Глава 4. Вина как субъективное условие гражданской правовой ответственности

4.1. Развитие представлений о вине в цивилистической доктрине

гражданская правовая ответственность наступает при одновременном наличии четырех составляющих, одной из которой является наличие вины в совершенном правонарушении.

Ответственность за вину была предусмотрена во всех отечественных гражданских кодексах, в Гражданском Кодексе Российской Федерации, также предусмотрена ответственность при обязательном наличии вины.

В абзаце втором п. 1 ст. 401 Гражданского кодекса Российской Федерации понятие виновности трактуется через критерии невиновности «лицо признается невиновным, если при той степени заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры в целях надлежащего исполнения обязательства»⁹⁸.

Однако, в целях того, чтобы понять сущность вины, необходимо исследовать, как это понятие зарождалось, когда оно появилось и в чем проявлялось.

Как верно подчеркивает Н.С. Таганцев «если мы, например, желаем изучить какой-нибудь юридический институт, существующий в данное время, то в целях правильного его уяснения себе мы должны проследить историческую судьбу его, т.е. те поводы, в силу которых появилось данное учреждение, и те видоизменения, которым подверглось оно в своем историческом развитии"⁹⁹.

Обращаясь к эволюции института вины в гражданском праве России, прежде всего, стоит отметить, что он (как институт права) ведет свою историю еще с римского права. Под виной (culpa) в римском праве понимали несоблюдение того поведения, которое требовалось правом, что выражалось в следующей формуле: "Нет вины, если соблюдено все, что требовалось". Римские юристы различали непосредственно culpa ("вина"), а также dolus ("злой умысел"), custodia ("пренебрежение необходимостью охраны"), neglegentia ("небрежность"), imperitia ("неопытность"). Вина могла быть разной. "Грубая вина" – это "слишком большая небрежность, то есть не понимать то, что понимают все" ("Lata culpa" est nimia neglegentia, id est non intellegere quod omnes intellegunt (D. 50. 16. 213. 2)). Грубая вина являлась умыслом (magna culpa dolus est), а грубая небрежность являлась виной (Magna neglegentia culpa est (D. 50. 16. 226)). Неопытность же причислялась к вине (Imperetia culpae adnumeratur (D. 50. 16. 132))¹⁰⁰.

В римском праве считалось, что если лицо соблюдало все, что нужно, то его вина отсутствует (Si omnia quae oportuit, observavit, caret culpa (D. 9. 2. 30. 3)), что вина имеется тогда, когда не было предусмотрено то, что могло быть предусмотрено заботливым человеком (Culpam esse quod cum a diligente provideri poterit, non esset provisum (D. 9. 2. 31))24. При этом заботливым человеком считался старательный и трудолюбивый отец семейства, легкомысленная ошибка которого являлась невероятной (dicit homo diligens est et studiosus pater familias, cuius personam incredibile est in aliquo facile errasse (D. 22.3.25)), он служил "мерилом в целях определения степени заботливости должника при исполнении им обязательства и в связи с этим степени его ответственности за вину".¹⁰¹

Вина правонарушителя приобрела значение важнейшего условия возложения ответственности за большинство правонарушений. Ей стало придаваться исключительное значение вплоть до утверждения "без вины нет ответственности" (в цивилистике XIX-XX вв. получившего название "принцип вины"), означавшего, что невиновность правонарушителя должна быть основанием освобождения от ответственности, а потому ответственность без вины не допускается. Начало вины потеснило древнее начало ответственности независимо от субъективного отношения правонарушителя к своему поведению (начало ответственности независимо от вины) и стало основным началом гражданской правовой ответственности на многие столетия. Проблема вины стала активно исследоваться представителями различных западных юридических школ в XVIII-XIX вв. (наполняя понятие вины новым содержанием), затем готовая конструкция стала усваиваться законодателем.

