ФИЛ / УЧЕБНИКИ, ПОСОБИЯ / философский энциклопедический словарь

В целом С. представляет собой больше метод, чем филос. учение. Основу структурной методологии составляют понятия структуры, системы и модели, которые тесно связаны между собой и часто не различаются. Структура есть система отношений между элементами. Система предполагает структурную организацию входящих в нее элементов, что делает объект единым и целостным. Свойство системности означает примат отношений над элементами, в силу чего различия между элементами либо нивелируются, либо растворяются в соединяющих их связях. Что касается природы структур, то она трудно поддается определению. Структуры не являются ни реальными, ни воображаемыми. Леви-Строс называет их бессознательными, понимая бессознательное в дофрейдовском смысле, когда в нем нет никаких желаний или представлений и оно остается «всегда пустым». Ж. Делёз определяет их как символические или виртуальные. Можно сказать, что структуры имеют математическую, теоретическую или пространственную природу, обладают характером идеальных объектов.

Структура представляет собой инвариант, охватывающий множество сходных или разных явлений-вариантов. Леви-Строс в связи с этим указывает, что в своих исследованиях он стремился «выделить фундаментальные и обязательные для всякого духа свойства, каким бы он ни был: древним или современным, примитивным или цивилизованным». Применительно к литературе сходную мысль формулирует Ж. Женинас-ка: «Наша модель должна обосновать анализ любого литературного текста, к какому бы жанру он ни принадлежал: поэма в стихах или в прозе, роман или повесть, драма или комедия». Р. Барт идет еще дальше и ставит задачу добраться до «последней структуры», которая охватывала бы не только все литературные, но и любые тексты вообще — прошлые, настоящие и будущие. С. в данной перспективе предстает как предельно абстрактное, гипотетическое моделирование.

Понятие структуры дополняют др. принципы методологии С. и среди них — принцип имманентности, который направляет все внимание на изучение внутреннего строения объекта, абстрагируясь от его генезиса, эволюции и внешних функций, как и от его зависимости от др. явлений. Леви-Строс отмечает, что С. ставит задачу «постичь внутренне присущие определенным типам упорядоченности свойства, которые ничего внешнего по отношению к самим себе не выражают». Важное значение в С. имеет принцип примата синхронии над диахронией, согласно которому исследуемый объект берется в состоянии на данный момент, в его синхроническом срезе, скорее в статике и равновесии, чем в динамике и развитии. Устойчивое равновесие системы при этом рассматривается не как временное или относительное, но скорее как фундаментальное состояние, которое либо уже достигнуто, либо к нему направлены происходящие изменения.

Исходя из понятия структуры и др. установок С. радикально пересматривает проблематику человека, понимаемого в качестве субъекта познания, мышления, творчества и иной деятельности. В структуралистских работах традиционный субъект «теряет свои преимущества», «добровольно уходит в отставку», «выводится из игры» или же объявляется «персоной нон грата». Данное обстоятельство отчасти объясняется стремлением достичь полной объективности. У Леви-Строса место традиционного субъекта занимают «ментальные структуры» или «бессознательная деятельность духа», порождающая «структурные законы», которые определяют человеческую деятельность. У Фуко в такой роли выступают «эпистемы», «исторические априори» или же «дискурсивные» и «недискурсивные практики». У Барта роль субъекта творчества, автора-творца выполняет «письмо».

Опираясь на структурно-системный подход, представители С. разрабатывают реляционную теорию смысла, называя ее «коперниковской революцией» в решении вопроса смысла и значения. Раньше смысл обычно рассматривался как то, что уже существует, и нам остается лишь отразить или выразить его при помощи языка или др. средств. С. отвергает онтологический статус смысла и предлагает обратный путь — от структуры и системы к смыслу. В С. смысл никогда не может быть первичным, он всегда вторичен по отношению к форме, структуре и системе. Смысл не отражается и не выражается, но «делается» и «производится».

