудниках, насчитывалось 150 тысяч взрослых рабов мужского пола. Возможно, эта цифра преувеличена, но едва ли слишком сильно. В то время Афины в течение семнадцати лет практически не вели войн, а все рудники эксплуатировались так интенсивно, что некоторые граждане только на их разработке сколачивали состояния в 300 талантов, в то время как капитал Никия, который обогащался и другими способа­ми, достигал всего лишь 100 талантов.

Однако процветание в IV в. не принесло мира; оно всего лишь по­зволяло государствам с ошеломляющей скоростью оправиться от одной войны и начать новую. «Из всех государств, —говорит Ксенофонт, — Афины естественным образом приспособлены для увеличения своего богатства в мирное время». Многие государства поступали аналогично. С 431-го по 351 г. войны шли почти непрерывно как между государ­ствами, так и между партиями в отдельных государствах. В итоге Гре­ция в целом была ослаблена. Иония оказалась в руках Персии, некото­рые острова Эгейского моря — у Мавсола, Херсонес — у Керсеблепта, ряд фракийских городов —у Филиппа, отдельные области южной Ита­лии — у бруттиев, а большая часть греческой Сицилии — у Карфагена. В самой Греции каждый город был укреплен так же основательно, как и в Микенскую эпоху, и коалиции создавались и распадались с точно такой же легкостью. В этой переменчивой обстановке союзов и контр­союзов Афины пытались добиться стабильности, заключая пакты не с государствами, а с господствующими в них политическими партиями проафинской направленности; но ни сами Афины, ни эти партий не хранили верность договорам. В межгосударственной политике царили целесообразность и вероломство! Эней Тактик полагал, что любому вою­ющему городу грозит неминуемая опасность переворота, совершенно­го оппозиционной партией. Партии, нередко спонтанно возникающие, получали поддержку от враждебных держав. Ужасы революции на Кер­кире стали известны, как выразился Фукидид о своей эпохе, «Почти всему греческому миру», а колесо революций в IV в. Продолжало кру­титься одновременно с взлетами и падениями имперских держав.¹

Бедствия, постигшие греческий мир, были результатом неспособно­сти полиса как политической формы удовлетворить духовные, соци­альные и экономические запросы граждан. К концу Пелопоннесской войны политическая демократия и интеллектуальное просвещение в Афинах уже находились в конфронтации. Суд над Сократом и его смерть в 399 г. усугубили раскол. Философы IV в. со всей серьезностью относились к ркасному обвинению, брошенному Сократом, когда он выступал в свою защиту: «Человек, действительно борющийся за пра­ва, должен вести частную, а не общественную жизнь, если он хочет хотя бы ненадолго остаться в живых». Платон стал советником не в Афи­нах, а у Дионисия, интеллектуалы играли роль не вождей, а критиков афинской демократии. В IV в. возникли литература и искусство нового типа, черпающие свое вдохновение не в государстве, а в личности. Философия интересовалась главным образом душой; трагедия, берущая пример с психологической драмы Еврипида, но лишенная духовной силы, быстро захирела; комедия, потеряв интерес к политике, превра­тилась в социальную комедию нравов. Лирика, прежде вдохновлявша­яся по-перикловски интенсивной эмоциональной и религиозной верой в просвещенную демократию, исчезла из трагедии и комедии. Ее мес­то заняла риторика — риторика адвоката перед судом, риторика по­литика перед присяжными, риторика народного вождя перед, публикой. Эти тенденции в философии и литературе присутствуют и в. искусстве этого периода, почти лишившемся изобразительности.

