Рус.лит. 4 курс Колпаков / Мой бедный Мастер. Полное собрание изданий и переизданий Мастера и Маргариты

—Браво! — крикнул бас на галерке.

—Виноват, — настойчиво сказал Аркадий Аполлонович, — все же это совершенно необходимо. Без объяснения ваши номера оставят самое тягостное впечатление у зрителя. Зрительская масса требует объяснения...

—Зрительская масса, — перебил его нагло клетчатый, — ничего как будто не заявляла? Но, принимая во внимание ваше глубокоува­ жаемое желание, извольте, я произведу разоблачение, драгоценный Аркадий Аполлонович. Но для этого начнем с частности. Один номерочек еще позволите?

—Отчего же, — отозвался Аркадий Аполлонович.

—Слушаюсь! — воскликнул Фагот и, потирая руки, осведомился

уАркадия Аполлоновича: — Вы где вчера вечером изволили быть, Аркадий Аполлонович?

При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Ар­ кадия Аполлоновича очень изменилось.

—Аркадий Аполлонович вчера вечером был в заседании акусти­ ческой комиссии, — сказала презрительно пожилая дама, сидящая рядом с Аркадием Аполлоновичем и, как выяснилось вскорости

вконторе при составлении протокола, оказавшаяся супругой Арка­ дия Аполлоновича.

—Нон, мадам, — решительно воскликнул наглый Коровьев, он же Фагот, — вы в полном заблуждении. Выехав на заседание, ко­ торое, к слову сказать, вовсе и не было назначено, Аркадий Апол­ лонович переменил маршрут и поехал на Елоховскую площадь и провел три часа в гостях у очаровательной Клавдии Никоновны Альберт, с которой предварительно уговорился днем по теле­ фону.

—Ай! — воскликнул кто-то в бельэтаже.

Итут в той же ложе сидевшая молодая дама, как выяснилось из то­ го же протокола, троюродная сестра Аркадия Аполлоновича, при­ ехавшая в Москву для продолжения артистического образования, воскликнула:

— Давно подозревала этого негодяя!

И с этими словами, размахнувшись лиловым коротким зонтиком, ударила им Аркадия Аполлоновича по голове.

В публике ахнули, а подлый Коровьев вскричал:

—Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, кото­ рого так упорно добивался Аркадий Аполлонович!

—Как ты смела ударить моего мужа! — вскричала исступленно су­ пруга Аркадия Аполлоновича.

—Ну, уж кто-кто, а я-то смею, — ответила молодая дама и ударила второй раз Аркадия Аполлоновича, который, не протестуя, сидел

убарьера.

—Милиция! Взять ее! — страшным голосом вскричала супруга Ар­ кадия Аполлоновича.

Акот неожиданно подошел к рампе и вдруг рявкнул человечес­ ким голосом на весь театр:

—Сеанс окончен! Маэстро, прошу марш!

И ополоумевший дирижер, сам не понимая, что он делает, взмах­ нул палочкой, и оркестр грянул залихватский, нелепый и неумест­ ный марш, после чего уже все смешалось.

Видно было только, что к ложе Аркадия Аполлоновича спешит милиция, что в партере вскакивают и что все три артиста, то есть замаскированный, клетчатый Фагот и кот Бегемот, бесследно ис­ чезли.

Глава 13

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

Погрозив Ивану пальцем, фигура прошептала:

— Т-сс!

Иван изумился и сел на кровати. Перед ним оказался вошедший с балкона человек, лет 38-ми примерно, худой и бритый, с висящим темным клоком волос и длинным острым носом.

Он повторил «т-сс!» и сел в кресло у Ивановой постели и запахнул свой больничный халат.

—Как же это вы сюда попали? — шепотом спросил Иван, повину­ ясь длинному, сухому пальцу, который продолжал грозить. — Ведь ре­ шетки-то на замках?

—Решетки на замках, — повторил гость, — но Прасковья Василь­ евна человек рассеянный. Я у нее связку ключей стащил и таким об­ разом получил возможность и на балкон выходить, и даже, как види­ те, иногда навестить соседа. Итак, сидим? — спросил он.

—Сидим, — ответил Иван, с любопытством всматриваясь в жи­ вые карие глаза пришельца.

—Но вы, надеюсь, не буйный? — вдруг спросил тот. — А то я не люблю драк, шума и всяких таких вещей.

Преображенный Иван мужественно признался:

—Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил.

