Глава XII. Региональный партогенез в современной россии.

Провинциальная партийность прошла в своем развитии те же этапы, что и столичная. Причем первый этап партогенеза, который пришелся на 1988—1990 годы, традиционно вызыва­ет особый интерес, поскольку именно тогда были заложены основы многопартийности и определились ее специфические черты. Общей характеристикой этого периода стало форми­рование партий в результате двух параллельных процессов реализации общественно-политической инициативы: возник­новения и становления неформального движения и идейно-политического размежевания в КПСС с выделением прото­партийных объединений.

Неформальное движение как политическое явление уже достаточно хорошо изучено в отечественной науке. В целом, «неформалитет» — определение скорее духовно-психологичес­кое и означало оно лишь то, что инициатива возникла вне рамок официальных структур и осуществлялась независимо от их влияния. Появление неформалов было следствием либе­рализации режима, открывшей возможности для свободного выражения идей и мнений, самореализации личности, в том числе — в политике. Политизировались, то есть стали выдви­гать политические требования и включились в политический процесс в качестве самостоятельных субъектов далеко не все неформальные группы. Во всероссийском масштабе, по под­счетам В. Березовского и Н. Кротова — не более 10 процен­тов от общего количества [1]. На региональном уровне дан­ный показатель был гораздо выше: так, например, степень политизации неформального движения в Ростовской области в 1988—89 годах составляла до 50 процентов. Это объясняет­ся, по-видимому, тем, что «неформальная волна» захлестнула регионы на 1,5—2 года позже, нежели столичные центры и рождение большинства местных неформальных организаций происходило уже в условиях начавшейся политической ре­формы, что и наложило отпечаток на их характер.

По мнению лидеров провинциальных неформалов, задержка в формировании движения и его запоздалый выход на поли­тическую арену были обусловлены «региональной контррево­люцией» 1986—87 годов, когда местные власти фактически блокировали процессы социальной активизации и противодей­ствовали «революции Горбачева» [2]. Неприятие неформалов местной партократией не только стимулировало их политиза­цию, но и в некоторой степени способствовало их идейно-политическому самоопределению. У участников движения не было единства в вопросах об общественном идеале и конеч­ной цели, но был четко определен политический противник: правящая партократия.

Изменение общественно-политической ситуации в регио­нах произошло после февральского (1988 г.) пленума ЦК КПСС, на котором «социалистический плюрализм мнений и взглядов» был провозглашен неотъемлемым элементом демок­ратизации. К этому времени в Москве и Ленинграде уже на­чался процесс объединения групп и клубов в ассоциации и федерации, прошли первые конференции и возникли центры информационного обмена и координации действий, но их вли­яние еще не распространилось на регионы, а накопленный политический опыт оставался неизвестным для провинциаль­ных неформалов. Поэтому формирование местных организа­ций стало результатом естественного роста «снизу», ускорен­ного «революционной» ситуацией.

Предварительный, «нулевой цикл» партогенеза — это так называемая «фаза проговаривания» [3], психологическая адап­тация советского человека к участию в неформальном поли­тическом движении, к свободе слова и выбора. К середине 1988 года значительная часть провинциальной интеллигенции включилась прямо или косвенно в обсуждение проблем про­шлого и настоящего нашей страны. Даже с частичным отка­зом от системы ограничений и запретов в сферах информа­ции, науки и политики открылся простор, новые возможнос­ти для творчества и самореализации. И активная часть интел­лигенции стремилась воспользоваться этими возможностями. Интеллигентским происхождением был обусловлен «городской» и просветительский характер зарождавшегося неформального движения.

Между тем, политический климат, в котором развивалось движение, оказался весьма суров. «Прорабы» перестройки, призвавшие к пробуждению общественной инициативы, из­начально определили русло для её канализации: речь шла о допустимости «социалистического плюрализма», а вовсе не о поддержке всех проявлений социально-политической самоде­ятельности. М.С. Горбачев неизменно призывал к консолида­ции «всех здоровых сил, выступающих за перестройку и соци­алистическое обновление» с тем, чтобы «настойчиво преодоле­вать экстремистские тенденции» [4].

К экстремистским проявлениям в деятельности неформа­лов в частности были отнесены: «попытки подвергнуть сомне­нию руководящую роль КПСС в советском обществе; стремле­ние превратить некоторые самодеятельные объединения в не­зависимый орган социального контроля над партией и госу­дарством... проведение митингов и манифестаций вопреки решениям органов власти» [5]. Если учесть, что большинство неформальных объединений были созданы из нежелания ми­риться с руководящей ролью партии и стремились к легализа­ции, то в экстремизме можно было обвинить всё неформаль­ное движение. Как уже не раз случалось в истории нашей страны, ожидания интеллигенции превосходили способность власти к их удовлетворению. Прежде всего, это касалось сфе­ры идеологии. Лидерам неформалов была дана «убийствен­ная», по тем временам, характеристика «вождей духовной партизанщины и идеологического подполья» [6].

В соответствии с установками центрального руководства тактика местных властей в отношении неформалов в 1987— 1990 гг. заключалась в разделении их клубов и групп на «по­зитивные» (лояльные КПСС) и «негативные» (нелояльные) и, соответственно, в поддержке или препятствовании их деятель­ности.

В неформальном движении действительно присутствовали эти потоки. На Дону в первой половине 1988 года их пред­ставляли, соответственно, клубы «Гражданин» (г. Таганрог) и «Защита» (г. Ростов-на-Дону).

Созданный как дискуссионный клуб студентов и препода­вателей таганрогских вузов, «Гражданин» претендовал на роль союзника центрального политического руководства страны в борьбе против бюрократического сопротивления реформам. Задача поддержки перестройки оставалась лейтмотивом дея­тельности клуба на протяжении всего 1988 года, а в его Уста­ве была обозначена лишь общая идейная направленность — ориентация на демократизацию общественного строя на прин­ципах народовластия и социалистического самоуправления [7]. И первое время деятельность клуба соответствовала заявлен­ной: обсуждались вопросы совершенствования избирательной системы и развития социальной активности, акцентировалось внимание на проблеме «слабости» Советов и необходимости возвращения им реальных властных полномочий, присвоен­ных органами КПСС. Дискуссии не имели антикоммунисти­ческой подоплеки — более трети участников клуба были чле­нами КПСС, которые считали, то только так партия избавит­ся от бюрократизма.

Политическая лояльность приветствовалась местным пар­тийным руководством, и клубу удалось легализоваться в каче­стве общественной организации. Но «роман» с властью был недолгим. После XIX Всесоюзной конференции КПСС (лето 1988 года) с началом кампании критики тоталитаризма, по­пыток радикализации политических и экономических реформ, «революции гласности» в средствах массовой информации ли­деры клуба осознали необходимость поиска новых форм и ме­тодов деятельности. Для самодеятельного общественно-поли­тического движения в его «неформальном» виде оказались ис­черпанными возможности клубно-кружковой работы, доста­точные для самовыражения, но не для серьезной политической деятельности. «Стало ясно, что те группы, которые не хотели оказаться в хвосте событий, должны были отойти от кружка и клуба как исключительной формы организаторской и пропа­гандистской работы, задуматься над необходимостью форма­лизации управленческого и в целом организационного аспек­тов работы, другими словами, попытаться преодолеть собствен­ный «неформалоцентризм» [8] Однако, если столичные не­формалы к этому времени приобрели определенный опыт разработки идеологических установок и идейно-политической самоидентификации, то ростовские группы оказались менее подготовлены. Они смогли преодолеть «неформалоцентризм», но не в идеологии, а больше в практической деятельности, где уже имели некоторый опыт «негативные» неформальные объе­динения, к которым во второй половине 1988—начале 1989 гг. перешло лидерство в движении.

На Дону такую роль выполнила группа «Защита», которая оформилась весной-летом 1988 года на базе правозащитного кружка, объединившего людей поколения «оттепели», в той или иной степени пострадавших от произвола партийно-госу­дарственной системы. Обостренное чувство справедливости стало основной мотивацией к участию в «неформальном» дви­жении. По словам одного из создателей группы, её участники «не были ни коммунистами, ни антикоммунистами, они были правдоискателями — и не филистерами, а практиками... ко­торые знали, что силу можно сломать только силой, а партий­но-бюрократическая система была гнилым деревом, которое достаточно было толкнуть, чтобы свалить». Появление группы было обусловлено как импульсами «сверху» — политикой гласности и перестройки, — так и возможностями сложившейся ситуации, когда «не были уверены в своем положении ни но­воявленные диссиденты, ни местные власти... Ненаказуемость действий вдохновляла...» [9].