Поскольку государство утратило свою притягательность для граждан, они все больше внимания уделяли личным интересам. «Вы покидаете народное собрание, — говорил Эсхин афинянам, — не обсудив вопро­сы,, а поделив доходы, подобно пайщикам предприятия». В греческих государствах между интересами собственников и интересами неимущих существовало четкое разделение, и столкновения между ними вели к революциям. Причинами гражданских конфликтов были, согласно Демокриту, зависть, а по мнению Фукидида, стяжательство и амбиции, и; оба они на первое место ставили личную ответственность, в то вре­мя как взгляд экономиста был выражен Платоном в середине IV в.: «Ни в одной части гражданского тела не должно быть ни глубокой нищеты, ни богатства, ибо и то и другое порождает раздоры, которые правиль­нее было бы назвать подрывом». Причины войн между государствами в целом были теми же: стяжательство и амбиции граждан и экономи­ческие потребности государства или одного из классов в государстве. В 425 г. афиняне «нацелились на большее», и с того времени мотив стя­жательства возникает вновь и вновь. В 355 г. Ксенофонт поставил по­литический диагноз в экономических терминах: «Нищета большинства вынуждает нас проявлять не уважение, а агрессивность в отношениях с другими государствами».

Когда класс трудящихся или наемных работников в основном состо­ит- из рабов, социальная пропасть между владельцами собственности и неимущими расширяется. Богатство (euporia) и бедность (aporia) в IV в. означали наличие или отсутствие капитала (ousia), а не получе­ние высоких или низких заработков. Владелец даже самого малого ка­питала смотрел свысока на гражданина, зарабатывавшего себе на жизнь каким-либо плебейским занятием (banausia). Ибо капитал обеспечи­вает досуг, а досуг, по словам Аристотеля, «необходим для самосовер­шенствования и участия в политике». У кого нет капитала, у того нет и досуга. Такие люди вынркдены трудиться, чтобы прожить, подобно квалифицированному рабу, и составляют рабочий класс (chernetikon). Платон и Аристотель в своих идеальных государствах поднимали всех граждан выше этого уровня, наделяя их двумя разновидностями капи­тала — землей и рабами. Афиняне пытались наделять землями в виде клерухий тех, кто на родине не имел достаточного капитала. После неудачи с клерухиями. демократические вожди стали выплачивать бед­ным гражданам государственное жалованье. Аристотель осуждал этот метод, потому что государственного жалованья недостаточно, чтобы поднять бедняков выше уровня пролетариата. Вместо этого «избыточ­ные доходы следует раздавать бедным (aporoi) крупными суммами, чтобы те могли приобрести земельный участок или получить капитал (aphorme) для торговли или земледелия... и таким образом они могут достичь длительного процветания (euporia)». «Так, — писал Аристо­ тель, — по моему мнению, делится государство: на.богатых, (euporoi) и бедных (aporoi)», или, как; сказали бы мы, на капиталистов и нека­питалистов. Таким образом, Аристотель не видел смысла в пособиях по бедности, которые являются лишь разновидностью жалованья. Он по­лагал, что все граждане (или как можно большее их число) должны обладать капиталом.

Рабы в большинстве государств трудились наравне со свободными гражданами, будучи и художниками, jи конторскими служащими, и гребцами, и сборщиками урожая. Крупных фабрик не было, но в иных мастерских, изготовлявших, например, ножи или кровати, чис­ло рабочих достигало 50—60. Обычно владелец рабов заставлял их трудиться на себя, но мог и давать их внаем другим предпринимате­лям и присваивать часть их .заработков (apophora). В результате за­работки свободных граждан, которым приходилось конкурировать с рабским трудом, оставались низкими и едва поспевали за ростом цен на хлеб. В то же время спрос на рабочие руки уменьшался, так как все больше предпринимателей заводило собственных рабов. Кроме того, среди граждан возрастало презрение к физическому труду (banauson ergon). В V в. оно еще не слишком заметно, но во вто­рой половине IV в. Аристотель писал, что «наилучшее государство не должно принуждать граждан к физическому труду, потому что в наши дни труд — удел рабов и иностранцев». Именно это происходило в Фивах. В политическом плане никто не мог лишить бедного. гражда­нина политических прав, если государство было демократическим и платило ему за выполнение политических обязанностей. Поэтому бед­нейшие афинские граждане рьяно боролись за демократию, а неред­ко и за агрессивную внешнюю политику.

