Литература

1. Гибало Н.П. Дж. Кейнс и "кейнсианская революция" в экономической теории // Проблемы новой политической экономии. – 1999. – №4.

2. Гибало Н.П. Идеи Дж. Кейнса о командно-административной системе в России и их актуально-адекватное созвучие современности // Вестник КГУ. – 2000. – № 1.

3. Гибало Н.П. Проблемы трансформации концепции Н.Д. Кондратьева об экономической динамике и циклических волнах в прогностику российской рыночной модели // Социокультурная динамика в период становления постиндустриального общества: закономерности, противоречия, приоритеты. – М., 1998.

4. Jbid. – P. 87.

5. Кондратьев Н.Д. М.И. Туган-Барановский (основные черты его научного мировоззрения) // Общественная мысль: исследования и публикации. – М., 1990. – Вып. II.

6. Кондратьев Н.Д. Михаил Иванович Туган-Барановский. – Пг., 1923.

7. Ленин В.И. Полн. собр соч. – Т.19, 20, 22.

8. Ленин В.И. Полн. собр соч. – Т. 24.

9. Ленин В.И. Полн. собр соч. – Т. 25.

10. Ленин В.И. Полн. собр соч. – Т. 55.

11. Обозрение преподавания наук на Юридическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета в осеннем полугодии 1911 г. и в весеннем полугодии 1912 г. – СПб., 1911.

12. Отчет о состоянии и деятельности Императорского Санкт-Петербургского университета за 1911 г. – СПб., 1912.

13. Очерки из новейшей истории... – СПб., 1917.

14. Пефтиев В.И. Экономический мир М.И. Туган-Барановского // Вестник КГПУ. – 1998. – №4.

15. Социальная теория распределения. – СПб., 1913.

16. Социальные основы кооперации. – М., 1989.

17. Теоретические основы марксизма. – СПб., 1906.

18. Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. – СПб., 1909.

19. Туган-Барановский М.И. Очерки политической экономии. – Пг., 1917.

20. Ципко А. Насилие лжи, или Как заблудился призрак. – М., 1990.

Гибало Н.П.

П.Б. СТРУВЕ КАК ЭКОНОМИСТ (К 130 ЛЕТНЕМУ ЮБИЛЕЮ)

Впервые в полном объеме и на строго научной основе у нас начали издаваться работы П.Б. Струве, охватывающие почти весь его творческий путь (с 1901 по 1938 год) и показывающие развитие центральных и фундаментальных идей мыслителя. Реконструирован невоплощенный замысел экономиста - философа - книги “Основы политической экономии” (1923 г.).

Струве Петр Бернгардович (26.01.1870 - 26.02.1944) - политический деятель, экономист, философ. Окончил юридический факультет Петербургского университета (1895). В 90^х гг. Редактировал журналы “легальных марксистов”, “Новое слово” и “Начало”. В 1896 участвовал в 4^м конгрессе 2^го Интернационала. После 1^го съезда РСДРП в 1898 г. был привлечен членами ЦК РСДРП к составлению “Манифеста Российской социал-демократической рабочей партии”. Впоследствии П.Б. Струве отмежевался от “Манифеста”, став противником революционного марксизма, в особенности учения об социалистической революции и диктатуре пролетариата. Против монархии выступал с позиций либерализма, требуя демократических свобод. С 1902 г. редактировал журнал “Освобождение”, с 1903 г. - один из лидеров “Союза освобождения”. С 1905 г. - член ЦК партии кадетов, возглавлял ее правое крыло. Был депутатом 2^ой Государственной Думы (1907 г.), редактором журнала “Русская мысль”. Враждебно встретил октябрьскую революцию 1917 г. В годы гражданской войны 1918 - 1920 гг. - член “Особого совещания” при генерале А.И. Деникине, член правительства генерала П.Н. Врангеля. После разгрома контрреволюции эмигрировал; в Праге, Париже редактировал издания правокадетского направления.

Как экономист П.Б. Струве выступил в начале 90-х годов. Его первые работы были посвящены борьбе с народничеством. Продолжая традиции классической и неоклассической политэкономии, П.Б. Струве проповедовал мальтузианство, защищал меновую концепцию, считал, что капитализм может создать гармонию экономических интересов. Надо сказать, что уже в первых работах, и особенно в “Критических заметках к вопросу об экономическом развитии России”, наметились попытки подвергнуть глубокой критике и ревизии экономическое и философское учение К. Маркса. Позже П.Б. Струве призывал пересмотреть “некоторые основные положения марксистской теории” - теорию стоимости; прибавочной стоимости; воспроизводства; обнищания рабочих в капиталистическом обществе. Далее, переход полностью на позиции экономического либерализма сказался на экономических взглядах П.Б. Струве. Он стал отрицать всю марксистскую теорию, а не только ее отдельные стороны. В статье В.И. Ленина “Еще одно уничтожение социализма” была дана критика либеральных идей П.Б. Струве и его концепции развития политэкономии.

