1.3.4. Перцеппшишши пород

Наиболее рельефно и последовательно перцептивист-ский подход к изучению риска проводится в рамках пси­хометрической парадигмы (как называют ее сами авторы), а также в культурно-символических теориях риска.

Психометрическая парадигма (П. Словик, С. Лихтен-стайн, Б. Фишхофф и др.³) предполагает изучение риска с точки зрения его восприятия респондентами. При этом поня­тия «опасность» и «риск» четко разграничиваются. «Опасно­сти — это угрозы, которые оценивают люди, тогда как рис­ки — количественные измерения последствий опасности, которые могут быть выражены как условные вероятности переживаемого вреда»⁴. Для последователей парадигмы риск безусловно субъективен и не существует вне зависимости от наших умов и культур. Концепцию риска изобрели люди, и она помогает им осознавать реальные опасности и справ­ляться с неуверенностью в жизни. Даже наиболее простые, самые непосредственные оценки риска основаны на теоре­тических моделях, структура которых субъективна и исхо­дит из предположений и суждений¹.

Собственно «психометрия» — это анкетирование с це­лью количественной оценки респондентами опасностей, свя­занных с различными видами деятельности и имеющих раз­личные характеристики (добровольность, катастрофический потенциал, контролируемость и др.). В психометрических ис­следованиях используются также интервью, ассоциативные, сценарные и статистические методы. В результате исследо­ваний установлено, что риск означает различные вещи для разных людей, а его восприятие зависит от большого коли­чества социокультурных, социально-демографических, пси­хологических и ситуативных факторов, многие из которых могут быть количественно выражены и смоделированы.

Так, например, выявлено, что различия в восприятии риска обусловлены социальным статусом респондентов. В этом аспекте наиболее многочисленные исследования были проведены для объяснения различий в восприятии риска между разными социально-профессиональными группами, а в более узком плане — между профессионалами в какой-либо области (экспертами) и непрофессионалами (населени­ем). В большинстве случаев население считает риск более высоким, чем эксперты, в остальных, относительно немно­гочисленных случаях наблюдается обратная картина.

Первое объяснение этим феноменам было связано с не­доверием населения к экспертам по причине высокой сте­пени неопределенности экспертных оценок и их недоста­точной согласованности (особенно в случае с глобальными рисками, не поддающимися однозначному описанию и каль­куляции). Однако впоследствии была выявлена принципиаль­ная неустранимость разногласий между специалистами и не­специалистами в силу различия степени их контроля над риском (о чем мы уже упоминали в контексте рассуждений о страхе). При этом контролируемость ситуации субъектив­но зависит не только от профессиональной компетенции, но и от добровольности или недобровольности риска, а также от его масштаба (последствий для индивида, группы или общества)².

Действительно, большинство исследований было посвя­щено изучению глобальных рисков (например, экологических), на которые люди не могут влиять. Поэтому такие риски и по­лучают более высокие оценки у населения, чем у экспертов. В случае же малых или добровольных рисков наблюдается другой аспект недоверия населения экспертам: население от­рицает риск, несмотря на то, что эксперты считают его высо­ким. Наконец, добровольные риски (например, курение) на личностном уровне оцениваются очень низко, но как угроза, обществу — достаточно высоко. Другими словами, чем абст­рактнее воспринимается риск (чем меньше он непосредствен­но касается конкретных индивидов и их ближайшего окруже­ния), тем он кажется более высоким¹. Влияет на восприятие риска и степень распределения его последствий в простран­стве (отдаленность возможных или происходящих событий) и во времени (их отсроченность). Один из примеров расхожде­ния мнений неспециалистов и экспертов по поводу значимо­сти различных рисков и опасностей приведен в табл. 2.

Таблица 2 Ранжирование степени риска²

Рискованная дея­тельность; техноло­гия	Группы
	Женщины из «Лиги женщин-избирате­лей»	Студенты колледжа	Члены «Актив-клуба»^3	Эксперты
Ядерная энергетика	1	1	8	20
Автомобили	2	5	3	1
Ручное огнестрель­ное оружие	3	2	1	4
Курение	4	3	4	2
Мотоциклы	5	6	2	6
Алкогольные на­питки	6	7	5	3
Частная авиация	7	15	11	12
Работа в полиции	8	8	7	17
Пестициды	9	4	15	8
Хирургия	10	11	9	5
Работа пожарным	11	10	6	18
Большое строитель­ство	12	14	13	13