Структурный подход оказался эффективным при изучении языка, мифов, кровнородственных отношений «архаических» народов, религии, фольклора, которым по самой их природе присуща высокая плотность прошлого, строгая и ярко выраженная внутренняя организация, примат синхронии над диахронией. Соссюр, в частности, указывает на чрезвычайную устойчивость языка, «сопротивление коллективной косности любым языковым инновациям» и делает вывод о «невозможности революции в языке». Якобсон также отмечает, что «в фольклоре можно найти наиболее четкие и стереотипные формы поэзии, особенно пригодные для структурного анализа». В др. же областях реализация тезисов Барта о том, что «все есть язык», что язык повсюду выступает «фундаментом и моделью смысла», натолкнулась на серьезные трудности и препятствия. В живописи, кино и музыке весьма трудным оказалось выделение своего собственного «алфавита», конечного числа минимальных единиц, своеобразных «букв-фонем» и «слов», наделенных устойчивыми значениями. Все это дало основание У. Эко сделать вывод о том, что «нелингвистический код коммуникации не должен с необходимостью строиться на модели языка». Именно такой подход, не слишком строго связывающий себя с языком, соответствующий больше духу, чем букве лингвистики, стал преобладающим в современных структурно-семиотических исследованиях. В них нет строгого соблюдения принципов имманентности и примата синхронии над диахронией. Методы формализации, математизации и моделирования получают все более широкое применение.

Грецкий М.Н. Французский структурализм. М., 1971; Автономова Н.С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. М., 1977; Фуко М. Слова и вещи. М., 1977; Митина СМ. Генетический структурализм. М., 1981; Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1985; Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1987; Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987; Piaget J. Le structuralisme. Paris, 1968; Descombes V. Le Meme et l'Autre. Paris, 1979; The Foundations of Structuralism: a Critique of Levi-Strauss and the Structuralism Movement. New York, 1981.

Д.А. Силичев

СУАРЕС (Suares) Франсиско (1548—1617) — ведущий представитель «второй схоластики». В католической традиции обладает почетным титулом «Doctor exi-mius» — «превосходный доктор». По С. теолог обязан обладать глубоким пониманием метафизических принципов и основ метафизического рассуждения. При этом филос. работы С. представляют собой первое последовательно проведенное разделение теологии откровения и философии. Главное произведение С. «Disputationes metaphysicae» (1597) («Метафизические рассуждения») — первое систематическое рассмотрение вопросов метафизики, реализованное не в форме и не в порядке комментирования аристотелевской метафизики. Оно служило образцом для последующих независимых трактатов по метафизике. Вместе с тем «Метафизические рассуждения» содержат полное и систематическое рассмотрение схоластической метафизики, за исключением метафизической психологии, представленной в «Трактате о душе» (изд. посмертно в 1621).

С. определяет метафизику как науку, рассматривающую бытие как сущее. Метафизика обладает своим предметом, им является сущее как реально сущее. Но это не означает, что метафизика занимается сущим как таковым в полном отрыве от тех способов, в которых сущее реализуется конкретно, т.е. от наиболее общих видов сущего. Метафизик занимается не только понятием сущего, но и его трансцендентальными атрибутами, несотворенным и сотворенным сущим, бесконечным и конечным сущим, субстанцией и реальными акцидентами, а также видами причин. Но материальным сущим он занимается только постольку, поскольку это нужно для познания общих разделений и категорий. Понятие сущего — аналогическое, и его нельзя познать, если не проведено четкого различия между различными видами сущего. В предметную сферу метафизики не входят «образования разума» (entia rationis). С. проводит различие между сущим, обозначающим акт существования, и сущим, обозначающим то, что обладает реальной сущностью, независимо от того, существует оно или нет. «Реальная сущность» — это то, что не предполагает к.-л. противоречия и не является лишь конструкцией разума. С. отвергает мнение тех, кто считает, что существование и сущность действительно различны в творениях. Позиция С. заключается в том, что сущность и существование в творении различимы только «по разуму» (tantum ratione) при условии, что «существование» имеет в виду актуальное существование, а «сущность» — актуально существующую сущность.

С. создал оригинальную и объемную концепцию философии права, в которой применил к новым историческим условиям средневековую философию права, представленную, прежде всего, томизмом. С философией права он сочетал политическую теорию. По С. утверждавшийся в начале Нового времени суверенитет народов, т.е. независимость от папской власти, должен носить ограниченный характер.