Следует отметить, что фигура экономиста, социолога, историка, политика П.Б. Струве монолитна и противоречива в одно и то же время. Он избрал итогом своей жизни утверждение принципов либерального консерватизма (национал-либерализма) и шаг за шагом, от книги к книге, от статьи к статье, подчинил этой теоретической идее свои социологические, экономические и даже религиозные взгляды. Однако многие ученые придерживаются мнения, что П.Б. Струве не создал “системы”. Поэтому вся железная логика и последовательность принципов Струве в его творчестве выявлена очень слабо и на деле останется результатом систематизирующих усилий исследователей и интерпретаторов, буквально по фрагментам, “археологически” восстанавливающих его мировоззрение.

Триумфально дебютировав в качестве одного из интеллектуальных вождей русского марксизма (с числом сторонников в две - три тысячи рассеянных по стране социал - демократов) - в двадцать четыре года, в двадцать девять Струве возглавил ревизионистское “критическое направление” в марксизме, быстро ставшее уделом избранной сотни интеллигентов. В тридцать два, числя среди своих единомышленников не более десятка, Струве порвал с марксизмом и отдался строительству недолговечного социалистического “идеалистического направления” в освободительном движении, так и не вышедшего за пределы кружка. В тридцать пять, в 1905-м, Струве выступил как либерал, тщетно пытавшийся оторвать кадетов от генетической близости к социалистам, и с тех пор, даже в своей, кадетской, партии оставался в глухой оппозиции на правом фланге. В сорок семь, в 1917-м он безуспешно призывал к правому реваншу; в пятьдесят - среди немногих интеллигентов проповедовал диктатуру Врангеля. А вся жизнь в эмиграции была полна общественно - политических неудач: возобновленный журнал “Русская Мысль” и юбилейный сборник в честь Струве не нашли спроса, идейная политика привела к разрыву с некогда ближайшими учениками, Н.А. Бердяевым, С.Л. Франком, А.С. Изгоевым, П.Н. Савицким, попытки подчинить свой либерализм монархической риторике и выстроить единый фронт с правыми националистами увенчались политическим одиночеством, заигрывание с идеологией фашизма подвергли серьезному испытанию его репутацию... Казалось бы, о каком творческом успехе может свидетельствовать такая биографическая канва?

Однако некоторые философы, экономисты, социологи считают, что по влиянию на современников П.Б. Струве может сравнить с Владимиром Соловьевым. Разница только в том, что для многих Соловьев был знаменем, а Струве - старшим союзником и учителем. Пожалуй, не была в 1890^е гг. в России книги, вызвавшей столь содержательные и бурные споры, послужившей столь универсальным руководством к самообразованию в области новейшей западной социал - экономической и философской науки, чем дебютные “Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России”. Гимназист 1890^х, впоследствии заметный экономист Д. Лутохин, вспоминал: “Для моего поколения ... имя Струве ближе и дороже имен Белинского и Герцена. Струве связал русскую мысль с европейской мыслью, часто опережая последнюю”.

Свидетельством интеллектуального признания П.Б. Струве стало избрание его в 1917 году академиком Российской академии наук - человека, фактически не окончившего курса университета, занимавшегося наукой от случая к случаю, почти “любительски”, считанные годы после защиты им магистерской диссертации, месяцы спустя после формальной защиты докторской. Крупнейший русский экономист и статистик А.А. Чупров так обрисовал научные заслуги нового академика: “П.Б. Струве является одним из выдающихся представителей современной экономической науки. Перечень его ученых трудов свидетельствует о том широком захвате, который обнаруживает его научная деятельность... Труды П.Б. Струве характеризуются не только глубиной философской культуры и самостоятельностью творческой мысли, но также исчерпывающе обширной и разносторонней эрудицией и неуклонным стремлением к технической “чистоте” работы...”

Надо сказать, что наследие П.Б. Струве подверглось серьезной апологетической схематизации. Поэтому закончим противопоставлением этой апологетике мнением одного из преданнейших учеников Струве: “П.Б. Струве нельзя сокращенно излагать. Основное свойство его гениальности заключается в сочетании логической мощи со способностью живого видения действительности, или, другими словами, в сочетании силы отвлеченной мысли с даром конкретно-исторической интуиции”.

Для научного рассуждения необходима точная выработка понятий и соответственная отточенная терминология. Исходными пунктами нашего рассуждения являются два понятия: хозяйствование и хозяйство. То обстоятельство, что русский, а также другие славянские языки и язык немецкий располагают для этих двух понятий различными словами, тогда как языки английский и французский совершенно лишены таких выразительных обозначений и пробавляются истасканным и выцветшим греческим словом “экономия” (economy, economie), составляет большое преимущество. Правда, часто эти выражения “хозяйствование” и “хозяйство” употребляются безразлично и беспорядочно, так сказать, promiscue для обозначения одних и тех же “составов”, или “данностей”. Но, если мы располагаем различными, хотя бы образованными от какой - либо единой основы, словами, то этим словам или выражениям надлежит каждому придавать особый смысл, дабы, для точности и тонкости научных различений, сполна использовать все богатство и всю гибкость языка.