в целях данного и последующего периодов характерно усиление начала ответственности независимо от вины до непреодолимой силы, выраженное в постепенном закреплении в нормативных актах новых случаев такой ответственности в добавление к "старым" случаям, например, ответственности собственников либопользователей за вред, причиненный принадлежащими им вещами, в частности дикими животными, разрушающимися строениями и т.п. (ст.ст. 1384, 1385, 1386 Французского гражданского кодекса, ФГК)¹⁰². Гражданское право России не осталось в стороне от этих изменений, в процессе своего становления оно также прошло несколько этапов: от разложения родового строя до формирования рыночной модели экономики в постсоветском государстве, и в разные периоды оно подвергалось влиянию различных правовых систем. Понятие вины в российском дореволюционном праве сложилось под влиянием западноевропейского средневекового права, римского права, религиозных норм христианства, на которые, в свою очередь, оказало влияние иудейское право. Вина изначально понималась как противоправное деяние, однако, с развитием юридической науки и правотворческой практики пришло осознание того, что она относится к элементам субъективной стороны правонарушения. В трудах видных отечественных правоведов стало исследоваться психологическое содержание вины, ее волевой и интеллектуальный моменты. Несмотря на то, что в качестве основного в ст. 647 п. 648 т. ч. 1 Свода Законов Российской Империи, как и в других европейских странах, было закреплено начало вины (принцип вины), довольно обширной была также сфера применения ответственности без вины, как ограниченной пределами непреодолимой силы, так и не ограниченной ими. Обратившись к дореволюционной литературе, можно отметить, что исследованием проблем вины занимались такие видные ученые, как Д.Д. Гримм, Е.В. Пасек, Э.Э. Пирвиц, А.А. Симолин, Г.Ф. Шершеневич, Т.М. Яблочков и др. Так, Г.Ф. Шершеневич раскрывал понятие вины в рамках категорий "гражданское правонарушение" и "гражданская ответственность"¹⁰³. "В гражданской ответственности на первом месте стоит ответственность за собственную вину, как построенная всецело на принципе вины. Вина предполагает такое психическое состояние действовавшего, в котором он имел представление о неизбежном либовозможном вредном последствии своего поведения, уклоняющегося от юридически нормального. Возложение на него ответственности за причиненный им вред стоит в зависимости от способности представлять себе последствия своих действий". Одним из немногих цивилистов, которые последовательно занимались разработкой проблемы вины в дореволюционном гражданском праве, был Э.Э. Пирвиц. Свое видение проблемы вины он изложил в статье "Значение вины в гражданском праве" (кстати, переизданной журналом "Вестник гражданского права" в 2010 г.)¹⁰⁴. Э.Э. Пирвиц на основе анализа западного и русского законодательства отмечал, что "все западноевропейские законодательства, а также свод гражданских узаконений губерний прибалтийских, основанные на началах римского права, придают большое значение понятию вины в применении к гражданскому праву". Автор указывал, что "простая неосторожность заключается в отсутствии той заботливости, которую обыкновенно прилагает рачительный и внимательный хозяин", "а грубая неосторожность проявляется в отсутствии той заботливости, которую обыкновенно прилагает и менее рачительный и внимательный хозяин". Вообще, стоит отметить, что теоретическая мысль того времени активно использовала понятие "рачительный и внимательный хозяин", которое, вместе с тем, оставалось условным и не имело дефиниций в законодательстве. Исследование понятия вины и вопросов, связанных с определением ее критериев, было продолжено в советское время. Причем в советской цивилистике постепенно к определению вины сложилось два подхода. Согласно первому подходу (субъективистскому), вину предлагалось определять через категорию "психическое отношение". В частности Г.К. Матвеев, вину в гражданском праве предлагал определять как психическое отношение нарушителя гражданского правопорядка к своим противоправным действиям и их вредным последствиям¹⁰⁵ в форме умысла либонеосторожности. Практически такого же подхода придерживался О.С. Иоффе¹⁰⁶. Он предлагал понимать под виной психическое отношение лица к совершенному им действию и наступившему вследствие этого результату, т.е. именно психический компонент автор называл определяющим в деятельности субъектов деликтных обязательств. О.С. Иоффе указывал, что "умысел заключает в себе намерение причинить вред…". "Неосторожность как вид гражданской вины характеризуется тем, что лицом не были соблюдены все необходимые меры предусмотрительности в процессе осуществления им определенной деятельности"¹⁰⁷. Основанием деления неосторожности на грубую и простую в работах автора являлись термины "высокие" и "минимальные" требования к поведению субъекта. Из-за их неопределенности эти условные критерии были трудно применимы на практике при градации неосторожности на виды. Сторонники другого подхода (объективистского) полагали, что вина должна быть определена через поведение лица, а не через психическое отношение. Например, Б.И. Пугинский отмечал: "Вина должна пониматься не как акт сознания, а в качестве характеристики деятельности нарушителя в конкретных условиях ее осуществления"¹⁰⁸. М.М. Агарков в одной из своих работ обращался к понятию "смешанная ответственность" и подвергал критике его использование в судебной практике применительно к наличию вины как со стороны причинителя вреда, так и со стороны потерпевшего. Он отмечал, что "потерпевший не отвечает перед причинителем, так как в результате умысла либогрубой неосторожности потерпевшего на его стороне не возникает никакой обязанности перед причинителем. Поэтому термин "смешанная ответственность", распространенный в нашей судебной практике, не точен. Но потерпевший не отвечает и перед самим собой. Ответственность перед самим собой ничего не означает, – это лишенное содержания, искусственное, а потому и ненужное понятие"¹⁰⁹. Если обратиться к понятию форм вины, то можно заметить, что в законодательстве в разные исторические периоды они не были идентичны.