Воззрения С. особенно его главное произведение «Метафизические рассуждения», оказали мощное воздействие на католическую и протестантскую теологическую и филос. мысль Нового времени, в частности на протестантскую схоластику 17 в. Творчество С. породило самостоятельное направление в рамках неосхоластики. Его представители считают работы С. продуктивным и самостоятельным продолжением схоластической традиции. В то же время др. неосхоласты, прежде всего томисты (М. де Вульф и др.), оспаривают правомерность суарезианства как особого направления католической философии.

Tractatus de legibus ас Deo Legislatore. Coimbra, 1612; Dispu-tationes metaphysicae. Salamanca, 1957.

Ю.А. Кимелев

СУБЛИМАЦИЯ — переключение психической энергии из одного состояния в др.; процесс, в ходе которого инстинктивные энергии переключаются в неинстинктивные формы поведения. Через это понятие З. Фрейд объяснял те типы человеческой активности, которые не имеют видимой связи с сексуальностью, но порождены силой сексуального влечения: «Сексуальное влечение обеспечивает труд огромной массой энергии; это происходит в силу присущей ему способности изменять свою цель, не ослабляя напора. Эта способность менять первоначальную сексуальную цель на другую, несексуальную, но психологически ей близкую, называется сублимацией».

В психоанализе чаще всего речь идет о смене душевных состояний, терапевтическом переходе от тоски к радости, от горя к наслаждению. Так работает защитный механизм психики, который преображает энергию сексуального влечения в социально одобряемую цель. В кон. 1950-х гг. амер. телевидение показало цикл передач для молодых родителей. В них демонстрировалось, как пеленать младенца, как его кормить. Самые известные в стране специалисты давали советы молодоженам. Затем был проведен опрос аудитории, чтобы выявить популярность цикла. Оказалось, что многие родители вообще не имели представления о программе. Зато бездетные телезрители смотрели телеуроки с нарастающим увлечением. Именно те, у кого не было детей, с наслаждением «пеленали ребенка», «играли» с ним, приобщались к азбуке родительского чувства.

Пример с телевизионным циклом способен обескуражить. Подразумевалось, что тот, кто творит себе кумира, отдает себе отчет в своих поступках. Здесь же обнаружилась иная картина. Оказалось, что зритель живет в мире интенсивной, неосознанной мотивации; он радуется и страдает, одержим подавленными влечениями, желаниями, стремлениями. Именно эти побуждения, а вовсе не критическое мышление, обусловливают его поступки.

С. является одним из основных источников художественного творчества и интеллектуальной активности и обеспечивает их энергетическую основу. Т. Адорно, обнаруживший эффект сложного сплетения любви и ненависти к телевизионным персонажам, пришел к выводу, что сублимационный эффект способен усилить манипулирование сознанием. Духовная жизнь человека во многом определяется тиранией бессознательного. Индивид ищет в телевизионном зрелище не вечных истин, не повода для развертывания аналитических способностей, не глубоких художественных впечатлений. Он тянется к телезрелищу под воздействием психологических влечений. В этом факте и скрывается, по Адорно, тайна раздвоенности сознания. Отвергая насилие в качестве мыслящего объекта, рядовой зритель находит в экранных преступлениях привлекательное зрелище, искупительное освобождение от повседневных переживаний.

Монотонная, изматывающая повседневность постоянно порождает в человеке чувство неудовлетворенности. Многие его стремления, ожидания не сбываются, и потому вытесняются в сферу бессознательного. Все это рождает потребность в фиктивном осуществлении рухнувших замыслов, в отвлечении от неприятной действительности. Грубо говоря, человеку нужна психологическая компенсация, и он находит ее в сюжетах массовой культуры. Психологи утверждают, что, когда на «голубых экранах» идут детективные, криминальные спектакли, число реальных преступлений снижается. Дурные наклонности, говоря языком психоаналитиков, сублимируются.

Гуревич П.С. Приключения имиджа. М., 1991; Психоанализ и культура. М., 1995; Энциклопедия глубинной психологии. Зигмунд Фрейд. Жизнь. Работа. Наследие. М., 1998.

П.С. Гуревич

СУБСТАНЦИЯ (от лат. substantia — сущность, нечто, лежащее в основе) — то, что лежит в основе всего; то, что существует благодаря самому себе и в самом себе, а не благодаря др. и в др.; предельное основание, дающее возможность сводить чувственное многообразие и изменчивость свойств к чему-то постоянному, относительно устойчивому и самостоятельно существующему; материальный субстрат и первооснова изменений вещей (напр., атомы Демокрита). Субстанциальный — лежащий в основе, относящийся к С. существенный, материальный.