С осени 1988 года «Защита» играла в Ростове ту же роль, что и партия В. Новодворской («Демократический союз» — ДС) в столице — роль нарушителя спокойствия властей и катализатора политической инициативы. Несанкционирован­ные акции: митинги, пикеты, сходки, действия, призванные пробудить общественное сознание, вызвали волну критичес­ких публикаций в печати и косвенно способствовали активи­зации неформального движения и его консолидации вокруг «настоящих демократов». «Настоящие демократы» имели имидж бунтарей-правдолюбцев, который, по признанию Б.Н. Ельци­на, держался на лозунгах социальной справедливости и скан­дальной «рекламе» в средствах массовой информации [10].

«Демократ» еще не был противником «коммуниста», но в общественном сознании он уже олицетворял собой политичес­кую альтернативу, возможность выбора. Причем для боль­шинства советских людей выбор не имел идеологического зна­чения, а определялся отношением к проблемам номенклатур­ных привилегий, товарного голода, защиты экологии и т.п.

Ритм политической активности неформалов как на всерос­сийском, так и на региональном уровне, определяла динамика преобразований. Как заметил М. Малютин, «периодичность пульсаций политической активности неформалов подчинялась как сезонным ритмам (весна-осень — расцвет, зима-лето — спад), так и политическим («вызов — ответ» — реакция на конкретное событие и выход на качественно новый уровень развития)» [11].

Первым шагом к реформе политической системы страны стада XIX Всесоюзная партийная конференция, а дальше был намечен четкий график: зима — весна 1989 года — кампания по выборам народных депутатов СССР; осень того же года — выборы в местные Советы и, наконец, выборы в Верховный Совет РСФСР весной 1990 года. Клубы искали возможность легализации, но при этом не желали поступиться своей идей­но-политической независимостью и «оппозиционностью». Вы­боры в Советы, проводившиеся по новым правилам (на аль­тернативной основе, возможности свободного выдвижения кандидатов и общественного контроля за ходом голосования), дали неформалам такой шанс. Однако его смогли использо­вать лишь столичные организации. Провинциальные объеди­нения оказались не готовы к легальной политической борьбе. Сказались их организационная немощь и малочисленность, отсутствие необходимого опыта, недостаток популярных ли­деров и материальных ресурсов, скандальная репутация. Про­явился и знаменитый «провинциальный консерватизм». От­сутствие конструктивного начала в деятельности неформалов не способствовало привлечению интеллектуалов и прагмати­ков, в движении явно доминировали оппозиционеры-роман­тики, неспособные к регулярной политической работе.

В итоге, неформалы ограничились решением задачи обес­печения «демократического характера выборов» и поддержки отдельных кандидатов. Вместе с тем, участие в избирательном процессе способствовало установлению прочных связей меж­ду организациями и усилению центростремительных тенден­ций в движении. Большую популярность среди неформалов приобрела идея «народного фронта». К октябрю 1989 года народные фронты существовали в 53-х городах России [12]. Это была не просто удачная форма объединения сил в органи­зационную структуру с широкими функциональными возмож­ностями и звучным названием. Немаловажным было и нали­чие идейно-теоретической базы в виде программных докумен­тов столичных фронтов. Неформальное движение в своем структурировании воспроизводило традиции российской по­литической жизни: инициатива «снизу» освещалась идеями «сверху». Столичные организации превратились в мозговой центр движения, практически приняли на себя выполнение штабных функций, включая разработку проектов программ­ных документов. Так, общедемократический характер про­граммы Московского народного фронта (МНФ) (см. 10 главу настоящего пособия) был приемлем для широкого спектра организаций и во многом отвечал интересам значительной части населения. Практика заимствования, проявившаяся в програм­мотворчестве провинциальных неформалов, не распространи­лась на их организационную деятельность. В отличие от сто­личных фронтов, оформлявшихся в качестве единых органи­заций, региональные, как правило, заявляли о себе как «об­щественно-политические движения» [13]. Это объяснялось принципиально разной мотивацией образования народных фронтов в центре и регионах. Если МНФ появился в резуль­тате слияния неформальных групп с целью создания сильной протопартийной организации, то формирование региональных народных фронтов скорее носило характер «консолидации ради выживания».

Создание региональных народных фронтов (ДНФ) объек­тивно явилось итогом идейно-политической эволюции нефор­мальных объединений в 1988—1989 гг., но решающим факто­ром, обусловившим это событие, стало ужесточение конфликта с местными властями. Последние не хотели признавать неформальные организации в качестве политических субъек­тов и тем более регистрировать их. Стала вполне реальной угроза подавления новоявленной «оппозиции» [13]. И нефор­малы поспешили с объединением. Митинги, на которых про­возглашалось создание фронтов подчас разгонялись милици­ей, что сразу прояснило отношение властей к новым структу­рам и было равнозначно объявлению войны, в которой не могло быть победителя.

В народные фронты объединились социал-демократы и «зе­леные», правозащитники и антисталинисты. Большинство из них вовсе не стремились к партийности и были вполне удов­летворены движенческой организацией с координационными функциями. Содержание их программных документов, а та­ковые имелись далеко не у всех групп, представляло собой набор требований «восстановления принципов народовластия», социальной справедливости, демократизации, соблюдения прав человека и т. д. При сочетании социалистических и либераль­ных идей в этих документах явно просматривается доминиро­вание задач демократизации общественной жизни. В частно­сти, в качестве одной из основных целей деятельности выде­лялось «активное противодействие всем антиперестроечным, антидемократическим силам» [14]. Координационный коми­тет фронта составили радикалы, считавшие, что лучшая за­щита — это нападение. Объединение усилий позволило про­вести синхронные акции в городах области, но массы не по­шли на митинги, хотя организаторы не скупились на попули­стские призывы и обещания. Других возможностей для «активизации социально-политических процессов» в рамках данной структуры лидеры неформалов не видели. Входившие во фронт объединения не имели материальных ресурсов, дос­тупа к СМИ, а их идеи не отличались четкостью и цельнос­тью. Непрерывно обновлялся состав организаций, причем шло вымывание молодежи, что, возможно, было связано с разви­тием кооперативного движения в 1988—1990 гг. [16]. А на­дежды «демократов» на обретение с его ростом стабильной социальной базы не оправдались ни в 1990 году, ни позже.

Убедившись в неспособности самостоятельно завоевать элек­торат, лидеры региональных фронтов стали искать поддержку извне. Эта задача решилась с оформлением первой в истории СССР парламентской оппозиции в виде Межрегиональной де­путатской группы (МРДГ) во главе с А.Д. Сахаровым и Б.Н. Ельциным. Так, в ноябре 1989 года в Программу Донс­кого народного фронта был внесен пункт о поддержке «демок­ратической деятельности МРДГ», что свидетельствовало не только о желании опереться на авторитеты ввиду проблемы легализации, но и об идейно-политическом самоопределении донских демократов. Это изменение программы обозначило принципиально новое понимание задач и перспектив регио­нального движения как «партии поддержки» «демократичес­кой оппозиции» и составной части общероссийского демокра­тического движения. Проведение данной линии сулило поли­тические дивиденды, причем немедленно, в силу сложившей­ся харизмы Б.Н. Ельцина и авторитета его соратников. Однако, условная персонификация движения не решала всех его про­блем.

Тяжелым разочарованием обернулись попытки сотрудни­чества с шахтерским движением в 1989—90 гг. Как справед­ливо отмстил М. Малютин, выдвижение шахтерами полити­ческих требований в ходе забастовок было обусловлено осоз­нанием корпоративных интересов и собственной силы [17]. В этом плане стачечные комитеты являлись оптимальной и са­модостаточной формой политической самореализации. В ред­ких случаях на их основе возникали более или менее устойчи­вые объединения [18]. Следует учесть и недоверие абсолют­ного большинства рабочих как к традиционным, так и новым политическим институтам и партиям [19]. В неформальных организациях и затем в партиях рабочие составляли не более четверти состава. Таким образом, рабочий класс «делегиро­вал» в политику «весьма тонкий слой активистов, способных так или иначе рационализировать свои воззрения» [20], но в целом остался вне её.