Охота	13	18	10	23
Баллончики с аэро­золем	14	13	23	26
Альпинизм	15	22	12	29
Велосипеды	16	24	14	15
Коммерческая авиа­ция	17	16	18	16
Электрическая энергия	18	19	19	9
Плавание	19	30	,_ 17	10
Контрацептивы	20	9	22	11
Лыжный спорт	21	25	16	30
Рентген	22	17	24	7
Футбол в школе и колледже	23	26	21	27
Железные дороги	24	23	20	19
Пищевые консер­ванты	25	12	28	14
Пищевые красители	26	20	30	21
Мощные косилки	27	28	25	28
Антибиотики	28	21	26	24
Бытовая техника	29	27	27	22
Вакцинация	30	29	29	25

В свою очередь отношение к риску самих экспертов (профессионалов) также не одинаково. Они более толерант-ны к рискам и их воспроизводству в своей области специа­лизации, чем в других областях. Однако все эксперты в це­лом несколько более терпимы к масштабным рискам, чем население. В основе такого отношения лежит не только уве­ренность экспертов в контролируемости ситуации (они — специалисты и обладают соответствующими знаниями), но также и их личная заинтересованность в своей профессио­нальной деятельности*.

Феномен влияния на восприятие риска контролируемо­сти ситуации проявляется и в гендерно-расовом аспекте. Проведенные исследования достаточно однозначно показы­вают, что белые мужчины менее обеспокоены рисками, чем женщины. Однако среди небелых мужчин и женщин это различие не столь явное. Следует считать, что белые мужчи­ны менее чувствительны к риску, поскольку они, в отличие от женщин и небелого населения, в большей степени вовле­чены в процессы создания опасных технологий и управления ими и получают больше дивидендов от этой деятельности'. Рядом зарубежных авторов предпринята попытка обоб­щить результаты психометрических и других подобных исследований, посвященных влиянию различных условий субъективного восприятия риска на общественный интерес к той или иной проблеме (табл. З²).

Таблица 3

Условия субъективного восприятия риска

Факторы	Условия, повышаю­щие общественный интерес	Условия, снижаю­щие общественный интерес
вероятность	высокая вероятность нежелательных по­следствий	низкая вероятность нежелательных по­следствий
обратимость	необратимые послед­ствия	обратимые послед­ствия
осведомленность	незнакомый риск	знакомый риск
научная определенность	неопределенный для науки риск	риск хорошо из­вестный науке
контролируемость	низкий личный кон­троль над риском	высокий личный контроль над риском
институциональное доверие	отсутствие доверия к институтам,«ответ­ственным» за риск	наличие доверия к институтам, «ответ­ственным» за риск
атрибутивность	причина риска — человек	причина риска — природа
внимание СМИ	большое внимание СМИ	незначительное вни­мание СМИ

По поводу содержания таблицы следует сделать два замечания. Во-первых, речь идет не об объективных веро­ятностях последствий риска, объективной возможности их устранения, объективном наличии научных данных и т. д., а именно о субъективном восприятии этих условий, о том каковыми они кажутся субъектам. Во-вторых, таблица от­ражает концепцию ее авторов и поэтому не включает в себя ряда других факторов и условий, влияющих на восприятие риска, которые установлены к настоящему времени.

В. Крылов, опираясь на результаты собственных иссле­дований¹, утверждает, что субъективное поле восприятия риска является двумерным. При этом одна переменная харак­теризует степень контролируемости рисков и опасностей, а другая — возможность определения их (их последствий) с по­мощью органов чувств (рис. 1). В целом этот взгляд подтвер­ждает вышеуказанные закономерности восприятия риска, однако, по нашему мнению, является слишком упрощенным. Тем не менее, в ряде случаев такое обобщенное представле­ние проблемы может быть полезным.