На малозаселенном материке подобное состояние дел не имело бы столь серьезных последствий. Но греческие полисы были населены на­много плотнее, чем национальные европейские государства. Полуост­ров страдал от избытка населения, возникавшего отчасти из-за есте­ственного прироста, отчасти из-за ввоза рабов. Ярким примером может служить Флий: в IV в. в нем было впятеро больше гоплитов, чем в 479 г. Хотя земледелие в IV в. велось намного интенсивнее и квалифицированнее, чем когда-либо раньше, сельская местность не могла принять избыточное население, и оно сосредотачивалось в го­родах с их накалом политических страстей. Старые города увеличива­лись (например, в Афинах около 330 г. почти половину населения со­ставляли их граждане, хотя около 430 г. их было чуть больше трети), а в Аркадии, Мессении, Фессалии и Сицилии возникали новые. Тем не менее избыток граждан, не имевших регулярных доходов, имел следствием массовое обнищание: многие семьи бродяжничали в по­исках пропитания. Исократ в 356 г. говорил, не слишком преувели­чивая, что «из перемещающегося населения проще, чем из граждан­ского, набрать армию, которая к тому же будет больше и сильнее». В большинстве греческих государств перенаселенность увеличивала потребность в импорте продовольствия, особенно зерновых, которые поставлялись в основном из Сицилии, Фессалии, южной России и Египта. Государства оказывались в большей зависимости от торговых договоров с другими государствами, а в случае невыполнения догово­ров — от применения военной силы. Второй Афинский союз быстро вырос как раз благодаря тому, что он обеспечивал как охрану тор­говли, так и свободу от политических преследований.

В итоге полис как политическая форма терял свою самодостаточ­ность. Он лишался духовной приверженности наиболее просвещенных граждан; ему не удавалось объединить классы, он не гарантировал эко­номическую безопасность. Его недостатки становились причиной внут­ренних раздоров и внешних войн. Дионисий пытался решить пробле­му, объединив несколько полисов в одну космополитическую державу, Ясон —воссоздав институт тагов, Мегара — сохраняя нейтралитет, а другие полисы шли проторенной тропой империализма, маскирующе­гося под коалиции. Но ни одно государство или группа государств не могло обеспечить длительной стабильности греческому миру, и к 354 г. рухнули и империя Дионисия, и Афинский союз, и Беотийская коали­ция в центральной Греции.

Афины по-прежнему задавали тон в греческом мире своей культу­рой и стабильностью. Положение Афин было более" благоприятным, чем у любого другого государства, потому что в мирное время они яв­лялись центром греческой и почти наверняка мировой торговли. В течение всего столетия объем товаров, проходивших через Пирей, слу­живший перевалочным пунктом, непрерывно возрастал. Численность гражданского населения Афин можно оценить лишь приблизительно. В период процветания 370—365 гг. богатейший класс насчитывал 1200 граждан, класс гоплитов — около 15 тысяч, а класс фетов — вероятно, около 20 тысяч; в итоге численность взрослых граждан мужского пола приближалась к 40 тысячам. В 394 г. их было более 30 тысяч, а в 322 г. — около 31 тысячи; более низкие цифры объяс­няются военными потерями и эмиграцией. Классовая структура из­менялась в соответствии с экономическими условиями. В 365 —357 гг.,

когда насаждались клерухии, зажиточные классы, возможно, превы­шали численностью класс фетов; в другие времена наоборот. Число постоянно проживавших иностранцев также очень сильно зависело от состояния экономики. Можно предположить, что в 360 г. в Афинах находилось 8 тысяч метеков. Они были обязаны платить налоги, вклю­чая, и налог на жительство, и служить,в армии. Обычно они были зажиточными людьми; некоторые накапливали большие богатства и имели рабов. Данные о числе рабов около 360 г. крайне противоре­чивы. Вероятно, их насчитывалось не менее 200 тысяч, то есть один раб приходился примерно на одного свободного. По весьма прибли­зительной оценке общая численность граждан — мужчин, женщин и детей — составляла 160 тысяч, численность метеков — 24 тысячи, а временно находящихся в городе иностранцев — несколько тысяч. В итоге население Афин можно оценить в, 400 тысяч человек, что впол­не сопоставимо с сообщением Диодора, что в 406 г. население Акраганта составляло 200 тысяч человек¹.