Далеко не всегда имели успех и попытки объединения не­формалов со сторонниками «Демплатформы в КПСС», хотя были серьезные основания для их слияния на провинциаль­ном уровне. Специфика политической жизни посттоталитар­ного общества проявилась, в частности, в том, что в борьбе с партбюрократией «демократы» опирались на кадры, рекрути­рованные из самой КПСС. Хотя до 1989 года «монолитное единство» партийных рядов формально сохранялось, факти­чески активная часть «внешнего круга» партии изначально уча­ствовала в неформальном движении. В условиях запрета на фракционную деятельность для тех членов КПСС, которые искренне стремились поддержать перестройку или не разделя­ли позиции руководства партии, участие в неформальном дви­жении подчас было единственной возможностью политичес­кой самореализации. Лишь в конце 1989 — начале 1990 гг. внутри КПСС оформились так называемые партийные клубы, выступавшие за превращение компартии «из тоталитарной структуры в современную демократическую парламентскую партию», действующую в условиях многопартийности [21]. Динамика преобразований и кризис «перестройки» обуслови­ли радикализацию воззрений членов клубов и их политичес­кую дифференциацию. В избирательной кампании 1990 года партклубы, сплотившиеся вокруг «Демократической платфор­мы в КПСС», соединили свои усилия с неформалами на базе созданных в ноябре-декабре 1989 г. клубов избирателей. До­кументы этих клубов, как правило, состояли из двух частей: первую составляли требования радикальной демократизации общественного строя согласно программам народных фрон­тов, а вторую — призывы к проведению внутрипартийной реформы в духе «Демократической платформы». Таким обра­зом формировались определенные традиции взаимодействия и проявилась тенденция к организационному слиянию нефор­мальных объединений и «ДП» «снизу».

Многим неформалам в 1988—89 годах представлялась пер­спективной социал-демократическая ориентация новых об­щественно-политических организаций. Во-первых, только под социалистическим флагом можно было включиться в суще­ствовавшую политическую систему и неформалы проявили способность к компромиссу. Во-вторых, такая позиция на­ходила понимание и поддержку в обществе, очарованном до­стижениями «шведского социализма». На вопрос «к какому идеалу нам надо звать людей?» один из лидеров донских не­формалов уверенно отвечал: «Нам не надо изобретать вело­сипед... Слава Богу, что здравомыслящие люди развили идеи социал-демократии и даже построили практически идеаль­ные общества...» [22]. Но призывы к выходу радикально настроенных коммунистов из КПСС с целью образования «су­веренной» партии не находили отклика у собравшихся. «Дем­платформа» готовилась к решающему бою на XXVIII съезде, и ее лидеры рассчитывали на консолидацию под своим зна­менем всех сторонников обновления в партии и на этом ос­новании претендовали на часть партийного имущества в слу­чае раскола КПСС.

Не найдя поддержки у лидеров местных отделений «Дем­платформы» в деле создания единых региональных партий, активисты народного фронта включились в процесс образо­вания общероссийских политических структур. Так, донские неформалы приняли активное участие в создании Социал-демократической ассоциации, а затем и Социал-демократи­ческой партии России (СДПР). А большая часть членов на­родных фронтов вступила в образованную летом 1990 г. Де­мократическую партию России (ДПР) во главе с Н.И. Трав­киным.

Принципиальный отказ ДПР от четкой идеологической иден­тификации, открытая ставка на популизм и массовость были близки бывшим неформалам. Удовлетворяло и определение целей деятельности: «Партия существует только для того, чтобы по­лучить голоса избирателей на выборах и структурироваться внутри законодательных органов. Ни для чего больше она не нужна» [24]. Как позже признался Е.И.Лель, объясняя мо­тивы вхождения в ДПР, «это была официальная крыша, ко­торая нас устраивала: газета, легализация и прочес» [25].

Вхождение в ту или иную партию демократической на­правленности не было результатом идейного самоопределения. Большим успехом пользовались те партии, которые отлича­лись радикализмом в борьбе с КПСС. Немаловажную роль играли также симпатии к лидерам партий и коллективизм. В 1989—90 гг. лидеры ростовских демократов не видели разни­цы в том, как называть движение: демократическим или ли­беральным, так как его идеологическую основу составляла смесь либеральных идей и социалистических принципов. Оно явля­лось демократическим в силу поставленных задач и принци­пов деятельности и либеральным по стратегическим целям. Убежденность демократов рубежа 80-х—90-х годов в законо­мерности, объективности процесса «естественноисторического возвращения» нашего общества в русло цивилизационного развития можно охарактеризовать как «контрреволюционный романтизм». В его основе, как и в основе революционного романтизма большевиков в 1917 году и послеоктябрьский пе­риод, лежала вера в исторический детерминизм и наличие некоего «решающего фактора» истории. Мышлению демокра­тов была свойственна та же абсолютизация исходных формул марксистского материалистического понимания истории: они полагали, что экономика есть определяющий фактор истории «в конечном счете», и действие рыночных законов само выве­дет нас в лучшее будущее, а значит лишь нужно избавиться от партийно-государственной системы и диктата коммунистичес­кой партии. Известные слова Н.И.Травкина, что «социальная база не важна, достаточно антикоммунизма» [26], лучше все­го иллюстрируют состояние демократического движения в период 1989 — 1991 годов.

После 28-го съезда КПСС к формированию собственной партии перешли и организации «Демнлатформы». В августе — ноябре 1990 года на политической арене появилась Республи­канская партия (РПРФ), которая самоопределилась как «де­мократическая и парламентская» [27]. Предполагалось, что ряды новой партии составят коммунисты, которые поддержи­вали идеи «Демплатформы» весной — летом 1990 года, а таковых по данным социологических опросов было немало — до 20% всех членов КПСС [28]. Однако обращенный к рядовым коммунистам призыв зарегистрироваться в новой партии не нашел отклика. РПРФ не стала массовой и не получила ни толики имущества КПСС. Вскоре после оформления РПРФ ее региональные организации были вынуждены пойти на союз с ДПР и СДПР, но заявили претензии на особую роль в поли­тическом процессе. Говоря о целях Ростовской региональной организации (РРО) РПРФ, ее лидер Б.М. Титенко подчерки­вал, что это партия поддержки реформаторского руководства России во главе с Б.Н.Ельциным, отстаивающая радикальный вариант перехода к рынку и российский суверенитет. Перво­очередной задачей было определено развитие движения «Де­мократическая Россия» [29].

Стремление к объединению было общим для всех регио­нальных демократических организаций, и в конце 1990 года во многих регионах были созданы Коалиции демократических партий в рамках «ДемРоссии». Согласно партийным уставам, региональные организации новых партий были максимально свободны в своей деятельности, что было оправдано в услови­ях полулегального существования. Автономизация демокра­тического движения обусловила его политическую гибкость: быстрое и адекватное реагирование на события с учетом об­щественного мнения. Окостеневшие аппараты КПСС и КП РСФСР явно проигрывали демократам как в Москве, так и в регионах. Стратегическая инициатива перешла к демократи­ческому движению, которое превратилось в политическую силу, опиравшуюся на общественный протест и потому обладавшую огромной разрушительной мощью [30].

Аутсайдерами в провинциальной партийно-политической жизни 1988—1990 гг. были малочисленные организации на­ционалистов и неокоммунистов. Их деятельность не выходила за рамки клубной работы и оставалась незаметной.

Таким образом, характерными чертами процесса форми­рования многопартийности в российских регионах в 1988 — первой половине 1991 гг. явились:

— рост числа объединений и организаций преимущественно демократической направленности и отсутствие альтернативных демократическому общественно-политических движений;

— поляризация политических сил, непрерывное нараста­ние конфронтации по линии «движение—власть» и, соответ­ственно, деструктивный характер оппозиции;

— политическая слабость неформальных организаций, впос­ледствии передавшаяся образованным ими партиям, что объяс­нялось отсутствием ресурсной базы;

— формирование устойчивых традиций взаимодействия организаций демократической направленности, вышедших из неформального движения;

— концентрация политической активности в городах. Вместе с тем, ограниченность возможностей институцио-

нализации обусловила полумаргинальный характер образовав­шихся партий, что особенно отчетливо проявилось на регио­нальном уровне. Имеется в виду их внесистемность, неприча­стность к власти, отсутствие социальной поддержки, превали­рование в деятельности организаций личностного начала над политическим. Члены неформального движения привнесли в партийные структуры опыт взаимодействия и, в определен­ном смысле, «политический корпоративизм», одно из проявле­ний которого отмечал еще в конце XIX века Б.Н.Чичерин: «Партии связаны своим прошлым: столь же трудно бывает порвать с прежними союзниками, как и вступить в союз с прежними врагами, против которых существуют и законные причины недоверия и укоренившиеся предубеждения» [31].

Ярко выраженная специфичность характера региональных партийных организаций определила особенности дальнейшего партогенеза на Дону.

Вступление процесса формирования многопартийности в новый этап было связано с политическими событиями 1991— 93 годов. С разрушением советской партийно-политической системы и началом формирования российской государствен­ности на новых социально-экономических и политических ос­нованиях, существовавшие партии и движения пережили тя­желый внутренний кризис, связанный с коренным изменени­ем их положения в политической системе. С роспуском КПСС и КП РСФСР демдвижение лишилось противника, ради борь­бы с которым оно было создано, оказалось в положении про­правительственной структуры. Старое, «оппозиционное» са­моопределение, утратило непосредственный политический смысл, оставаясь, однако, в «коллективном подсознании» партий. В кризисной ситуации побывали и объединения ком­мунистического толка, которые оказались в положении внеси­стемной оппозиции и на время как бы вернулись в начало века, к проблеме создания партии «нового типа».