«Невидимые» риски, с отсроченным эффектом, в т.ч. неизвестные науке

Неконтролируемые риски, Контролируемые риски,

глобальные катастрофы неглобальные катастрофы

с трудно устранимыми с устранимыми

последствиями последствиями

«Видимые» риски,

с немедленным эффектом,

известные науке

Рис. 1. Двумерное поле восприятия риска

Ученые, занимающиеся психометрическими исследова­ниями, предоставляют полученные данные населению, жур­налистам, политикам и другим лицам, принимающим реше­ния, занимаются рискологическим образованием, но считают, что общественное просвещение и научная грамотность — не главное в решении проблемы риска. Понимание его субъек­тивности и контекстного характера, ограниченных возмож­ностей науки и трудностей общественного просвещения (сло­жившиеся стереотипы восприятия изменить крайне сложно) настоятельно требует новых социальных практик с исполь­зованием совещательных процессов, переговоров, посредни­чества, комитетов по надзору, предоставляющих обществен ности (всем заинтересованным субъектам) более широких возможностей для оценки риска и повышения качества, уместности и легитимности принимаемых решений¹. Пауль Словик, опираясь на собственные эмпирические исследова­ния и исследования своих коллег, утверждает, что недоста­точная эффективность усилий по снижению рисков во многом является следствием климата недоверия, существую­щего между общественностью, бизнесом и экспертами. Поэтому социальные отношения всех типов, включая сфе­ру управления риском, должны быть основаны на доверии². Таким образом, многочисленные гипотезы об основопола­гающей роли доверия в обществе риска эмпирически под­тверждаются.

Сильными сторонами психометрической парадигмы являются: высокая дифференциация рисков и их модифика­ций³; сочетание глубинных и широко описательных моде­лей⁴; раскрытие взаимосвязей эмоциональных и рассудоч­ных компонентов восприятия⁵; учет его политических и социокультурных особенностей⁶; широта охвата респонден­тов⁷; использование достижений других социально-гумани тарных теорий: стигматизации, коммуникации, принятия решений, социокультурных теорий риска; привлечение зна­ний из эпидемиологии, токсикологии, теории надежности и других дисциплин.

Психометрическая методология имеет и свои ограниче­ния. В частности, П. Словик пишет, что результаты психо­метрических исследований зависят от набора предлагаемых для оценки рисков, постановки вопросов, особенностей ис­следуемых социальных групп и методов анализа данных (что поднимает вопрос относительно валидности и надежности получаемых результатов. — В.З.). Но главное, что ответы на вопросы, включаемые в исследовательский инструментарий, отражают эмоциональные предпочтения, мнения, знания, которые непосредственно не связаны с реальным поведени­ем¹. Кроме того, следует отметить, что психометрические исследования в основном проводятся на стыке социологии и психологии, что, как известно, имеет свои преимущества и свои недостатки².

Тем не менее, психометрические исследования проводят­ся уже около тридцати лет. Их вклад в освоение рискологи-ческой проблематики и значение для оптимизации социаль­ной политики и социальных практик трудно переоценить, а многолетние усилия ученых-психометриков (и прежде всего П. Словика) и их приверженность своим идеям и своей науч­ной миссии вызывают уважение. Говоря словами Э. Агацци, последователи психометрической парадигмы помогают лю­дям адекватно воспринимать риск и тем самым избавляют их и от идолопоклонства, и от воцарившихся сегодня необосно­ванных страхов³.

Закономерности восприятия риска изучаются не толь­ко в рамках психометрической парадигмы, но и учеными, придерживающимися иных методологических позиций. Не вдаваясь в методологические проблемы, отметим лишь не­которые значимые результаты исследований, большинство из которых, как мы уже отмечали, было посвящено техно­логическим рискам и опасностям. Так, было выявлено, что отношение к технологической опасности и состоянию ок­ружающей среды в зависимости от социально-демографиности (всем заинтересованным субъектам) более широких возможностей для оценки риска и повышения качества, уместности и легитимности принимаемых решений¹. Пауль Словик, опираясь на собственные эмпирические исследова­ния и исследования своих коллег, утверждает, что недоста­точная эффективность усилий по снижению рисков во многом является следствием климата недоверия, существую­щего между общественностью, бизнесом и экспертами. Поэтому социальные отношения всех типов, включая сфе­ру управления риском, должны быть основаны на доверии². Таким образом, многочисленные гипотезы об основопола­гающей роли доверия в обществе риска эмпирически под­тверждаются.

Сильными сторонами психометрической парадигмы являются: высокая дифференциация рисков и их модифика­ций³; сочетание глубинных и широко описательных моде­лей⁴; раскрытие взаимосвязей эмоциональных и рассудоч­ных компонентов восприятия⁵; учет его политических и социокультурных особенностей⁶; широта охвата респонден­тов⁷; использование достижений других социально-гумани решений, социокультурных теорий риска; привлечение зна­ний из эпидемиологии, токсикологии, теории надежности и других дисциплин.