—Основание? — строго спросил гость.

—Да, признаться, без основания, — ответил Иван, конфузясь, — там буза вышла...

—Советую вам это бросить, — сказал гость, — вы перестаньте ру­ кам волю давать. — И опять осведомился:

—Профессия?

—Поэт, — неохотно признался Иван. Пришедший огорчился.

—Ой, как мне не везет, — воскликнул он, но тотчас спохватил­ ся, — извините, не обращайте внимания... А как ваша фамилия?

—Понырев.

—Ай-яй-яй, — сказал гость.

—А вам мои стихи не нравятся? — без всякой обиды спросил Иван.

—Ужасно не нравятся.

—А вы какие читали?

—Да никаких я не читал! — воскликнул нервно гость.

—А как же?.. — изумился Иван.

—Что как же? Как будто я других не читал! А эти, даю вам голову наотрез, такие же самые! Ну, будем откровенны, сознайтесь — ведь ужасные ваши стихи?

—Чудовищные! — внезапно смело и откровенно сказал Иван.

—Не пишите больше, — сказал пришедший умоляюще.

—Обещаю, — торжественно заявил Иван, — обещаю и клянусь! Клятву скрепили рукопожатием.

—Из-за чего попали сюда? — спросил [гость].

—Из-за Понтия Пилата, — ответил Иван.

—Как? — воскликнул шепотом гость и даже привстал. — Потряса­ ющее совпадение! Расскажите, умоляю!

Иван, почему-то испытывая полное доверие к неизвестному гос­ тю, вначале скупо и робко, а потом все более расходясь, рассказал всю историю про Патриаршие пруды, причем испытал впервые пол­ ное удовлетворение.

Его слушатель не только не выразил ему недоверия, но, наоборот, пришел от рассказа в полный восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями: «Ну, ну! Дальше, умоляю!.. Не пропускайте ничего!» Когда шел рассказ про Понтия Пилата, глаза у гостя разгорелись,

как фонари. Однажды он потряс кулаком и вскричал шепотом:

— О, как я угадал! О, как я угадал!

Когда Иван дошел до описания ужасной смерти Мирцева, гость выразился так:

—Эх, жаль, что на месте Мирцева не было критика Латунского! Но продолжайте, умоляю!

Кот, садящийся в трамвай, привел в состояние веселья гостя. Он беззвучно хохотал, даже давился, сам себе грозил пальцем, воскли­ цал: «Прелестно! Прелестно!»

Когда Иван, поощренный до крайности своим благодарным слу­ шателем, честно и откровенно изложил историю в Грибоедове

идальнейшее, гость стал серьезен, затуманился, Ивана пожалел, но при этом сказал:

—Вы, голубчик мой, сами виноваты. Нельзя себя держать с ним столь развязно и, сказал бы, даже нагловато. Вот и поплатились! Ну, вам простительно, вы меня извините, вы — человек невежествен­ ный...

—Бесспорно, — согласился Иван.

—А Мирцеву я положительно удивляюсь. Как же так, все-таки, не узнать его?

—Кто же он такой? — со страхом и любопытством спросил Иван. Гость сказал, что охотно объяснил бы это Ивану сразу и тут же, но не сделает этого только потому, что боится потрясти Ивана, а тот, как бы там ни было, психически явно ущербен.

—Но, ах, ах, — восклицал гость, — что бы я дал, чтобы быть на ва­ шем месте! Ах, ах, — он даже по комнате заходил, восклицая, — ах, ах! Ведь это какой случай!

—А он действительно был тогда у Понтия Пилата? — спросил Иван, потирая лоб. — Мне, конечно, не верят, думают, что я сумас­ шедший.

—Стравинский первоклассный психиатр, — отозвался гость, — но здесь он совершил ошибку, приняв ваши рассказы за бред. Вы не су­ масшедший, вы все это действительно видели и слышали, как и рас­ сказываете, но то, что случилось на Патриарших, настолько необыч­ но, бывает так редко, что, конечно, ошибка его извинительна.

—А может, этот с дырявым глазом сумасшедший?

Гость рассмеялся.

—Не беспокойтесь, мой друг, — ответил он, — я искренно позави­ довал бы вам, если бы вы имели одну десятую часть, слышите — одну десятую его ума.

—Так, стало быть, он был у Пилата.

