Глава 3

ИМПЕРСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Всем, кто желает поразмышлять об американской си­стеме в историческом разрезе, приходится проводить сравнение с двумя античными империями - афинской и римской. Первый пример приходится по вкусу почи­тателям Соединенных Штатов, второй - их критикам. Благоприятная по отношению к Соединенным Штатам позиция, как правило, предопределяет выбор Афин в качестве ориентира. При этом подчеркивается, что в случае с Соединенными Штатами установление сферы политического доминирования за пределами нацио­нальных границ не было результатом военных завоева­ний римского типа.

Для Рима расширение территории составляло смысл истории. Сам генетический код древнего города, казалось, включал в себя принцип экспансии с помощью военной силы. Все остальное — внутренняя политическая жизнь, экономика, искусство — было второстепенным. Напротив, Афины с самого основания были городом торговцев и ре­месленников, местом появления трагедии, философии и демократии. Их военная судьба была результатом пер­сидской агрессии, которая вынудила Афины вместе со Спартой возглавить сопротивление греческих городов. После первого поражения Персии Спарта, держава сухопут­ная, вышла из дальнейшей борьбы, тогда как Афины, держава морская, продолжили ее, создали конфедерацию городов — Делосский союз. Самые сильные чле­ны объединения поставляли корабли, а самые слабые - деньги. Так образовалась сфера влияния Афин, и сохра­нилось вместе с тем своего рода демократическое лидерство.

Соединенные Штаты, которые вначале, до нападения на Перл-Харбор, как и Афины, были главным обра­зом морской державой, приверженной изоляционизму, не могут обвиняться во врожденном милитаризме и территориальном империализме по образу и подобию Рима. Создания НАТО горячо желали все европей­ские союзники Соединенных Штатов. Параллель между Атлантическим альянсом и Делосским союзом не являет­ся, таким образом, неуместной. Причем роль создающей угрозу Персии играл в этом представлении Советский Союз.

Но это оптимистическое и либеральное видение Ат­лантического альянса может соблазнить только тех, кто забыл продолжение афинской истории. Довольно быстро Делосский союз переродился. Большинство союзных городов поспешили избавиться от своих военных обяза­тельств, предпочтя выплачивать Афинам подать - форос - вместо поставок кораблей с судовыми командами. Лиди­рующий полис в этой ситуации решил завладеть общей казной, находившейся на острове Делос, и воспользоваться ею для того, чтобы финансировать не только гарантиро­ванное повиновение строптивых городов, но и строитель­ство храмов на Акрополе. Пример не безупречен или слишком безупречен: он мог бы подтолкнуть европейцев и - а почему нет? - японцев к «реалистическим» размышлениям по поводу своей собственной военной политики.

В конечном счете Афины были сокрушены Спар­той, ставшей в силу обстоятельств защитницей грече­ских свобод. К сожалению, сохранившиеся историче­ские документы не позволяют нам дать точный анализ ни экономических выгод, извлеченных Афинами из

своей империи, ни их влияния на социальную структу­ру самого города (См.: Meiggs R. The Athenian Empire. - Oxford University Press, 1972).

У истоков экономической глобализации, военный и политический факторы

Более многочисленными являются сторонники ссылок на римский империализм, которые подчеркивают, что история американской империи началась не в 1948 году, после пражского переворота, и не в ответ на создание со­ветской сферы влияния. Американская система сформи­ровалась в 1945 году, после окончания Второй мировой войны, во время которой Соединенные Штаты утвердили свое промышленное и военное превосходство. Главным завоеванием американской системы, которая утвержда­ется в 1945 году, является установление протекторатов в Германии и Японии, явившихся важным приобретени­ем в силу их экономической значимости. Германия была второй индустриальной державой накануне войны, Япо­ния является таковой сегодня. И опираясь именно на во­енную систему, Соединенные Штаты установили свое господство над этими двумя опорными пунктами, играю­щими важнейшую роль в обеспечении контроля над ми­ровой экономической системой. Вот это и сближает наш случай с Римской империей. По Риму мы имеем больше экономической и социальной документации, чем по Афи­нам. Она позволяет нам оценить изменения в социальной структуре, происшедшие в результате аккумуляции в по­литическом центре богатств, произведенных на простран­стве, находящемся под военным господством.

В течение 100 лет, последовавших за решающей побе­дой над Карфагеном по завершении второй Пунической войны, Рим стал быстро распространять свое влияние на Востоке и вскоре стал хозяином всего Средиземноморского бассейна. Он располагал отныне неограниченными ресурсами земель, денег, рабов. Со всех покоренных тер­риторий он взимал денежные ресурсы и осуществлял массовый импорт продуктов питания и готовых изделий. Крестьяне и ремесленники Италии стали бесполезными в рамках этой средиземноморской экономики, глобализированной в результате политического господства Рима. Общество поляризовалось: с одной стороны - экономи­чески невостребованный плебс, с другой — хищническая плутократия. Пресыщенное богатствами меньшинство возвышалось над пролетаризированным населением. Средние классы сошли на нет, и этот процесс повлек за собой исчезновение республики и утверждение империи в полном соответствии с анализом Аристотеля относи­тельно важности промежуточных социальных категорий с точки зрения сохранения стабильности политических систем (См.: Alfoldy G. Histoire sociale de Rome. - P.: Picard, 1991). Так как нельзя было устранить непокорный, но занимавший центральное географическое положение плебс, пришлось его кормить хлебом и развлекать играми за счет империи.

Для тех, кто интересуется современной экономической глобализацией, осуществляемой под американским руко­водством, сравнение с античными моделями дает в плане как сходства, так и различий богатый материал для из­влечения уроков.

Примеры и Афин, и Рима проливают свет на политико-военное происхождение сфер экономического господства. Такое политическое видение экономики корректирует, в оптическом смысле термина, современную вульгату, которая преподносит нам глобализацию как аполитичный феномен. Будто бы может существовать мир либераль­ной экономики, в котором нет ни нации, ни государства, ни военной силы. Но будем ли мы опираться на пример Афин или Рима или нет, нам не удастся избежать конста­тации, что формирование глобализированной мировой экономики является результатом политико-военного процесса и что некоторые странности этой экономики не могут быть объяснены без указаний на политико-военное измерение системы.