Психометрическая методология имеет и свои ограниче­ния. В частности, П. Словик пишет, что результаты психо­метрических исследований зависят от набора предлагаемых для оценки рисков, постановки вопросов, особенностей ис­следуемых социальных групп и методов анализа данных (что поднимает вопрос относительно валидности и надежности получаемых результатов. — В.З.). Но главное, что ответы на вопросы, включаемые в исследовательский инструментарий, отражают эмоциональные предпочтения, мнения, знания, которые непосредственно не связаны с реальным поведени­ем¹. Кроме того, следует отметить, что психометрические исследования в основном проводятся на стыке социологии и психологии, что, как известно, имеет свои преимущества и свои недостатки².

Тем не менее, психометрические исследования проводят­ся уже около тридцати лет. Их вклад в освоение рискологи-ческой проблематики и значение для оптимизации социаль­ной политики и социальных практик трудно переоценить, а многолетние усилия ученых-психометриков (и прежде всего П. Словика) и их приверженность своим идеям и своей науч­ной миссии вызывают уважение. Говоря словами Э. Агацци, последователи психометрической парадигмы помогают лю­дям адекватно воспринимать риск и тем самым избавляют их и от идолопоклонства, и от воцарившихся сегодня необосно­ванных страхов³.

Закономерности восприятия риска изучаются не толь­ко в рамках психометрической парадигмы, но и учеными, придерживающимися иных методологических позиций. Не вдаваясь в методологические проблемы, отметим лишь не­которые значимые результаты исследований, большинство из которых, как мы уже отмечали, было посвящено техно­логическим рискам и опасностям. Так, было выявлено, что отношение к технологической опасности и состоянию ок­ружающей среды в зависимости от социально-демографи нии, что в большинстве случаев укрепляет один из суще­ствующих образов жизни и ослабляет другие. Восприятие различных рисков приверженцами разных моделей поведе­ния показано в табл. 4¹.

Таблица 4

Восприятие рисков с точки зрения культурно-символической теории

\Типы риска Модели^4^ поведения ^\	Социальных отклонений	Технологиче­ский (экологи­ческий)	Экономический
Иерархист-ская	Крайне отри­цательное (от­клонения могут нарушить су­ществующий социальный порядок)	В целом поло­жительное (при положи­тельном заклю­чении экспер­тизы и выпол­нении соответ­ствующих ин­струкций)	Отрицатель­ное (экономи­ческие риски ослабляют су­ществующую социальную систему)
Эгалитарист­ская	В целом поло­жительное (эгалитаристы отвергают ие­рархические принципы)	В целом отри­цательное (не­эгалитарист­ское общество эксплуатирует природу так же, как оно экс­плуатирует бедняков)	Отрицатель­ное (понижение уровня жизни особенно бо­лезненно для самых бедных)
Индивидуа­листская	Положитель­ное (если рас­ширяются сво­боды) Отрицатель­ное (если огра­ничиваются свободы или разрушаются рыночные от­ношения)	Крайне поло­жительное (природа — «рог изобилия», средство для неограниченно­го индивиду­ального пред­приниматель­ства)	Крайне отри­цательное (ры­нок — цен­тральный ин­ститут в жиз­ненной системе индивидуали­стов)

В литературе встречаются и другие типы «картин мира» или мировоззренческих установок. П. Словик, обобщив ра­боты ряда авторов, предлагает следующий, более расширен­ный перечень таких установок¹:

• фатализм — «у людей мало возможностей для конт­роля над рисками»;

• иерархизм — «рискологические проблемы должны решать эксперты»;

• индивидуализм — «люди с большими способностями должны иметь возможность достигать большего ус­пеха»;

• эгалитаризм — «если бы отношение к людям было одинаковым, то было бы меньше проблем»;

• технологический энтузиазм — «высокие технологии необходимы для улучшения общественного благосо­стояния».

Кроме того, исследователями выделяются типы людей, различающихся между собой по их отношению к риску. Так, О. Ренном описываются: разрозненные индивиды (рассчи­тывающие на везение), бюрократы (принимающие социаль­но контролируемый риск), предприниматели (индивидуали­сты), поборники равноправия (выступающие за кооперацию, а не за конкуренцию) и отшельники (потенциальные посред­ники в разрешении конфликтов на почве рисков)². Как видим, приведенные типологии картин мира и характерных персо­нажей в целом сходны, но по-своему дополняют представ­ления М. Дуглас.

