Сборник_материалов_конференции

тические данные в момент их восприятия» [1, с. 110–111]. Складыванию такой формы восприятия как стереотип способствуют

впервую очередь культура, хотя, в свою очередь, Липпман, не ограничивается одной лишь культурой и далее дополняет, что «стереотипные образы одалживаются миру не только искусством, то есть живописью, скульптурой и литературой, но и моральными кодексами, социальной философией и политической агитацией» [1, с. 99]. Стереотипные формы восприятия имеют настолько древнюю историю, что у исследователя возникает возможность сравнивать их с физиологическими задатками индивида.

Остановимся более подробно на особенностях устройства общества и социальных систем, которые способствуют существованию стереотипных моделей.

Вработе Н. Лумана «Социальные системы» мы выясняем, что общество как система рассматривает прошлое в качестве своего основания, позволяющего защититься от внешнего мира, который пытается внести новые явления в нашу жизнь. При этом прошлое позволяет делать выводы об этих явлениях, по сути, без установления внутренней причинности. «Воздействуя на систему извне или с помощью ее самой, предполагают, что система может воспринимать в качестве информации и внешний стимул, т.е. как опыт различия, и в такой форме фиксировать его

всебе» [2, с. 75]. Заметив устремление общества к дистанцированности, а также лумановское утверждение о склонность социальных систем к сохранению своих границ, следует отметить, что социальная система не является закрытой и оставляет за собой способность взаимодействия с окружающим миром. «Исходным пунктом любого системно-теоретического анализа должно быть различие системы и окружающего мира — на сей счет сегодня есть, пожалуй, полный профессиональный консенсус. Системы ориентированы на свой окружающий мир не только случайным образом или адаптивно, но прежде всего по структуре. Они конституируются и сохраняются путем создания и сохранения различия с окружающим миром и пользуются своими границами для его регулирования. Без различия с окружающим миром не было бы даже самореференции, так как различие является функциональной предпосылкой самореферент-

80

ных операций. В этом смысле сохранение границ является сохранением системы. При этом границы не обозначают разрыва связей. Невозможно утверждать вообще, что внутренние зависимости важнее зависимостей система / окружающий мир. Однако понятие границы означает, что процессы, пересекающие границу (например, обмен энергией или информацией), продолжатся при ее переходе в других условиях (например, иные условия реализации или консенсуса)» [2, с. 74]. Отсюда — второй важный вывод по Луману: для сохранения системы необходимо сохранение ее границ. Вновь, обращаясь к работе Липпмана, отмечаем, что стереотип является строителем и фундаментом социальных систем. Систем весьма лаконичных, простых, «удобных в применении», а также жестких, так как сама «система стереотипов является жесткой», поэтому мы обращаем внимание на те факты, которые поддерживают ее, и не замечаем факты, которые ей противоречат [1, с. 128]). В этих системах стереотип выступает защитником положения в обществе. «Они представляют собой упорядоченную, более или менее непротиворечивую картину мира. В ней удобно разместились наши привычки, вкусы, способности, удовольствия и надежды. Стереотипная картина мира может быть не полной, но это картина возможного мира, к которому мы приспособились. В этом мире люди и предметы занимают предназначенные им места и действуют ожидаемым образом. Мы чувствуем себя в этом мире как дома. Мы вписаны в него. Мы его составная часть. Нам известны все ходы и выходы. Здесь все чарующе знакомо, нормально, надежно. Горы и овраги этого мира находятся там, где мы привыкли их видеть» [1, с. 108]. Далее мы можем соединить выводы Лумана и Липпмана, раскрывая устойчивость стереотипных систем. «Каждая система стереотипов заключает в себе идею, согласно которой в определенный момент можно прекратить прилагать усилия и все случится само собой, как вы этого хотели» [1, с. 123], позволяя при этом оставаться в рамках своей социальной структуры. Стереотип не только выступает в защиту границ социальных систем, но и весьма активно противостоит знаниям и информации поступающей извне. «Поэтому неудивительно, что любое изменение стереотипов воспринимается как атака на основы мирозданья.

