Глава 36. О некоторых обычаях Польского королевства

Было в Польском королевстве некое право, одобрен­ное авторитетом древнего установления, чтобы любой знатный (quisquis potentum), отправившись торжест­венно в путь, насильственно разграбив амбары и жит­ницы бедняков, отбирал бы у них продовольствие для того, чтобы кормить своих лошадей. Было еще и дру­гое право, не менее безрассудное, издавна укоренивше­еся, а именно всякий раз, как посланцы князей выпол­няли посольство, у наследников (heredum) тех, которые находились в их поместьях, они забирали коней. На них в короткое время преодолевали быстрым галопом неисчислимые тысячи стадий. Этот обычай, названный «подводой», для многих был в высшей степени опасен и пагубен, так как кони некоторых были совершенно истощены, [другие] просто погибали, а иные, пригля­нувшиеся, были уведены безвозвратно. Был и другой ужасный греховный обычай, а именно имущество умер­ших епископов переходило в руки князей.

И, чтобы такое не случалось в будущем, Казимир, олицетворение справедливости, приказывает гнезненскому архиепископу, чтобы он, созвав синод своих суффраганов, позаботился воспрепятствовать этому под угрозой отлучения.

Глава 37. Здесь устанавливаются польские права

Итак, Здислав, архиепископ святого гнезненского костела, созвав синод епископов, принадлежавших к той же провинции своего диоцеза, одетых в понтификальные одежды, в присутствии князя Казимира, доби­вается того, что они единогласно принимают решение: каждый, кто осмелится хитростью или насилием взять или отнять у бедняка продовольствие или прикажет взять или отнять, будет предан анафеме. Равным обра­зом, если кто-либо под прикрытием чьего-либо поруче­ния (legacionis accione) возьмет что-либо из живности у бедняка или его наследника или прикажет его ис­пользовать на работе, даже если это будет сам князь, пусть он будет предан анафеме. За исключением того случая, когда поступит сообщение, что враг угрожает какой-либо провинции. По-видимому, не является не­справедливым заботиться о благе родины, даже если при этом кто-либо терпит ущерб. Опять таки, кто будет претендовать на имущество покойного епископа или его похитит или кто прикажет, чтобы это имущество было захвачено, будь это князь или какая другая важная персона, или какое-либо официальное лицо, без всякого лицеприятия любой, кто осмелится на такое, подлежит анафеме. Подобное суждение, я полагаю, относится к рыцарям, обладающим правом патроната, которые после смерти духовного лица осмеливаются грабить имущество, оставленное этим лицом. Равным образом, кто примет епископство, таким образом ограбленное, без полного возвращения унесенного или без твердого обещания все возвратить и кто примет участие в таком святотатстве, также пусть будет подвергнут отлучению. Все одобряют эти решения и уверяют, что эти святей­шие установления всем по душе. Они были затем навеч­но утверждены папою Александром III.

Глава 38. Как Мешко умоляет Казимира, чтобы он соблаговолил вернуть его на родину

Итак, князь Мешко, измученный изгнанием, слезно просит Казимира, чтобы он соблаговолил вернуть его по крайней мере на родину, если уж нельзя возвратить ему верховную власть (principatui). Уверяет, что ме­нее тяжко сносить узы домашнего порабощения, неже­ли погибать в бедствиях изгнания, и насколько безопас­нее и почетнее видеть послушание и помощь со стороны внуков, чем быть окруженным интригами изменников. Кроме того, дрожа, перед его глазами являет старчес­кую немощь, указывает на горестные вопли своей неве­стки, на плачевные сетования внуков, на их непрерыв­ные рыдания. Им почетнее умереть от меча, чем погибнуть в муках голода. Просит его вспомнить, с какой нежностью он относился к нему в его молодые годы, с каким старанием и доброжелательностью прививал ему знания в юности.

Услышав это, Казимир, не имея сил сдержать слезы, говорит знатным: «Я признаюсь, - сказал он, - и всегда хотел бы признавать, что я обязан моему брату и моей невестке за многие благодеяния, оказанные мне, и всегда должен помнить об этом, и никогда они не изгладятся из моей памяти. И вполне справедливым является его требова­ние, и очевидно, что речь идет только о восстановлении того, что причитается ему по наследству» (patrimonii restitucionem debitam).

Тотчас поднимаются среди знатных (proceres) ропот и немалое смятение. И говорят они: «Вот и случилось то, чего мы опасались. В самом деле, редко ворон клюет глаз у ворона. Редко брат с корнем уничтожает брата. Здесь, очевидно, и возни­кает угроза нам. Возвращение Мешко - это наша гибель. Когда наступит подходящее время, он жестоко отомстит нам. Что же далее, о мужи? - следует той же самой мотыгой отсечь поросль этого же кустарника. В самом деле, напрасно уничтожается чертополох, если корень остается в глубине».

Казимир же, понимая, что все гибельные последст­вия этого возмущения падут на него, созвав знатных (proceribus), уверяет их: «Эти слова вовсе не означают моего намерения вер­нуть брата, но я просто хотел знать ваше мнение. И мне в высшей степени приятно видеть вашу стойкую приязнь в отношении меня».

А Мешко, видя, что брат не помышляет о его воз­вращении, направляется к Фридриху с просьбой о по­мощи. Когда же он увидел, что и здесь у него ничего не выйдет, то обратился к некоему Богуславу, когда-то казначею на Поморье, которого Казимир уже поста­вил князем в Нижнем Поморье. Соединяет свою дочь брачным союзом с его сыном и с его помощью доби­вается не только покорности, но и приязни и дружбы приморского народа.

Итак, Мешко в году 1181 от Р. X., скрытно получив помощь, ночью тихо входит в Гнезно, предрассветной порой неожиданно занимает все владения, доставшиеся по наследству от отца, поскольку его брат Казимир предоставляет ему втайне эту возможность. Но так как часто с получением малого возникает надежда на большое, полагает он вновь приобрести у брата княжество, и долго они спорят между собой и воюют друг с дру­гом. Но так как Мешко был слабее силами, [он] боль­ше прибегает к изобретательности и уловкам.