Глава третья

1. Вся глава III посвящена доказательству того, что движение не свойственно существу души (χατ’ούσιαν). Аристотель с такой настойчивостью, используя са'мые разнообразные, а подчас и неожиданные аргументы, доказывает свою мысль, что складывается впечатление, будто для него вообще душа и движение две вещи несовместимые. Между тем, из дальнейшего содержания трактата явствует, что душа, наряду с другими своими функциями, является также причиной движения. Поэтому следует четко'отличать: Аристотель, отрицая, чтобы движение было свойственно существу души, допускает, что у души есть способность движения. Это различие подчас затемняется в настоящей главе по вине самого Аристотеля.

В первой части главы (до критики учения Платона о мировой душе) можно отличить следующий ряд аргументов, удачно сформулированных Хаммондом. Положение о том, что душе по существу свойственно движение, 1) заставило бы предположить, что душа пространственна, 2) привело бы к допущению, будто движения души вызываются также внешней силой, 8) натолкнуло бы на мысль, что душа должна сдерживаться внешней силой, между тем, эти вынужденные движения и остановки абсурдны, 4) состав души определялся бы характером движений, 5) душа будет испытывать движения, ею вызываемые, и, так как она вызывает пространственные движения, то она будет сама испытывать пространственные движения и будет возвращаться к телу после выхода из него, 6) если движение есть смещение объекта, находящегося в движении, и если основная природа души сводится к движению, то движение предполагает смещение души с ее сущностных природных позиций.

2. Если уточнить распределение видов движений по категориям, то в настоящем месте у Аристотеля указаны движения лишь по трем категориям—пространства (передвижение), качества (изменение) и количества (уменьшение и увеличение). В конечном счете всякое движение сводится, по Аристотелю, к движению пространственному. В другом перечислении видов движений («Метафизика», XII, 2) имеется еще возникновение и уничтожение (по отношению к категории сущности), но Аристотель оговаривается («Физика», V, 1), что, строго говоря, их нельзя считать движениями.

3. Аргументация неясная и противоречивая (на что указывал Тренделенбург; противоречие с нижестоящим утверждением, что «нет необходимости тому, в сущности чего заключено самостоятельное движение, двигаться под воздействием другого»; вместе с тем, движение извне может и не быть движением по себе). Можно, правда, возразить Тренделенбургу, как и Уоллесу, что он не полностью цитирует фразу Аристотеля, который оговаривает: «за исключением движений случайных», а к ним естественно отнести движения извне, — всё же рассуждение остается неясным. Некоторое осмысление всего места можно дать, отправляясь от Шенье (стр. 215—216), который связал настоящую аргументацию с дальнейшим ходом мысли. Если признать коренное, изначальное движение у души, то понятно наличие насильственных (βίβιοι) движений, ибо последние возможны лишь, когда им оказывается сопротивление, а это происходит именно тогда, когда основной тенденции души нельзя потушить. Что же мешает признать наличие таких насильственных движений у души? Разве аффекты, страсти не свидетельствуют о тех препятствиях, которые испытывает душа в своем бытии? Но какая душа? Ведь подлинная суть души, по Аристотелю, бесстрастна (остаток идеализма Платона), это чистый ум; к нему эти насильственные акты не приложимы.

4. Т. е. к воде и воздуху.

5. Фразу «из этого бы вытекало, что живые существа, умерев, могли бы ожить» Тренделенбург считает вставкой, сделанной христианским комментатором. Бониц совершенно правильно возражает: «Как раз последняя фраза служит наглядным показателем бессмыслицы тех выводов, к которым приводит оспариваемое определение. Воскресение мёртвых представляется извращением существующего порядка вещей, подобно обратному ходу солнца».

6. Филипп — сын Аристофана.

7. Имеется в виду «Тимей», диалог Платона, а именно место о мировой душе. Согласно фантастической космологии, заключенной в «Тимее», общая картина мирообразования такова: Демиург, создатель мира, созерцая прототип живого существа, образует мировую душу; душа охватывает собою отношения чисел и меры, созидая мировую гармонию; она является не только мыслящим принципом, но и движущим видимую природу, поэтому она содержит в себе пути небесных тел.

8. Точнее: исследуя природу, рассуждает (φυσιολογει̃); под «физиологией» у Аристотеля разумеется то, что у нас связано с понятием природы (Буссе).

9. Это действие нельзя понимать, как последующий во времени акт после свертывания прямой линии в круг; наоборот, первое предполагает второе — он разделил линию на две части, свернул их в круг, так что вместо одного круга получил два.

10. Желая посчитаться со взглядами Платона о природе души и сам интресуясь природой души, какова она у человека, животных и т, п., Аристотель странным образом обращается не к учению Платона об индивидуальном сознании, а к космическому понятию души, данному у Платона в фантастической форме.

11. Непрерывность в точном смысле не приложима к уму. «Непрерывное есть само по себе нечто смежное; я говорю о непрерывном, когда граница, с которой соприкасаются оба следующие друг за другом предметы, становится для обоих одной и той же» («Физика», V, гл. 3; ср. также «Метафизика», XI, гл. 12).

12. «Следующее по порядку» (рядоположное) — самая общая, наименее тесная форма связи. Для чисел не существует соприкосновений, но только последовательный порядок («Метафизика», XIII, гл. 9).

13. Мысль Аристотеля та, что уму свойственна множественность, но своеобразная, отличная от множественности частей у величин.

14. Как того требует разбираемая теория. Ударение должно стоять на «таким кругом» (του̃τον), т. е. кругом, понимаемым материально (Тренделенбург). Аристотель в пылу аргументации хочет доказать слишком много: разве необходимо такое полное соответствие? С точки зрения положительной теории самого Аристотеля ум познает делимое, но, познавая, он сам делимым не является (ср. Шенье, стр. 230).

15. Последнее утверждение излишне, так как повторяет сказанное выше, поэтому Торстрик исключает слово «мышление». Он толкует конец фразы так: «умом оказался бы круг с таким круговращением».

16. Аристотель хочет опровергнуть Платона его собственными речами — сравнение тела с темницей содержится в «Федоне». Слабая сторона всей критики Аристотеля в том, что все изложение Платона он принимает буквально.

17. То же требование к аргументации предъявлял и Платон: «если Анаксагор скажет, что земля находится в центре, то, думал я, он мне объяснит также, почему ей лучше находиться в центре» («Федон», 97 Е).

18. Александр Афродизийский и Плутарх считают, что здесь имеется в виду «Физика», Симплиций, — что «Метафизика».