81

Это атака на основания нашего мира, и когда речь идет о серьезных вещах, то нам на самом деле не так просто допустить, что существует какое-то различие между нашим личным миром и миром вообще» [1, с. 108]. При этом не следует воспринимать роль стереотипа исключительно негативно, поскольку он позволяет человеку легко варьировать в запутанной многоуровневой системе общественных отношении, а также позволяет воспринимать окружающий мир как нечто устойчивое и целостное. Он экономит время и «служит защитой нашего положения в обществе» [1, с. 124]. Стереотип устойчив, потому что он является гарантом нашей внутренней безопасности: безопасности мысли, действия и пр. «Система (pattern) стереотипов не является нейтральной. Это не просто способ замены пышного разнообразия и беспорядочной реальности на упорядоченное представление о ней. Не просто сокращенный и упрощенный путь восприятия. Это нечто большее. Стереотипы служат гарантией нашего самоуважения; проецируют во внешний мир осознание нами собственной значимости; защищают наше положение в обществе и наши права. Следовательно, стереотипы наполнены чувствами, которые с нами ассоциируются. Они — бастион нашей традиции, и, укрывшись за стенами этого бастиона, мы можем чувствовать себя в безопасности» [1, с. 109]. К этому модно добавить тот факт, что при использовании стереотипа мы чувствуем себя причастными к какому-то абсолютному большинству, которое позволяет чувствовать силу и превосходства над своим оппонентом.

Мы видим, как «реальное время, реальное пространство, реальные цифры, реальные связи, реальный вес и объем утрачиваются. Перспектива, основа и параметры сжимаются и застывают в стереотипе» [1, с. 162]. Стереотип становится своеобразной крепостью устойчивости в постоянно изменяющемся мире.

Библиографический список

1.Липпман У. Общественное мнение / пер. с англ. Т.В. Барчуновой. М.: Ин-т Фонда «Общественное мнение», 2004. 384 с.

2.Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории / пер. с нем. И.Д. Газиева; под ред. Н.А. Головина. СПб.: Наука, 2007. 641 с.

82

3.Современный философский словарь / под общ. ред. В.Е. Кемерова. Лондон; Франкфурт-на-Майне; Париж; Люксембург; Москва; Минск: Панпринт, 1998. 1064 с.

4.Dewey J. How we think. London: Heath, 1909. 224 p. Цит. по: Липп-

ман У. Общественное мнение. 2004.

STEREOTYPE AS A CONSTANT DETAIL

OF INEQUABLE WORLD

D.K. Satybaldina

Ural Federal University

At this work the author considers notion of stereotype: methods of design, conditions of origin and place at the social system. The author tries to find some ways for explaining reasons of stereotype‘s stability in social reality.

83

УДК 165.0:81.24

ЯЗЫКОВЫЕ КРИТЕРИИ ИСТИННОСТИ

Д.А. Сидорова

Санкт-Петербургский государственный университет

В статье рассматривается проблема конструирования человеком окружающего мира и других людей. В языке автор пытается найти истинность и рациональность, которые определяются в основном не только внутренней структурой языка, но внешним его использованием и совокупностью конкретных внешних ситуаций. Язык понимается как важнейший коррелят между объективной истиной и субъективным и ситуационным отношением человека к этой истине. Однако он также может вызывать такие же ситуационные трудности в понимании истинного в силу собственной принадлежности к определенной общности людей.

Данное небольшое исследование посвящено роли языка в повседневной жизни человека, тем функциям языка, которые регулируют человеческие отношения, служат социализации человека и определяют его в качестве такового. Мы ограничимся рабочим и весьма несовершенным определением языка: «Язык есть исторически сложившаяся система звуковых, словарных и грамматических средств, служащая для общения, передачи информации и объективации мышления» [2]. Данное определение вполне удовлетворяет содержанию исследования.

Проблема, которую хотелось бы затронуть, по сути своей, не является новой, наоборот, многие исследователи обращались к ней, пытаясь ответить на вопросы мироздания и возвести все социальное и метафизическое к языковым формам, функциям и категориям. Нельзя отрицать плодотворность таких попыток. Именно с развитием соответствующих многообразных дисциплин (лингвистики, сравнительного языкознания, семантики и пр., не говоря уже о метадисциплинах — аналитической философии, филологии, семиотике) стали проясняться как некоторые

© Сидорова Д.А., 2013

84

вполне научные проблемы, например, вопрос о происхождении языка, так и смысл довольно абстрактных замыслов, вроде Бытия, которое открывает себя для человека через поэзию и язык .

Однако нам хотелось бы рассмотреть ее с двух довольно нестандартных точек зрения, во-первых, с точки зрения истинности повседневного языка и последствий признания языка критерием истинности; во-вторых, с позиции его же неистинности, и тех проблем, которые здесь появляются.