В философии 20 в. понятие «С.» употребляется относительно редко. «"Субстанция", если принимать ее всерьез, — пишет Б. Рассел, — вызывает непреодолимые трудности. Предполагается, что субстанция — это носитель свойств, нечто отличное от всех своих свойств. Но когда мы отбросим свойства и попробуем вообразить субстанцию саму по себе, мы убеждаемся, что от нее ничего не осталось... "Субстанция" — это фактически просто удобный способ связывания событий в узлы... Понятие "Субстанция" — это метафизическая ошибка, которой мы обязаны переносу в структуру мира структуры предложения, составленного из подлежащего и сказуемого».

СУБСТРАТ (от позднелат. substratum — основа, букв. подстилка) — общая основа многообразных явлений; основа общности или сходства однородных явлений; совокупность относительно простых, в определенном смысле элементарных оснований, взаимодействие которых обусловливает свойства какой-то системы или процесса (напр., С. всех известных физических процессов являются элементарные частицы и поля); субстанция.

СУБЪЕКТ (от лат. subjectus — лежащий в основе) — 1) индивид, познающий внешний мир (объект) и воздействующий на него в своей практической деятельности; 2) человек, консолидированная группа лиц (напр., научное сообщество), общество, культура или даже человечество в целом, противопоставляемые познаваемым или преобразуемым объектам; 3) человек как носитель к.-л. свойств; личность; 4) в юридическом смысле — носитель прав и обязанностей, физическое или юридическое лицо; 5) предмет суждения, логическое подлежащее.

Аристотелем и позднее в Средние века слово «С.» употреблялось в значении субстанции. В современном эпистемологическом смысле оно начало использоваться в 17 в.

СУБЪЕКТ ИСТОРИЧЕСКИЙ — понятие, обозначающее ту или иную коллективную общность (группу, класс, народ), в деятельности которой воплощаются и вектор исторической эволюции, и энергия, ее питающая.

Оба эти смысла акцентируются в гегелевской «Философии истории». Говоря об исторических субъектах Г.В.Ф. Гегель замечает: «Их дело знать этот общий элемент, необходимую, ближайшую ступень в развитии их мира, сделать ее своей целью и вкладывать в ее осуществление свою энергию». Об устойчивости содержания, заключенного в понятии «Си.» свидетельствуют новейшие попытки осмысления механизмов историчности или исторического «производства общества». Так, А. Турен пишет: «Общество не является системой, существующей вне и независимо от актеров — участников исторического производства. История представляет собой социальную драму их противоборства, ставкой которого является контроль за производством обществом самого себя посредством использования знаний, накопленных ресурсов, мобилизации ценностей».

Однако в последние годы, в связи с общей установкой европейской мысли на критику историцизма, подвергается критике и С.и. — как потенциальный или актуальный узурпатор др. исторических воль и др. альтернативных вариантов истории. Для историософской классики была характерна акцентация совпадения особых интересов исторического субъекта-гегемона с целями-векторами всемирной истории, как бы передоверяющей историческому авангарду (на период, пока длится его авангардное время) право вершить судьбы людей от ее имени. Именно эти акценты стали оспариваться школой исторического плюрализма. Ее сомнения выразил Х.Г. Гадамер, заметивший, что совпадение частных устремлений того или иного С.и. и общего смысла истории оправдано, «лишь если исходить из предпосылок Гегеля, согласно которым философия истории посвящена в планы мирового духа и благодаря этой посвященности способна выделить некоторые частные индивиды в качестве всемирно-исторических, у которых наблюдается якобы действительное совпадение их партикулярных помыслов и всемирно-исторического смысла событий». Постулат совпадения неотделим от исторического априоризма и телеологизма — представлений о заранее заданном «плане истории», осуществление которого предусмотрительно вверяется наиболее достойному исполнителю.

