5.9. Грамматические лакуны

В.Л. Муравьев отмечает: “Относительные лакуны можно обнаружить в одних и тех же грамматических категориях двух языков. Бросается, напри­мер, в глаза бóльшая употребительность фран­цузских общепринятых прила­гательных mon, ton, son и т.п. сравнительно с аналогичной грам­матической категорией в русском языке” [200, С. 11]. Грамматические лакуны, по его мне­нию, наблюдаются в частых и необычных для русского языка употреблениях этой части речи во фразах типа “tuer son homme con­naitre sa grammaire, voila meon homme...”, а также в языке военных (mon general).

Ю.С. Степанов пишет: “Для русской нормы характерна, например, ог­ромная, сравнительно с французским, частота употребления союза хотя - черта уже не только лексическая, но и грамматическая” [277, С. 121]. Указан­ную лакуну уместно считать относительной грамматической лакуной. Имея в виду именно этот тип лакуны, А.И. Белов указывает на “недифферен­циро­ванность по роду личного местоимения в финском языке han - он, она, оно, что приводит к определенным трудностям понимания, ос­ложнению комму­никации” [20, С. 19].

И.Ю. Марковина, описывая относительные лакуны, утверждает, что их можно обнаружить не только в лексике, но и при сопоставлении грамматиче­ского строя языков. В английском языке, например, значительно чаще, чем в русском, употребляется страдательный залог (Passive Voice). Русская конст­рукция страдательного залога образуется с помощью краткого причастия; употребление такого причастия ограничивается, главным образом, книжным стилем. В английском языке такого ограничения нет [188, С. 36].

Грамматической лакуной в испанском языке можно считать отсутствие категории вида глагола, что компенсируется различными лексическими (до­биваться - luchar, добиться - lo­grar) и грамматическими (я шел - yo iba, я по­шел - me fui) формами [297, С. 55].

5.10. Эмотивные (коннотативные, ассоциативные) лакуны

Как уже неоднократно отмечалось [148; 357; 359], культура нахо­дит отражение в языке, а так как эмоции явля­ются составной частью куль­туры любого народа, каждая из которых состоит из национальных и интер­национальных элементов [39, С. 18 - 19], можно априори предположить, что именно в вербализации эмоций следует ожидать скопления семантиче­ских провалов, т.е. лакуны. Это подтверждается рядом исследователей.

“Многие аспекты человеческой жизнедеятельности просто не переда­ются словами: язык беднее действительности, его семантическое простран­ство неполностью покрывает весь мир, - пишет В.И.Шаховский. - Каждый из нас не раз испытывал "муки слова" при выражении и коммуникации своих эмоций: степень аппроксимации языка и сиюминутно переживаемых эмоций далека от желаемого всегда” [343, С. 7].

Интерес современной лингвистики к роли человеческого фактора в языке, необходимость углубленного исследования способов отражения эмо­циональ­ного аспекта межъязыковой коммуникации в переводе, языковая кар­тина эмо­ционального мира человека позво­ляют выделить эмотивную харак­теристику лакуны, отражающей наци­онально-культурную специфику языка [297, С. 56] .

Множество слов в любом языке окружено эмоциональными ассоциа­циями. Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров называют их коннотативными [39]. В случае их несовпадения можно говорить о наличии в тексте перевода эмо­тивной ассоциативной лакуны. И.А. Стернин /285, с. 47/ называет ее коннотативной, В.Л. Муравьев /200, с. 37-42/ - ассоциативной, лексико-семантической, И.В. Томашева - эмотив­ной. Последняя указывает, что в русском языке слова сокол и орел ассоциируются с храбро­стью (М. Горький, “Песня о Соколе”), а кубинский поэт Николас Гильен, го­воря об американ­ском солдате, употребляет слово aguila - “орел” - в пейора­тивном значении: ...y un coro de aguilas y una nube de soldados ciegos, sordos, armados, por el miedo y el odio... - орлы-солдаты слепые, глухие, вооруженные ненавистью и страхом... (пер. И.В. Томашевой) [297, С. 57].

Особенно ярко проявляется эмотивно-ассоциативная специфика в зоо­лексике русского и испанского языков. Так, в испанской традиции слово крот символизирует глупость и ограниченность, устрица - молча­ливость и сдержанность, хорек - назойливое любо­пытство и нелюди­мость. В русском языке эти слова имеют совсем иные ассоциации. И.В. Томашева отмечает случаи несовпадения стереотипов, ассоциативных восприятий одних и тех же животных в русском и испанском языках. Злой человек в русском языке - со­бака, в Колумбии же perro (собака) - это вор и хитрец, а в Коста-Рике - баб­ник. Во всех этих случаях можно говорить о наличии эмотивно-ассоциа­тив­ной лакуны. Эмотивную лакуну в качестве лингвистического явления, по мнению автора, можно определить как отсутствие в системе языка перевода эмотивного адеквата языка оригинала.

Эмотивными лакунами в переводе будут также эмотивно-экспрес­сив­ные формы обращения, прозвища, связанные с элементами нацио­нального фольклора, эпоса, героями национальной литерату­ры, которые ассоцииру­ются в сознании носителей языка с проявле­нием тех или иных качеств, свойств характера, внешности и т.п. Баба Яга, Кикимора, Илья Муромец, Ко­лобок, Pata­sola, Rin Rin Rinaco, Llorona, Juan Lanas - эти прозвища и экспрес­сивные фор­мы обращения выражают в первую очередь эмотивно-субъектив­ную оценку адресата, которая при переводе не сохраняется [297].

Таким образом, эмотивные лакуны являются многочисленной (и пока мало изученной и систематизированной) группой вследствие мно­гообразия экспрессивных, эмоциональных и модально-оценочных ассо­циаций, наслаи­вающихся на понятийное содержание того или иного слова. Исследователи, за­нимающиеся выявлением и описанием ла­кун, рассматривают эмотивные ла­куны как национально-специфические эле­менты культуры, отразившиеся в языке ее носителей, которые либо не замеча­ются (не понимаются), либо понимаются неполно представителями раз­ных культур при контакте.