Отметим для начала, что и то, и другое существует в нашей повседневной жизни одновременно, нисколько не умаляя роли друг друга. Соответственно, говоря об обыденных ситуациях, мы сталкиваемся как с верой в адекватность языка, так и с подозрением в отношении него же (это проявляется в основном либо в межъязыковых либо в конфликтных коммуникативных ситуациях). Эта зависимость от повседневности может помочь нам в определении самой истинности: повседневное использование языка гарантирует нам его когерентность, как в лингвистическом, так и в своеобразном социальном смысле.

Первое. Наше отношение к миру складывается из той информации, которую мы получаем извне, и которую считаем истинной. Вернее, мы считаем ее сверх-истинной, поскольку она может быть и ложна, но язык, на котором получается информация — не подвергается сомнению. Мы заведомо полагаем, что язык, употребляющийся вокруг нас, актуален и действителен (либо мы полагаем его не действительным, но логически адекватным [1, c. 79, 107]). Мы полагаем это на основании того фак-

Небольшое отступление: во-первых, Бытие открывает себя не только через язык (См., напр.: Хайдеггер М. Письмо о гуманизме // Время и бытие. Статьи и выступления. СПб.: Наука, 2007), но, например, еще и через искусство (Хайдеггер М. Исток художественного творения // Исток художественного творения. Избранные работы разных лет. М.: Академ. проект, 2008. С. 128 и далее) и технику (Хайдеггер М. Вопрос о технике // Время и бытие. Статьи и выступления. СПб.: Наука 2007. С. 311 и далее). Во-вторых же, область наук о языке не предполагает четких границ между наукой и не-наукой, поскольку научные методы здесь применимы к исключительно рациональным, но неконтролируемым явлениям.

85

та, что та система знаков и символов, которой пользуется окружающее нас большинство, нами понимается и оценивается как наиболее приемлемая; у нас есть опытные основания считать, что тот или иной язык нам ясен. Опытных знаний в этом смысле достаточно для того, чтобы верифицировать наше теоретическое положение о том, что мы понимаем окружающих. Здесь имеется в виду то, что мы всегда можем подвести под теорию данные, полученные на практике (или вывести это из самого языка, которые тоже является практически используемым). Многочисленность фактов служит гарантией подтверждения теории. Под теорией здесь будет пониматься адекватность системы знаков и символов (в том числе и соотносимость с реальностью). Сюда же, в критерии истинности для языка, помимо сообщаемости, попадает и его рациональность. Рациональность здесь означает как разумность, так и закономерность, систематичность. Язык воспринимается нами только потому, что а) он выражает нечто нами видимое (имеющее место); б) он определенным образом упорядочен. Всеобщность языка (а равно и его истинность) достигается нашим упованием на его рациональность. В определении языка, которое мы взяли за основу для выражения этой всеобщности используется формулировка «объективация мышления». Мышление у людей, относящих себя к определенной языковой общности, принимает форму и обретает рамки одинаковым способом. Человек, который говорит по-русски и изучает английский язык, будет конструировать предложения на английском, исходя из стандартов и особенностей русского языка. Возразившим здесь, что «это, определенно, привычка», можно ответить, что это — именно привычка к чему-то всеобщему, к проверенному; язык считается разумным. Причем надо учитывать один очень важный здесь момент: язык не вырастает из словарей и справочников, разумеется, они возникают ретроспективно. Значит, эта всеобщность и рациональность — ни в коей мере не почерпнута из мертвых и косных книг, значит, она — возникает раньше. А раньше — именно в коммуникации. Отсюда всеобщность и разумность.

Но нельзя забывать один очень важный факт. Язык — явление эмпирическое и меняющееся. Если попытаться построить язык, который бы удовлетворял всем критериям истинности

86

(всеобщность, понятность, рациональность, передаваемость), то мы бы уперлись в глухую стену. Прекрасной иллюстрацией может служить этическая теория Ю. Хабермаса [3]. Хабермас пытается показать, что этические нормы и правила не соблюдаются всеми, потому как не доказана их необходимость и всеобщность для всех. Если у нас будет сообщество людей, в котором каждый имеет право на свободное волеизъявление, то, поскольку мы все — разумные существа, мы найдем те нормы, которые удовлетворяют всех. Именно разумность является высшей ценностью, она и диктует нам правила. Но опыт и эмпирические данные важнее заданной, пусть и разумной, структуры, они являются большими диктаторами законов для нас.