По сути, это был кризис «программных» партий — образо­ваний, ориентированных не на интересы конкретных соци­альных групп, а на доминирующее общественное настроение и соответствующие политические программы. Этот кризис был закономерен в силу ряда причин.

Во-первых, социальная база, объединяющим фактором которой было неприятие прежнего политического режима, не могла быть устойчивой.

Во-вторых, как справедливо отметил A.M. Салмин, «неуме­ние переводить лозунги в политические предложения, преоб­ладание заклинаний «должны...», «необходимо.,.», «следует...», «требуем...» над позитивными предложениями, провозглаше­ние общих целей без конкретизации средств их достижения, характерные для тактики и риторики российских партий, при­водили к тому, что их деятельность имела почти исключитель­но реактивный, пассивный характер» [32]. Все сводилось к критике или «разоблачению» действий и намерений властей. Этого было достаточно для оппозиции, но недостаточно для того, чтобы претендовать на власть. К тому же среди демок­ратов и в целом в советском обществе господствовало прими­тивное понимание власти как борьбы за посты, вхождение в «аппарат». Поэтому в сентябре 1991 года провинциальные «де­мороссы» всю энергию направили на поиск «своих» кандида­тов на освободившиеся после изгнания «путчистов» посты в областных и прочих администрациях. Но, как выяснилось, партийцев, способных «взять власть», были единицы и факти­чески произошла замена одного номенклатурного клана дру­гим, с привлечением нескольких демократов на второстепен­ные посты.

Осмыслив ситуацию, «демократы» определили себе новую роль в политической жизни России в соответствии со своими способностями, возможностями и амбициями. Они «заболели» идеей создания «прагматической партии», призванной обеспе­чить социальную поддержку реформаторскому руководству России во главе с избранным в июне 1991 года Президентом Б.Н. Ельциным. Прообразом такой партии провинциальные партийцы видели «Демократическую Россию», при условии её обновления путем «структурирования в ... движение тех сил, которые намерены бороться за радикальный демонтаж тота­литарной системы на принципах либерализма в экономике и политике...» [33].

Приверженность региональных организаций радикально­му курсу проявилась и позже — в ноябре-декабре 1991 года, когда на II съезде «Демократической России» партии, ранее объединившиеся в блок «Народное согласие» (ДПР, РХДД и КДП (ПНС)), выступавшие за сохранение Союза ССР, выш­ли из движения. На состоявшемся 7—8 декабря 1991 года III съезде ДПР этот шаг руководства партии был одобрен. Но иначе отнеслись к этому на местах. Большинство региональ­ных организаций, в том числе и ростовская, заявили о несогласии с решением о выходе из «Демократической России» и сохранили свое членство в местных отделениях движения.

Более значительные последствия для провинциальной партийно-политической жизни имел второй раскол в «Дем­России»по вопросу о степени поддержки Президента России и его курса. Проявившееся после августа 1991 года стремление пяти партий (РПРФ, ДПР, РХДД, СДПР и НПСР) к транс­формации движения в официальную президентскую партию не нашло положительного отклика у Б.Н.Ельцина. «Прези­дент всех россиян» не хотел, чтобы его имя ассоциировалось с какой-либо партией и предпочел заключить с «демократичес­кой пятеркой» соглашение о сотрудничестве, по содержанию больше напоминавшее пакт о ненападении. Такая позиция Президента и его кадровая политика — привлечение прежней номенклатуры к государственному строительству — вызвали негативную реакцию у части «демороссов». Выделившееся в начале 1992 года радикальное крыло «ДР» во главе с Ю.Афа­насьевым выступило против однозначной поддержки Прези­дента, резонно отмечая номенклатурную суть новой власти. Радикальные либералы считали невыполненной программу демократизации общества. Их позиция нашла отклик у части донских демократов. Уже в январе 1992 года они фактически откололись от регионального отделения, «ДемРоссии» и соста­вили оппозиционное движение «Гражданское возрождение». Радикалы сохранили дух непримиримости против всех и вся со времен народных фронтов. Конструктивной программы они не имели, а выступили с идеей созыва Учредительного собра­ния, за новый передел власти, ибо новую власть оценивали так же негативно, как и прежнюю, коммунистическую.

Другая часть активистов региональных организаций РПРФ, ДПР и НПСР отстаивала идею создания президентской партии и требовала безоговорочной поддержки Б.Н.Ельцина, как га­ранта либеральных реформ перед угрозой коммунистического реванша.

После размежевания ведущие позиции в региональной «Де­мократической России» заняли представители Республикан­ской партии. Лишь РПРФ могла похвастаться наличием дос­таточно многочисленной, разветвленной сети региональных организаций, возглавляемой энергичными людьми с полити­ческим опытом и серьезными намерениями. Немаловажным было и то, что РПРФ имела широкие связи и представитель­ство в органах власти, а кадровый состав наследницы «Демп­латформы» отличался высоким интеллектуальным потенциа­лом. Наконец, республиканцы сумели сохранить единство своих рядов и добились тесного союза с социал-демократами — малочисленной, но весьма активной организацией. Однако глав­ным достоинством РПРФ являлась её стабильно умеренная позиция по наиболее острым проблемам общественной жиз­ни. В частности, она отказалась от безусловной поддержки Президента, но выступила за оказание «низовой» поддержки правительственного курса радикальных реформ. Это была подходящая платформа для согласия провинциальных демок­ратов, далеких от казуистики идеологических дебатов партий­ных вождей. Лидерство РПРФ определило устойчивость и жизнеспособность «ДемРоссии» в 1991—93 годах.

Таким образом, если в «центре» кризис демократического движения привел к его расколу и атомизации, то на провин­циальном уровне произошло его обновление и консолидация.

То же можно сказать и о состоянии регионального комму­нистического движения. На столичном уровне после извест­ных указов Президента России о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР на их месте возник целый ряд партий и группи­ровок, между которыми сразу же началось соперничество за овладение социальными и политическими ресурсами компар­тии. Между тем на местах развернулось движение по воссоз­данию коммунистической партии «снизу». Запрет КПСС не вызвал митинги и демонстрации протеста, но это отнюдь не свидетельствовало о безучастности коммунистов к судьбе партии. Показательна ситуация на юге России. Уже через одну — две недели после опубликования Указа о приостанов­ке деятельности КПСС в городах Ростовской области прошли «маевки», на которых принимались решения о создании но­вых коммунистических организаций: союзов коммунистов, вскоре объединившихся в движение «Трудовой Дон». Первич­ные организации РКРП, ВКПБ, РПК и других партий возни­кали уже внутри данных объединений и, таким образом, были изначально объединены в рамках движения.

Лидирующая роль в коммунистическом лагере в конце 1991—1992 гг. принадлежала Российской коммунистической рабочей партии (РКРП). В ней объединились сторонники жестко централизованной экономики и советской власти. Митинговая тактика позволила этой партии стать самой мас­совой из левых организаций [34]. Другие партии, занявшие умеренные позиции и взявшиеся за разработку конструктив­ных программ, явно проигрывали РКРП, что вполне объяс­нимо. В сложившихся условиях в политику шли лишь убеж­денные и стремившиеся к выражению своих взглядов люди. Соответственно, их выбор в спектре политических организа­ций останавливался на партиях, известных своей публичной деятельностью. Так выросла «Демократическая Россия» в 1990—начале 1991 гг., так же поднялась и РКРП в конце 1991— 1992 гг.

Как и «демороссы», коммунисты были лишены необходи­мых ресурсов для борьбы за власть и выполнения роли оппо­зиции. Отсутствие механизма участия партий в политике, вза­имодействия с властью, весьма ограниченные возможности институционализации — все это определяло их политическую маргинализацию. В данной ситуации партийно-политическая жизнь неизбежно обуславливалась влиянием внешних поли­тических факторов. В 1992—93 гг. таким фактором стало формирование в качестве ведущих политических субъектов «партии Президента» и «партии съезда». Их появление было вызвано реализацией радикальной экономической реформы и развернувшейся борьбой за руководство процессом реформи­рования, что фактически означало борьбу за собственность, за перераспределение ресурсов, льгот и привилегий между номенклатурными группировками. Политические партии в этой ситуации являлись не субъектами, а, скорее, инструментами политики, так как были призваны выполнять задачи идеоло­гической поддержки и социальной мобилизации. Стремление партий к институционализации вело к сближению с одной из номенклатурных «партий» в соответствии с идейно-политичес­кой близостью.

