Кризисы переходного периода

Взятые вместе, массовая ликвидация неграмотности и контроль за рождаемостью дают нам картину истории мира, намного более вдохновляющую, чем та, которая нам преподносится с экранов телевидения. Эти парамет­ры показывают нам человечество, преодолевающее слаборазвитость. Если бы мы последовательнее считались с ролью этих параметров, мы бы были не только опти­мистами. Мы бы уже праздновали вступление человека в решающую стадию своего развития.

Средства массовой информации, тем не менее, не несут ответственности за наше искаженное видение истории. Прогресс, как и предполагали философы Просвеще­ния, не может быть прямолинейным, легким, беспре­пятственным восхождением во всех областях. Разрыв с традиционной жизнью, с ее однообразной рутиной, невежественностью, высокой рождаемостью и высокой смертностью, порождает в первый момент, как это ни парадоксально, столько же замешательства, страданий, сколько надежд и обретений. Очень часто, а возможно даже и в большинстве случаев, подъем культурного и умственного уровня сопровождается кризисом переход­ного периода. Дестабилизированное население становит­ся склонным к чрезмерно насильственным формам социального и политического поведения. Достижение современного ментального уровня зачастую сопровожда­ется взрывом идеологического насилия.

Впервые этот феномен проявил себя не в «третьем мире», а в Европе. Большинство составляющих ее сегодня столь мирных наций пережили яростную, кровавую идео­логическую и политическую фазу развития. Выявившиеся ценности были различными: либеральными и эгалитар­ными во время Французской революции, эгалитарными и авторитарными - в ходе русской революции, автори­тарными и антиэгалитарными - при нацизме. Не забудем и столь благоразумную Англию, которая, однако, была страной первой революции на континенте, положившей начало его современной истории обезглавливанием короля в 1649 году. Английская революция хорошо иллюстрирует парадокс модернизации. Никто не отрицает ключевой роли Англии в политическом и экономическом взлете Европы. Она была страной, где рано покончили с негра­мотностью. Но одним из первых видимых последствий начала современного этапа развития в Англии был как раз получивший идеологическое, политическое и религиозное выражение кризис, ввергнувший страну в гражданскую войну, которую европейцам сегодня трудно понять.

Хотя мы и осуждаем насилие, думается, что мы поняли общий смысл яростных столкновений, связанных с Французской революцией, русским коммунизмом, германским нацизмом. Ценности, нашедшие выражение в ходе этих позитивных или негативных событий, представляются по-прежнему современными, поскольку они выражены на светском языке. Но сколько европейцев смогут сегодня занять чью-либо сторону в метафизическом конфликте между протестантами-пуританами Кромвеля и криптокатолическими сторонниками королей Стюартов? Именно во имя Бога убивали друг друга (хотя и в умеренных масштабах) в Англии XVII века. Я сомневаюсь, что сами англичане считают сегодня военную диктатуру Кромвеля необходимым этапом на пути к либеральной Славной революции 1688 года. Пьер Манан был прав, поместив в начало своей антологии либерализма памфлет поэта и революционера Мильтона «О свободе печатать без раз­решения и цензуры», изданный в 1644 году. (В русском переводе - «Ареопагитика», или «О свободе печати». - Прим. ред.) [Manent P. Les libéraux. – P.: Gallimard, 2001] Однако в этом произведении обнаруживается столь же неистовства в защиту религии, сколь и в защиту свободы. В другом памфлете тот же автор и деятель пять лет спустя оправдывает казнь Карла I.

Джихад во имя Аллаха последних лет не во всех своих измерениях - явление иной природы. Если он далеко не всегда является либеральным, в основе своей он пред­ставляет собой не регресс, а переходный кризис. Насильственность и религиозное неистовство носят временный характер.

Показательным с этой точки зрения является пример Ирана. В 1979 году религиозная революция свергает шаха. Затем следуют два десятилетия идеологических крайно­стей и кровавых схваток. Но именно потому, что уровень грамотности уже высок, массы на первом этапе приходят в движение, а на втором — страна в целом втягивается в этап всеобщей ментальной модернизации. Едва ли не сразу же после взятия власти аятоллой Хомейни началось снижение рождаемости. Идеологические расхождения, выраженные на языке шиитского ислама, недоступны для понимания европейцев-христиан. Но они имеют не боль­ше «смысла», чем войны между протестантскими сектами в эпоху Кромвеля. Осуждение несправедливостей мира шиитской теологией заключает в себе революционный потенциал точно так же, как изначальная протестантская метафизика, обвинявшая человека и общество в разврате. Лютер и еще больше Кальвин - эти аятоллы XVI века - способствовали появлению возрожденного и очищенно­го общества Америки, явившейся таким же порождением религиозной экзальтации, как и Иран.

Иранская революция вступает сегодня, к общему удив­лению и вопреки нежеланию американского прави­тельства признать очевидность, в этап демократической стабилизации с практикой выборов, которые, не будучи свободными, являются, тем не менее, в основе своей плюралистскими и в которых участвуют свои реформаторы и консерваторы, свои левые и правые.

Последовательный ряд: ликвидация неграмотности - революция - снижение фертильности, - хотя он и не уни­версален, является достаточно классическим. Грамот­ность среди мужчин повсюду, за исключением Антильских островов, растет быстрее, чем среди женщин. И политическая дестабилизация - результат деятельнос­ти мужчин — предшествует, как правило, распростране­нию контроля за рождаемостью, что зависит, главным образом, от женщин.

Во Франции контроль за рождаемостью стал распро­страняться после революции 1789 года. В России массовое снижение рождаемости последовало за приходом к вла­сти большевиков и продолжалось на протяжении всего сталинского периода (Общий анализ этих взаимосвязей, см.: Todd E. L’enfance du monde. Setructures familiales et développement. – P.: Le Seuil, 1984; L’invention de l’Europe. – P.: Seuil, 1990).