Теория риска М. Дуглас является развитием ее более общей социальной теории, в концентрированном виде содер­жащейся в модели «решетка-группа»³. Модель представляет собой систему координат, состоящую из двух осей и обра­зующую четыре поля, каждое из которых символизирует особый тип социальной организации (или солидарности с точки зрения дюркгеймианской традиции). В модели верти­кальная ось дифференцирует типы структурных решеток или степень структурированности (нормативности) социальных отношений, горизонтальная ось— групповые этосы или степень сплоченности (взаимной зависимости) индивидов, как в смысле преобладающих моральных императивов, так и с точки зрения согласованности социального поведения.

		структурированность социальных отношений
индивидуализм	а) изоляция		С) иерархия		коллективизм
	А)	рынок	V) добровольная группа
		неструктурированность социальных отношений

Рис. 2. Модель «решетка-группа» М. Дуглас

Социальная организация «А» — это активный индиви­дуализм, предполагающий слабую структуру и слабую вза­имозависимость индивидов, что характерно для рыночных отношений. Организация типа «В» включает в себя изоли­рованных (маргинализированных) индивидов и представля­ет собой предельный случай структурного принуждения без групповой связи. Организация «С» предполагает наличие очень сплоченных, централизованно и бюрократически управляемых и иерархически структурированных соци­альных групп. И, наконец, организация «Б» представлена в социуме добровольными, сплоченными, но слабо дифферен­цированными группами типа религиозных сект, общин, коммун и им подобных объединений¹.

Как видим, типы социальной организации в модели «ре­шетка — группа» во многом определяют модели восприятия риска, рассмотренные нами выше. В особенности это каса-' ется иерархических и рыночных социальных порядков. Доб­ровольные группы, хотя, по сути, и являются эгалитарист­скими, в чистом виде могут и не следовать эгалитаристской модели, а придерживаться более разнообразных взглядов в зависимости от объединяющей их идеи. Кроме того, члены этих групп, как правило, особенно остро воспринимают риски с низкой вероятностью неблагоприятных событий, но с боль­шими масштабами последствий вплоть до риска космических заговоров и нашествия инопланетян. Социальные изоляты характеризуются эклектическим набором ценностей и поэто­му могут разделять пассивно индивидуалистские, частично эгалитаристские, фаталистские или радикально антисоциаль­ные взгляды. Следует полагать, что в социальном плане наи­более негативным для них является усиление структурного принуждения.

Таким образом, вышеуказанные работы М. Дуглас и ее коллег — Дж. Александера, П. Смита¹ и ряда других — иллюстрируют культурологические альтернативы риско-логическому реализму. В них авторы показывают, что без предварительной «культурной работы» по идентификации и интерпретации рисков управление ими не может быть эффективным. В частности, концепция М. Дуглас позволя­ет показать связь социокультурной организации с воспри­ятием риска (причины, последствия, формы контроля). При этом в культурно-символических теориях культурные типы и их рисковое сознание стабильны и в принципе не отлича­ются от ранее существовавших, точно так же, как в рас­сматриваемом аспекте нет различий между Западной и дру­гими типами культур². Однако такая внеисторичность и допущение об однородности и универсальности современ­ных культур являются большим упрощением вообще, а при изучении сложной динамики риска в частности. В свою очередь это упрощение затушевывает вопросы о динамике взаимодействия культурных типов, об их возможных про­межуточных вариантах и взаимопереходах друг в друга.

В какой-то степени эти недостатки могут быть преодо­лены, если рассматривать модель «решетка-группа» с точки зрения преобладания в определенные исторические перио­ды и в определенных современных культурах разных типов социальной организации, а, следовательно, и различных восприятий рисков. Проблемы современной социокультур­ной динамики позволяет прояснить гипотеза С. Крука, наи­более дискуссионная часть которой касается популярных ныне идей неолиберализма. (Эти идеи, как наиболее перс­пективные для выработки стратегий оптимизации риска, еще не раз будут нами анализироваться.)

степень структурированности (нормативности) социальных отношений, горизонтальная ось— групповые этосы или степень сплоченности (взаимной зависимости) индивидов, как в смысле преобладающих моральных императивов, так и с точки зрения согласованности социального поведения.