Так как участие партий в том или ином лагере сближало их в стремлении более эффективного влияния на власть, то с целью повышения статуса в «игре» и совместного выживания они активно блокировались. Таким образом, происходило об­разование блоков политических партий, которые мы можем условно определить как «блоки поддержки». Характерной чер­той данного типа блокирования являлась относительная само­идентификация с одним из ведущих политических субъектов и конфронтация с силами противоположной стороны.

В регионах обозначившееся к началу 1992 года разделение партий на проправительственные и оппозиционные сохрани­лось и в период блокирования. Проправительственный лагерь по-прежнему составляли организации РПРФ, СДПР, ДПР и НПСР, объединенные структурами «Демократической России».

Объединение не распалось с созданием в Москве центрис­тского «Гражданского Союза» (ГС) с участием ДПР и НПСР. Региональные отделения этих партий отказались от формиро­вания структур «ГС» на Дону. На конференции ДРО ДПР участие руководства партии в «Гражданском Союзе» было оце­нено как политическая ошибка и принято заявление о при­надлежности организации «к общему демократическому дви­жению». Большинство членов региональной организации высказались за участие в движении «Демократический выбор», которое оформилось в ноябре 1992 года как блок поддержки «партии Президента» на базе «ДемРоссии» во главе с Респуб­ликанской партией. Отмечалось, что «в критический момент членам ДПР навязывается центральным руководством идейка спокойной работы парламентской партии, единственное на­значение которой — готовить какие-то отдаленные выборы... это ведет к политическому бездействию, в результате которо­го партия на глазах теряет своих сторонников и симпатии людей» [35].

На состоявшейся 11 декабря 1992 года IV областной кон­ференции движения «Демократическая Россия» был сделан вывод, что «в данный момент, при малочисленности партий, независимо от их идеологической ориентации, можно гово­рить о двух условных «партиях»: «партии реформ» и «партии контрреформ» [36]. Заявив о поддержке политического курса Б.Ельцина, участники конференции приняли решение о вос­создании Коалиции демократических сил Дона — широкого объединения демократических партий и движений: РПРФ, СДПР, НПСР, ДПР и Ростовского студенческого союза.

Вопрос об участии в данной коалиции, по сути, оказался вопросом будущего для каждой из региональных партийных организаций. Если РРО РПРФ и СДПР, выдерживая взятую линию, сумели утвердиться на политической арене области, то ДРО ДПР вошла в кризис, связанный с расколом ее рядов по проблеме политического самоопределения.

Раскол стал очевиден накануне апрельского референдума 1993 года. Если одна часть членов организации считала необ­ходимым и естественным участие партии в блоке «Демократи­ческий Выбор» и структурах «Демократической России» в це­лях поддержки политики Президента и отрицала возможность центризма в переломный период, то другая часть выступала за автономизацию партии на региональном уровне и переход ее на центристские позиции: «за реформы, но без коррупции и нищеты, за народ, но без социалистических экспериментов над ним» [37].

Одной из причин раскола в ДПР и некоторых других парти­ях, имевших «неформальное» происхождение, стали измене­ния в составе партийных рядов и мотивации участия в поли­тической жизни. Интеллигентский характер неформальных политических групп предопределил различие мотивов, кото­рые привели участников в движение. Известный исследова­тель Г.А. Монусова выделила три группы мотивов: во-пер­вых, идейно-нравственные принципы, внутренние установ­ки на участие в движении; во-вторых, ориентация на профессиональную политическую деятельность, установки на уча­стие в ней, нередко носящие прагматический характер; в-третьих, желание большей самореализации [38]. Можно ска­зать, что для одних участие в демократическом движении — это потребность, другие рассматривали его как средство, а для третьих это лишь условие, поле деятельности для самовы­ражения.

Большинство региональных партийных организаций соста­вили люди, для которых участие в политике было потребнос­тью (мотив самовыражения был исчерпан на этапе неформаль­ного движения). Сначала потребностью протеста, затем — по­требностью противостояния, борьбы со злом, которое они виде­ли в тоталитарной системе, тоталитарных силах, тоталитарной идеологии. Одновременно в движение приходили люди, ориентирующиеся на профессиональную политическую деятель­ность, для которых нравственные мотивы были второстепен­ны, а идея великой цели не имела практического значения.

Демократы новой волны интересовались вопросами изби­рательной кампании, и вопрос о союзах с партиями иной ори­ентации был закономерен и оправдан в их глазах. Шел про­цесс профессионализации политики. В регионах он в большей степени затронул ДПР и РПРФ.

Таким образом, на Дону демократические силы оказались консолидированы в один «блок поддержки». Об идейно-поли­тической ориентации данного блока можно судить по харак­теру его деятельности и составу участников.

Основными направлениями деятельности являлись: прове­дение политических акций в поддержку курса правительства, включая участие в кампании по проведению референдума в апреле 1993 года, а также формирование социальной базы и взаимодействие с органами власти. Приверженность руково­дителей области курсу реформ позволяла демократам рассчи­тывать на определенное участие во власти. Поэтому они снова и снова проявляли стремление к конструктивному сотрудни­честву. Оно реализовывалось в создании политических кон­сультативных советов при главах администраций области и городов. Советы были призваны выполнять коммуникативную функцию: разрабатывать рекомендации органам власти и кон­сультировать последних, соответственно популяризируя дея­тельность органов власти и поддерживая их инициативы. Од­нако, опыт оказался неудачным в силу неготовности власти к сотрудничеству, а партий — к продуцированию действенных программ и организации поддержки администрации.

Более успешной была деятельность партий по формирова­нию социальной базы. Была активизирована работа с предпринимателями и молодежью через созданные общественные объединения и молодежные организации. Продолжали актив­но сотрудничать в «Демократической России» члены общества «Мемориал» и Союза ветеранов Афганистана.

Логичным результатом эволюции регионального демокра­тического движения стало образование 17 сентября 1993 года блока реформистских сил «Выбор Дона», в который вошли РПРФ, СДПР, «Демократическая Россия», «Гражданское воз­рождение», ассоциация приватизированных и частных пред­приятий, НПСР и значительная часть членов ДПР.

Сами организаторы отметили, что в ходе политических кампаний 1992—1993 годов «произошло не только сближение политических позиций входящих в этот блок организаций, но и достигнута высокая степень организационного единства (со­здан единый оргсектор, программная группа, пресс-служба)». Это сближение, по их мнению, представляло объективную возможность создания не блока, а партии, но для этого еще не созрели субъективные предпосылки, «поскольку много актив­ных и дееспособных членов различных партий не готовы пси­хологически порвать со своими организациями и войти в но­вую партию... Сохраняется устойчивый «антипартийный син­дром» и у значительной части предпринимателей, сотруднича­ющих в рамках коалиции» [39].

Таким образом, региональные партии демократической ори­ентации составили один, достаточно влиятельный и сплочен­ный, «блок поддержки» «партии Президента», сумели сохра­нить свой потенциал в условиях модернизационного кризиса. Формирование данного блока произошло не на идеологических основаниях, а по политической мотивации — общности такти­ческих задач, таких как: включение в политический процесс, поддержка курса радикальных реформ (против «партии съез­да») и поиск новых ресурсов партийной жизнедеятельности.

Блок поддержки «партии съезда» составили коммунисти­ческие организации. Резкий рост их активности и численнос­ти сопровождался усилением координации деятельности при сохранении известной идейно-политической дифференциации.

Так, например, «Союз коммунистов Дона» объединил чле­нов и сторонников ВКП(б), РКРП, СПТ, групп СК и РПК, движений «Трудовая Россия» («Трудовой Ростов»), «Военные за демократию», Партии труда. Стратегическая цель комму­нистов, по определению лидера регионального отделения РКРП Ф.М. Лобова, состояла в том, чтобы «свалить» правительство и Президента РФ, для чего «надо всколыхнуть низы» [40].

Безусловно успешной для коммунистов была осень 1992 го­да. 7 ноября им удалось организовать демонстрации и митинги на центральных улицах городов и поселков. К началу 1993 года в коммунистическом движении на Дону состояло около 4000 человек. Однако, необходимо учесть, что большую часть членов составляли пенсионеры и ветераны войны (в боль­шинстве городов и районов штаб-квартиры коммунистов рас­полагались в помещениях ветеранских организаций). Их ак­тивность была весьма ограниченной, что проявлялось на ми­тингах оппозиции, когда число участников не превышало 300— 500 человек (включая любопытствующих граждан).

С воссозданием организации КПРФ обстановка в движе­нии несколько обострилась. Беспощадная критика «примирен­ческой» «оппортунистической линии КПРФ со стороны РКРП выплеснулась на страницы партийной прессы. Однако, быст­рый рост региональной организации КПРФ, сближение с ней донского отделения СПТ и повышение авторитета в партий­ных массах, которые увидели в «партии Зюганова» консоли­дирующую силу с сильным традиционалистским началом, при­вело к объединению вокруг нее большинства коммунистичес­ких организаций.

С образованием «Союза коммунистов Ростовской области» (СКРО) и занятием в нем ведущих позиций областной орга­низацией КПРФ характер деятельности блока несколько из­менился. Приоритет получила организационная работа: со­здание первичек, агитация к «восстановлению» в партии и т.д. Немаловажное значение имело возвращение к политичес­кой деятельности опытных функционеров из номенклатуры КПСС и привлечение научной интеллигенции, что безусловно подняло уровень партийной деятельности.

Хотя СКРО не был устойчивым объединением, фактичес­кое единство коммунистического лагеря дает нам право ут­верждать, что «блок поддержки» состоялся. Как и в стане де­мократов, в среде коммунистов идеологические расхождения оказались второстепенны, а определяющими стали соображе­ния политической целесообразности объединения на платфор­ме радикальной оппозиции курсу правительства и защиты со­ветской Конституции как правовой гарантии сохранения со­ветской власти в России. Во многом процесс формирования коммунистического движения задавался «сверху». Вместе с тем, сплочение сил было обеспечено «снизу» — единством партий­ных масс.

Болезненной для коммунистов и демократов была и оста­ется до сих пор проблема взаимоотношений с казачеством. Ни одна из серьезных политических партий не имела мотивации к союзу с казачьим движением, так как приход последнего к власти исключал целесообразность партийно-политической деятельности в регионе, возможность институционализации партий, борьбу за места в органах власти. Кроме того, для партий, как либерально-демократической, так и социалисти­ческой ориентации, был неприемлем экстремизм значитель­ной части казачьих структур.

Позиция политических партий по отношению к казачеству проявилась, в частности, в реакции на инициативу РРО СДПР, предложившей принять «Политическую хартию Ростова», суть которой состояла в законодательном закреплении запрета на создание параллельных органов власти и военизированных формирований, равенства нрав и обязанностей казаков и не­казаков, равенства условий и свободы деятельности всех об­щественных объединений и политических партий и т. д. [41]. Если лидеры ДПР и РУС поддержали проект, то представите­ли Союза коммунистов, ПЭС и НПСР высказались против, отмечая отсутствие в нем «позитивного режима» и явно анти­казачий характер документа.

Оценивая влияние казачьего движения и его неоднород­ность, крупнейшие политические партии: республиканцы и коммунисты — искали поддержку в его рядах. Но если лиде­ры РПРФ прибегали к этому лишь в периоды избирательных кампаний, то коммунисты стремились к постоянному сотруд­ничеству. Было заявлено, что «коммунисты приветствуют по­зицию казачества в борьбе за территориальную целостность страны, против хищнического растаскивания ее национально­го богатства. Коммунисты заявляют о своей готовности со­трудничать с СК ОВД в решении вопросов землепользования на Дону, в патриотическом и воинском воспитании молоде­жи...» (42]. Периодически отдельные казачьи организации оказывали и оказывают поддержку различным партиям, но при этом руководствуются исключительно конъюнктурными соображениями. Более или менее постоянны симпатии каза­ков лишь в отношении монархистов и национал-патриотов.

Всплеск интереса к монархической идее пришелся на 1992 год. Именно тогда под Таганрогом состоялся первый Все­российский монархический съезд. Однако монархисты не ста­ли сколько-нибудь влиятельной политической силой. Их орга­низации отмежевались друг от друга и втянулись в затяжной конфликт по поводу определения путей и форм восстановле­ния монархии.

Другие крайне правые организации были очень слабы и незаметны в политической жизни области. Оформление реги­онального отделения ЛДПР и превращение его в массовую организацию произошло уже вследствие победы В.В. Жири­новского на выборах в Государственную Думу в 1993 году.

Таким образом, в 1992—1993 годах партийно-политичес­кая ситуация на региональном уровне характеризовалась фор­мированием и деятельностью двух «блоков поддержки» при отсутствии сильного «центристского» объединения. Роль «тре­тьей силы» в провинциальном политическом процессе, начи­ная с 1993 года, играет «партия власти», которая образова­лась в результате становления новой региональной правящей элиты, опиравшейся на патернализм постсоветского общества •и консерватизм административно-хозяйственного управления, эксплуатировавшей тягу значительной части населения к ста­бильности и усталость от крайностей партийно-политической борьбы.

Наличие «партии власти» — корпоративного объединения хозяйственников и чиновничества — не только ограничивало поле деятельности формировавшихся партий, но и фактичес­ки препятствовало формированию сильных центристских об­щественно-политических объединений консервативного тол­ка. Силы и слои, призванные служить основой объединений типа Гражданского союза на региональном уровне, оказались ориентированы на «партию власти» и, таким образом, выклю­чены из партийно-политической жизни.

Такая расстановка политических сил определила результа­ты избирательных кампаний 1993—1994 гг. Показателен при­мер Ростовской области.

В итоге, была закономерен успех на парламентских выбо­рах 1993 г. и муниципальных в марте 1994 г. трех ведущих политических сил: «партии власти», «Выбора Дона» и КПРФ [45]. Результаты выборов имели огромное значение. Победа способствовала бы развитию блоков и росту влияния. Пора­жение обрекало эти объединения на кризис с тяжелыми по­следствиями. Причем, под победой и поражением понималось получение блоком определенной суммы голосов. Так, для «Вы­бора Дона» победой явилась бы поддержка со стороны 30— 35% электората. Для КПРФ эта цифра составляла 10—15%.

Соответственно результаты выборов в Государственную Думу 12 декабря 1993 года были однозначно оценены как «поражение» «Выбора Дона» (17%) и «победа» коммунистов (12%).

Такой результат был очень болезненно воспринят в демок­ратическом движении Дона, и развернувшиеся в марте-апре­ле 1994 г. споры о причинах поражения стали катализатором центробежных тенденций в нем.

Выборы декабря 1993 и марта 1994 гг. показали, что блок «Выбор России» в аморфном состоянии конгломерата партий и организаций демократической направленности не способен играть роль ведущей политической силы. Для осуществления этой роли, по мнению лидеров блока, требовалась единая партия с достаточно жесткой дисциплиной, так как большин­ство организаций, входивших в блок, слабы, малочисленны, не имели конструктивных программ и устойчивой социальной базы. В связи с этим, было предложено создать основе блока «Выбор Дона» региональной организации партии «Демократи­ческий выбор России» («ДВР»), формировавшейся вокруг пар­ламентской фракции «Выбор России» во главе с Е. Гайдаром.

Однако эта идея не нашла поддержки у большинства уча­стников «Выбора Дона». На своей конференции в мае 1994 г., они согласились с необходимостью объединения всех рефор­маторских сил в одну организацию. Но не путем создания новой партии, т. к. «многие члены различных организаций, ныне входящих в блок... не готовы даже психологически по­рвать со своими партиями ради создания новой структуры». Отмечалось, что «настойчивые попытки создать единую партию в этих условиях уже приводят к расколам среди реформатор­ских сил. Фактически, вместо объединения раздробленных политических организаций, создание жесткой политической структуры «Выбора России» приведет к ослаблению демокра­тического движения. Результат будет прямо противополож­ным тому, ради которого создается новая партия». В поста­новлении Конференции было указано на «нецелесообразность формирования новой политической партии и ее структур на основе общественно-политического движения «Выбор России» и его организаций в регионах» [43]. Если в 1993 году респуб­ликанцы выступали как консолидирующая сила, а их регио­нальная организация стала стержнем блока «Выбор Дона», то весной 1994 г. именно РПРФ стала генератором центробеж­ных тенденций. Причиной тому стал раскол в партии на ее V съезде, состоявшемся в мае 1994 года.

Причиной раскола стали расхождения по вопросу поддер­жки Президента и правительства в условиях существования парламентской многопартийной системы. В. Лысенко и боль­шинство лидеров региональных партоорганизаций считали, что поддержка Президента и формирование «партии поддержки» в виде «ДВР» это перманентные задачи РПРФ, как «един­ственной последовательно демократической партии» [44]. На этой платформе объединились сторонники президентской рес­публики, готовые к сотрудничеству с властями.

Их оппоненты, во главе с И.А. Яковенко, полагали, что поддержка существующего политического режима противоре­чит духу истинно демократической партии. По их мнению, «существовали и действовали важнейшие элементы старой, советской системы организации общественно-экономической жизни. Не выработаны демократические процедуры контроля общества над властью». В этих условиях поддержка стабиль­ности нынешнего режима — «это смерть для партии». Отда­вать флаг альтернативы Жириновскому или Зюганову — это «путь назад» [45]. Соответственно выбор этой части респуб­ликанцев — конструктивная оппозиция, демократическая аль­тернатива власти. Результатом борьбы стал выход группы Яковенко из РПРФ. В «Обращении» к региональным партий­ным организациям И.Яковенко предложил демократам осу­ществление роли «третьей силы» в политической жизни Рос­сии (наряду с «партией власти» и КПРФ).