На самом деле исторический процесс выступает как столкновение различных С.и., олицетворяющих его альтернативные варианты. Опасность монологизма, провоцируемого представлениями о монопольно действующем субъекте-гегемоне, проявляется в объединении исторического процесса, многовариантность и разнообразие которого урезаются диктатом «авангарда». Не помогает здесь и концепция «снятия», успокаивающая нас тем, что авангард разрушает («снимает») только «окончательно устаревшее» и бесполезное, а все ценное, находящееся в прошлом или у др. С.и., он сохраняет и приумноженным переносит в будущее. Реальная драма авангарда в том, что устраняемое им с дороги историческое наследие может в будущем вновь стать востребованным — и тогда нам остается уповать не столько на бдительность авангарда, сколько на его «халатность», оставившую нетронутым то, что «по плану» подлежало полному искоренению.

С.и., выступающий в авангардной роли монополиста-узурпатора, реально снижает резервы социокультурного разнообразия, по-настоящему являющиеся залогом устойчивости общества и его качественно иных перспектив. Т.о., можно говорить о новой социальной поляризации людей: те, кто живет в истории собственной жизнью, воплощая собственные планы и интересы, и тех, кому тот или иной авангард навязывает свой исторический проект, легитимируя эту узурпацию исторической свободы др. ссылками на права авангарда и неумолимые законы прогресса. В этом свете 20 в. выступает как панорама развертывания «чужих» проектов, навязываемых историй. Столичный авангард ведет провинцию, развитые страны — мировую периферию и т.п.

Эта проблема по-новому высвечивает суть демократического идеала в истории. Современный либерализм трактует его как всемирно-историческую победу зап. модели общественного устройства, давшей образцы парламентаризма, прав человека и правового гос-ва. Но если иметь в виду демократизацию самого исторического процесса — превращение мировой периферии из пассивного объекта чужой воли в самостоятельный С.и., то вместо унификации мира по зап. модели нам следует ожидать усиления исторического и социокультурного разнообразия и новой проблематизации тех зап. эталонов, которые с позиций авангардного мышления представляются единственно правильными и безальтернативными.

Гегель Г.В.Ф. Философия истории. М.; Л., 1935; Гадамер Х.Г. Истина и метод. М., 1988; Tourain A. La society invisible: Regarde. 1974-1976. Paris, 1977.

A.C. Панарин

СУБЪЕКТ ПОЛИТИЧЕСКИЙ — индивидуальный или коллективный агент политической активности, имеющий в своем распоряжении определенные политические ресурсы, которые заставляют с ним считаться. В политической теории устойчивой антитезой выступает пара: актор (субъект) и система. Сторонники системно-функционального подхода (Т. Парсонc и его школа) делают акцент на системе, зачастую недооценивая автономию С.п., обладающего известной свободой в интерпретации предписываемых ему системой ролей и функций и даже возможностью преобразовать саму систему. Абсолютизация системной установки ведет к системному фетишизму. Сторонники акцио-низма (А. Турен, А. Торц) и феноменологической школы (А. Шюц), напротив, склонны переоценивать автономию С.п., его способность «вынести за скобки» мир системной объективности, а детерминацию извне, со стороны обстоятельств и предписаний системы, заменить внутренней детерминацией.

Раскрывая способы этого прорыва к свободе, последователи М. Вебера обращают особое внимание на различие двух процедур самоидентификации С.п.: отнесения к интересам и отнесения к ценностям. Прагматическая ориентация на интересы намечает путь к конформизму и вовлечение С.п. в жесткую систему зависимости от обстоятельств, предписаний и политической конъюнктуры; напротив, ценностная ориентация способствует процедурам открытия свободы и альтернативности, жизни под знаком иначе-возможного. Сходную роль играет антитеза экономикоцентризм — культуроцентризм. В частности, одним из парадоксов либерализма является сочетание апологии свободы с апологией экономической сферы и рынка как самоорганизующейся системы, не нуждающейся в С.п.

Современная либеральная философия демонстрирует свое уважение к субъекту, но практически предпочитает строить мир по законам самонастраивающихся систем, не нуждающихся в субъекте и свободных от рисков, связанных с волюнтаризмом и субъективностью. Напротив, многие течения антилиберальной мысли, в ценностном отношении почти чуждые свободе, в своих онтологических презумпциях чаще тяготеют к субъекту, ставя судьбы мира в зависимость от его воли, мужества, воодушевления и ответственности. Последние качества входят в культуроцентристскую парадигму, парадоксально объединяющую как крайних радикалов-альтернативистов, так и людей, тяготеющих к консервативной традиции.