		структурированность социальных отношений
индивидуализм	о) изоляция		С)иерархия		коллективизм
	А)	рынок	О)добровольная группа
		неструктурированность социальных отношений

Рис. 2. Модель «решетка-группа» М. Дуглас

Социальная организация «А» — это активный индиви­дуализм, предполагающий слабую структуру и слабую вза­имозависимость индивидов, что характерно для рыночных отношений. Организация типа «В» включает в себя изоли­рованных (маргинализированных) индивидов и представля­ет собой предельный случай структурного принуждения без групповой связи. Организация «С» предполагает наличие очень сплоченных, централизованно и бюрократически управляемых и иерархически структурированных соци­альных групп. И, наконец, организация «Б» представлена в социуме добровольными, сплоченными, но слабо дифферен­цированными группами типа религиозных сект, общин, коммун и им подобных объединений¹.

Как видим, типы социальной организации в модели «ре­шетка — группа» во многом определяют модели восприятия риска, рассмотренные нами выше. В особенности это каса-' ется иерархических и рыночных социальных порядков. Доб­ровольные группы, хотя, по сути, и являются эгалитарист­скими, в чистом виде могут и не следовать эгалитаристской модели, а придерживаться более разнообразных взглядов в зависимости от объединяющей их идеи. Кроме того, члены этих групп, как правило, особенно остро воспринимают риски с низкой вероятностью неблагоприятных событий, но с боль­шими масштабами последствий вплоть до риска космических заговоров и нашествия инопланетян. Социальные изоляты характеризуются эклектическим набором ценностей и поэто­му могут разделять пассивно индивидуалистские, частично эгалитаристские, фаталистские или радикально антисоциаль­ные взгляды. Следует полагать, что в социальном плане наи­более негативным для них является усиление структурного принуждения.

Таким образом, вышеуказанные работы М. Дуглас и ее коллег — Дж. Александера, П. Смита¹ и ряда других — иллюстрируют культурологические альтернативы риско-логическому реализму. В них авторы показывают, что без предварительной «культурной работы» по идентификации и интерпретации рисков управление ими не может быть эффективным. В частности, концепция М. Дуглас позволя­ет показать связь социокультурной организации с воспри­ятием риска (причины, последствия, формы контроля). При этом в культурно-символических теориях культурные типы и их рисковое сознание стабильны и в принципе не отлича­ются от ранее существовавших, точно так же, как в рас­сматриваемом аспекте нет различий между Западной и дру­гими типами культур². Однако такая внеисторичность и допущение об однородности и универсальности современ­ных культур являются большим упрощением вообще, а при изучении сложной динамики риска в частности. В свою очередь это упрощение затушевывает вопросы о динамике взаимодействия культурных типов, об их возможных про­межуточных вариантах и взаимопереходах друг в друга.

В какой-то степени эти недостатки могут быть преодо­лены, если рассматривать модель «решетка-группа» с точки зрения преобладания в определенные исторические перио­ды и в определенных современных культурах разных типов социальной организации, а, следовательно, и различных восприятий рисков. Проблемы современной социокультур­ной динамики позволяет прояснить гипотеза С. Кружа, наи­более дискуссионная часть которой касается популярных ныне идей нёолиберализма. (Эти идеи, как наиболее перс­пективные для выработки стратегий оптимизации риска, еще не раз будут нами анализироваться.)

Стивен Крук считает, что в центре рискологических исследований находится взаимосвязь социокультурных по­рядков, осознания рисков и режимов управления ими. Под социальными порядками ученый понимает общие рамки или матрицы, в пределах которых формируются типичные об­разцы солидарностеи, фрагментации, конфликтов¹. Он вы­деляет «современный», «гиперрефлексивный»² и «неотради­ционный»³ социальные порядки.

«Современный» социальный порядок— это нацио­нальные общества с их системой дифференцированных, хорошо организованных и рационализированных институций, а также технологиями массового производства и средствами массовых коммуникаций. Образцовые институции государ­ства и рынка основаны на конкуренции. Они создают соли­дарности и конфликты вокруг распределения прав и ресур­сов. «Гиперрефлексивный» порядок функционирует скорее через социальные сети, чем через институции, компьютери­зированные коммуникации и производственные технологии. Он состоит в радикальной индивидуализации и рефлексив­ном самоконтроле, приводящим к формированию глобальной культуры или связям в соответствии с коалиционным инте­ресом. Здесь конфликты создаются вокруг вопросов подоб­ных праву на самовыражение, подверженности рискам, дос­тупу к информации. «Неотрадиционный» порядок действует в анклавах интенсивной «механической» солидарности на основе этнической, религиозной принадлежности, общих вкусов. Степень сплоченности таких солидарностеи зависит от степени неприятия ими иных солидарностеи, иных этно­сов, вкусов и вер. В данном случае приставка «нео», во-пер­вых, означает элемент самостоятельного выбора индивидами своих референтных групп и, во-вторых, подчеркивает роль современных коммуникационных технологий в формирова­нии и поддержании существования этих солидарностеи⁴.