В мирное время источником афинских доходов служили торговля и смежные занятия. Афины взимали 2-пррцентный налог со стоимости товаров, проходящих через Пирей, 2-процентный налог на продажи в Аттике, портовые сборы, пошлины и налоги на метеков, рабов и про­ституток. Кроме того, доходы приносила государственная собственность, включая 4 процента серебра, добытого в, Лаврионе, а также штрафы и имущество, конфискованное по решению афинских судов. В мирную эпоху этих доходов более чем .хватало, и с афинских граждан вообще не взималось никаких прямых налогов.. В 355 г. Ксенофонт для улуч­шения финансового положения города советовал все те же средства: привлекать больше метеков, иностранцев и капитанов кораблей, стро­ить больше доходных домов, более активно разрабатывать рудники, для чего купить по три ,раба на каждого гражданина, то есть около 120 тысяч рабов, и отправить их работать в шахты. Он полагал, что Афины могут существенно облегчить положение обедневших граждан, восстановить свои верфи, укрепления и храмы, накопить финансовые резервы, если не будут начинать новых войн. В военное время положе­ние радикально менялось. Три верхних класса должны были платить налог на капитал (eisphora) и служить в армии; самые богатые также . выплачивали крупные суммы как триерархи, всадники, в качестве пред­оплаты налогов и т. д. В то же время торговля оказывалась нарушен­ной, метеки покидали город, и доходы резко падали. В 355 г. И Сократ говорил: «Афины покинуты купцами, иностранцами и метеками, кото­рыми кишат в мирное время». Поскольку во время войны Афины жгли финансовую свечу с обоих концов, деньги кончались так же быстро, как накапливались во время мира¹.

Так как в военное время феты ничего не платили, а, наоборот, по­лучали плату как гребцы на флоте, война не приносила им никаких убытков; в случае же воссоздания империи они могли оказаться в классе гоплитов, став клерухами. И поскольку феты обычно составляли боль­шинство при демократии, неудивительно, что они столь часто выступа­ли за войну и старались превратить Афинский союз в империю. В 415 г. «огромная толпа и солдаты рассчитывали получать жалованье сейчас и приобрести власть, которая обеспечила бы их доходами навсегда». В 393 г. Аристофан так описывал атмосферу в Афинах накануне новой авантюры: «Построим флот!» (воскликнул оратор); бедные проголосо­вали «за», богачи и земледельцы — «нет». В 355 г. Ксенофонт свиде­тельствовал, что народ рассматривал второй союз как орудие агрессии, причиной чему была бедность большинства граждан.

Раскол между интересами зажиточных и бедных граждан сказался на духе и эффективности Афинского государства. Уважение к закону, осо­бенно к «неписаным законам», было ослаблено решимостью народа на­вязывать свою волю и править посредством указов, а не законов. Обви­нение в беззаконии (graphe paranomon), первоначально служившее для защиты существующих законов, обесценилось вследствие чрезмерного использования; сообщается, что против Аристофона его безуспешно выд­вигали не менее 75 раз. Обвинение в измене (eisangelia), призванное защищать государство в случае, когда юридические процедуры неприме­нимы, стало выдвигаться по совершенно смехотворным поводам: напри­мер, в измене обвиняли людей, которые платили флейтисткам выше об­щепринятых расценок. Оба обвинения рассматривались непосредственно народным собранием;' Где-то до 355 г. была введена новая процедура для защиты прецедентного принципа в законодательстве: по решению народ­ного собрания из числа Гелиеи назначалась коллегия судей (nomothetae) числом до 1001 человека, которая должна была рассматривать все про­шлые и действующие законы и вносить в них изменения в соответствии со своими изысканиями. Здесь народ снова выступает как источник и арбитр законов.