—Без сомнения, — отрезал гость, — и я, клянусь, отдал бы связку ключей Прасковьи Васильевны, ибо больше мне отдавать нечего, это все, что у меня имеется в жизни, за то, чтобы послушать его.

—А зачем он вам так понадобился?

Тут гость рассказал свою печальную историю.

—Дело, видите ли, в том, что я написал роман как раз про этого самого Га-Ноцри и Пилата, — заговорил гость и явно взволновался.

—Вы — писатель? — спросил с великим интересом Иван.

—Я — мастер, — ответил гость, и стал горделив, и вынул из карма­ на засаленную шелковую черную шапочку, надел ее, также надел

иочки, и показался Ивану и в профиль, и в фас, чтобы доказать, что он действительно мастер.

Затем, взяв с Ивана честное слово, что тот поступит как джентль­ мен и никому ничего не повторит, гость рассказал дальнейшее.

Выяснилось, что он написал этот роман, над которым просидел три года в своем уютном подвале на Пречистенке, заваленном книга­ ми, и знала об этом романе только одна женщина. Имени ее гость не назвал, но сказал, что женщина умная, замечательная...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I	НЕ РАЗГОВАРИВАЙТЕ
	С НЕИЗВЕСТНЫМИ!

Весною, в час заката, на Патриарших прудах появилось двое граж­ дан.

Первый из них, приблизительно тридцатипятилетний и прежде­ временно облысевший, лицо имел бритое, одет был в серенькую лет­ нюю пару, приличную шляпу пирожком нес в руке.

Другой, двадцатитрехлетний, был в синей блузе, измятых белых брюках, в тапочках и в кепке.

Оба проделали, по-видимому, значительный путь по Москве пеш­ ком и теперь изнывали от жары.

У второго, не догадавшегося снять кепку, пот струями тек по заго­ ревшим небритым щекам, оставляя светлые полосы на коричневой коже.

Первый был не кто иной, как Григорий Александрович Мирцев, секретарь одной из столичных литературных ассоциаций, сокра­ щенно именуемой «Массолит», и редактор двух художественных журналов, а молодой спутник его — входящий в большую славу поэтсамородок Ваня Понырев.

Попав в тень начинающих зеленеть лип, писатели бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Бронной ули­ це, не было ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, добела раскалив Москву, в сухом тума­ не валилось куда-то за Садовое кольцо, никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

—Нарзану дайте, — попросил Мирцев.

—Нарзану нету, — ответила женщина в будочке.

—А что есть? — спросил Мирцев.

—Абрикосовая, только теплая, — сказала женщина.

—Ну, давайте, давайте, давайте, — нетерпеливо сказал Мирцев. Абрикосовая дала обильную желтую пену, в воздухе запахло оде­

колоном. Напившись, литераторы немедленно начали икать, рас­ платились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиною к Малой Бронной.

Тут приключилась вторая странность, касающаяся одного Мирцева. Он внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгнове-

нье куда-то провалилось, потом вернулось, но тупая игла засела

внем; кроме того, Мирцева охватил необоснованный страх и ему за­ хотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки.

Мирцев тоскливо оглянулся, не понимая, что его встревожило. Он побледнел, вытер лоб платком, подумал: «Что это со мною? Это­ го никогда не было... сердце шалит... я переутомился. Пожалуй, пора бросить все — и в Кисловодск...»

Итут знойный воздух сгустился перед ним и соткался из воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок, ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.

Жизнь Мирцева складывалась так, что к необыкновенным явле­ ниям он не привык. Он еще больше побледнел, вытаращил глаза,

всмятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражда­ нин, не касаясь земли, качался перед ним и влево, и вправо.

Тут ужас охватил Мирцева, и от ужаса он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево, очевидно, раствори­ лось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

— Фу ты, черт! — воскликнул редактор. — Ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцина­ ции было, — он попытался усмехнуться, но глаза его были тревожны и руки еще дрожали.

Однако постепенно он успокоился, обмахнулся платком и, сказав довольно бодро: «Ну-с, итак...», — повел речь, прерванную питьем аб­ рикосовой.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что Мирцев заказывал Поныреву большую антирелигиозную поэму для очередной книжки и вот теперь читал поэту нечто вроде лекции, с тем чтобы дать ему кое-какие установки, необходимые для сочинения этой поэмы.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело ссылался в своей речи на разных древних историков, напри­ мер, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще обра­ зованного Иосифа Флавия и на Корнелия Тацита.