«Обращение» И.Яковенко и В. Шостаковского нашло от­клик в регионах. Идея образования «третьей силы» явилась альтернативой предложениям о создании новой партии в под­держку Правительству. Реализация этой идеи на Дону была ускорена фактическим распадом «Выбора Дона» после учреж­дения региональной организации «ДВР» 1 июля 1994 года. В «ДВР» остались часть республиканцев и непартийные пред­принимательские структуры: АККОР, Ассоциация приватизи­рованных и частных предприятий.

Большинство партийцев из «Выбора Дона» (СДПР, «Де­мократическая Россия», «Гражданское возрождение», Донс­кая молодежная Лига и часть РРО РПРФ) заинтересовались призывом Г. Явлинского к формированию лагеря «демократи­ческой оппозиции». Относительный успех «Яблока» на выбо­рах в Государственную Думу 12 декабря 1993 г. стимулировал этот интерес.

Донское «Яблоко» было учреждено 18 октября 1994 г. в результате объединения усилий социал-демократов, партии «Демократическая альтернатива» (Р.Н. Гришечкиной), Рос­товского студенческого союза, движения «Гражданское воз­рождение», Независимого профсоюза горняков, Ростовского областного профсоюза фермерских хозяйств, известных пред­принимателей и представителей интеллигенции [46]. Парал­лельно с образованием новых структур предпринимались уси­лия по поддержанию жизнедеятельности движения «Демокра­тическая Россия» и обновлению его программных докумен­тов. Сохранение данного объединения было не данью традициям демдвижения, а имело исключительно важное значение для сохранения морального единства донских демократов. Кроме того, ряд периферийных организаций области считали себя, прежде всего, ячейками «ДемРоссии». Таким образом, «Де­мократическая Россия» являлась еще и определенной инфра­структурой донского демократического движения.

В целом, в результате кризиса 1994 г. региональное дем­движение оказалось расколото и на его основе сформирова­лись две партийные структуры: партии «Демократический Выбор России» и объединения «Яблоко». Практически сразу же после своего появления донское «Яблоко» стало одной из влиятельнейших партийных структур. Его первым триумфом стали довыборы в законодательные органы, на которых кан­дидаты от «Яблока» победили в трех из пяти избирательных округов. А после парламентских выборов 1995 года «Ябло­ко» прочно заняло положение ведущей либеральной органи­зации в регионе.

Иные последствия имели выборы 1995 года для региональ­ной организации «ДВР». «ДВР» потеряла не только статус «партии власти» на столичном уровне (в регионе она никогда не являлась таковой), но и поддержку избирателей. В ходе «чеченского кризиса» партия выступила организатором анти­военной кампании, что привело к её политической изоляции и переходу в «конструктивную оппозицию» Президенту и Пра­вительству. Потеря депутатских мандатов в декабре 1995 г. повергла «гайдаровцев» в полусонное состояние и обернулась потерей влияния на региональном уровне. Период 1994— 1996 гг. был весьма тяжелым и для левых партий. Успех на выборах 1993—94 гг. был обусловлен не столько активнос­тью коммунистов, сколько резким ухудшением социально-экономической ситуации.

После выборов 1993 г. коммунистическая оппозиция диф­ференцировала свою деятельность, условно выделив три фор­мы участия в политическом процессе.

Первой (по политическому значению) формой участия стала фракционная деятельность в Федеральном Собрании. В её рамках КПРФ демонстрирует готовность к конструктивному диалогу с Правительством и Президентом. Причем, чем суще­ственнее представительство в парламенте, тем конструктив­нее диалог.

Второй формой участия является управление отдельными регионами, городами и районами. Она имеет сложную геогра­фию и определенные ограничения по реализации партийной программы.

Наконец, третьей формой участия является деятельность коммунистов в сфере публичной политики. Эта форма явля­ется превалирующей и распространена на всей территории страны.

В сфере «уличной» политики КПРФ и радикалов из «Тру­довой России» объединяет неприятие «временного оккупаци­онного режима» Ельцина, однако различия в форме и методах оппозиционной деятельности порождают перманентный кон­фликт внутри движения. В итоге, попытки объединения ком­мунистов не приводят к созданию устойчивого союза в рамках единого движения или организации. Не отличается твердо­стью и созданный в 1996 году Народно-патриотический Союз России (НПСР). В ростовском отделении НПСР под руковод­ством обкома КПРФ объединились весьма разнородные орга­низации. Наряду с частью ростовских коммунистов-радика­лов в него вошли СПД «Держава», «Духовное Наследие», СПТ, Русская партия — организации, не имеющие своего электора­та и серьезного политического веса, но следующие в фарвате­ре политики КПРФ и призванные уравновесить присутствие амбициозных радикалов.

Благодаря тактике «широкого участия» в общественной жиз­ни и использованию парламентского представительства, а также отличной организации и массовости своих рядов, лишь КПРФ оказалась способна составить конкуренцию «партии власти».

Весь предыдущий опыт провинциальной партийности по­казал, что партийные организации, функционировавшие в регионе, в подавляющем большинстве так и не смогли стать региональными партиями, субъектами региональной полити­ки, организациями, нацеленными на завоевание власти на местах. Они были созданы как «группы поддержки» федераль­ных лидеров и остаются таковыми по сей день. На протяже­нии последних трех лет в жизнедеятельности политических партий в регионах наблюдается несколько устойчивых тен­денций.

Во-первых, распад партий и образование новых структур приходится на время подготовки и проведения избирательных кампаний и других политических акций всероссийского масш­таба (пики партийной активности — лето-осень 1993 и 1995 гг., весна-лето 1996 г.).

Во-вторых, усложнение политического спектра в регионах в связи с движением политической элиты на федеральном «Олимпе» (формирование организаций КРО и «Честь и Роди­на», оформление структур ПДА, ПСТ и др.).

В-третьих, высокая активность по формированию межпар­тийных блоков и коалиций. Это не всегда простое тиражиро­вание федерального опыта, политически оправданное и целе­сообразное, как, например создание региональных отделений Народно-патриотического союза России под доминирующим влиянием КПРФ. В ряде случаев происходит консолидация партий, не стыкующихся на федеральном уровне, что обусловлено общим кризисом маргинализированных региональных организаций и их стремлением «удержаться на плаву» путем объединения усилий и ресурсов. Именно этим заняты лидеры «ДВР» и некоторых других организаций либеральной ориен­тации.

Наконец, в-четвертых, партийная деятельность, независи­мо от идеологической окраски организации приобретает оппо­зиционный характер, что в частности отражает разочарова­ние партийцев в попытках сотрудничества с органами власти.

Между тем, круг задач и сфера деятельности региональ­ных партий составляет их участие в формировании внутрире­гиональной политической конъюнктуры посредством выпол­нения коммуникативной функции: посредничества в органи­зации диалога между обществом и органами власти, выраже­ния интересов и потребностей общества и т.н. На протяжении последних лет лишь три партийные структуры в некоторой степени продвинулись в понимании истиной сути провинци­альной партийности, это, в большей степени, КПРФ, в мень­шей — «ДВР» и «ЯБЛоко». Оппонирование местным органам власти со стороны этих партий имеет конструктивный харак­тер и социальное содержание. Продвижение в этом направле­нии идет очень медленно. Оно предполагает качественный перелом в развитии партийной системы: выделение партий­ных структур с целеполаганием и предназначением, замкну­тым на региональном уровне, но это дальняя перспектива.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Березовский В.Н., Кротов Н.И. Неформальная Россия. М.: Молодая гвардия. 1990. С. 4.

2. Воспоминания Е.И.Леля (одного из лидеров группы «Защита» и Донского народного фронта в 1988—1990 гг.) / Личный архив автора. Тетрадь 1. С. 45.

3. См.: Березовский В.Н., Кротов II.И. Новые общественно-политические организации и движения РСФСР. Россия: партии, ас­социации, союзы, клубы: Справочник. Т. I. Ч. 1. М.: РАУ-Пресс, 1991. С.5.

4. Правда. 1989. 19 июля.

5. Неформальное общественное движение: штрихи к портрету / Сост. Щегорцов В.А. М.: АОН при ЦК КПСС, 1990. С. 78-79.

6. Там же. С. 105.

7. Хочу быть депутатом. В городском общественно-политическом клубе «Гражданин» // Таганрогская правда. 1988, 29 января.