Исполнительная власть постепенно теряла свои полномочия. Совет лишился права казни, права рассмотрения дел об измене и права от­казывать кандидатам на должность после их проверки. В этих вопро­сах последнее слово принадлежало Гелиее или народному собранию. Полномочия совета по проведению дипломатических переговоров и управлению финансами были урезаны в пользу народного собрания. Народ с подозрением смотрел на высших должностных лиц, и многие из них были казнены, изгнаны или оштрафованы Гелиеей. Народ не знал к ним милости. Каллистрат, обвиненный в измене за то, что «недал народу наилучший совет», в 361 г. бежал, спасаясь от смер­ти. Около 355 г. он вернулся как проситель к Алтарю двенадцати богов, но его казнили. В 356 г. Ификрат на суде по обвинению в измене пригрозил вызвать своих наемников и был оправдан, Тимофея же приговорили к огромному штрафу в 100 талантов. Заниматься политикой становилось крайне опасно любому высокому должностно­му лицу и даже советнику. Негласный принцип «народ никогда¹ не ошибается» означал, что его политика не может быть ошибочной и за любую неудачу ответственна исполнительная власть.

«Народ, — писал Аристотель, — по собственной воле стал распоря­жаться всем; все управление государством осуществляется по указам народного собрания и решениям судов, находящихся в полной власти народа». При таком непосредственном народовластии чрезвычайное значение приобретала личность политического лидера. Перикл был пол­ководцем, финансистом и оратором, но его наследники редко отлича­лись такой же многосторонностью. Полководцы обычно становились профессионалами своего дела и служили [за границей Лак командиры наемников, если лишались популярности I либо должности на родине. Финансисты также специализировались в своей области, которая при­обретала важнейшее значение в жизни государства, а некоторые из них знали толк в риторике. Ораторы занимались тем, что убеждали народ­ное собрание или суд принять их точку зрения. Самыми беззастенчи­выми среди них были софисты от политики, способные доказать, что черное — это белое, и продававшие свои таланты любому покровите­лю; их услугами нередко пользовались полководцы наемников, иност­ранные державы, подрядчики, командиры конницы и т. д. Даже те, кто претендовал на звание ответственного государственного деятеля, с са­мого начала должны были потакать всем желаниям народа, чтобы при­обрести хоть какое-то влияние. Ораторов, если только они не занимали официальной должности, нелегко было привлечь к суду, какую бы пре­ступную политику они ни проповедовали. Вина за катастрофу падала на тех, кто эту политику исполнял.

«Будь уверено, — говорит герой Аристофана, обращаясь к Богат­ству, — ты одно ответственно и за провалы, и за удачи; даже на вой­не побеждают лишь те, на чьей ты стороне». За деньги можно было купить наемников, и все государства, даже Спарта, использовали их, чтобы не подвергать опасности гражданское ополчение или обеспечить ему подкрепление в бою. Афины широко прибегали к услугам наем­ников: им служили 7- или 8-тысячные наемные армии; во время Союзнической войны на одних наемников была потрачена тысяча та­лантов. Афинские гоплиты, с охотой служившие лишь на родине, опытом и дисциплине уступали наемникам. Конница, хотя и состоявшая из афинян, содержавших коней за свой счет, обходилась государству в 40 талантов в год. Значительную часть доходов поглощали укрепле­ния, корабли, верфи, арсеналы и орркейные мастерские. Новые ко­рабли строились, вероятно, ежегодно. Кроме того, государственное жалованье также повысилось. Присутствовавшие на народном собра­нии получали один обол в начале столетия и шесть оболов во второй половине века за обыкновенные заседания и девять оболов за важ­нейшие заседания. Дикасты, также получавшие от государства жало­ванье, были заняты больше, чем раньше; скромное жалованье получало и каждое должностное лицо. Закрытие Гелиеи в 355 г. и 348 г. было признаком истощения финансов.