Именно отсюда, из наличия эмпирической основы у языка, возникает второй тип отношения человека к языку и системе коммуникации в принципе. Наступает момент, когда язык воспринимается как потенциальный враг, когда его неистинность очевидна, причем как тому, кто передает, так и тому, кто принимает. Хрестоматийный пример такого отношения к языковой системе — выражение «бандитские разборки». Здесь можно было бы в качестве замены выражению употребить выражение «система отношений между различными элементами незаконных структур общества», или нечто подобное. Подобное выражение воспримется как несущее объективный (следовательно, истинностный) смысл, поскольку язык выражения приближен к научному. Но при этом смысл и оттенки этого смысла, понятные при устной коммуникации, потеряется.

Даже говорящие на одном и том же языке люди в соответствующей ситуации не придут к взаимопониманию, во-первых, потому что они не ставят целью понять друг друга, а во-вторых, потому что они заведомо относятся друг к другу с подозрением. Пусть это подозрение совсем не связано с языковой системой, но на систему оно накладывается. Язык, служащий в качестве стержня для определенной общественной группы, другими группами воспринимается в качестве неистинного. Вернее, не несущего адекватного представления о реальности. Как мы сами относимся к человеку, который в общественном месте начинает говорить на чуждом нам языке? И дело здесь вовсе не в толерантности и не в отсутствии терпимости. Дело именно в том,

87

что нарушается наше представление о соответствии языка и реальности. Мы заведомо не верим в чужой язык.

Два указанных пути — лишь направление движения для дальнейших размышлений. Причем нельзя забывать о соответствующих подводных камнях — о потенциальной невозможности коммуникации в конкретном случае (необязательно связанной с языковыми разногласиями), о несоответствии символического и языкового образа смысловому полю, и многих других (что касается второго случая, то истинность языка там не затрагивается в принципе, там речь идет о той своеобразной пропасти, которая разделяет в одном субъекте символическое и знаковое).

Библиографический список

1.Витгенштейн Л. Дневники 1914–1916 / под общ. ред.

В.А. Суровцева. М.: Канон +: РООИ «Реабилитация», 2009. 400 с.

2.Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70000 слов / под ред. Н.Ю. Шведовой. 23-е изд., испр. М.: Рус. яз., 1991. 915 с.

3.Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие // Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие / пер. с нем. СПб.: Наука, 2001. С. 173–286.

THE LINGUISTICAL CRITERIA OF THE VERITY

D.A. Sidorova

Saint-Petersburg State University

The problem of a man‘s constructing of the world and other people is considered in the article. The author tries to find the verity and rationality in the language. They are largely determined by not only the internal structure of the language, but by the external use, and by a set of concrete external situations. Language is understood as the most important correlation between objective verity and man‘s subjective situational attitudes to the verity. However, it can also cause the same situational difficulties in understanding the true cause of belonging to a certain community of people.

88

УДК 13+316.64+159.961

К ВОПРОСУ О ВОЗМОЖНОСТИ НАУЧНОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПСИ-ФЕНОМЕНОВ

М.В. Скоморохов

Пермский государственный национальный исследовательский университет

В статье рассмотрены альтернативные точки зрения о возможности научной интерпретации «пси-феноменов» с учетом современных исследований по данной проблематике. Автор полагает, что современные исследования подтверждают выдвинутую пермской философской школой гипотезу «теневых систем», научно объясняющую некоторые «пси-феномены».

Вопросы, которые в современном мире относят к компетенции парапсихологии, вызывали и вызывают яростные споры. При этом для философии весьма существенно, что эти споры носят мировоззренческий характер, имеют прямое отношение к психофизиологической проблеме, к вопросам научной методологии и демаркации науки и вненаучных форм знания, а значит — к основному вопросу философии в его онтологическом и гносеологическом аспектах. Немаловажен для философии и вопрос о механизмах и закономерностях распространения парапсихологических концепций в массовом сознании.

И у сторонников и у противников парапсихологии есть свои аргументы. С одной стороны, некритично принимающий парапсихологическую фактуру и парапсихологические концепции рискует оказаться в объятьях лженауки, в том «мире духов», в котором, по словам Ф. Энгельса, не раз оказывались даже прославленные естествоиспытатели, если они пренебрегали научной теорией [6]. В этой связи Энгельс упоминает Ф. Бэкона, который «требует внимания к своему новому эмпирико-дедуктивному методу, чтобы достигнуть при его помощи прежде всего следующих вещей: продления жизни, омоложения в известной степени, изменения телосложения и черт лица, превращения одних тел в дру-

© Скоморохов М.В., 2013

89