Например, в ГК РСФСР 1922 г. в ст. 403 закреплялись такие формы вины, как умысел и неосторожность, хотя законодательные определения отсутствовали. Более того, в ст. 404, регламентирующей специальный деликт, помимо умысла появился термин "грубая небрежность".

В Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. также использовались понятия "умысел" и "грубая неосторожность", содержание которых вновь оставалось нераскрытым. Эти же положения полностью воспроизводились и в ГК РСФСР 1964 г.

Следовательно, можно прийти к выводу, что советское гражданское законодательство не давало определения понятиям "умысел", "грубая неосторожность", "грубая небрежность", хотя и использовало их в целях обозначения форм вины. Не раскрывало советское гражданское законодательство и понятия "вина". Исследование понятия "вина" было продолжено в постсоветский период, однако это не устранило имеющиеся проблемы. Например, Л.В. Фоноберов определяет вину "как сознательно-волевое отношение субъекта к своему противоправному поведению и его последствиям, в котором проявляется негативное либобезразличное отношение к законным интересам иных субъектов гражданского права"¹¹⁰. Автор считает, что содержание терминов "грубая" и "простая" неосторожность в гражданском праве аналогичны содержанию понятий "легкомыслие" и "небрежность", применяемых в уголовном праве. В итоге он делает вывод, что в гражданском праве нужно использовать терминологию, разработанную наукой уголовного права¹¹¹. В.В. Витрянский относительно толкования понятия вины высказывает прямо противоположное мнение, называя развитие гражданской правовой доктрины, намеченное в советский период, "тупиковым путем", "когда цивилистике было навязано понятие вины, "густо замешанное" на чуждых ей уголовно-правовых элементах"¹¹².

В одном с последних специализированных монографических исследований, посвященном проблемам вины в российском гражданском праве, его авторы, Д.А. Пашенцев и В.В. Гарамита, совершлибозаключение, что вина предполагает осмысленное и сознательное психологическое отношение правонарушителя к собственному беззаконному действию и к его результату, проявляющееся в пренебрежении либо безразличии к интересам государства и сообщества и, соответственно, в выборе противоправного, антисоциального варианта поведения. Вышеназванные авторы трактуют вину субъективно и при этом указывают, что в целях любого субъекта следует установить его собственные границы вероятного в данной ситуации правомерного действия,границы, в пределах каковых его волеспособность разрешала бы исключить негативных имущественных последствий¹¹³. При последующем изложении Д.А. Пашенцев и В.В. Гарамита уже соглашаются с выводами А.И. Коньшиной, утверждающей: "...недопустимо перенесение понятия "вина" как психологического отношения лица при разделении на умысел и неосторожность из сферы уголовного права в сферу гражданского без учета традиционных цивилистических конструкций. В гражданском праве вина имеет специфику, которая выражается в отношениях, характеризующихся как товарно-денежные, связанные с компенсаторно-восстановительной функцией гражданской правовой ответственности"¹¹⁴.

В результате указанные авторы применительно к вине юридического лица отмечают, что это "самостоятельная категория. Она может быть рассматриваема в контексте непринятия им объективно возможных мер по устранению либонедопущению отрицательных результатов своих действий, диктуемых обстоятельствами в той либоиной ситуации"¹¹⁵.