8. Березовский В.Н, Кротов Н.И. Неформальная Россия. С. 5.

9. Воспоминания Е.И.Леля. 10.10.1994 г. Личный архив. Т. 1. С. 46.

10. Россия сегодня. Политический портрет, 1985—1990 гг. М., 1991. С. 436.

11. Малютин М. В. Общественно-политические движения в СССР периода перестройки: логика формирования и развития // По­литика: Проблемы теории и практики. Выи.VII. 4.2. М.: ИНИ-ОН АН СССР, 1990. С. 32 — 33.

12. Сундиев И.Н. Клубы и фронты // По неписанным законам ули­цы. Л., 1990. С. 95.

13. Об этом свидетельствует также характеристика народных фрон­тов, данная в справочнике В.Н.Березовского, Н.И.Кротова.

14. См.: Многопартийность и общественные движения. Тенденции и прогноз. Вып.1. М.: ИС АН СССР, 1990. С. 33-34.

15. Программа Донского народного фронта // ДНФ. 1990. С. 24.

16. Интервью Р.Н.Гришечкиной. Личный архив. Т. 1. С. 7.

17. См.: Малютин М. Почему в современной России не существует рабочего движения? // Новое рабочее и профсоюзное движение. 1993. №1. С. 53-57.

18. См.: Россия сегодня... С. 319-340.

19. См.: Перестройка в КПСС: мнения и оценки. Ростов-н/Д, 1990. С. 22.

20. Россия сегодня... С. 324.

21. Демократическая платформа. Вып.2. Ростов-па-Дону, 1990. С. 3.

22. Климента А. Крах коммунистической идеи // ДНФ. 1990, ап­рель. С. 19.

23. Макаренко В.П. За блок левых сил (Тезисы доклада на Учреди­тельной конференции партклубов) // ДНФ. 1990, апрель. С. 8.

24. Красников Е. «Народная антикоммунистическая партия» Ильи­ча // КоммерсантЪ. 1990, 4 июня.

25. Воспоминания Е.И.Леля. Личный архив. Тетрадь 1. С. 47.

26. Цит. по: Эткинд Ю.Э. Движение и движения, или кто станет лидером перемен? // Социология общественных движений: эм­пирические наблюдения и исследования. Кн.1. М.: ИС РАН, 1993. С. 26

27. Демократическая платформа. Ростов-на-Дону, 1990. С. 23.

28. Современная политическая ситуация. Итоги социологических исследований. Новочеркасск. 1990, сентябрь. С. 7, 12—13.

29. Учредительный съезд Республиканской партии России. Инфор­мационная записка. Ростов-н/Д, 1990.

30. Употребляя термин «демократическое движение», мы исходим из его рациональной условности, ибо только условным, но ем­ким термином можно обозначить общественно-политическое дви­жение в России конца 80-х—начала 90-х годов, объединенное, как отметил В.Березовский, «мы»-образом (коллективной иден­тификацией), наличием социально-политического субъекта-антагониста и конфликтной ситуации (См.: Березовский В.В., Кротов Н. И. Новые общественно-политические организации и движения РСФСР (опыт анализа и классификации) // Россия: партии,... Т. I. Ч.1. С. 8)

31. Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч.III. Политика. М., 1898. С. 541.

32. Салмин А.М. и др. Партийная система в России в 1989 — 1993 годах: опыт становления. М.: Начала-Пресс, 1994. С. 51.

33. Демократический Новочеркасск.,1991. №7.

34. По заявлениям руководителей Ростовской региональной органи­зации РКРП, её численность в середине 1992 года достигала 1000 человек.

35. Демократический Дои. № 30. 1992. 4 декабря.

36. Общественно-политическая ситуация в Ростовской области: Справ ка/ ИАЦ АРО. Текущий архив. Д.048.12.92. С. 4.

37. См.: Демократический До». №4 (37); Демократический Доп. №5 (38).

38. Монусова Г.А. Мотивы и ценности участия в демократическом движении // Социологические исследования. 1995. № 6. С. 68.

39. Решение Политсовета объединения «Выбор Дона». Ростов-н/Д. 1993, 7 декабря.

40. ИАЦ АРО. Текущий архив. Док. 036.09.92. С. 3.

41. Проект Политической хартии Ростова: мнения, оценки // Утро. 1993. 24 фев.

42. Документы VI областной восстановительной конференции КПРФ. Ростов-на-Дону. 1993. С. 4.

43. Решение конференции общественно-политического объединения «Выбор Дона» от 21 мая 1994 г.

44. Тезисы выступлений сопредседателей РПРФ на V съезде партии. М., 994. с.1-2

45. См.. там же. С.1;3.

46. Пресс-релиз оргкомитета по созданию областного движения в поддержку блока «ЯБЛоко». г. Ростов-н/Д., 13.09.1994 г.

Оглавление

Введение	3
Глава I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ В РОССИИ	27
Идеология, организация и деятельность неонароднических, партий.	27
Образование социал-демократической партии в России.	42
Либеральное движение в пореформенную эпоху. «Новый» либерализм.	59
Глава II. ПАРТИИ И ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ РОССИИ В ПЕРВОЙ РЕВОЛЮЦИИ И МЕЖРЕВОЛЮЦИОННЫЙ ПЕРИОД. РЕФОРМАТОРЫ И РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ (1905 —нач. 1917гг.).	75
Общенациональная оппозиция самодержавию и российские партии в 1905 году.	80
Первый опыт российского парламентаризма: партии в l и ll государственных думах.	94
Политические партии России на путях реформаторской альтернативы.	105
Оппозиционные движения в годы войны. Прогрессивный блок	116
Глава III. РОССИЯ В 1917 ГОДУ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ НА ИСТОРИЧЕСКОМ ПОВОРОТЕ.	131
Февральская революция 1917 года: проблемы политического выбора для российских партий.	131
Второй всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Власть и Учредительное собрание.	161
Глава IV. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ: ДВИЖЕНИЯ И ПАРТИИ.	179
Причины гражданской войны в России. Состав, цели и задачи противоборствующих сил.	179
Социалистическая оппозиция и большевистский режим в годы гражданской войны.	196
Глава V. СОВЕТСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕЖИМ В УСЛОВИЯХ НЭПА. ЛИКВИДАЦИЯ НЕБОЛЬШЕВИСТСКИХ ПАРТИЙ И ОРГАНИЗАЦИЙ.	214
Общественно-политический кризис в стране на рубеже 1920—1921 г. и поиск выхода из него. Большевики и НЭП.	214
Социал-демократическая и либерально-демократическая альтернативы большевистскому НЭПу.	235
Глава VI. РОССИЙСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ В ЭМИГРАЦИИ: ДОКТРИНЫ И ОРГАНИЗАЦИИ.	250
Попытки блокирования либеральных и демократических партий в первой половине двадцатых годов	250
Социалистическое и либеральное направления русской эмиграции во второй половине двадцатых годов	264
Глава VII. ЭПОХА ХРУЩЕВСКОЙ «ОТТЕПЕЛИ»: ТЕНДЕНЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭВОЛЮЦИИ. РЕФОРМАТОРЫ И ТРАДИЦИОНАЛИСТЫ.	283
Кризис власти. Борьба за лидерство (1953—1955).	287
XX съезд КПСС. Реформы Хрущева: эксперимент коммунистов 50-х годов.	297
Программа КПСС. На пути К октябрьскому (1964г.) пленуму ЦК КПСС.	315
Глава VIII. КОНСЕРВАТИВНЫЙ ПОВОРОТ СЕРЕДИНЫ 60-х ГОДОВ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ В 70 е — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 80-х ГОДОВ.	330
Нарастание кризисных явлений системы. Партийно-государственная номенклатура.	330
Диссидентское и правозащитное движение в 60-х — начале 80-х гг.	349
Глава IX. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОДВИЖКИ В ОБЩЕСТВЕ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 80-х — НАЧАЛЕ 90-х ГОДОВ: СТРЕМЛЕНИЕ К ПЕРЕМЕНАМ.	387
Новый генсек ЦК КПСС и метаморфозы «перестройки».	387
Общественно-политические движения в конце 80-х гг.	403
Глава X. СТАНОВЛЕНИЕ РОССИЙСКОЙ МНОГОПАРТИЙНОСТИ: ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ И ПРОГРАММЫ.	417
Процесс образования российских партий и его особенности (П.А.Попова).	417
Политические партии России об идеале общественного устройства страны (1989—1991 гг.) (В. В. Гаташов, А. И. Нарежный).	430
Глава XI. ПАРТИИ И ВЛАСТЬ: ПРОБЛЕМЫ ИХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ В СОВРЕМЕННОМ ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ.	458
Глава XII. РЕГИОНАЛЬНЫЙ ПАРТОГЕНЕЗ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ.	478