Хозяйствование (хозяйственная жизнь, хозяйственное действование, или делание, хозяйственная деятельность) есть понятие актуальное, или, иначе, функциональное. Хозяйствование есть деятельность, или функция, определяемая каким - то, специфически присущим ей, характером. Люди живут и, живя, они переживают многообразные потребности различной силы, или настоятельности. Жизнь состоит именно в переживании потребностей и их удовлетворений. Понятие потребности столь же мало поддается определению и нуждается в нем, как и само понятие жизни.

Хозяйствование есть прежде всего забота, или промышление, о поддержании жизни во всей полноте ее проявлений.

Хозяйствование состоит в приобретении, или стяжании и использовании средств для удовлетворения потребностей, и притом всех потребностей.

Хозяйствование не есть пассивное усвоение (ассимиляция) материала для жизни, и таким образом оно не есть просто питание. И оно не есть также удовлетворение потребностей как таковое, или потребление в широчайшем смысле слова. Наконец, хозяйствование не есть сама жизнь, животная или духовная. Характеристика хозяйствования как приобретения и использования средств выражает, что хозяйствование есть хоть и весьма активная, подчас даже прямо агрессивная, но все-таки чисто служебная и посредствующая, отнюдь не самоцельная и самоценная функция.

Очерчивая так хозяйствоване, мы образуем то понятие, которое можно формулировать как первичное, или натуральное хозяйствование. В первичном хозяйствовании субъективное - можно было бы сказать бесконечное многообразие не сводимых ни к какому единству потребностей непосредственно противостоит объективному, столь же мало сводимому к какому-нибудь единству, многообразию полезностей и усилий. Ибо потребности, или, точнее, ощущения потребностей первоначально не только многообразно, но и не соизмеримо. Всякий отдельный человек может, самое большое, сказать, что эта ощущаемая им потребность больше или сильнее, чем та, и соответственно выстроить свои потребности в некий ряд. Но такое построение иерархий потребностей не есть измерение последних. С другой стороны, полезности и усилия могут быть в первичном хозяйствовании сравниваемы одни с другими только в отношении их к потребностям, то есть к такому моменту, который по существу неизмерим. И поэтому полезности и усилия с потребностями непосредственно несоизмеримы.

Конечно, полезности, как внешние предметы, вполне “уловимы” и “соизмеримы”, то есть они могут быть арифметически исчислены и геометрически измеряны. Точно также усилия могут быть всегда механически измерены при помощи динамометра, но ни арифметическое исчисление, ни геометрическое измерение полезности, ни механическое измерение усилий не может быть однозначно относимо к потребностям и их удовлетворениям. А между тем только такое однозначное соотнесение, с одной стороны, полезностей и усилий, с другой стороны, потребностей, может быть почитаемо непосредственно имеющим экономический смысл и экономическое значение. Всякое измерение есть наложение некоторого постоянного мерила на те или иные действительности. Мерило должно быть каким-то образом наперед дано измерению; действительности должны быть как-то измеримы. В первичном хозяйствовании не существует никакого такого наперед данного мерила. Ибо непосредственно ясно, что ни арифметическое исчисление, ни геометрическое измерение полезностей, ни механическое определение усилий не могут быть поставлены ни в какое однозначное соотношение с потребностями и удовлетворениями потребностей. И хотя все эти три вида измерения могут быть весьма существенны для хозяйствования, но они все-таки отнюдь не означают измерения хозяйственного. Это и означает, что первичное хозяйствование как раз и характеризуется отсутствием хозяйственного измерения.

Конечно, первичное хозяйствование может быть подвергаемо известному измерению. Но это измерение будет всегда - с точки зрения хозяйственной жизни - искусственным, будет всегда “артефактом” в точном социологическом смысле слова (об этом смотри ниже). Здесь мы затрагиваем соотношение и различение, которое может притязать на исключительное значение для политической экономии и социологии. Сейчас да будет позволено установить лишь одно: измерения в первичном хозяйствовании могут быть производимы лишь такой человеческой воле, которая, на основании тех или иных “рациональных” и вполне для субъекта воли обозримых соображений, “искусственно” создает мерило хозяйственных вещей и действий. Иначе говоря: первичное хозяйствование характеризуется отсутствием “естественного” измерения хозяйственных вещей и действий.

Понятие первичного хозяйствования есть - мы пользуемся тут известной терминологией Макса Вебера - идеально- типическое понятие или идеальный тип. Оно не есть историческая категория, не есть какой-то разрез действительности. Но именно поэтому построенное нами понятие незаменимо и плодотворно для теоретического рассмотрения хозяйственной жизни. Оно является таковым в своем протипоставлении другому идеально-типическому понятию - вторичного, или развернутого, или денежно-ценового хозяйствования. Последнее может быть, в противоположность первичному хозяйствованию, как простой заботе о поддержании жизни, охарактеризовано как хозяйствование в подлинном и точном смысле.

Подлинное (вторичное, или развернутое) хозяйствование характеризуется “естественным” измерением и таковой же измеримостью хозяйственных вещей и действий.

Отношение между этими двумя идеальными типами: 1. Первичное хозяйствование и 2. Развернутое хозяйствование - может мыслиться, в некотором роде, как отношение двух различных “измерений”, в которых мы созерцаем и постигаем хозяйственное.