Получается, что указанные авторы делают противоречивые выводы, поскольку, по сути, предлагают одновременно использовать две концепции вины. Психологическую – в целях граждан с необходимостью определения в целях них границ возможного правомерного поведения, в пределах которых их волеспособность позволяла бы избегать неблагоприятных имущественных последствий. Поведенческую – в целях юридических лиц, где просто будет оцениваться факт принятия либо непринятия ими объективно возможных мер по устранению либонедопущению отрицательных результатов своих действий.

Наличие столь полярных, а зачастую и противоречивых, точек зрения можно объяснить тем, что действующее российское гражданское законодательство последовательно не воплощает ни психологическую, ни объективистскую (поведенческую) трактовку вины, допуская во многих случаях разное ее толкование. Как гласит норма ч. 2 п. 1 ст. 401 Гражданского кодекса Российской Федерации, лицо признается невиновным, если при той степени заботливости и осмотрительности, какая от него требовалась по характеру обязательства и условиям оборота, оно приняло все меры в целях надлежащего исполнения обязательства. В случае возникновения спора нарушитель, даже если им является юридическое лицо, может доказать отсутствие своей вины, ссылаясь на объективные обстоятельства (п. 2 ст. 401 Гражданского кодекса Российской Федерации). Данное определение, основанное на поведенческой концепции вины, строго говоря, не свободно и от психологизма, поскольку оценка степени "заботливости" и "осмотрительности" весьма субъективна. Кроме того, спорна формулировка ч. 2 п. 1 ст. 401 Гражданского кодекса Российской Федерации, ибо фактически не определяет понятие вины, а перечисляет обстоятельства, при наличии которых субъект признается невиновным.

С учетом сказанного, наиболее убедительной представляется пограничная точка зрения (соединяющая в себе и психологический, и объективистский подходы), согласно которой, вина представляет собой сознательное; осознанное психическое отношение правонарушителя к своему противоправному поведению и его результату; проявляющееся в пренебрежении либобезразличии к интересам государства и общества и, соответственно, в выборе противоправного, антисоциального варианта поведения. Помимо названного отношения, составляющей вины выступает отношение самого общества к правонарушителю и его поведению, однако приоритет при характеристике вины отдается первому отношению.

Присутствие настолько противоположных, а нередко и несовместимых, пунктов зрения допускается пояснить в целях того, что же функционирующее отечественное цивильное право постепенно никак не воплощает буква эмоциональную, буква объективистскую (поведенческую) трактовку масть, позволяя в многочисленных вариантах различное нее понимание. Равно как оповещает правило ч. 2 п. 1 ст. 401 ГК , человек сознается неповинным, в случае если рядом той вот уровня внимательности и осторожности, которая с него нуждалась согласно нраву обещания и обстоятельствам выражения, оно утвердило всегда мероприятия с целью соответствующего выполнения обещания. В случае происхождения диспута, в том числе и в случае если им представляется адвокатское человек, имеет возможность привести доказательства недостаток собственной масть, со ссылкой в беспристрастные условия (п. 2 ст. 401 ГК). Это формулировка, основанное в поведенческой концепции масть, точно заявляя, никак не беспрепятственно и с психологизма, потому как анализ уровня "заботливости" и "осмотрительности" крайне необъективна. Помимо этого, дискусионна определение ч. 2 п. 1 ст. 401 ГК , так как практически никак не устанавливает представление масть, а перечисляет условия, рядом присутствии каковых элемент сознается неповинным.

С учетом сказанного, более веской является соседная место зрения (объединяющая в себя и общепсихологический, и беспристрастный расклады), в соответствии с каковой, причина предполагает собою осмысленное; осмысленное психологическое позиция правонарушителя к собственному беззаконному действию и его итогу; проявляющееся в пренебрежении либо безразличии к заинтересованностям страны и сообщества и, поэтому, в подборе беззаконного, антисоциального вида действия. Кроме вышеназванного взаимоотношения, элементом масть представляет позиция наиболее сообщества к правонарушителю и его действию, тем не менее преимущество рядом характеристике масть отзывается 1-ый взаимоотношению.