Таким образом, «современный» социальный порядок основывается на функционирований формальных институ­тов, «гиперрефлексивный» — на феномене радикального индивидуализма, «неотрадиционный» — на интенсивной социальной солидарности. По мнению Крука, не какой-то один новый постсовременный принцип социальной органи­зации сменяет современный, но сосуществующие соци­альные порядки постепенно чередуют свое преобладание в обществе. Этим порядкам соответствуют «организованный», «неолиберальный» и «ритуализированный» режимы управ­ления риском.

« Современный» социальный порядок в виде организо­ванного капитализма или фордизма и «организованное» управление риском достигли пика своего развития в середи­не прошлого века. В то время государство всеобщего благо­денствия в наиболее развитых обществах осуществляло контроль над широким диапазоном рисков и опасностей. Многие риски (например, ряда инфекционных заболеваний) были побеждены. Более того, вся социальная политика по­нималась как средство для снижения рисков повседневнос­ти. Такое организованное государством управление риском, согласно типологии М. Дуглас, является атрибутом иерар­хического социального порядка. Сегодня формирование «неолиберального» режима управления риском, смысл ко­торого заключается в возложении основной ответственно­сти за последствия риска на самих рискующих субъектов, все более (по диагонали «С —А») приближает нас к рыноч­ному типу социальной организации¹.

Тем не менее «организованное» управление риском и «современный» социальный порядок в результате этих пре­образований не исчезают, а продолжают существовать. Во-первых, развитие неолиберализма предполагает скорее не устранение, а преобразование государственных управлен­ческих механизмов. Во-вторых, существуют разумные пределы «приватизации» риска, например, в области здраво­охранения. Кроме того, баланс между государственной цен­трализацией и индивидуализацией различен в разных совре­менных культурах и странах².

Считается, что расширение индивидуальной свободы и ответственности должно привести к преобладанию социаль­ной организации типа «А» в модели М. Дуглас. Однако зло­употребление неолиберализацией режима управления рис­ком может породить трудности в процессе его практической реализации. Дело в том, что разнообразие, комплексность и «мощность» современных рисков превышают (во всяком случае, в настоящее время) возможности общества по их оптимизации. По крайней мере, для образованных средних классов развитых стран индивидуальное решение проблем выбора образа жизни и стиля потребления в условиях нео­пределенности или информационной перегрузки может выз­вать скорее чувство беспокойства и ненадежности, чем ощущение безопасности и контролируемости ситуации. В та­ких условиях даже самое усердное исчисление риска субъек­том будет страдать недостаточной полнотой, большей или меньшей степенью иррациональности и произвольности¹.

Возможно, некоторые члены общества и будут иметь достаточно ресурсов, чтобы стремиться к рационализации собственного поведения или, по крайней мере, верить в ее принципиальную возможность. Но требование к большин­ству индивидов быть рациональными будет скорее ограни­чивать альтернативность социальных действий, чем воспри­ниматься как возможность. То есть социальный порядок по существу будет стремиться к типу «В» — к совокупно­сти структурно ограниченных изолированных индивидов, которые на различных основаниях могут объединяться по принципу «свои —чужие», образуя добровольные группы типа «Б» с «ритуализированным» режимом управления риском в качестве альтернативы состоянию необходимос­ти постоянного выбора, беспокойству и изоляции. То есть возможна активизация группообразования по диагонали «В —Б», что, как показывает история, чревато социальны­ми конфликтами.

Вообще же любая пара типов социальной организации может рассматриваться как программа и антипрограмма для определенных социальных групп или в рамках определен­ных теоретических построений. Но следует считать, что эф­фективность системы управления риском с акцентом на принципах неолиберализма зависит от одновременной ра­боты всех управленческих режимов, определяемых соответ­ствующими типами социальной организации². Идеология неолиберализма, бесспорно, соответствует духу времени, но она, являясь основой управления риском, во-первых, пред­полагает создание более широких моральных и политиче -ских программ, а с другой — нуждается в разработке раз­нообразных методов социального управления, которые и предлагает говернментализм.