Первичное хозяйствование дано нам, так сказать, в двух измерениях, между тем как развернутое дано нам в трех. При этом существенно должно быть твердо усвоено следующее. Во-первых, двухмерное не отделено и не отделимо от трехмерного, оно не противостоит ему, как чуждое, но первое должно мыслиться как бы включенным или упакованным во второе. Ибо идеальные типы не суть прилагаемые нашей “субъективностью” как то произвольно к действительности формы или категории; они суть определения действительного, из него истекающие, или ему присущие. Наши математически-геометрические выражения призваны лишь, так сказать, обозначить отношение двух “планов” хозяйственной действительности. Эти планы в действительности могут быть , конечно, созерцаемы и мыслимы нами в соотношении “исторической” последовательности, но мы можем также созерцать и мыслить их в соотношении одновременного наличия, или сосуществования. Ибо развернутое хозяйствование может всегда быть нами мысленно сведено на два измерения первичного хозяйствования, то есть оно может быть созерцаемо нами лишь в двухмерном плане. Ведь, так называемая “народнохозяйственная” точка зрения есть ни что иное, как созерцание хозяйственного в двухмерном первично-хозяйственном плане. Первичное хозяйствование есть какое-то функциональное целое, которое характеризуется потребностью, массой благ и еще особым хозяйственным свойством - ценностного (или денежного) измерения потребностей и количеств благ. В развернутом хозяйствовании существуют потребности, количество благ и ценностные величины. Все эти “определения” соотносятся одни с другими, но только ценностные величины суть настоящие величины - и это отличает их от потребностей или ощущений потребностей - и к тому же они являются хозяйственно измеримыми величинами - и это отличает их от количеств благ, как простых количеств. Таким образом, тут мы приходим к тому же, что уже было установлено выше. Хозяйственное в двухмерном плане хозяйственно не измеримо. “Естественного” измерения в первичном хозяйствовании быть не может. На этом придется еще остановиться в другом контексте. Заметим сейчас же, что первичное хозяйствование мы, после всего сказанного, может, без особой натяжки назвать хозяйствованием натуральным, а хозяйствование вторичное - ценовым, ценностным или денежно-ценовым.

В натуральном хозяйствовании нет хозяйственного измерения, т.е. нет ни цен, ни ценности (ценность, как с удивительной отчетливостью выражает русский язык, есть производное цене), ни денег, которые в своей основе опять-таки указуют не на что иное, как на измерение и измеримость “хозяйственного”. Когда мы, в отношении натурального хозяйствования, говорим о “ценности”, мы, сознательно или бессознательно, уподобляем натуральное хозяйствование хозяйствованию денежному, подобно тому как бухгалтерия постоянно оперирует уподоблением целого ряда хозяйственных действий внутри данного хозяйства меновым отношениям двух различных хозяйств, и, в существе, вся построена на таком уподоблении. Следует при этом твердо помнить, что натуральное хозяйствование и хозяйствование денежно-ценовое, так понимаемые, суть не “исторические”, а “систематические” категории, суть идеально-типические понятия. В каждом размере и отрезке исторической денежно-хозяйственной деятельности есть налицо элементы и натурального хозяйствования, хотя бы на первый взгляд и казалось, что натуральное хозяйствование, в том или другом случае, совершенно исчезло. “Народнохозяйственная” же точка зрения есть всегда мышление хозяйствования, непременно и только, как натурального, т.е. как хозяйствования, с которого снят “денежный покров”, и которое поэтому предстает перед нами в “двухмерном” плане.

Установив основоположное различение двух типов хозяйствования, мы должны пока приостановиться в нашем анализе понятия вторичного (развернутого, подлинного) хозяйствования и обратиться к сопряженному с категорией хозяйствования понятию хозяйства.

Хозяйством мы, примыкая к логике словообразования и словоупотребления, называем целенаправленное (телеологическое) волевое единство хозяйствования (хозяйственного деления, хозяйственной деятельности). Хозяйствование, в силу элементарного факта (и в то же время основного принципа) индивидуации человеческого бытия, должно исходить от определенного субъекта воли, который дает ему направление, ставит цели и сообщает смысл.

Примышляя такого субъекта - мы может обозначить его как хозяина - в качестве носителя хозяйствования к понятию последнего, мы образуем (конституируем) точное понятие хозяйства. Понятие хозяйства так же относится к сопряженному с ним понятию хозяйствования, как понятие организма к понятию функции, или функционирования. Хозяйство есть, подобно организму, не какая-нибудь “субстанция”, не какая-нибудь “вещь” в тривиальном смысле, - это есть относительно постоянное, или устойчивое и замкнутое единство, которому “присущи” известные функции, в этом единстве протекающие, и жизнь которого состоит именно в этих функциях.

Для этого “органисмического” (отнюдь не “органического”!) понятия хозяйства, как субъективного телеологического единства хозяйствования, безразлично, кто является субъектом хозяйства или мыслится как таковой. Существенно лишь то, что все хозяйственные явления и процессы, а также соответствующие им категории и понятия мы тут телеологически относим к некому субъекту, рассматриваем, обсуждаем и оцениваем с точки зрения его целей. Значение только что установленного признака субъективного телеологического единства для понятия хозяйства по существу классическим образом вскрыто еще Карлом Менгером. Указывая, что так называемое народное хозяйство не есть хозяйство в подлинном смысле слова, основатель австрийской школы говорит: “Последнее существовало бы лишь в том случае, если бы (как, например, в проектировании некоторыми социалистами устройствах) возможно полное при данном экономическом положении вещей удовлетворение потребности народа как целого действительно было целью, если бы народ в его целостности действительно был (непосредственно или через своих должностных лиц) хозяйствующим субъектом, и если бы, наконец, существующие вещи действительно служили народу как целому для указанной цели, т.е. если бы существовали условия, очевидно отсутствующие в современном народном хозяйстве. При наших социальных условиях отнюдь не народ, или его должностные лица, являются хозяйствующим субъектом; в действительности хозяйствующим субъектом являются руководители отдельных единичных и общественных хозяйств; цель этих последних не состоит в общем в обеспечении общественной потребности народа как целого, а в обеспечении собственной общественной потребности или же потребностей определенных других, физических или моральных, лиц; наконец, и существующие хозяйственные средства служат для удовлетворения не народа как целого, а лишь определенных физических или моральных лиц. То, что экономисты обозначают выражением: “народное хозяйство”, и народное хозяйство в обыденном смысле слова, не есть друг подле друга стоящие изолированные индивидуальные хозяйства; напротив, эти последние связаны между собой внутреннею связью обмена; но столь же мало оно есть народное хозяйство в указанном строгом смысле слова, т.е., одно хозяйство; в действительности оно есть скорее компликация, или, если угодно, организм хозяйств (единичных и общественных), но, повторяем, не одно хозяйство. Здесь, употребляя популярное сравнение, имеется такое же соотношение, как в цепи, которая представляет целое, состоящее из звеньев, но не как в механизме, который, состоя из колес и проч., представляет единое целое”¹.

Из существа хозяйства, как субъективного телеологического (волевого) единства хозяйствования, поскольку друг другу противостоят и друг с другом соприкасаются несколько хозяйств, иначе говоря, из множественности хозяйств в обществе необходимо вытекают три чрезвычайно важные следствия.

Во-первых, собственность. Поскольку средства хозяйствования либо вообще, либо в смысле нахождения или размещения их в пространстве или во времени, являются скудно отмеренными - а это есть характерный признак тех средств, при помощи которых люди “хозяйствуют”! - они как-то присваиваются хозяйствами. Кто говорит “хозяйства” (во множественном числе!), говорит “собственность”.

Собственность может быть приурочиваема и вменяема различными субъектами (хозяйства или права), а, в зависимости от богатства хозяйственных средств, она может прикрепляться к тем или другим из этих средств. Но собственность всегда дана там, где налицо множественность хозяйств. Собственность есть социологическое выражение, в одно и то же время, скудности хозяйственных средств и множественности хозяйств. К одному единственному или же совершенно замкнутому, непроницаемому хозяйству, когда имеется или мыслится лишь один хозяйствующий субъект, понятие собственности не может быть осмысленно применяемо. Ибо собственность есть всегда средство обособления и выражения отдельного и в то же время связанного бытия множества хозяйств.

Во-вторых, самоопределение, или автономия хозяйствующего субъекта. Такая автономия - ее можно назвать также свободой хозяйственного движения - может быть больше или меньше, но каков бы ни был ее объем, она является необходимым имманентным признаком хозяйства как такового. И опять таки понятие самоопределения, или автономии, не может быть осмысленно прилагаемо к хозяйству единственному или к хозяйству абсолютно замкнутому, или непроницаемому. Понятие самоопределения хозяйства, также как понятие собственности, логически предполагает множественность хозяйств, предполагает некоторое разграничение или размежевание между хозяйствами, как-то связанными друг с другом.

Изложенной характеристике хозяйства присущи черты идеально-типической необходимости, и потому хозяйство, так понимаемое, отнюдь не есть “историческая категория”. Собственность и хозяйственное самоопределение суть сопряженные понятия. Собственность указует, так сказать, на вещный материал, предмет, объект, субстрат, на котором упражняется хозяйственное самоопределение. Но собственность не является единственным объектом последнего: достаточно напомнить о “свободе труда” в ее различных, логически возможных и исторически данных выражениях.

Наконец, в-третьих, - возмездность хозяйственных действий. Поскольку хозяйства противостоят друг другу и приходят в хозяйственное соприкосновение одни с другими, это, по общему правилу и принципиально, происходит возмездно. Так же как собственность, и автономия и возмездность хозяйственных действий коренится с идеально-типической необходимостью в существе хозяйства, как субъективного телеологического (волевого) единства хозяйствования, когда мы мыслим его во множественном числе и какой-то связи с другим.

Первичное хозяйствование есть для себя - хозяйствование хозяйств (или какого-то единого и единственного хозяйства).

Вторичное, развернутое, подлинное хозяйствование есть взаимно-хозяйствование хозяйств.

Для того, чтобы вполне усвоить себе во всем ее значении эту сжатую характеристику обоих идеальных типов хозяйствования, мы должны предварительно установить некоторые основные для обществоведения и хозяйствоведения, упорядочивающие понятия.

Общество может быть самым общим образом определено как сожительство, или сосуществование людей. Оно является таковым во всех возможных смыслах (психологическом или социально-психологическом, физиологически-механическом или behaviour`истическом и т.д., и т.д.).

Рассмотрение общества как сосуществования хозяйствующих людей ставит проблему “целого” и “частей”. Существуют объекты, которые выступают перед наблюдателем как такие целые, которые одновременно даны ему и как совокупности, сложения каких-то далее неразложимых единиц. В высшей степени сомнительно, существуют ли вообще, например, зрительно-уловимые совокупности, которые были бы простыми сложениями, чистыми “Undverbindungen” (по выражению некоторых немецких исследователей) более элементарных частей (тут возникает для психологии и для наукоучения проблема так называемых “образов” (Gestalten), поставленная Эренфельсом). Но мысленно, и тем самым теоретически, понятие совокупности как чистой суммы, как чистой Undverbindung, всегда может быть построено и выполнено. Такое целое может быть охарактеризовано как целое первого порядка. Простейший пример реального приближения к этому понятию “целое первого порядка” представляет зрительный образ некоторого множества воткнутых в землю колышков. Таким же целым первого порядка является пирамида шаров или песочная куча - для того наблюдателя, который, во-первых, может отрешиться от их зрительного качества “образов” и таким образом освободиться от эстетического впечатления, во-вторых, не предполагает никакого взаимодействия между отдельными элементами, частями или единицами этой совокупности (последнее обстоятельство может определяться либо тем, что наблюдатель нисколько не подозревает такого взаимодействия, либо тем, что он сознательно игнорирует, причем он делает это несмотря на то, или, может быть, потому что он способен совершенно отчетливо уловить и различить отдельные элементы данного целого, как таковые). Целое первого порядка мы можем для краткости наименовать простой совокупностью.

Целое совершенство другого рода противостоит нам в тех случаях, когда между отдельными элементами, или частями, или единицами имеется налицо, т.е. воспринимается, или мыслиться, или предполагается некоторое взаимодействие. Условимся целому такого рода дать наименование “система”.

Наши понятия “система взаимодействующих хозяйств” и “вторичное (развернутое) хозяйствование” указуют на одну и ту же реальность. Этой реальностью по преимуществу и занимается хозяйствоведение, или политическая экономия. Вторичное хозяйствование логически предполагает систему взаимодействующих хозяйств. Взаимодействие же хозяйств есть не просто воздействие или влияние одних человеческих единиц на другие. Это есть совершенно особое взаимодействие, которое предполагает, что одни люди противостоят другим и соприкасаются с ними как “хозяева”, т.е. как автономно действующие собственники, вступающие друг с другом в возмездный обмен. Пределы собственности и автономии могут быть для них, в конкретных исторических условиях, очерчены весьма различно. Сфера вещей и действий, которые подчинены началу возмездности, может тоже определяться весьма различно. Но там, где исчезает собственность, самоопределение (автономия) и возмездность, там не существует вторичного хозяйствования: на его место становится либо совокупность рядом стоящих хозяйств, т.е. сожительство людей, которые, как хозяева, отделены друг от друга непроницаемыми перегородками, либо общество - хозяйство, т.е. сожительство людей, которые, как человеческие единицы, не суть вовсе хозяева. Совокупность рядом стоящих хозяйств и общество - хозяйство, как идеальные типы, суть понятия предельные. Система взаимодействующих хозяйств (и вторичное хозяйствование) есть тоже, как идеальный тип, понятие предельное. Но степень идеальности или предельности этих трех понятий, в их сопоставлении с исторической действительности хозяйственной жизни, в известном смысле, весьма различна. Это определяется тем, что люди живут в обществе, и их общественное сожительство с какой-то неотвратимостью, которую мы склонны воспринимать как нечто “естественное”, строится на началах собственности, самоопределения (автономии) и возмездности. Исторические выражения этих начал, как мы уже сказали, могут быть весьма различны, но наличие их в хозяйственной жизни, понимаемой в общем смысле, не будучи вовсе логически необходимым, в тех или иных пределах, эмпирически данных и эмпирически различных, воспринимается нами как нечто столь общее и столь вероятное, что мы склонны приписывать ему - и практически имеем на это известное право - качество необходимости, или абсолютности, выражаемое категорией “естественного”.

Так мыслила вся так называемая либеральная политическая экономия и, будучи логически неправа, она все-таки, при всей своей логической неправоте, правильно улавливала какие-то соотношения действительности. Ибо, конечно, собственность, самоопределение и возмездность суть в действительности хозяйственной жизни какие - то основные и общие определения, без которых мы почти что неспособны мыслить хозяйствование.

Хозяйствование в самой общей форме, хозяйство “первичное”, может быть охарактеризовано как приобретение и использование средств для удовлетворения потребностей. Физиологическим составом этого приобретения и использования является то, что называется трудом. Труд есть довольно сложное понятие, экономическое истолкование которого вовсе не так просто, как это кажется на первый взгляд. Физиологически труд неотличим от других явлений траты вещества, совершаемой каким-либо организмом или совершающейся в каком-либо организме. Психологически труд есть усилие, которое может в разных условиях сопровождаться или быть окрашено различными, даже прямо противоположными, ощущениями. На этом факте покоится возможность рассматривать труд либо как нечто психологически “положительное”, сопряженное с наслаждением, либо как нечто психологически “отрицательное”, сопряженное со страданием. В первом качестве, или аспект, труд представляется влекущим, притягательным (le travail attrayant Фурье); во втором - тягостным и отталкивающим. Необходимо признать, что ощущение труда как тягости и отталкивание от него есть нечто более общее и первичное, чем наслаждение трудом. И это можно ярко иллюстрировать на этимологии слов, которые служат для обозначения понятия труд. Расчленение какого-то единого понятия “труда-страдания” на индифферентное “усилие” и отрицательную “тягость” происходит довольно поздно и в полной мере, до конца, во всеобщем наивном непосредственном сознании, оно, можно сказать, даже вовсе не совершается и никогда не совершится. Но, с экономической точки зрения, эта дифференциация и весь спор о том, что существенно для труда, его тягостность или привлекательность, не имеют сколько-нибудь серьезного значения. С точки зрения хозяйствования в труде существенны лишь два момента:

1. Количество средств, служащих для удовлетворения потребностей, находится в какой-то функциональной зависимости от “затрат” труда.

2. Труд есть, с физиологической необходимостью, всегда какая-то трата.

Это можно выразить еще так:

Труд “производит” средства хозяйствования, назовем их сейчас же, для краткости просто “благами”.

Труд поглощает блага.

Если первое соотношение считать хозяйственным par excellence, а второе - физиологическим par excellence, то можно сказать, что труд как категория хозяйственная и он же как категория физиологическая имеет прямо противоположный смысл; в первом случае - творения, во втором - уничтожения, или разрушения. Но для хозяйствования существенны оба эти аспекта труда, ибо оба они как - то учитываются и измеряются в хозяйствовании, когда оно подвергается или подчиняется измерению.

Если труд есть в одно и то же время творение и уничтожение, “производство” и трата, то и другая, полярная труду, категория, потребление, отмечена той же печатью неизбежной двойственности:

Потребление поглощает или уничтожает блага, - потребление-трата.

Потребление творит, создает или воссоздает живое вещество, - потребление-приобретение.

Если первое соотношение считать хозяйственным par excellence, а второе физиологическим par excellence, то можно сказать, что потребление как категория хозяйственная и оно же как категория физиологическая имеет прямо противоположный смысл, в первом случае - уничтожения или разрушения, во втором - творения. Словом, между разными аспектами потребления существует такое же соотношение полярности, какое мы уже установили для разных аспектов труда. Но для хозяйствования опять-таки существенны оба аспекта потребления, ибо они оба как-то учитываются и измеряются в хозяйствовании, когда оно подвергается или подчиняется измерению.

В первичном хозяйствовании труд - производство и труд - усилие - трата, с одной стороны, и потребление - трата, и потребление - приобретение, с другой стороны, противостоят друг другу, как неизмеримые, и тем самым, что еще существеннее, несоизмеримые данности. Они несоизмеримы друг с другом, и даже их разные аспекты несоизмеримы между собой. Ибо, хотя количество благ есть как то функция затрат труда, оно не есть функция только затрат труда. И точно также не существует простой однозначной зависимости между потреблением как тратой и потреблением как приобретением живого вещества, или живой силы.

Можно, конечно, признать, что труд и потребление, усилия и потребности суть полярные основы хозяйствования, а все остальное есть узоры и подробности. Но это верно только в двухмерном плане первичного хозяйствования, и притом, даже в нем, труд является хозяйственно существенным фактором, поскольку количество благ есть функция труда, с другой стороны, труд есть функция количества благ. Труд же просто как тягость (toil and trouble Адама Смита) есть явление нехозяйственное, лишь косвенно существенное для хозяйства. Точно также потребление есть, опять-таки, явление хозяйственное, поскольку оно является функцией количества благ и количество благ является его функцией. В своем же физиологическом составе и психологической характеристике, потребление есть тоже явление внехозяйственное, лишь косвенно существенное для хозяйства. Вот почему хозяйствование может быть мыслимо, в сущности, лишь при одном условии, необходимом и достаточном, при скудности благ, или, что то же, их ограниченном количестве. Если бы количество благ не стояло ни в каком соотношении с затратами труда, хозяйствование бы все-таки существовало или было бы необходимо - при скудности благ. С другой стороны, при неограниченном их количестве, потребление как физиологическая функция и потребности как психологическое явление не переставали бы существовать, вытекая из чисто биологических определений животного организма как такового.