Теория С.п. сталкивается и с др. сложной задачей, касающейся исторических перспектив и горизонтов политического творчества как такового. Если политику рассматривать как реликт прежних эпох, воплощающий доэкономические практики перераспределения и насилия, то и С.п. выглядит как архаичный пережиток, вытесняемый на обочину самоорганизующегося гражданского общества. Если же С.п. оценивается как носитель специфического социального творчества, связанного со свободным преобразованием человеческой жизни в соответствии с тем или иным идеалом, то прогресс в развитии свободы может трактоваться и как расширение прерогатив С.п.

Панарин А.С. Философия политики. М., 1996.

А.С. Панарин

СУБЪЕКТИВИЗМ — убеждение в полной субъективности не только оценок, но и описаний; отказ от требования стремиться к максимальной объективности в каких-то отдельных или даже во всех областях (в науке, морали, искусстве и т.д.). Противоположностью С. является объективизм — требование полной объективности как описаний, так и оценок, уверенность в том, что такая объективность в каких-то областях достигается.

СУБЪЕКТИВНОСТЬ — зависимость суждений, мнений, представлений и т.п. от субъекта, его взглядов, интересов, вкусов, предпочтений и т.д. (противоположность — объективность). Под субъектом может пониматься не только индивид, но и группа лиц, общество, культура, цивилизация или даже человечество в целом. С. была характерна, напр., для распространенной когда-то уверенности в силе магических заклинаний и действий, в бессмертии человеческой души и т.п. Субъективным являлось и господствовавшее в недавнем прошлом в некоторых обществах убеждение в возможности построения в обозримом будущем общества, исключающего частную собственность, тяжелый, монотонный труд и неравенство людей.

Можно выделить разные уровни С: зависимость от личных, индивидуальных пристрастий; зависимость от групповых пристрастий (напр., зависимость от предубеждений, разделяемых в определенное время научным сообществом); зависимость от пристрастий общества в целом; зависимость от односторонности и пристрастности культуры или даже эпохи.

Каждая историческая эпоха вырабатывает собственный стиль мышления, в силу чего она смотрит на мир своими глазами, пользуется своей специфической системой мыслительных координат. Воздействие стиля мышления сказывается на всех аспектах теоретизирования, так что все выработанное в определенную эпоху носит на себе ее отпечаток. Зависимость суждений человека от той эпохи, в которую он живет, может рассматриваться как одно из проявлений С. его мышления.

Само настоящее, в которое погружен каждый исследователь, диктует своеобразную С. в истолковании им как прошлого, так и будущего. «...Мы не можем выйти из нашей истории и из нашего времени и рассмотреть само по себе прошлое с абсолютной позиции, как бы помимо всякой определенной и потому обязательно односторонней оптики» (М. Хапдеггер). Взаимная непроницаемость и принципиальная необъяснимость культур друг для друга, на которой настаивали О. Шпенглер, Хайдеггер, Л. Витгенштейн и др., может рассматриваться как следствие С. присущей каждой культуре. Зависимость воззрений от общества, культуры и эпохи можно назвать, используя выражение Э. Гуссерля, «непсихологически понятой С.». Такого рода зависимость означает, что всякая система взглядов, включая и научные теории, является в известной мере субъективной и что полная объективность представляет собой только идеал, требующий для своего достижения выхода из истории.

Универсальность С. не означает, однако, отказа от требования максимальной объективности в тех областях, где последняя представляется (как, скажем, в науке) основополагающей ценностью. Преодоление С. предполагает, в первую очередь, что исследователь абстрагируется от своих субъективных верований, предпочтений и предрассудков. Он должен стремиться также критически подойти к тем ценностям, которые присущи его сообществу и обществу в целом. Ему следует подняться и над «методами мышления наблюдателя» (К. Леви-Строс) с тем, чтобы достигнуть формулировки, приемлемой не только для честного и объективного наблюдателя, но и для всех возможных наблюдателей. Идеалом науки, представляющейся сферой наиболее эффективного преодоления С. является окончательное освобождение от «т.зр.», с которой осуществляет рассмотрение некоторый «наблюдатель», описание мира не с позиции того или др., а «с ничьей точки зрения» (Э. Кассирер). Этот идеал никогда не может быть достигнут, но наука постоянно стремится к нему, и это стремление движет ее вперед.