В государственное законодательство образца 403 г. были внесены и другие изменения. Вероятно, с 378/77 г. стали избираться жреби­ем девять председателей (proedroi) — по одному из каждой филы, за исключением филы, представленной в притании, — которые вели заседания народного собрания и совета; и, вероятно, с 366/65 г. жре­бием на целый год избирался секретарь (gramraateus) притании вдо­бавок к секретарю совета, избиравшемуся ежемесячно. Все это дела­лось, чтобы повысить эффективность администрации. Самые важные нововведения касались финансов. Речь идет и о симмориях, занимав­шихся сбором налога на капитал, а позже имевших отношение к триерархии, и о Совете морских комиссаров. Координацию в облас­ти финансов до 354 г. осуществлял Афинский совет, а позже •— ко­миссары Праздничного фонда (to theorikon), уполномоченные наблю­дать за расходами других ведомств. Выплаты денег беднейшим гражданам, позволявшие им участвовать в государственных праздни­ках и исполнять государственные обязанности, являлись разновидно­стью благотворительности в V в. и приобрели большое значение в тяжелые годы IV в. Вероятно, в 358 г. для регулярного осуществле­ния таких выплат был основан Праздничный фонд и назначены его комиссары. Они избирались народом на четырехлетний срок, от одного Панафинейского праздника до следующего, и в этом отношении представляли исключение из обычного правила, по которому должно­стные лица демократического государства назначались жребием не более чем на год. Широкие полномочия комиссаров вскоре позволи­ли им «контролировать почти все управление государством».

В 354 г. верховным комиссаром Праздничного фонда стал Эвбул, способный политик, предложивший в 355 г. заключить мир. Он и его преемники проводили дальновидную финансовую политику. В ее осно­ве лежал закон, принятый, вероятно, во время пребывания Эвбула на этой должности (354—350), по которому все избыточные поступления перечислялись в Праздничный фонд. Благодаря этому закону беднейшие граждане были финансово заинтересованы в сохранении мира, посколь­ку в случае войны все поступления направлялись бы не в Праздничный, а в Военный фонд (stratiotikon). Это было во многих отношениях за­мечательное решение. Оно сгладило разногласия между богатыми и бедными, интересы которых в отношении войны и мира ранее были прямо противоположными. Появилась возможность проводить во всех ведомствах экономию средств. Приготовления к войне велись на сред­ства, которые народное собрание при составлении бюджета направля­ло в Военный фонд. Закон практически стал тормозом на пути к войне, причем тормозом, убрать который было нелегко, так как согласно про­цедуре кто-либо сперва должен был предложить, чтобы народное со­брание назначило номофетов для пересмотра этого, как и любого другого, закона. Однако была в этом и опасность. Всякий раз, как воз­никала необходимость в военных действиях, заинтересованность в мире могла оказаться слишком сильной.

Афинская демократия этого периода подвергалась суровой критике, как пример «крайней демократии» со стороны тех, кто предпочитал более умеренный и даже недемократический тип правления. Наслед­ники Фукидида и Аристофана — Платон, Исократ, Ксенофонт, Теопомп и Аристотель — осуждали безрассудные решения народного собрания и суда Гелиеи, принятые под воздействием риторики или имперских амбиций. Однако город богини Афины обладал многими выдающими­ся чертами. Его граждане пользовались свободой в политике, речах, об­разовании, суде и бизнесе. Город кормил бедных, позволяя им не терять самоуважение. Духом гуманности (philanthropia) были пронизаны по­вседневные отношения с метеками и рабами, которым разрешали от­правлять многие семейные и государственные культы, и они находились под защитой закона. Афины являлись мировым лидером в культуре, торговле и предпринимательстве. Особенности государственного устрой­ства Афин способствовали его умеренности. Советниками и дикастами становились только мужчины, достигшие 30-летнего возраста. В обыч­ные времена большинство из них были выходцами из гоплитского клас­са, потому что жалованья за исполнение должностных обязанностей было недостаточно, чтобы привлечь многих представителей класса фетов, и на народном собрании присутствовали главным образом те, кто имел досуг, а следовательно, обладал средствами. Лишь во времена фи­нансовых кризисов большинство дикастов были бедняками, а в крити­ческие моменты беднейший класс составлял большинство в народном собрании и контролировал принятие его решений. Благодаря переда­вавшемуся по наследству опыту поколений¹ в сочетании с четкими про­цедурными правилами управление Афинским государством и в IV в. оставалось образцом для других государств.

В.Дюрант «Жизнь Греции»

^Перикл

и демократический эксперимент

I. ВОЗВЫШЕНИЕ АФИН

ПЕРИОД между рождением Перикла и смертью Аристотеля, — писал Шелли, — рассматривать ли его сам по себе или прини­мать во внимание его воздействие на последующие судьбы цивилизованного человечества, несомненно, является самой замечательной эпохой мировой истории». Первенство Афин на протяжении этого периода объясняется тем, что, благодаря своей ведущей роли в спасении Греции, они добились верности — и взносов —большинства городов Эгеиды, а также тем, что по окончании войны Иония обеднела, а Спарта была ослаблена демобилизацией, землетрясением и бунтом, тогда как построенный Фемистоклом флот одерживал теперь столь же внушительные победы, как когда-то при Артемисии и Саламине.

Нельзя сказать, что война была уже позади: борьба Греции и Персии продолжалась периодически с тех пор, как Иония была завоевана , Киром, и пока Дарий III не был свергнут Александром. Персы были изгнаны из Ионии в 479 году, из Причерноморья — в 478, Из Фракии —^: в 475, а в 468 году греческий флот под началом Кимона нанес персам,_л сокрушительное поражение на суше и на море близ устья Евримедонта*. Греческие города Азии и Эгеиды, ища защиты от персов, организовали (477 год до н.э.) Делосский союз, гегемоном которого стали Афины, и ._ начали вносить средства в общую казну, хранившуюся в храме Аполлона на Делосе. Так как вкладом Афин были не деньги, а корабли, благодаря^,^:. своему морскому могуществу афиняне вскоре осуществляли действенный' контроль над союзниками, и союз равных очень быстро превратился в Афинскую империю.

В отношении имперской экспансии все видные политики Афин — Даже праведный Аристид, а позднее безупречный Перикл — были единодушны с неразборчивым в средствах Фемистоклом. Никто другой' не имел таких заслуг перед Афинами, как Фемистокл, и никто другой Н§й пылал большей решимостью получить за это сторицей. Когда греческие военачальники собрались, чтобы присудить первую и вторую награды, кто лучше всех защищал Грецию в войне, каждый поставил на_ -..первое место себя, а на второе — Фемистокла. Именно Фемистокл предопределил ход греческой истории, убедив афинян в том, что дорога к господству пролегает не по земле, но по морю, и зависит не столько от войны, сколько от торговли. Он вел переговоры с Персией и стремился покончить с войной между старой и молодой империями, чтобы беспрепятственные коммерческие сношения с Азией принесли преуспеяние Афинам. По его настоянию мужчины, даже женщины и дети Афин одной стеной обнесли город, а другой — порты Пирей и Мунихию; по его почину, подхваченному Периклом, в Пирее были построены большие причалы, склады и меняльные давки, предоставив­шие все удобства для морской торговли. Фемистокл знал, что такая политика вызовет ревность Спарты и может привести к войне между городами-соперниками; но его воодушевляли мощь афинского флота и предвидение развития Афин.

Его цели были столь же величественны, сколь низменны средства. Он использовал флот, чтобы насильно взимать подать с Киклад на том основании, что они слишком быстро покорились персам и предоставили Ксерксу свои войска, и он, по-видимому, брал взятки, освобождая от подати некоторые города². Из схожих соображений он устраивал возвра­щение изгнанников и, по свидетельству Тимолеонта, иногда оставлял себе деньги, даже если его усилия, заканчивались ничем³. Когда на Аристида возложили ответственность за государственные доходы, он обнаружил, что его предшественники расхищали общественные средства, и не последним среди них был Фемистокл⁴. В. 471 году .афиняне, опасаясь его безнравственного интеллекта, проголосовали за остракизм Фемистокла, и ему пришлось искать пристанища в Аргосе. Вскоре после этого спартанцы обнаружили документы, неопровержимо изобличающие Фемистокла в тайной переписке со спартанским регентом Павсанием, который был заморен голодом за то, что изменнически вступил в переговоры с Персией. Радуясь возможности уничтожить самого одарен­ного из своих противников, Спарта показала найденные бумаги Афинам, которые немедленно издали приказ об аресте Фемистокла. Он бежал на Керкиру,: где ему -отказали в убежище, ненадолго укрылся в Эпире, откуда тайно отплыл в Азию, где просил у преемника. Ксеркса какой-нибудь награды за то; что после Саламина он воспрепятствовал погоне за персидским флотом. Привлеченный обещанием Фемистокла порабо­тить для него Грецию⁵, Артаксеркс I сделал его своим советником и отдал ему «на пропитание» доходы с нескольких городов. Прежде чем Фемистоклу удалось воплотить в жизнь замыслы, не дававшие ему покоя, он скончался в Магнесии в шестидесятипятилетнем возрасте, одновременно обожаемый и ненавидимый всем средиземноморским

Посде ухода Фемистокла и Аристида во главе афинской демократи­ческой партии встал Эфиальт, а во главе олигархической, или консер­вативной, партии — Кимон, сын Мильтиада. Кимон обладал большин­ством достоинств, отсутствовавших, у Фемистокла, но был лишен той изворотливости, без которой любые таланты не способны привести к политическому успеху. Чувствуя себя неуютно среди городских интриг, он обеспечил себе командование флотом и закрепил греческие свободы победой при Евримедонте. Со славой возвратившийся в Афины, он моментально утратил популярность, посоветовав примириться со Спар­той. Он добился неохотного согласия народного еобрания-на-то—чтобы возглавить афинский отряд, который оказал бы помощь спартанцам против восставших илотов у Итомы; но спартанцы питали подозрения к афинянам, «дары приносящим», и столь явно не доверяли Кимоновым бойцам, что те вернулись в Афины разъяренными, а Кимон — опозоренным. В 461 году по наущению Перикла он был подвергнут остракизму, и его падение настолько подорвало дух олигархической партии, что в течение двух поколений правительство оставалось в руках демократов. Четыре года спустя Перикл, раскаиваясь (или, как твердила молва, влюбившись в Кимонову сестру Эльпинику, добился его возвращения, и Кимон доблестно погиб во время морского похода на Кипр.

Тогдашний предводитель демократической партии был человеком, о котором нам известно поразительно мало, хотя его деятельность стала поворотным пунктом в историй Афин. Эфиальт был беден, но неподкупен и не уцелел в накаленной атмосфере афинской политики. Народная партия была усилена войной, так как в обстановке кризиса все классовые деления среди свободных граждан на время забылись, и спасительная победа при Саламине была одержана не пехотой, в которой доминировала аристократия, но флотом, личный состав ко­торого состоял из беднейших граждан и который находился под началом торгового среднего класса. Олигархическая партия пыталась удержать свои привилегии, сделав высшей властью в государстве консервативный Ареопаг. В ответ Эфиальт ожесточенно обрушился на этот древний сенат*. За злоупотребления он отрешил от должности некоторых его членов, некоторых казнил⁷ и убедил¹ народное собрание проголосовать за почти полное упразднение все еще сохранявшихся полномочий Ареопага. Консервативный Аристотель позднее одобрил радикальную политику Эфиальта на том основании, что «Передача народу судебных функций, прежде принадлежавших сенату, была, по-видимому, благом, ибо продажность легче внедряется среди немногих, нежели многих»⁸. Но консерваторы того времени отнеслись к этому не так спокойно. После того как обнаружилась неподкупность Эфи­альта, в 461 году он был убит агентом олигархии⁹, и опасная роль главы демократической партии перешла к аристократу Периклу.