Это означает, что количество благ есть как бы тот момент, преломляясь через который, все физиологические и психологические функции человека получают хозяйственное значение. А потому труд и потребление, будучи основами хозяйствования и являясь для него существенными, в то же время некоторыми своими сторонами как бы выходят за пределы хозяйствования. В частности, труд, являясь основой хозяйствования, имеет или получает хозяйственное значение в первую очередь через функционально зависимое от затрат труда; во вторую - через необходимое для осуществления труда, и тем самым его определяющее количество благ. Вне соотношения, с одной стороны, с количеством благ, “создаваемых”, “производимых”, “добываемых”, “приобретаемых” при помощи труда и с количеством благ, трудом “поглощаемых”, “потребляемых”, “затрачиваемых”, труд, оставаясь весьма важным человеческим отправлением, хозяйственно безразличен или несущественен. Вот почему труд, являясь основой хозяйствования, не определяет собой ни его двухмерного, ни трехмерного плана, и трудом и его затратами непосредственно нельзя измерять, и не измеряется никакое хозяйствование. Как это ни может показаться странным на первый взгляд, но трудом могло бы измеряться хозяйствование лишь в том случае, если бы оно не было вовсе подчинено факту или началу скудости. При неограниченном количестве благ в распоряжении человека возможны два случая: либо потребление превращается в простую ассимиляцию материала из окружающей среды, подобную, например, дыханию, либо потребление, становясь единственным видом нужного для человека усилия или труда, мерою этого специфического усилия - труда, определяет хозяйствование как таковое. При таком предположении, средств удовлетворения потребностей или благ имеется сколько угодно, и вся забота должна направляться на целесообразный захват или рациональное потребление этих даровых благ. Захват - потребление тут превращается в единственную хозяйственную функцию, и так как эта хозяйственная функция не может быть в то же время известного рода усилием или трудом, то в этих условиях труд оказывается единственной функцией, имеющей непосредственное хозяйственное значение, а затраты труда - единственным регулятором или мерилом хозяйствования. Это, конечно, есть предельный случай, или предельное представление, которому не соответствует никакая реальность, но весьма полезно продумать это предельное представление. В условиях же скудности благ труд, наоборот, непосредственного хозяйственного значения иметь не может, его выражением, или экспонентом является количество средств для удовлетворения потребностей или, что то же, количество благ. Это верно и для первичного, и для вторичного хозяйствования. И там и тут, при условии скудности благ, принятия труда или его затрат за регулятор хозяйствования есть всегда искусственная рационализация хозяйственной жизни. Ибо, при скудности благ, хозяйственно существенный момент, количество благ, не может быть функцией только труда или его затрат, не говоря уже о том, что затраты труда, по существу не могут находиться ни в каком однозначном соотношении с качественным многообразием потребности. Труд хозяйственно существенен в его соотношении именно с этим качественным многообразием потребностей, а такое соотношение устраняет возможность непосредственного измерения труда. Непосредственно измерять труд можно лишь как физиологическую функцию. Как экономическая же функция, труд качественно многообразен, и его разные проявления или обнаружения непосредственно неизмеримы и несоизмеримы. Все это заложено в самом существе труда, о которое разбиваются все попытки как практические - на начале труда построить рационализацию хозяйственной жизни, так и теоретические - положить это начало в основу истолкования явлений взаимодействия хозяйств. Затраты труда не могут быть “искусственным” мерилом или способом измерения хозяйственных вещей и действий, и они не являются таким “естественным” мерилом, которое создавалось бы и давалось бы хозяйствующим субъектам в самом процессе их взаимодействия.

Но мы знаем, что свободно-возмездное взаимодействие между хозяйствами создает и дает для них какое-то особое естественное измерение всех их хозяйственных отправлений. Этому измерению блага подвергаются, становясь, реально или мысленно, предметами обмена. В силу этого хозяйствование может быть охарактеризовано как приобретение, или добывание и использование измеримых особым образом благ, которые в силу этого измерения и измеримости и становятся благами хозяйственными. Когда мы отдаем известное количество одних благ за известное количество других благ, мы устанавливаем определенное меновое отношение между этими благами, или их цену, мы измеряем одно благо другим, мы оцениваем эти блага.

Есть два необходимые условия и обмена, и вытекающего из него, в нем осуществляющегося, измерения или ценения благ. Условия эти могут быть выражены в двух противоположных, но соотносительных характеристиках: скудность и избыток. Прямой обмен, о котором мы пока говорим, состоит в приобретении нужного за избыточное или ненужное. Общим условием вообще всякого обмена и всякого хозяйственного ценения является, таким образом, скудость хозяйственных благ; специальным условием каждого данного акта обмена является относительная избыточность и субъективная ненужность определенного блага для того, кто отдает его в обмене за другое, ему нужное.

Скудность благ, приобретение (добывание) и использование которых составляет хозяйствование, есть основное условие, под действием которого протекает и совершается хозяйствование. Благом вообще, или полезностью вообще, мы называем все то, что служит удовлетворению потребности. Определение потребности в политической экономии ненужно и невозможно. Необходимо только подчеркнуть, что потребности приобретают хозяйственное значение исключительно по способу и характеру своего удовлетворения, а именно, поскольку они удовлетворяются при помощи хозяйственных благ.

Н.П.ГИБАЛО