Говоря о последнем, Григорий Александрович с большим знани­ ем дела и обнаруживая солидную эрудицию, сообщил поэту о поддел­ ке 15-й главы известных «Анналов» и о многих других важных и ин­ тересных вещах. Делалось все это затем, чтобы доказать Поныреву, что Иисуса Христа вообще никогда на свете на существовало.

Поэт, для которого все сообщаемое редактором являлось ново­ стью, внимательно слушал Григория Александровича, уставив на не­ го свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом про­ клиная абрикосовую воду.

Высокий тенор Мирцева разносился в пустынной аллее, и поэт узнал очень много полезного и интересного и про египетского Ози­ риса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и про грозного бога Вицлипуцли, ко-

торого весьма почитали ацтеки в Мексике. Чем больше говорил Мирцев, тем яснее становилась картина: хочешь не хочешь, а прихо­ дилось признать, что все рассказы о существовании Христа — про­ стые выдумки, самый обыкновенный миф.

И вот как раз в то время, когда Григорий Александрович расска­ зывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигуру Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, раз­ ные учреждения представили свои сводки с описанием этого чело­ века. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел зо­ лотые и хромал на правую ногу. Во второй — что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Тре­ тья лаконически сообщает, что особых примет у человека нету.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится. Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касает­ ся зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки,

а с правой золотые.

Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костю­ ма, туфлях. Серый же берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорок с лишним. Рот кривой какой-то. Выбрит гладко. Брюнет. Один глаз черный, другой почему-то зеленый. Брови черные, но одна вы­ ше другой. Словом — иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на сосед­ ней скамейке, в двух шагах от приятелей.

«Немец», — подумал Мирцев.

«Англичанин, — подумал Понырев, — ишь, и не жарко ему в пер­ чатках».

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окайм­ лявшие Пруды, причем заметно стало, что видит это место он впер­ вые и что оно его заинтересовало. Сперва он остановил взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное, навсегда уходящее от Григория Александровича солнце, затем пере­ вел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снис­ ходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдаш­ ник, а подбородок на руки.

— Итак, резюмирую, — говорил Мирцев, — нет ни одной восточ­ ной религии, в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Христа, которого на самом деле никогда в живых не было. И вот на это и нужно сделать главный упор в поэме...

Тут Понырев сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче.

В этот момент Мирцев прервал свою речь, потому что иностра­ нец вдруг поднялся и направился к нему. Литераторы поглядели на него удивленно.

—Извините меня, пожалуйста, — заговорил подошедший с яв­ ным иностранным акцентом, но не коверкая слов, — что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

«Нет, скорее француз...» — подумал Мирцев. «Поляк?» — подумал Понырев.

Необходимо добавить, что на Понырева иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Мирцеву, наоборот, очень понравился.

—Разрешите мне присесть? — так же вежливо попросил иностра­ нец, и приятели как-то невольно раздвинулись, а иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор: — Если я не ослышал­ ся, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете?

—Нет, вы не ослышались, — учтиво ответил Мирцев, — именно это я и говорил.

—Ах, как интересно! — воскликнул иностранец.

«Какого черта ему надо?» — подумал Понырев и нахмурился.

—А вы соглашались с вашим собеседником? — осведомился неиз­ вестный, повернувшись к Поныреву.

—На все сто! — подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фи­ гурально.

—Изумительно! — вскричал непрошеный собеседник и, воров­ ски почему-то оглянувшись и снизив почти до шепота свой низкий голос, сказал: — Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы

ивообще не верите в Бога? — он сделал испуганные глаза и приба­ вил: — Клянусь, я никому не сажу.

—Мы не верим в Бога, — чуть улыбнувшись испугу интуриста, от­ ветил Мирцев, — но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

—Вы —атеисты?!

—Да, мы атеисты, — весело ответил Мирцев, а Понырев подумал, рассердившись: «Вот прицепился гусь заграничный!»

—Ах, какая прелесть! — вскричал странный иностранец и завер­ тел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

—В нашей стране атеизм никого не удивляет, — дипломатически вежливо сказал Крицкий, — большинство нашего населения созна­ тельно и давно перестали верить сказкам о Боге.

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом такие слова:

—Позвольте вас поблагодарить от души!

—За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Понырев.

—За очень важное сведение, которое мне как путешественнику чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояс­ нил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно