3. Воля

Воля- это способность человекавека действовать в направлении сознательно поставленной целицели,, преодолевая при этом внешниение ии внутренние препятствия.

СООТНОШЕНИЕ ПОНЯТИЯ УСТАНОВКИ В ОБЩЕЙ И СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Вопрос о механизмах регуляции социального поведения личности в последнее время привлекает к себе внимание представителей многих смежных дисциплин, в частности психологии, социальной психологии, социологии. Очевидно, естественным следствием такого междисциплинарного подхода к проблеме является некоторое сближение понятийных аппаратов тех теорий, которые пытаются внести свой вклад в разрешение проблемы. Более того, при создании концептуальных схем, собственного теоретического языка происходит подчас заимствование терминологии из других областей знания.

Такое положение ставит вопрос о необходимости соотнесения понятий, используемых в различных теоретических подходах, так как нередко один и тот же термин, имеющий собственную семантическую традицию в рамках одного подхода, в новой концептуальной схеме наполняется новым содержанием. Вследствие этого некоторые понятия становятся настолько многозначными, что превращаются в “козла отпущения”, и некоторые исследователи предлагают вообще отказаться от использования этих понятий.

В этом смысле понятие “социальная установка” не составляет исключения. Это выдвигает задачу соотнесения понятия установки в общей и социальной психологии. Перспективным путем к осознанию современного состояния проблемы установки вообще и проблемы соотнесения установки в общей и социальной психологии в частности является путь исследования становления этого понятия в истории психологии.

Даже при беглом рассмотрении истории развития понятия “установка” отчетливо проступают две тенденции. Одна тенденция, которая намечается еще в работах Г. Фехнера*, отражает судьбу понятия “установка” в экспериментальной психологии. Вторая тенденция также зарождается на определенном этапе экспериментальной психологии, но под влиянием естественного сближения психологической и

социологической областей знания, приобретает особый статус в рамках социальной психологии. Здесь чаще всего фигурирует понятие ”социальная установка” .В данной статье предпринимается попытка рассмотреть, как соотносятся между собой разработки названной проблемы в двух указанных тенденциях.

Исследование социальных установок теснейшим образом связано с проблемой перехода от интерпсихологических к интрапсихологическим отношениям, поскольку само понятие “социальная установка” можно в какой-то мере рассматривать как зону перекреста между общей и социальной психологией. Напомним, что понятие “установка” приобрело право гражданства в исследованиях вюрцбургской школы. Однако, перекочевав в социальную психологию из экспериментальной психологии, оно, по сути, впервые получило свое позитивное определение. Дело в том, что в работах вюрцбургской школы исследование установок страдало одним методологическим недостатком, оставившим определенный след в развитии научного знания об установке. На основе указанных исследований времени реакции, выполнения задач и т.д. были определены отдельные виды установок, что повлекло за собой исчезновение общего понятия установки.

Причину такой “слепоты” в понимании установки на заре экспериментальной психологии нетрудно понять. Представители экспериментальной психологии в целях конкретных экспериментальных исследований отдельных психических функций расчленяли явления психической реальности, и субъект оказывался вне их поля зрения.

В исследовании У. Томаса и Ф. Знанецкого социальная установка впервые была определена как общее состояние субъекта, обращенное на ценность, т.е. в отличие от использования понятия “установка” в экспериментальной психологии понятие социальной установки с момента своего введения подразумевает под установкой общее целостное состояние субъекта. Для представителей социальной психологии в качестве объекта исследования сразу же выступил человек во всей его целостности; отсюда и позитивное определение установки. Но при этом выигрыш правильности понимания установки как целостности обернулся проигрышем в “психологичности” содержания этого понятия. При переходе к социально-психологическому исследованию на первый план выдвигалась задача обоснования именно ”социальности” социальных установок. Да и те области социальной практики, для объяснения которых в первую очередь привлекалось понятие социальной установки, требовали, прежде всего, изучения таких аспектов проблемы, как функции социальных установок, возможность изменения установок и т.д. Иначе говоря, ситуацию, сложившуюся в ходе изучения социальных установок, можно охарактеризовать следующим образом: подчинив себя компетенции социальной психологии, социальная установка до некоторой степени утратила свою “психологичность”. Из поля внимания зарубежных психологов как бы выпало то, в какой форме социальная установка выступает для субъекта. Между тем в общей психологии развитие проблемы установки шло по линии исследования именно этого аспекта. Именно при таком положении дел, естественно, и встает вопрос о соотнесении представлений о природе установки и ее функциях в общей и социальной психологии.

Существует множество попыток сопоставления понятий “установка” и “социальная установка” Остановимся на некоторых из них. В зарубежной экспериментальной психологии к одной из наиболее разработанных теорий установки относится когнитивная теория гипотез Дж. Брунера и Л. Постмана, в которой в интересующем нас плане наиболее значимым является анализ детерминант персептивной готовности. В качестве одной из важнейших детерминант Брунер и Постман называют количество стимулирующей информацией. Между стимулирующей информацией и гипотезой складываются следующие отношения.

1.Чем сильнее гипотеза, тем больше вероятность ее возбуждения и тем меньше релевантной и поддерживающей стимулирующей информации требуется, чтобы подкрепить гипотезу. Релевантная информация может быть как позитивной, так и негативной по отношению к гипотезе.

2.Чем слабее гипотеза, тем большее количество информации (релевантной и поддерживающей) необходимо, чтобы подкрепить гипотезу. Чем сильнее гипотеза, тем большее, а чем она слабее, тем меньшее количество противоречивой стимулирующей информации необходимо, чтобы опровергнуть ее.

Другими детерминантами “стойкости“ гипотез являются: частота подкрепления в прошлом, число конкурирующих гипотез, мотивационная поддержка, когнитивная поддержка и “согласие с группой”. Механическое прибавление этого социального фактора к детерминантам установки представляет собой один полюс решения проблемы соотнесения ”установки” и “социальной установки” — решение ценой полного игнорирования специфики социального.

На другом полюсе находится решение этой проблемы, предлагаемое некоторыми социальными психологами. Мы коснемся, схемы человеческой активности, предложенной Гринвальдом*. Не останавливаясь подробно на этой схеме, отметим, что она наглядно иллюстрирует необихевиористический подход к поведению. В ней представлены четыре

блока: блок прошлого опыта, блок теоретических промежуточных процессов, блок установки и ее компонентов и блок поведения. Блок установки идет вслед за блоком теоретических промежуточных процессов, среди которых мы обнаруживаем и инструментальное научение, и условные классические рефлексы, и процесс познания. Такое решение вопроса о месте социальной установки в регуляции поведения может быть охарактеризовано как решение по способу “настраивания этажей”: над этажом инструментальных рефлексов воздвигается этаж социальной установки. Критический анализ этой схемы дан Ш.А. Надирашвили, одним из представителей школы Д.Н. Узнадзе. Надирашвили справедливо отмечает, что ни инструментальное научение, ни условные рефлексы не могут быть осуществлены без наличия соответствующей установки. Но даже если мы предположим, что на этаже условных рефлексов действует, допустим, установка в форме так называемой психофизической установки индивида и тем самым выступает как основа любых промежуточных процессов, а сверху прибавляется этаж социальной установки, то мы все равно останемся в рамках решения по способу “настраивания этажей”. Такого рода решение не приближает нас к ответу на вопрос о соотношении “установки” и “социальной установки”, а, напротив, уводит от его решения. Напомним, что именно так обошлась традиционная психология с проблемой высших психических функций. Отдав, как отмечает Л.С. Выготский, “натуральные” функции детской психологии, а высшие психические функции — общей. Решение по способу “настраивания этажей” оставляет в тени действительные отношения между установкой и социальной установкой, снимает проблему специфики каждого уровня, предлагая вместо ответа на вопрос механическое наслоение одного на другое. Подобное решение узаконивает искусственный разрыв между социальной и общей психологией. Но как раз такое решение мы и находим в основном в американской социальной психологии, в которой, по мнению П.Н. Шихирева, социальная установка в том толковании, какое принято в американской социальной психологии, отличается от установки на психофизическом уровне лишь дополнительной возможностью выражения — вербальным поведением». Поэтому схема Гринвальда, будучи модифицированной, путем введения этажа психофизической готовности, не решает проблемы о соотношении установки и социальной установки. Критикуя необихевиористическую схему человеческой активности Гринвальда, Ш.А. Надирашвили поднимает один извечный вопрос психологии установки

— вопрос об отношениях между установкой и учением, установкой и деятельностью. Этот вопрос органически связан с единственной общепсихологической теорией установки. Поставившей это понятие в самую основу учения о психическом — теорией установки, созданной классиком отечественной психологии Д.Н.Узнадзе. В социально психологических исследованиях всегда упоминают теорию Узнадзе, когда речь заходит об установке. Но при этом иногда допускается неоправданное смешение ключевого понятия этой теории — понятия первичной установки с понятием социальной установки — несмотря на то, что представители школы Узнадзе неоднократно выступали против такого смешения. Однако развести понятия первичной установки и социальной установки не удастся до тех пор, пока не будет решен вопрос об отношениях между установкой и деятельностью.

Представители школы Д.Н. Узнадзе в течение многих лет последовательно отстаивают идею о существовании первичной установки, предваряющей и определяющей развертывание любых форм психической активности (Ш.А. Надирашвили, А.С. Прангишвили, Ш.Н. Чхартишвили). Представители же деятельностного подхода. (А.В. Запорожец, А.Н. Леонтьев, Д.Б. Эльконин) не менее последовательно отстаивают альтернативную позицию, которая может быть лаконично передана формулой: “Сначала было дело”.

С нашей точки зрения, вопрос об отношениях между первичной установкой и деятельностью, несомненно, выиграет при переводе его на почву исторического анализа. Для того чтобы адекватно понять интересующее нас событие — появление теории установки Д.Н. Узнадзе, необходимо восстановить тот фон, на котором это событие произошло, в частности, те моменты, которые необходимы для выявления задачи, приведшей к появлению теории установки Д.Н. Узнадзе.

На ранних этапах экспериментальной психологии факт установки (готовности к активности) проявлялся в самых разных областях психической реальности. В психофизике и исследованиях времени реакции он, будучи неким неконтролируемым фактором. Искажал результаты измерений и порождал ошибки вроде ошибок “ожидания” (изменение ответа испытуемого, вызванное предвосхищением изменения ощущения) и “привыкания” (тенденция испытуемого реагировать на появление нового стимула тем же способом, которым он реагировал на предшествующее предъявление стимула), изменение знака ошибки наблюдателя (ошибка запаздывания или упреждения при локализации движущегося объекта). В другой линии исследований установки — исследованиях иллюзий веса и объемно-весовой иллюзии — понятия установки или ожидания привлекались для описания (подчеркиваем, описания, а не объяснения) тех состояний испытуемого, которые всегда сопровождали проявления этих иллюзий.

Таким образом, в прошлом столетии отчетливо выявились два направления в исследовании проявлений установки, но ни в одном из них установка не становилась предметом специального анализа. В работах по психофизике она, скорее, воспринималась как артефакт, который старались элиминировать путем усовершенствования экспериментальной процедуры и статистической обработки результатов эксперимента; в исследованиях иллюзий и времени реакции психологи ограничивались лишь указанием на участие установки в возникновении иллюзий или даже усматривали в ней причину различного времени сенсорной и моторной реакции, но останавливались перед психологическим анализом этой причины или же сводили ее к периферическим реакциям мышечной преднастройки.

В начале XX века проблема установки, как мы уже отмечали выше, стала предметом специального исследования в вюрцбургской школе, где понимание установки приобрело ряд особенностей. Во-первых, понятие установки здесь прочно срослось с понятием активности. Активность же рассматривалась вюрцбургцами в отвлечении от своего реального носителя, от субъекта. Во-вторых, установка (детерминирующая тенденция) впервые получила функциональное определение как фактор, направляющий и организующий протекание психических процессов, т.е. была предпринята попытка указать те реальные функции, которые установка выполняет в психических процессах. Тем самым был явно поставлен вопрос о соотношении между деятельностью и установкой. Однако этими крайне важными для понимания проблемы установки моментами и ограничилась в основном разработка этой проблемы в вюрцбургской школе. Понятие установки резко выпадало из строя понятий атомарной интроспективной психологии, внутренняя логика которой толкала психологов на поиски некоторой субстанции “установки” в психической реальности. Следуя “правилам игры” традиционной психологии. Вюрцбургцы должны были бы найти и описать некий новый “атом”, подобно тому, как они, ориентируясь на данные интроспективных отчетов, описывали ощущения, образы, чувства и т.д. Но испытуемые “отказывались” отнести установку к какому-либо из известных состояний сознания. Поэтому, например, К. Марбе, столкнувшись с проявлениями установки при исследовании суждения, вынужден был добросовестно перечислить все психические процессы, заверяя, что установка есть “нечто”, что не может быть отнесено ни к одному из этих процессов. Собственно говоря,

К. Марбе тем самым негативно определил установку и зафиксировал это понятие в концептуальном аппарате, введя термин “установка сознания”.

Поскольку реальность неоднократно наблюдаемых феноменов установки не вызывала сомнения, стало необходимым пересмотреть как концептуальную сетку, которой пользовалась традиционная психология, так и ее базовую идею, которые оказались непригодными для анализа обнаруженного феномена. Базовой идеей, молчаливо или явно признаваемой представителями традиционной психологии, была идея о том, что “объективная действительность непосредственно и сразу влияет на сознательную психику и в этой непосредственной связи определяет ее деятельность”. Д.Н. Узнадзе назвал эту идею “постулатом непосредственности”.

Принимая осознанно или неосознанно этот постулат как исходную предпосылку экспериментального исследования. Психолог оставался один на один с теми непреодолимыми трудностями, которые были обусловлены признанием постулата непосредственности и проявлялись в ошибках “ожидания” и “привыкания”, в иллюзиях установки, в таинственной неуловимости установки посредством интроспекции и, наконец, в беспомощности попыток поместить установку в арсенал устоявшихся категорий традиционной психологии.

Признание постулата непосредственности определило и тот общий исторический факт, что представители традиционной психологии, ориентированные в своих исследованиях на переживания отдельного индивида, резко обособили сферу психической реальности от действительности и тем самым оказались в замкнутом круге сознания. Только пересмотр самого фундамента психологии мог устранить те препятствия, которые встали на ее пути, а такой пересмотр возможен лишь при выходе за сферу эмпирических фактов и обращении к методологическому анализу самих оснований психологической науки.

Этот шаг был сделан Д.Н. Узнадзе, который, дав методологический анализ фундамента атомарной интроспективной психологии, выделил постулат непосредственности, являющийся исходной предпосылкой всей традиционной психологии. Искусственность конструкций, вынуждающих мысль исследователя двигаться в замкнутом круге сознания. Неадекватность подобного рассмотрения психики, обусловленная принятием постулата непосредственности, привели Д.Н. Узнадзе к постановке задачи о необходимости преодоления этого постулата, к идее о невозможности анализа сознания изнутри и, следовательно, к поиску такого опосредующего двухчленную схему анализа звена, которое само бы не принадлежало к категории явлений сознания. Ради решения задачи преодоления постулата непосредственности через категорию, не принадлежащую к сфере явлений сознания, Д.Н. Узнадзе и была создана теория установки.

Таким образом, перед Д.Н. Узнадзе встала в первую очередь задача принципиально методологического характера — задача анализа тех предпосылок, на которых зиждилось здание традиционной психологии. Это сразу же резко противопоставило в методологическом плане концепцию Узнадзе всем вариантам понимания установки. Поэтому попытка вычертить прямую линию развития проблемы установки (возможно, провоцируемая чисто внешним терминологическим сходством), скажем, от детерминирующей тенденции Н. Аха до установки Д.Н. Узнадзе и, далее, до социальной установки Томаса и Знанецкого, была бы столь же абсурдной, как попытка искать истоки теории деятельности в бихевиоризме. Абсурдность ее состоит, прежде всего, в том, что в отличие от Н. Аха, Э. Тол мена и др., направляющих все свои усилия на анализ “центрального процесса” (установки, ожидания, знакового гештальта) — промежуточной

переменной, Д.Н. Узнадзе отчетливо заявляет, что постулат непосредственности не может быть преодолен изнутри.

Д.Н. Узнадзе пошел по пути преодоления постулата непосредственности через “подпсихическое” — через установку. Установка - это своего рода целостное отражение, на почве которого может возникнуть или созерцательное, или действенное отражение. Оно заключается в своеобразном налаживании, настройке субъекта, его готовности к тому, чтобы в нем проявились именно те психические или моторные акты, которые обеспечат адекватное ситуации созерцательное или действенное отражение. Оно является, так сказать, “установочным отражением”. Содержание психики субъекта и вообще всего его поведения следует признать реализацией этой установки и, следовательно, вторичным явлением”. Это определение, будучи взято само по себе, оставляет возможность неоднозначной его интерпретации. Какой смысл, например, вкладывает Д.Н. Узнадзе в термин “психическое”, которое всегда вторично по отношению к установке? Что он имеет в виду, говоря о первичной установке? От решения этого вопроса зависит, вправе ли мы ставить знак тождества между первичной и социальной установками. Чтобы ответить на эти вопросы, достаточно восстановить задачу ученого и исторический контекст, выступавший как условие решения этой задачи.

Д.Н. Узнадзе, анализируя представления традиционной психологии, неоднократно подчеркивал, что ее представители отождествляли сознание и психику. Правда, Д.Н.Узнадзе упоминает о существовании направления, которое обращается к проблеме бессознательного, — о психоанализе 3. Фрейда. Но, по справедливому мнению Д.Н. Узнадзе, концепция 3. Фрейда ни в коей мере не меняет действительного положения вещей в картине представлений традиционной психологии, поскольку бессознательное у Фрейда — это негативно определенное сознательное. Рационализовав таким способом “бессознательное” в психоаналитической теории, Д.Н. Узнадзе устраняет любые возражения против своего тезиса, согласно которому в традиционной психологии (...все психическое сознательно, и то, что сознательно, является по необходимости и психическим). Все это наталкивает нас на мысль, что, по-видимому, говоря о первичности установки по отношению к психике, Д.Н. Узнадзе подразумевал психику в смысле традиционной психологии, т.е. психику как явление сознания. Тогда становится понятной та страстность, с которой Д.Н. Узнадзе настаивает на положении о первичности установки. Ведь если бы установка была вторичной по отношению к психическому как сознательному, то ее введение ровным счетом ничего бы не дало для решения задачи преодоления постулата непосредственности. Дело, поэтому, прежде всего не в том, обладает ли установка атрибутом осознанности или не обладает, а в том, может ли она быть принята в качестве первичной категории, т.е. категории, порождающей любые психические процессы, в том числе бессознательные. Если да, то социальная установка, взятая в своей интрапсихической форме, выступила бы тогда по отношению к этой базовой категории как вторичный феномен, как порождение первичной установки. Из вышесказанного вытекает, что не может быть и речи о смешении первичной установки и социальной установки. Однако интересующий нас вопрос встает теперь в следующей форме: выступает ли в онтологическом плане первичная установка как категория, порождающая психические процессы, или же под “первичностью” в теории Д.Н. Узнадзе имеется в виду первичность по отношению к психическому как сознательному?

Понимание первичности является довольно спорным и требует более подробного обсуждения. Предположим, что установка первична по отношению к любым формам психической активности вообще, и, следовательно, любые уровни деятельности являются производными от установки, ее реализацией.

Во-первых, тогда только искушенный наблюдатель сумеет отличить установку от тенденции, внутреннего желания, влечения и т.д. Признание установки «первичной» в этом смысле означало бы ее сведение исключительно к внутренней детерминации и нивелировало бы всякую разницу между установкой Д.Н. Узнадзе, “либидо” Фрейда и стремлением к совершенству, к могуществу Адлера, у которых человеческая деятельность и выступает лишь как реализация этих тенденций или влечений. Такое рассмотрение первичной установки, однако, вступает в явное противоречие с аксиоматическим положением Д.Н. Узнадзе о необходимости для возникновения установки такого условия, как ситуация.

Во-вторых, тогда исследователь при попытке решить вопрос об отношении между восприятием и установкой, деятельностью и установкой неминуемо попадет в заколдованный круг. Парадокс состоит в следующем: необходимыми условиями возникновения установки являются ситуация и потребность; ситуация только в том случае выступает как условие возникновения установки, если она воспринята субъектом, но любой акт восприятия, согласно теории Д.Н. Узнадзе, предполагает существование установки. Иными словами, для того чтобы возникла установка, должна быть отражена ситуация, но ситуация не может быть отражена без наличия установки. Д.Н. Узнадзе в качестве поиска выхода из этого замкнутого круга предлагает мысль о том, что установке предшествует акт «замечания», т.е. неосознанного своеобразного восприятия ситуации удовлетворения потребности. В современной психологии существование акта восприятия, афферентирующего поведенческий акт и не являющегося достоянием сознания, ни у кого не вызывает сомнения. Но вопрос в данном случае, как нам кажется, не столько в том, что конкретно понимал под “замечанием” Д.Н. Узнадзе, а в том, что, говоря о “замечании”, Д.Н. Узнадзе имплицитно предполагает наличие активности, которая предшествует возникновению первичной установки. Отсюда можно сделать вывод о том, что у самого Д.Н. Узнадзе установка в действительности выводится из поведения, из того, что делает субъект, а не поведение из установки.

Если предложенная нами интерпретация содержания понятия “первичная установка” верна, то мы попытаемся определить то место, которое установка занимает внутри деятельности, опираясь на представления о деятельности, выработанные в советской психологии, в частности на теорию деятельности А.Н. Леонтьева. Нам представляется, что первичная установка в деятельности выполняет чрезвычайно важную роль, а именно: она направляет поисковую активность на предмет потребности, т.е. понятие первичной установки отражает в концептуальном аппарате теории деятельности акт “встречи” потребности с предметом потребности. С нашей точки зрения, первичная установка представляет не что иное, как момент в формировании фиксированной установки. Первичная установка существует до тех пор, пока не произойдет «встречи» с предметом потребности. Предмет же потребности — материальный или идеальный, чувственно воспринимаемый или данный только в представлениях, в мысленном плане — есть мотив деятельности.

Тогда функционально акт развертывания деятельности до первого удовлетворения потребности можно представить следующим образом: потребность —» направленность поисковой активности на предмет потребности (первичная установка) -» предмет потребности (мотив). Напомним, что согласно теории деятельности А.Н. Леонтьева для человеческой общественно опосредствованной деятельности является генетически исходным несовпадение мотивов и целей. Если же целеобразование по каким-либо объективным условиям невозможно, (ни одно звено деятельности, адекватной мотиву, не может реализоваться, то данный мотив остается лишь потенциальным — существующим в форме готовности, в форме установки).

Итак, мы подошли к позитивному определению одной из форм социальной установки — социальной установки, возникающей в каком-либо виде деятельности. В социальнопсихологической литературе эту форму установки рассматривают как фактор формирования социального поведения личности, выступающий в форме отношения личности к условиям ее деятельности, к другим. Такое понимание представляется нам наиболее продуктивным. Эти отношения в своем генезисе не существуют изолированно от деятельности, как бы сами по себе, а реализуются деятельностью субъекта. Следует отметить, что давно высказывались положения об установке как об иерархической уровневой структуре, но разные уровни установки изучались изолированно друг от друга, поскольку установка рассматривалась вне деятельности и ее “образующих” — операции и действия. По-видимому, реализация операции осуществляется на основе ситуативной установки, т.е. готовности, возникающей посредством учета обстановки, тех условий, в которых протекает действие. Наиболее детальный анализ этого иерархически самого низкого уровня готовности дан в представлениях типа вероятностного прогнозирования. На уровне действия установка существует в форме готовности к достижению цели и обычно вызывается задачей. Первоначальный анализ этой формы установок дан в вюрцбургской школе, а также в работах Э. Брунсвика, посвященных исследованию влияния установок, созданных инструкцией, на константность восприятия. И, наконец, на ведущем иерархическом уровне деятельности существует социальная установка, которая в своей интерпсихической форме есть не что иное, как отношение мотива к цели, которое существует только через отношение к другим. В своей же интрапсихической форме социальная установка выступает как личностный смысл, который и порождается отношением мотива к цели.

Мы можем представить себе воображаемую шкалу отношений между мотивом, социальной установкой и личностным смыслом. На одном ее полюсе мы обнаруживаем полное совпадение между социальной установкой и “значением”, т.е. когнитивной образующей личностного смысла. Для иллюстрации этого типа отношений воспользуемся результатами исследования Бейвеласа о влиянии изменения установки на производительность труда в группе, которые приводятся в монографии Гибша и Форверга. У одной группы работниц указание достичь высокой производительности труда мотивировалось экономической необходимостью, т. е. им задавалась “готовая цель”; другая группа работниц активно участвовала в обсуждении задания и сама принимала цель: повысить производительность труда. В результате у первой группы — низкая производительность труда, а у второй высокая производительность. В первой группе мотив имел побудительную функцию, был “только знаемым”, а социальная установка выступила для сознания только своей когнитивной образующей, своим “значением”; во второй группе, где шел процесс целеобразования, мотив имел смыслообразующую функцию, и социальная установка выступила в форме ”значения для меня”, в форме личностного смысла. На другом полюсе шкалы отношений между социальной установкой и личностным смыслом располагаются те случаи, когда личностный смысл полностью заслоняет когнитивную образующую социальной установки, а на первом плане в сознании выступает аффективная образующая личностного смысла, которая и детерминирует выбор той или иной формы поведения.

Анализируя то, как социальные установки выступают для сознания в форме личностных смыслов, мы имплицитно перенесли на структуру личностных смыслов представления о трехкомпонентной структуре социальных установок, сложившиеся в социальной психологии. В свете описанного выше понимания интериоризированной социальной установки как личностного смысла особый интерес представляет вопрос о структуре социальных установок. При рассмотрении структуры социальных установок стал

традиционным так называемый трехкомпонентный анализ. Возможен еще один подход к этой проблеме. В своей обобщающей работе по изучению социальных установок В. Мак Гайр указывает, что этим вторым подходом является “инструментально-ценностный анализ”. Сущность его заключается в том, что социальная установка рассматривается с точки зрения того, насколько ее объект способствует достижению целей субъекта. Для нас больший интерес представляет первый подход, тем более что представители второго из указанных двух подходов также имеют дело с тем или иным компонентом социальной установки.

Обычно в числе компонентов социальной установки называются следующие три: аффективный, когнитивный и конативный (поведенческий). Традиция выделения аналогичных трех планов человеческого поведения восходит еще к древнеиндийской и античной философии. Что же касается социальных установок, то предположение об их многомерности было высказано довольно давно. Спор о том, следует ли рассматривать социальную установку как одномерную или многомерную переменную, на наш взгляд, нельзя считать решенным. Характерно в этом отношении замечание, высказанное Мак Гайром. Приведя обширные данные, говорящие в пользу наличия высокой внутренней корреляции между указанными тремя компонентами, Мак Гайр заключает: (Нам кажется, что теоретики, настаивающие на различении вынуждены будут взвалить на себя бремя доказательства того, что различение это имеет смысл).

Однако практически большинство исследователей изучают тот или иной компонент (или то, что изучается, может быть в большей мере отнесено к одному из трех компонентов)**. Поэтому целесообразно проанализировать этот подход и попытаться выделить некоторые моменты, подлежащие, на наш взгляд, дальнейшей разработке.

П.Н. Шихирев предлагает следующее описание трех структурных компонентов установки. Когнитивный (перцептивный, информативный) как “осознание объекта установки”. Аффективный (эмоции, чувства) как “чувства симпатии или антипатии к объекту установки”; конативный (поведенческий, действие) как “устойчивую последовательность реального поведения относительно объекта установки”. Уже из такого описания (именно описания, а не определения), которое с теми или иными поправками разделяется многими авторами, следует, что данные три элемента не рядоположны.

С одной стороны, оценочной силой по отношению к объекту установки обладает аффективный ее компонент, с другой — установка в целом, как единство трех ее компонентов, оказывает регулятивное влияние на поведение — влияние, которое также вскрывает определенную оценку объекта. Встает вопрос о том, в какой мере совпадают (и совпадают ли вообще) эмоциональная оценка объекта и, так сказать, общая его оценка, которая складывается в результате взаимодействия аффективного и когнитивного компонентов. Иначе эту проблему можно было бы сформулировать следующим образом. Если установка субъекта по отношению к некоторому объекту (или явлению) содержит как его эмоциональное отношение, так и совокупность его знаний об этом объекте, то какова “сила” (или “вес”) каждой из этих составляющих в выявленной у индивида предрасположенности по отношению к данному объекту.

Однако при выявлении этого «веса» необходимо всегда помнить о той опасности, которая подстерегает исследователя при попытке изолированного рассмотрения каждого из компонентов социальной установки и на которую указывал еще Л.С. Выготский, а именно — о возможности «соскальзывания» на анализ элементов, вместо того чтобы рассматривать «единицы» процесса. Памятуя об этом замечании, мы, очевидно, должны

делать акцент на возможность выделения в социальной установке трех вышеперечисленных компонентов, имея в виду временный вынужденный разрыв единства, который всегда теоретически совершается в ходе аналитического разложения объекта знания. В противном случае, когда говорят о социальной установке как сумме или совокупности трех элементов, создается риск вообще потерять специфическое содержание исследуемого нами понятия.

Представление о трехкомпонентной структуре социальной установки в том виде, в котором оно сейчас существует, не может считаться удовлетворительным и в том отношении, что указанная выше неоднозначность (аффективная оценка и “совокупная” оценка объекта) превращается в противоречие, если принять во внимание тот кардинальный факт, к констатации которого пришли исследователи социальной установки. Этим фактом является несовпадение между выявляемыми традиционным способом (т.е. на основании вербальных реакций) установками и реальным поведением. Подобное несоответствие впервые было четко описано в знаменитом эксперименте Лапьера.

Характерно, что при попытке подойти к решению вопроса о несовпадении установки и реального поведения исследователи руководствуются, в общем, представлением о социальной установке как готовности действовать определенным образом. С другой стороны, в последнее время стали появляться работы. отмечающие, что попытки прогнозировать поведение с помощью социальной установки. определяемой подобным способом, встречаются с большими трудностям.. В случае понимания социальной установки как готовности нередко предполагается, что, определив установку, а значит, готовность действовать определенным образом, можно сразу же сделать однозначный вывод о том, каким будет поведение, реализующее эту готовность. В действительности, это реальное поведение будет определяться еще целым рядом факторов. Необходимо учитывать и их, а интерпретация установки как “готовности” как бы снимает вопрос о необходимости включения еще каких-либо переменных в анализ.

Все вышесказанное позволяет, на наш взгляд, сделать вывод о некотором несоответствии, которое сложилось между традиционным представлением о социальной установке и ее структуре в теоретических рассуждениях и теми реальными данными, которые получены в экспериментальных исследованиях. По-видимому, дело заключается в том, что исследователь не может выделить в поведении влияния социальной установки в “чистом” виде. Поскольку наблюдаемое поведение детерминируется не только социальными установками, но и другими факторами, его нельзя рассматривать как прямое следствие действия социальной установки. С этой точки зрения нам кажется, что использование представления о поведенческом компоненте социальной установки является не вполне удачным. Очевидно, что то поведение, те действия относительно объекта установки, которые называются ее поведенческим компонентом, представляют собой активность, определяемую в числе других факторов и установкой (возможно, что последним фактором наблюдаемое поведение детерминируется даже в большей степени).

Такая постановка проблемы ни в коей мере не снимает вопроса о поведенческих “выходах” установки. На самом деле, именно на основании определенных актов поведения субъекта можно сделать вывод, вернее, предположение, о наличии у него определенной социальной установки. Однако нельзя сделать однозначно обратного вывода, поскольку этому препятствует зафиксированное в эксперименте Лапьера расхождение между вербальными реакциями индивида и реальным поведением. Не вдаваясь в проблему соотношения вербальных установок и установок, выявляемых на основании каких-то действий, мы пока что можем сделать вывод о недостаточности

определения социальной установки как готовности к определенному способу реагирования. Нам кажется, более точным говорить о социальной установке как лишь предрасположенности. Если согласиться, что фиксируемые при наблюдении или в эксперименте установки являются именно такими предрасположенностями (предиспозициями), то понятно, что, взаимодействуя в реальности с другими детерминантами поведения, они могут дать в результате поведение, не совсем согласующееся с выявленной установкой. Тогда выражение “поведенческий компонент установки”есть, видимо, некоторая абстракция от реальности. Такой компонент может быть выведен теоретически в результате обобщения целого ряда поведенческих актов, отдельных действий в случае, если исходить из реального взаимодействия субъекта с объектом установки. Но если отталкиваться от осознаваемых установок и пытаться прогнозировать дальнейшее поведение, то предсказанный исследователем поведенческий компонент будет лишь вероятной составляющей реального поведения.

Возвращаясь к “парадоксу Лапьера”, т.е. к несоответствию между реальным поведением и социальной установкой. Мы склонны вслед за В.А. Ядовым предположить, что несовпадение обусловлено тем, “что ведущая роль в регуляции поведения принадлежит диспозиции иного уровня”, которая, в свою очередь, с нашей точки зрения, “включается” в регуляцию в зависимости от места соответствующего ей мотива (предмета деятельности) в иерархии мотивов личности. При изучении социальной установки встает, как мы видели, немало сложных проблем. Возникнув в начале века в материнском лоне экспериментальной психологии и проделав долгий путь в социологии и социальной психологии, социальная установка словно возвращается обратно, но возвращается не с пустыми руками. Представления о трехкомпонентной структуре социальной установки позволяют обогатить наши знания о личностном смысле и тем самым о сокровенных механизмах регуляции социального поведения личности. При этом речь идет, конечно, не о простой констатации того факта, что социальная установка есть личностное образование, а о необходимости включения этого понятия в общую концептуальную схему регуляции поведения личности и тем самым вообще в понятийный аппарат исследования личности. Возможной перспективой решения этой проблемы является понимание социальной установки в ее интрапсихической форме как “личностного смысла”. В зависимости от места мотива в иерархической системе мотивации на передний план в некоторых случаях выступают либо когнитивная, либо аффективная образующая личностного смысла и соответственно развертывается разное поведение личности. В этой связи встает множество вопросов о роли фиксированных социальных установок в выборе мотивов поведения, о возможности направленного изменения личностных смыслов через изменения социальных установок, о месте установки в процессе целеобразования, исследование которых представляет интерес, как для общей, так и для социальной психологии.

.

СОЦИАЛЬНАЯ УСТАНОВКА

Исследования социальной психологической установки

При исследовании личности в социальной психологии важнейшее место занимает проблема социальной установки. Если процесс социализации объясняет, каким образом личность усваивает социальный опыт и вместе с тем активно воспроизводит его, то формирование социальных установок личности отвечает на вопрос: как усвоенный социальный опыт преломлен личностью и конкретно проявляет себя в ее действиях и поступках?

Только при условии изучения этого механизма можно решить вопрос о том, чем же конкретно регулируется поведение и деятельность человека. Для того чтобы понять, что предшествует развертыванию реального действия, необходимо, прежде всего, проанализировать потребности и мотивы, побуждающие личность к деятельности. В общей теории личности как раз и рассматривается соотношение потребностей и мотивов для уяснения внутреннего механизма, побуждающего к действию. Однако при этом остается еще не ясным, чем определен сам выбор мотива. Этот вопрос имеет две стороны: почему люди в определенных ситуациях поступают так или иначе? И чем они руководствуются, когда выбирают именно данный мотив? Понятие, которое в определенной степени объясняет выбор мотива, есть понятие социальной установки (Обуховский, 1972). Оно широко используется в житейской практике при составлении прогнозов поведения личности: "Н., очевидно, не пойдет на этот концерт, поскольку у него предубеждение против эстрадной музыки"; "Вряд ли мне понравится К.: я вообще не люблю математиков" и т.д. На этом житейском уровне понятие социальной установки употребляется в значении, близком к понятию "отношение". Однако в психологии термин "установка" имеет свое собственное значение, свою собственную традицию исследования, и необходимо соотнести понятие "социальная установка" с этой традицией.

Проблема установки была специальным предметом исследования в школе Д.Н. Узнадзе. Внешнее совпадение терминов "установка" и "социальная установка" приводит к тому, что иногда содержание этих понятий рассматривается как идентичное. Тем более что набор определений, раскрывающих содержание этих двух понятий, действительно схож: "склонность", "направленность", "готовность". Вместе с тем необходимо точно развести сферу действия установок, как их понимал Д.Н. Узнадзе, и сферу действия "социальных установок".

Уместно напомнить определение установки, данное Д.Н.Узнадзе: "Установка является целостным динамическим состоянием субъекта, состоянием готовности к определенной активности, состоянием, которое обусловливается двумя факторами: потребностью субъекта и соответствующей объективной ситуацией" (Узнадзе, 1901). Настроенность на поведение для удовлетворения данной потребности и в данной ситуации может закрепляться в случае повторения ситуации, тогда возникает фиксированная установка в отличие от ситуативной. На первый взгляд как будто бы речь идет именно о том, чтобы объяснить направление действий личности в определенных условиях. Однако при более подробном рассмотрении проблемы выясняется, что такая постановка вопроса сама по себе не может быть применима в социальной психологии. Предложенное понимание установки не связано с анализом социальных факторов, детерминирующих поведение личности, с усвоением индивидом социального опыта, со сложной иерархией детерминант, определяющих саму природу социальной ситуации, в которой личность действует. Установка в контексте концепции Д.Н.Узнадзе более всего касается вопроса о реализации простейших физиологических потребностей человека. Она трактуется как бессознательное, что исключает применение этого понятия к изучению наиболее сложных, высших форм человеческой деятельности. Это ни в коей мере не принижает значения разработки проблем на общепсихологическом уровне, так же как и возможности развития этих идей применительно к социальной психологии. Такие попытки делались неоднократно (Надираишвили, 1974). Однако нас интересует сейчас различие в самих основаниях подхода к проблеме в школе Д.Н.Узнадзе и в ряде других концепций, связанных с разработкой аналогичной проблемы.

Сама идея выявления особых состояний личности, предшествующих ее реальному поведению, присутствует у многих исследователей. Прежде всего, этот круг вопросов обсуждался И.Н.Мясищевым в его концепции отношений человека. Отношение,

понимаемое "как система временных связей человека как личности-субъекта со всей действительностью или с ее отдельными сторонами" (Мясищев, 1960. С. 150), объясняет как раз направленность будущего поведения личности. Отношение и есть своеобразная предиспозиция, предрасположенность к каким-то объектам, которая позволяет ожидать раскрытия себя в реальных актах действия. Отличие от установки здесь состоит в том, что предполагаются различные, в том числе и социальные объекты, на которые это отношение распространяется, и самые разнообразные, весьма сложные с социально-психологической точки зрения ситуации. Сфера действий личности на основе отношений практически безгранична.

В специфической теоретической схеме эти процессы анализируются и в работах Л.И.Божович (Божович, 1969). При исследовании формирования личности в детском возрасте ею было установлено, что направленность складывается как внутренняя позиция личности по отношению к социальному окружению, к отдельным объектам социальной среды. Хотя эти позиции могут быть различными по отношению к многообразным ситуациям и объектам, в них, возможно, зафиксировать некоторую общую тенденцию, которая доминирует, что и представляет возможность определенным образом прогнозировать поведение в неизвестных ранее ситуациях по отношению к неизвестным ранее объектам. Направленность личности сама по себе может быть рассмотрена также в качестве особой предиспозиции – предрасположенности личности действовать определенным образом, охватывающей всю сферу ее жизнедеятельности, вплоть до самых сложных социальных объектов и ситуаций. Такая интерпретация направленности личности позволяет рассмотреть это понятие как однопорядковое с понятием социальной установки.

С этим понятием можно связать и идеи А.Н.Леонтьева о личностном смысле. Когда в теории личности подчеркивается личностная значимость объективных знаний внешних обстоятельств деятельности, то этим самым ставится вопрос также о направлении ожидаемого поведения (или деятельности личности) в соответствии с тем личностным смыслом, который приобретает для данного человека предмет его деятельности. Не вдаваясь сейчас в подробное обсуждение вопроса о месте проблемы установки в теории деятельности, скажем лишь, что предпринята попытка интерпретировать социальную установку в этом контексте как личностный смысл, "порождаемый отношением мотива и цели" (Асмолов, Ковальчук, 1977). Такая постановка проблемы не исключает понятие социальной установки из русла общей психологии, как, впрочем, и понятия "отношение" и "направленность личности". Напротив, все рассмотренные здесь идеи утверждают право на существование понятия "социальная установка" в общей психологии, где оно теперь соседствует с понятием "установка" в том его значении, в котором оно разрабатывалось в школе Д.Н.Узнадзе (Асмолов, 1979), Поэтому дальнейшее выяснение специфики социальной установки в системе социально-психологического знания можно осуществить, лишь рассмотрев совсем другую традицию, а именно: традицию становления этого понятия не в системе общей психологии, а в системе социальной психологии.

Становление проблемы аттитюда в социальной психологии

Традиция изучения социальных установок сложилась в западной социальной психологии и социологии (Дэвис, 1972. С. 54). Отличие этой линии исследований заключается в том, что с самого начала категориальный строй исследований, расставленные в них акценты были ориентированы на проблемы социально-психологического знания. В западной социальной психологии для обозначения социальных установок используется термин "аттитюд", который в литературе на русском языке переводится либо как "социальная установка", либо употребляется как калька с английского (без перевода) "аттитюд". Эту

оговорку необходимо сделать потому, что для термина "установка" (в том смысле, который ему придавался в школе Д.Н.Узнадзе) существует другое обозначение в английском языке – "set". Очень важно сразу же отметить, что изучения аттитюдов есть совершенно самостоятельная линия изучение, идущих не в русле развития идей установки ("set") и превратившихся в одну из самых разработанных областей социальной психологии.

Вистории исследований аттитюдов в западной социальной психологии выделяются четыре периода: 1) от введения этого термина в 1918 г. до второй мировой войны (характерная черта этого периода – бурный рост популярности проблемы и числа исследований по ней); 2) 40-50-е гг. (характерная черта – упадок исследований по данной проблематике в связи с рядом обнаружившихся затруднений и тупиковых позиций); 3) 50- 60-е гг. (характерная черта возрождение интереса к проблеме, возникновение ряда новых идей, но вместе с тем признание кризисного состояния исследований); 4) 70-е гг. (характерная черта – явный застой, связанный с обилием противоречивых и несопоставимых фактов) (Шихирев, 1979. С. 87-89). Рассмотрим некоторые детали этой общей картины.

В1918 г. У.Томас и Ф.Знанецкий, изучая адаптацию польских крестьян, эмигрировавших из Европы в Америку, установили две зависимости, без которых нельзя было описать процесс адаптации: зависимость индивида от социальной организации и зависимость социальной организации от индивида.

Эти зависимости были лишь модификацией старой постановки проблемы о взаимодействии личности и общества. Томас и Знанецкий предложили характеризовать две стороны описанного отношения при помощи понятий "социальная ценность" (для характеристики социальной организации) и "социальная установка", "аттитюд" (для характеристики индивида). Таким образом, впервые в социально-психологическую терминологию было внесено понятие аттитюда, которое было определено как "психологическое переживание индивидом ценности, значения, смысла социального объекта", или как "состояние сознания индивида относительно некоторой социальной ценности". Введение этого понятия в социальную психологию также опиралось на определенные исследования в экспериментальной психологии, но, тем не менее, здесь оно получило новое, самостоятельное толкование.

После открытия феномена аттитюда начался своеобразный "бум" в его исследовании. Возникло несколько различных толкований аттитюда, много противоречивых его определений. В 1935 г. Г.Олпорт написал обзорную статью по проблеме исследования аттитюда, в которой насчитал 17 дефиниций этого понятия. Из этих семнадцати определений были выделены те черты аттитюда, которые отмечались всеми исследователями. В окончательном, систематизированном виде они выглядели так. Аттитюд понимался всеми как:

определенное состояние сознания и нервной системы, выражающее готовность к реакции, организованное, на основе предшествующего опыта,

оказывающее направляющее и динамическое влияние на поведение.

Таким образом, были установлены зависимость аттитюда от предшествующего опыта и его важная регулятивная роль в поведении.

Одновременно последовал ряд предложений относительно методов измерения аттитюдов. В качестве основного метода были использованы различные шкалы, впервые предложенные Л.Тёрнстоуном. Использование шкал было необходимо и возможно потому, что аттитюды представляют собой латентное (скрытое) отношение к социальным ситуациям и объектам, характеризуются модальностью (поэтому судить о них можно по набору высказываний). Очень быстро обнаружилось, что разработка шкал упирается в нерешенность некоторых содержательных проблем аттитюдов, в частности, относительно их структуры; оставалось не ясным, что измеряет шкала? Кроме того, поскольку все измерения строились на основе вербального самоотчета, возникли неясности с разведением понятий "аттитюд" – "мнение", "знание", "убеждение" и т.д. Разработка методических средств стимулировала дальнейший теоретический поиск. Он осуществлялся по двум основным направлениям: как раскрытие функций аттитюда и как анализ его структуры.

Было ясно, что аттитюд служит удовлетворению каких-то важных потребностей субъекта, но надо было установить, каких именно. Были выделены четыре функции аттитюдов: 1) приспособительная (иногда называемая утилитарной, адаптивной) – аттитюд направляет субъекта к тем объектам, которые служат достижению его целей; 2) функция знания – аттитюд дает упрощенные указания относительно способа поведения по отношению к конкретному объекту; 3) функция выражения (иногда называемая функцией ценности, саморегуляции) – аттитюд выступает как средство освобождения субъекта от внутреннего напряжения, выражения себя как личности; 4) функция защиты – аттитюд способствует разрешению внутренних конфликтов личности.

Все эти функции аттитюд способен выполнить потому, что обладает сложной структурой. В 1942 г. М.Смитом была определена трехкомпонентная структура аттитюда, в которой выделяются: а) когнитивный компонент (осознание объекта социальной установки); б) аффективный компонент (эмоциональная оценка объекта, выявление чувства симпатии или антипатии к нему); в) поведенческий (конативный) компонент (последовательное поведение по отношению к объекту). Теперь социальная установка определялась как осознание, оценка, готовность действовать. Три компонента были выявлены в многочисленных экспериментальных исследованиях ("Иельские исследования" К.Ховланда). Хотя они дали интересные результаты, многие проблемы так и остались нерешенными. Прежде всего, так и оставалось неясным, что измеряют шкалы: аттитюд в целом или какой-то один его компонент (складывалось впечатление, что большинство шкал в состоянии "схватить" лишь эмоциональную оценку объекта, т.е. аффективный компонент аттитюда). Далее, в экспериментах, проведенных в лаборатории, исследование велось по простейшей схеме – выявлялся аттитюд на один объект, и было непонятно, что произойдет, если этот аттитюд будет вплетен в более широкую социальную структуру действий личности. Наконец, возникло еще одно затруднение по поводу связи аттитюда с реальным поведением. Это затруднение было обнаружено после осуществления известного эксперимента Р.Лапьера в 1934 г.

Эксперимент состоял в следующем. Лапьер с двумя студентами-китайцами путешествовал по США. Они посетили 252 отеля и почти во всех случаях (за исключением одного) встретили в них нормальный прием, соответствующий стандартам сервиса. Никакого различия в обслуживании самого Лапьера и его студентов-китайцев обнаружено не было. После завершения путешествия (спустя два года) Лапьер обратился в 251 отель с письмами, в которых содержалась просьба ответить, может ли он надеяться вновь на гостеприимство, если посетит отель в сопровождении тех же двух китайцев, теперь уже его сотрудников. Ответ пришел из 128 отелей, причем только в одном содержалось согласие, в 52% был отказ, в остальных уклончивые формулировки. Лапьер

интерпретировал эти данные так, что между аттитюдом (отношение к лицам китайской национальности) и реальным поведением хозяев отелей существует расхождение. Из ответов на письма можно было заключить о наличии негативного аттитюда, в то время как в реальном поведении он не был проявлен, напротив, поведение было организовано так, как если бы совершалось на основании позитивного аттитюда. Этот вывод получил название "парадокса Лапьера" и дал основания для глубокого скептицизма относительно изучения аттитюда. Если реальное поведение не строится в соответствии с аттитюдом, какой смысл в изучении этого феномена? Упадок интереса к аттитюдам в значительной мере был связан с обнаружением этого эффекта.

В последующие годы предпринимались различные меры для преодоления обозначившихся трудностей. С одной стороны, были сделаны усилия для совершенствования техники измерений аттитюдов (высказывалось предположение, что в эксперименте Лапьера шкала была несовершенной), с другой стороны, выдвигались новые объяснительные гипотезы. Некоторые из этих предложений вызывают особый интерес. М.Рокич высказал идею, что у человека существуют одновременно два аттитюда: на объект и на ситуацию.

"Включаться" может то один, то другой аттитюд. В эксперименте Лапьера аттитюд на объект был негативным (отношение к китайцам), но возобладал аттитюд на ситуацию – хозяин отеля в конкретной ситуации действовал согласно принятым нормам сервиса. В предложении Д.Каца и Э.Стотленда мысль о различном проявлении каких-то разных сторон аттитюда приобрела иную форму: они предположили, что в разных ситуациях может проявляться то когнитивный, то аффективный компоненты аттитюда, и результат, поэтому будет различным. Возникло и еще много различных объяснений результатов эксперимента Лапьера, в частности, предложенных М.Фишбайном (и аттитюд, и поведение состоят каждый из четырех элементов, и соотносить следует не вообще аттитюд с поведением, а каждый элемент аттитюда с каждым элементом поведения. Возможно, тогда расхождение наблюдаться не будет).

Однако, поскольку исчерпывающих объяснительных моделей создать так и не удалось, вопрос упирается как минимум в две общие методологические трудности. С одной стороны, все исследования, как правило, ведутся в условиях лаборатории: это и упрощает исследовательские ситуации (схематизирует их), и отрывает их от реального социального контекста. С другой стороны, даже если эксперименты и выносятся в поле, объяснения все равно строятся лишь при помощи апелляций к микросреде, в отрыве от рассмотрения поведения личности в более широкой социальной структуре. Изучение социальных установок вряд ли может быть продуктивным при соблюдении лишь предложенных норм исследования.

Иерархическая структура диспозиций личности

Дальнейшее изучение аттитюда предполагает выдвижение таких идей, которые позволили бы преодолеть затруднения, встретившиеся на пути исследования этого феномена. Одно из них заключается в том, что момент целостности аттитюда оказался утраченным вследствие попыток найти все более и более детальные описания его свойств и структуры. Возвращение к интерпретации социальной установки как целостного образования не может быть простым повторением ранних идей, высказанных на заре ее исследований. Восстанавливая идею целостности социальной установки, необходимо понять эту целостность в социальном контексте.

Попытка решения этих задач содержится в "диспозиционной концепции регуляции социального поведения личности" (Ядов, 1975. С. 89). Основная идея, лежащая в основе этой концепции, заключается в том, что человек обладает сложной системой различных диспозиционных образований, которые регулируют его поведение и деятельность. Эти диспозиции организованы иерархически, т.е. можно обозначить более низкие и более высокие их уровни. Определение уровней диспозиционной регуляции социального поведения личности осуществляется на основании схемы Д.Н.Узнадзе, согласно которой установка возникает всегда при наличии определенной потребности, с одной стороны, и ситуации удовлетворения этой потребности – с другой. Однако обозначенные Д.Н.Узнадзе установки возникали при "встрече" лишь элементарных человеческих потребностей и довольно несложных ситуаций их удовлетворения.

Что касается иерархии потребностей, то хорошо известны многочисленные попытки построения их классификации. Ни одна из этих попыток сегодня не удовлетворяет всем требованиям классификации. Поэтому для нужд целесообразно не апеллировать к какимлибо известным (и уязвимым) классификациям, а дать специфическое описание возможной иерархии потребностей. В данном случае потребности классифицируются по одному-единственному основанию – с точки зрения включения личности в различные сферы социальной деятельности, соответствующие расширению потребностей личности. Первой сферой, где реализуются потребности человека, является ближайшее семейное окружение следующей – контактная (малая) группа, в рамках которой непосредственно действует индивид далее – более широкая сфера деятельности, связанная с определенной сферой труда, досуга, быта, наконец, сфера деятельности, понимаемая как определенная социально-классовая структура, в которую индивид включается через освоение идеологических и культурных ценностей общества. Таким образом, выявляется четыре уровня потребностей, соответственно тому, в каких сферах деятельности они находят свое удовлетворение.

Далее выстраивается условная для нужд данной ситуации, в которых может действовать индивид и которые "встречаются" с определенными потребностями. Эти ситуации структурированы по длительности времени, "в течение которого сохраняется основное качество данных условий". Низшим уровнем ситуаций являются предметные ситуации, быстро изменяющиеся, относительно кратковременные. Следующий уровень – ситуации группового общения, характерные для деятельности индивида в рамках малой группы. Более устойчивые условия деятельности, имеющие место в сферах труда (протекающего в рамках какой-то профессии, отрасли и т.д.), досуга, быта, задают третий уровень ситуаций. Наконец, наиболее долговременные, устойчивые условия деятельности свойственны наиболее широкой сфере жизнедеятельности личности – в рамках определенного типа общества, широкой экономической, политической и идеологической структуры его функционирования. Таким образом, структура ситуаций, в которых действует личность, может быть также при помощи характеристики четырех ее ступеней.

Если рассмотреть с позиций иерархию уровней различных диспозиционных образований, то логично обозначить соответствующую диспозицию на пересечении каждого уровня потребностей и ситуаций их удовлетворения. Тогда выделяются соответственно четыре уровня диспозиций: а) первый уровень составляют элементарные фиксированные установки, как их понимал Д.Н.Узнадзе: они формируются на основе витальных потребностей и в простейших ситуациях в условиях семейного окружения, и в самых низших "предметных ситуациях" (чему в западных исследованиях и соответствует термин "set"); б) второй уровень – более сложные диспозиции, которые формируются на основе потребности человека в общении, осуществляемом в малой группе, соответственно, – социальные фиксированные установки или аттитюды, которые по сравнению с

элементарной фиксированной установкой имеют сложную трехкомпонентную структуру (когнитивный, аффективный и поведенческий компоненты); в) третий уровень фиксирует общую направленность интересов личности относительно конкретной сферы социальной активности, или базовые социальные установки (формируются в тех сферах деятельности, где личность удовлетворяет свою потребность в активности, проявляемой как конкретная "работа", конкретная область досуга и пр.). Так же, как и аттитюды, базовые социальные установки имеют трехкомпонентную структуру, но это не столько выражение отношения к отдельному социальному объекту, сколько к каким-то более значимым социальным областям; г) четвертый, высший уровень диспозиций образует система ценностных ориентации личности, которые регулируют поведение и деятельность личности в наиболее значимых ситуациях ее социальной активности, в которых выражается отношение личности к целям жизнедеятельности, к средствам удовлетворения этих целей, т.е. к обстоятельствам жизни личности, детерминированным общими социальными условиями, типом общества, системой его экономических, политических, идеологических принципов.

Предложенная иерархия диспозиционных образований, взятая в целом, выступает как регулятивная система по отношению к поведению личности. Более или менее точно можно соотнести каждый из уровней диспозиций с регуляцией конкретных типов проявления деятельности: первый уровень означает регуляцию непосредственных реакций субъекта на актуальную предметную ситуацию ("поведенческий акт") второй уровень регулирует поступок личности, осуществляемый в привычных ситуациях третий уровень регулирует уже некоторые системы поступков или то, что можно назвать поведением, наконец, четвертый уровень регулирует целостность поведения, или собственно деятельность личности "Целеполагание на этом высшем уровне представляет собой некий "жизненный план", важнейшим элементом которого выступают отдельные жизненные цели, связанные с главными социальными сферами деятельности человека – в области труда, познания, семейной и общественной жизни". (Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности, 1979.)

Разработка предложенной концепции ликвидирует "вырванность" социальной установки из более широкого контекста и отводит ей определенное, важное, но ограниченное место в регуляции всей системы деятельности личности. В конкретных сферах общения и достаточно простых ситуациях повседневного поведения при помощи аттитюда можно понять предрасположенность личности или ее готовность действовать таким, а не иным образом. Однако для более сложных ситуаций, при необходимости решать жизненно важные вопросы, формулировать жизненно важные цели, аттитюд не в состоянии объяснить выбор личностью определенных мотивов деятельности. В ее регуляцию здесь включаются более сложные механизмы: личность рассматривается не только в ее "ближайшей" деятельности, но как единица широкой системы социальных связей и отношений, как включенная не только в ближайшую среду социального взаимодействия, но и в систему общества. Хотя на разных уровнях этой деятельности включается определенный уровень диспозиционного механизма, высшие его уровни так или иначе – не обязательно в прямом виде, но через сложные системы опосредования – также играют свою роль в регуляции социального поведения и на низших уровнях.

Особое значение имеет также и то, что на высших уровнях диспозиций когнитивный, аффективный и поведенческий компоненты проявляются в специфических формах, и, главное, удельный вес каждого из них различен. В относительно более простых ситуациях, при необходимости действовать с более или менее конкретными социальными объектами, аффективный компонент играет значительную роль. Иное дело – самые высшие уровни регуляции поведения и деятельности личности, где сама эта деятельность

может быть освоена только при условии ее осмысления, осознания в достаточно сложных системах понятий. Здесь при формировании диспозиций преобладающее выражение получает когнитивный компонент. Нельзя представить себе систему ценностных ориентации личности, включающую отношение к основным ценностям жизни, таким, как труд, мораль, политические идеи, построенную по преимуществу на эмоциональных оценках. Таким образом, сложность иерархической системы диспозиций заставляет поновому подойти и к пониманию соотношения между тремя компонентами диспозиционных образований.

С позиции предложенной концепции появляется возможность по-новому объяснить эксперимент Лапьера. Расхождение между вербально заявленным аттитюдом и реальным поведением объясняется не только тем, что в регуляцию поведения включены "аттитюд на объект" и "аттитюд на ситуацию", или тем, что на одном и том же уровне возобладал то когнитивный, то аффективный компонент аттитюда, но и более глубокими соображениями. В каждой конкретной ситуации поведения "работают" разные уровни диспозиций. В описанной Лапьером ситуации ценностные ориентации хозяев отелей могли сформироваться под воздействием таких норм культуры, которые содержат негативное отношение к лицам неамериканского происхождения, возможно, ложные стереотипы относительно китайской этнической группы и т.д. Этот уровень диспозиций и "срабатывал" в ситуации письменного ответа на вопрос, будет ли оказано гостеприимство лицам китайской национальности. Вместе с тем, в ситуации конкретного решения вопроса об их вселении в отель "срабатывал" тот уровень диспозиций, который регулирует достаточно привычный и элементарный поступок. Поэтому между таким аттитюдом и реальным поведением никакого противоречия не было, расхождение касалось диспозиции высшего уровня и поведения в иной по уровню ситуации. Если бы с помощью какой-либо методики удалось выявить характер реального поведения на уровне принципиальных жизненных решений, возможно, что там было бы также продемонстрировано совпадение ценностных ориентации и реальной деятельности,

Продуктивность основной идеи, доказанной на материале большого экспериментального исследования (Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности, 1979), не снимает ряда методических и теоретических проблем, которые еще предстоит решить. Одна из трудностей состоит в том, что при анализе факторов, преобразующих диспозиционную систему, необходимо наряду с учетом социально значимого материала иметь в виду и некоторые индивидуально-психологические особенности субъекта. Как они должны быть соотнесены между собой, во многом зависит от решения более общего вопроса о соотношении личностных характеристик и индивидуально-психологических особенностей человека, т.е. от решения одного из принципиальных вопросов общепсихологической теории личности.

Изменение социальных установок

Одна из главных проблем, возникающих при изучении социальных установок, это проблема их изменения. Обыденные наблюдения показывают, что любая из диспозиций, которыми обладает конкретный субъект, может изменяться. Степень их изменяемости и подвижности зависит, естественно, от уровня той или иной диспозиции: чем сложнее социальный объект, по отношению к которому существует у личности определенная диспозиция, тем более устойчивой она является. Если принять аттитюды за относительно низкий (по сравнению с ценностными ориентациями, например) уровень диспозиций, то становится ясно, что проблема их изменения особенно актуальна. Если даже социальная психология научится распознавать, в каком случае личность будет демонстрировать расхождение аттитюда и реального поведения, а в каком – нет, прогноз этого реального

поведения будет зависеть еще и от того, изменится или нет в течение интересующего нас отрезка времени аттитюд на тот или иной объект. Если аттитюд изменяется, поведение спрогнозировано быть не может до тех пор, пока не известно направление, в котором произойдет смена аттитюда. Изучение факторов, обусловливающих изменение социальных установок, превращается в принципиально важную для социальной психологии задачу (Магун, 1983).

Выдвинуто много различных моделей объяснения процесса изменения социальных установок. Эти объяснительные модели строятся в соответствии с теми принципами, которые применяются в том или ином исследовании. Поскольку большинство исследований аттитюдов осуществляется в русле двух основных теоретических ориентации – бихевиористской и когнитивистской, постольку наибольшее распространение и получили объяснения, опирающиеся на принципы этих двух направлений.

В бихевиористски ориентированной социальной психологии (исследования социальных установок К.Ховланда) в качестве объяснительного принципа для понимания факта изменения аттитюдов используется принцип научения: аттитюды человека изменяются в зависимости от того, каким образом организуется подкрепление той или иной социальной установки. Меняя систему вознаграждений и наказаний, можно влиять на характер социальной установки, изменять ее.

Однако, если аттитюд формируется на основе предшествующего жизненного опыта, социального по своему содержанию, то изменение возможно также лишь при условии "включения" социальных факторов. Подкрепление в бихевиористской традиции не связано с такого рода факторами. Подчиненность же самой социальной установки более высоким уровням диспозиций лишний раз обосновывает необходимость при исследовании проблемы изменения аттитюда обращаться ко всей системе социальных факторов, а не только к непосредственному "подкреплению".

В когнитивистской традиции объяснение изменению социальных установок дается в терминах так называемых теорий соответствия: Ф.Хайдер, Т.Ньюком, Л.Фестингер, Ч.Осгуд, П.Танненбаум (Андреева, Богомолова, Петровская, 1978). Это означает, что изменение установки всякий раз происходит в том случае, когда в когнитивной структуре индивида возникает несоответствие, например, сталкивается негативная установка на какой-либо объект и позитивная установка на лицо, дающее этому объекту позитивную характеристику. Несоответствия могут возникать и по различным другим причинам. Важно, что стимулом для изменения аттитюда является потребность индивида в восстановлении когнитивного соответствия, т.е. упорядоченного, "однозначного" восприятия внешнего мира. При принятии такой объяснительной модели все социальные детерминанты изменения социальных установок элиминируются, поэтому ключевые вопросы вновь остаются нерешенными.

Для того чтобы найти адекватный подход к проблеме изменения социальных установок, необходимо очень четко представить себе специфическое социально-психологическое содержание этого понятия, которое заключается в том, что данный феномен обусловлен "как фактом его функционирования в социальной системе, так и свойством регуляции поведения человека как существа, способного к активной, сознательной, преобразующей производственной деятельности, включенного в сложное переплетение связей с другими людьми" (Шихирев, 1976. С. 282). Поэтому в отличие от социологического описания изменения социальных установок недостаточно выявить только совокупность социальных изменений, предшествующих изменению аттитюдов и объясняющих их. Вместе с тем, в

отличие от общепсихологического подхода также недостаточно анализа лишь изменившихся условий "встречи" потребности с ситуацией ее удовлетворения.

Изменение социальной установки должно быть проанализировано как с точки зрения содержания объективных социальных изменений, затрагивающих данный уровень диспозиций, так и с точки зрения изменений активной позиции личности, вызванных не просто "в ответ" на ситуацию, но в силу обстоятельств, порожденных развитием самой личности. Выполнить обозначенные требования анализа можно при одном условии: при рассмотрении установки в контексте деятельности. Если социальная установка возникает в определенной сфере человеческой деятельности, то понять ее изменение можно, проанализировав изменения в самой деятельности. Среди них в данном случае наиболее важно изменение соотношения между мотивом и целью деятельности, ибо только при этом для субъекта изменяется личностный смысл деятельности, а значит, и социальная установка (Асмолов, 1979). Такой подход позволяет построить прогноз изменения социальных установок в соответствии с изменением соотношения мотива и цели деятельности, характера процесса целеобразования.

Эта перспектива требует решения еще целого ряда вопросов, связанных с проблемой социальной установки, интерпретированной в контексте деятельности. Только решение всей совокупности этих проблем, сочетания социологического и общепсихологического подходов позволит ответить на поставленный в начале главы вопрос: какова же роль социальных установок в выборе мотива поведения?

ПРОБЛЕМЫ УСТАНОВКИ

Иллюзия объема. Возьмем два разных по весу, но совершенно одинаковых в других отношениях предмета, скажем два шара, которые отчетливо отличались бы друг от друга по весу, но по объему и другим свойствам были бы совершенно одинаковы. Если предложить эти шары испытуемому с заданием сравнить их между собой по объему, то, как правило, последует ответ: более тяжелый шар меньше по объему, чем более легкий. Причем иллюзия эта обычно выступает тем чаще, чем значительнее разница по весу между шарами. Нужно полагать, что иллюзия здесь обусловлена тем, что с увеличением веса предмета обычно увеличивается и его объем, и вариация его по весу, естественно, внушает субъекту и соответствующую вариацию его в объеме.

Через определенное число повторных воздействий (обычно через 10 —15 воздействий) субъект получает в руки пару равных по объему шаров с заданием сравнить их между собой. И вот оказывается, что испытуемый не замечает, как правило, равенства этих объектов; наоборот, ему кажется, что один из них явно больше другого, причем в преобладающем большинстве случаев в направлении контраста, т. е. большим кажется ему шар в тон руке, в которую в предварительных опытах он получал меньший по объему шар. При этом нужно заметить, что явление это выступает в данном случае значительно сильнее и чаще, чем при предложении неодинаковых по весу объектов. Бывает и так, что объект кажется большим в другой руке, т. е. в тон, в которую испытуемый получал больший по объему шар.

В этих случаях мы говорим об ассимилятивном феномене. Так возникает иллюзия объема.

Но объем воспринимается не только гаптически, как в этом случае; он оценивается и с помощью зрения. Спрашивается, как обстоит дело в этом случае.

Мы давали испытуемым на этот раз пару кругов, из которых один был явно больше другого, и испытуемые, сравнив их между собой, должны были указать, какой из них больше. После достаточного числа (10—15) таких однородных экспозиций мы переходили к критическим опытам—экспонировали тахистоскопически два равновеликих круга, и испытуемый, сравнив их между собой, должен был указать, какой из них больше.

Результаты этих опытов оказались следующие: испытуемые воспринимали их иллюзорно;

причем иллюзии, как правило, возникали почти всегда по контрасту...

Иллюзия силы давления. Но наряду с иллюзией объема мы обнаружили и целый ряд других аналогичных с ней феноменов, и прежде всего иллюзию давления.

Испытуемый получает при посредстве барестезиометра одно за другим два раздражения— сначала сильное, потом сравнительно слабое. Это повторяется 10—15 раз. Опыты рассчитаны на то, чтобы упрочить в испытуемом впечатление данной последовательности раздражений. Затем следует так называемый критический опыт, который заключается в том, что испытуемый получает для сравнения вместо разных два одинаково интенсивных раздражения давления.

Результаты этих опытов показывают, что испытуемому эти впечатления, как правило, кажутся не одинаковыми, а разными, а именно: давление в первый раз ему кажется более слабым, чем во второй раз. <...>

Нужно заметить, что в этих опытах, как и в предыдущих, мы имеем дело с иллюзиями как противоположного, так и симметричного характера: чаще всего встречаются иллюзии, которые сводятся к тому, что испытуемый оценивает предметы критического опыта, т. е. равные экспериментальные раздражители как неодинаковые, а именно: раздражение с той стороны, с которой в предварительных опытах он получал более сильное впечатление давления, он расценивает как более слабое (иллюзия контраста). Но бывает в определенных условиях и так, что вместо контраста появляется феномен ассимиляции, т. е. давление кажется более сильным как раз в том направлении, в котором и в предварительных опытах действовало более интенсивное раздражение.

...Следовательно, не подлежит сомнению, что явления, аналогичные с иллюзиями объема, имели место и в сфере восприятия давления, существенно отличающегося по структуре рецептора от восприятия объема.

Иллюзия слуха. Наши дальнейшие опыты касаются слуховых впечатлений. Они протекают в следующем порядке: испытуемый получает в предварительных опытах при помощи так называемого “падающего аппарата” (Fallapparat) слуховые впечатления попарно: причем первый член пары значительно сильнее, чем второй член той же пары. После 10—15 повторений этих опытов следуют критические опыты, в которых испытуемые получают пары равных слуховых раздражений с заданием сравнить их между собой. <...>

Цифры, полученные в этих опытах, не оставляют сомнения, что случаи феноменов, аналогичных с феноменом иллюзии объема, имеют место и в области слуховых восприятий. <...>

Иллюзия освещения... Испытуемый получает два круга для сравнения их между собой по степени их освещенности, причем один из них значительно светлее, чем другой. В предварительных опытах (10—15 экспозиций) круги эти экспонируются испытуемым в определенном порядке: сначала темный круг, а затем—светлый. В критических же опытах показываются два одинаково светлых круга, которые испытуемый сравнивает между собой по их освещенности. Результаты опытов... не оставляют сомнения, что в критических опытах, под влиянием предварительных, круги не кажутся нам одинаково освещенными: более чем в 73 процентах всех случаев они представляются нашим испытуемым значительно разными. Итак, феномен наш выступает и в этих условиях.

Иллюзия количества. Следует отметить, что при соответствующих условиях аналогичные явления имеют место и при сравнении между собой количественных отношений. Испытуемый получает в предварительных опытах два круга, из которых в одном мы имеем значительно большее число точек, чем в другом. Число экспозиций колеблется и здесь в пределах 10—15. В критических опытах испытуемый получает опять два круга, но на этот раз число точек в них одинаковое. Испытуемый, однако, как правило, этого не замечает, а в большинстве случаев ему кажется, что точек в одном из этих кругов заметно больше, чем в другом, а именно больше в том круге, в котором в предварительных опытах он видел меньшее число этих точек.

Таким образом, феномен той же иллюзии имеет место и в этих условиях.

Иллюзия веса. Фехнер в 1860 г., а затем Г. Мюллер и Шуман в 1889 г. обратили внимание еще на один аналогичный нашим феномен, ставший затем известным под названием иллюзии веса. Он заключается в следующем: если давать испытуемому задачу повторно, несколько раз подряд, поднять пару предметов заметно неодинакового веса, причем более тяжелый правой, а менее тяжелый левой рукой, то в результате выполнения этой задачи у него вырабатывается состояние, при котором и предметы одинакового веса начинают ему казаться неодинаково тяжелыми, причем груз в тон руке, в которую предварительно он получал более легкий предмет, ему начинает казаться чаще более тяжелым, чем в другой руке.

Мы видим, что по существу то же явление, которое было указано нами в ряде предшествующих опытов, имеет место и в области восприятия веса.

ПОПЫТКИ ОБЪЯСНЕНИЯ ЭТИХ ФЕНОМЕНОВ

Теория Мюллера. Если посмотрим все эти опыты, увидим, что •в сущности всюду в них мы имеем дело с одним и тем же явлением: все указанные здесь иллюзии имеют один и тот же характер—они возникают в совершенно аналогичных условиях и, следовательно, должны представлять собой разновидности одного и того же феномена. <...>

Установка как основа этих иллюзий... Мы видим, что везде, во всех этих опытах, решающую роль играет не то, что специфично для условий каждого из них,— не сенсорный материал, возникающий в особых условиях этих задач, или что-нибудь иное, характерное для них, не то обстоятельство, что в одном случае речь идет, скажем, относительно объема, гаптического или зрительного, а в другом—относительно веса, давления, степени освещения или количества. <...>

Решающее значение в этом процессе, нужно полагать, имеют наши предварительные экспозиции. В процессе повторного предложения их у испытуемого вырабатывается какое-то внутреннее состояние, которое подготовляет его к восприятию дальнейших экспозиций. Что это внутреннее состояние действительно существует и что оно действительно подготовлено повторным предложением предварительных экспозиций, в этом не может быть сомнения: стоит произвести критическую экспозицию сразу, без предварительных опытов, т. е. предложить испытуемому вместо неравных сразу же равные объекты, чтобы увидеть, что он их воспринимает адекватно. Следовательно, несомненно, что в наших опытах эти равные объекты он воспринимает по типу предварительных экспозиций, а именно как неравные. <...>

Это значит, что в результате предварительных опытов у испытуемого появляется состояние, которое, несмотря на то что его ни в какой степени нельзя назвать сознательным, все же оказывается фактором, вполне действенным и, следовательно, вполне реальным фактором, направляющим и определяющим содержание нашего сознания. Испытуемый ровно ничего не знает о том, что в предварительных опытах он получал в руки шары неодинакового объема, он вообще ничего не знает об этих опытах, и тем не менее показания критических опытов самым недвусмысленным образом говорят, что их результаты зависят в полной мере от этих предварительных опытов. <...>

Мы могли бы сказать, что это состояние, не будучи сознательным, все же представляет своеобразную тенденцию к определенным содержанням сознания. Правильнее всего было бы назвать это состояние установкой субъекта, и это потому, что, во-первых, это не частичное содержание сознания, не изолированное психическое содержание, которое противопоставляется другим содержаниям сознания и вступает с ними во взаимоотношения, а некоторое целостное состояние субъекта; во-вторых, это не просто какое-нибудь из содержаний его психической жизни, а момент ее динамической определенности. И наконец, это не какое-нибудь определенное, частичное содержание сознания субъекта, а целостная направленность его в определенную сторону на определенную активность. Словом, это, скорее, установка субъекта как целого, чем какоенибудь из его отдельных переживаний,—его основная, его изначальная реакция на воздействие ситуации, в которой ему приходится ставить и разрешать задачи. <...>

Эта установка, будучи целостным состоянием, ложится в основу совершенно определенных психических явлений, возникающих в сознании. Она не следует в какойнибудь мере за этими психическими явлениями, a, nao6opoi, можно сказать, предваряет их, определяя состав и течение этих явлений.

Для того чтобы изучить эту установку, было бы целесообразно наблюдать ее достаточно продолжительное время. А для этого было бы важно закрепить, зафиксировать ее в необходимой степени. Этой цели служит повторное предложение испытуемому наших экспериментальных раздражителей. Эти повторные опыты мы обычно называем фиксирующими или просто установочными, а самую установку, возникающую в результате этих опытов, фиксированной установкой.

Чтобы подтвердить высказанные здесь нами предположения, дополнительно были проведены следующие опыты. Мы давали испытуемому нашу обычную предварительную, или, как мы будем называть в дальнейшем, установочную серию—2 шара неодинакового объема.

Новый момент был введен лишь в критические опыты. <...>

Раз в критических опытах в данном случае принимала участие совершенно новая величина (а именно шары, которые отличались по объему от установочных, были больше, чем какой-нибудь из них), а также ряд пар других фигур, отличающихся от установочных,

итем не менее они воспринимались сквозь призму выработанной на другом материале установки, то не подлежит сомнению, что материал установочных опытов не играет роли

иустановка вырабатывается лишь на основе соотношения, которое остается постоянным, как бы ни менялся материал и какой бы чувственной модальности он ни касался. <...>

Словом, установочные опыты построены таким образом, что испытуемый получает повторно лишь определенное соотношение фигур: например, справа—большую фигуру, а слева—малую; сами же фигуры никогда не повторяются, они меняются при каждой отдельной экспозиции. <;...>

Оказывается, что, несмотря на непрерывную меняемость установочных фигур при сохранении нетронутыми их соотношений, факт обычной нашей иллюзии установки остается вне всякого сомнения. Испытуемые в ряде случаев не замечают равенства критических фигур, причем господствующей формой иллюзии и в этом случае является феномен контраста. <...>

Подводя итоги сказанному, мы можем утверждать, что вскрытые нами феномены самым недвусмысленным образом указывают на наличие в пашей психике не только сознательных, но и досознательных процессов, которые, как выясняется, мы можем характеризовать как область наших установок.

О МЕТОДЕ ИЗУЧЕНИЯ УСТАНОВКИ

Прежде всего нужно иметь в виду, что перед нами стоит вопрос об изучении не какогонибудь отдельного психического факта, а того специфического состояния, которое я называю установкой. Как мы увидим ниже, для возникновения этой последней достаточно двух элементарных условий—какой-нибудь актуальной потребности у субъекта и ситуации ее удовлетворения. При наличии обоих этих условий в субъекте возникает установка к определенной активности. То или иное состояние сознания, то или иное из его содержаний вырастает лишь на основе этой установки. Следовательно, мы должны точно различать, с одной стороны, установку, а с другой—возникающее на ее базе конкретное содержание сознания. Установка сама, конечно, не представляет собой ничего из этого содержания, и понятно, что характеризовать ее в терминах явлений сознания не представляется возможным. Но допустим, что мы зафиксировали достаточно прочно какую-нибудь из наших установок. В этом случае она будет представлена в сознании всегда каким-либо определенным содержанием, возникающим на базе этой установки. Если актуализировать эту последнюю повторно, то мы будем замечать, что каждый раз у нас возникает в сознании все то же содержание.

Предложим теперь субъекту с такой фиксированной установкой пережить, скажем, воспринять содержание, лишь в незначительной степени отличающееся от того, что он переживает обычно на базе этой установки. Что же получится в этом случае? Из наших опытов мы знаем, что такого рода содержание, вместо того чтобы актуазировать новую, адекватную ему установку, переживается всегда на базе уже имеющейся фиксированной установки. Следовательно, мы можем сказать, что одна и та же фиксированная установка может лежать в основе одинакового переживания ряда различных, но близко стоящих друг от друга объективных содержаний. Установка в этом случае обусловливает идентификацию в переживаниях ряда сравнительно незначительно различных ситуаций. В

наших опытах это находит свое выражение в факте иллюзорных восприятий двух разных раздражителей (например, равных шаров) неравными, в факте, который выступает обычно в наших критических опытах и остается в силе более или менее продолжительное время, пока фиксированная установка не заглохнет и не даст возможности актуализироваться новой, на этот раз уже адекватной ситуации установке.

Значит, несомненно, пока имеется налицо факт этого иллюзорного переживания, мы имеем право говорить об активности лежащей в его основе фиксированной установки, и в зависимости от того, как протекает это переживание, у нас открывается возможность судить об особенностях этой установки, следить за процессом ее протекания.

ОБОБЩЕННЫЙ ХАРАКТЕР УСТАНОВКИ

Ненужность понятия бессознательного... Установка... представляет собой состояние, которое, не будучи само содержанием сознания, все же оказывает решающее влияние на его работу. В таком случае настоящее положение вещей следовало бы представить себе следующим образом: наши представления и мысли, наши чувства и эмоции, наши акты волевых решений представляют собой содержание нашей сознательной психической жизни, и, когда эти психические процессы начинают проявляться и действовать, они по необходимости сопровождаются сознанием. Сознавать поэтому—значит представлять и мыслить, переживать эмоционально и совершать волевые акты. Иного содержания, кроме этого, сознание не имеет вовсе. Но было бы ошибкой утверждать, что этим исчерпывается все, что свойственно живому существу вообще, и особенно человеку, не считая его физического организма. Кроме сознательных процессов, в нем совершается еще нечто, что само не является содержанием сознания, ко определяет его в значительной степени, лежит, так сказать, в основе этих сознательных процессов. Мы нашли, что это установка, проявляющаяся фактически у всякого живого существа в процессе его взаимоотношений с действительностью. Мы видели из наших опытов, что она действительно существует актуально, не принимая форму содержания сознания: она сама протекает вне сознания, но тем не менее оказывает решительное влияние на все содержание психической жизни <...>

В таком случае возникает мысль, что, быть может, без участия установки вообще никаких психических процессов как сознательных явлений не существует, что, для того чтобы сознание начало работать в каком-нибудь определенном направлении, предварительно необходимо, чтобы была налицо активность установки, которая, собственно, в каждом отдельном случае и определяет это направление.

К ДИФФЕРЕНЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ УСТАНОВКИ

Вот основные сведения, имеющиеся в нашем распоряжении по вопросу об установке. О чем говорят нам они?

Основное положение таково: возникновению сознательных психических процессов предшествует состояние, которое ни в какой степени нельзя считать непсихическим, только физиологическим состоянием. Это состояние мы называем установкой— готовностью к определенной активности, возникновение которой зависит от наличия следующих условий: от потребности, актуально действующей в данном организме, и от объективной ситуации удовлетворения этой потребности. Это два необходимых и вполне

достаточных условия для возникновения установки—вне потребности и объективной ситуации ее удовлетворения никакая установка не может актуализироваться, и нет случая, чтобы для возникновения какой-нибудь установки было бы необходимо дополнительно еще какое-нибудь новое условие. <...>

Мы видим, что у человека имеется целая сфера активности, которая предшествует его обычной сознательной психической деятельности, и изучение этой сферы представляет, несомненно, большой научный интерес, так как без специального ее анализа было бы безнадежно пытаться адекватно понять психологию человека.

Становление проблемы социальной установки

В академическом издании «Современная психология» под редакцией Дружинина отмечается, что «социальная установка – категориальное понятие социальной психологии. Два обстоятельства объясняют непреходящий, несмотря на временные спады, интерес к социальной установке и огромное многообразие мнений и суждений по поводу той психической структуры, которая этим понятием обозначена. Это – исключительная важность данной структуры для понимания социальной сути и жизни человека и ее трудноопределяемая сложность» (Современная психология, 1999. С.489). Представим сразу одно из современных определений социальной установки с «трудноопределяемой сложностью»: «установка – это эгодиспозиционность-эгоготовность-эгопроекционность субъекта, которая возникает при феноменах антиципации-предугадывания-предвидения им самим появления объекта-предмета. (...) В модель-структуру установки должны быть подключены-входимы такие феномены: сама установка дефиницирует релевантно- сукцессивно-проекциональный характер, связанный, имплицированный с программированием деятельности-активности; установка это и механизм, приводящий в движение акты связанные-когеренцируемые с контролем-регуляцией за психо- феноменами-психофункциями-психопроцессами» (Современный словарь по психологии, 1998. С.715). Можно по-разному оценивать даное определение установки, однако один вывод должен быть сделан с очевидностью: установка во многом остается неисследованным объектом в психологии. Чтобы разобраться в этом, придется рассмотреть этапы становления основных представлений о социальной установке.

Сначала необходимо проанализировать проблему социальной установки в отечественной и зарубежной психологии. Общее направление наших размышлений обусловлено нерешенными проблемами явления социальной установки, которые будут последовательно выделены в ходе анализа работ в области психологии установки.

Главным нашим намерением станет борьба с позитивизмом в подходе к феномену социальной установки. Мы изначально пытаемся расширить круг ассимилированных философских и психологических идей с целью выхода из замкнутого круга проблем социальной установки, которые можно свести к нескольким: понятие социальной установки, формирование и смена социальной установки, структура социальной установки и функции ее компонентов. Не надо обладать глубокими познаниями, чтобы умножить эти проблемы на основные направления в современной психологии, получив тем самым солидный обзор проблемы. Однако это не способствует решению почти ни одной из поставленных проблем, поскольку недостатки отдельной области исследования в психологии множатся на различные способы понимания этих недостатков.

Вероятно, психология еще достаточно слаба философски: она слишком мало внимания уделяет «общим проблемам» – взаимодействию человека и окружающего мира, философскому пониманию психики человека. Стремительное отделение от родительской науки на юношеском экспериментальном порыве Вильгельма Вундта оказалось

ошибочным, но гордость «самостоятельной» науки не позволяет психологии до сих пор корректно вернуться на несколько сот лет назад и попытаться понять проблемы, поставленные другими учеными. Отцы-физиологи могут быть поняты нами и оценены по достоинству, поскольку находились на самом гребне мощнейшей волны веры во всемогущество науки – водоворот событий, идей и потрясений конца ХIХ – начала ХХ века неотвратимо уносил человечество от того, что так надоело ему за двадцать столетий. Старые идеи мешали новым умам, и казалось, ст у ит только выбрать инструмент понадежнее, навалиться всем – и проблемы устройства мира будут решены за несколько лет. Именно такое время могло родить Фрейда, Торндайка, Уотсона, Павлова, Вертгеймера, Коффку, Келера, Оллпорта, Юнга, Вундта и других, но именно они открыли ящик Пандоры психологии с его бессознательным, рефлексом, гештальтом, архетипом, аттитюдом, экспериментом, которые окончательно запутают современного наивного наблюдателя, осмелившегося поверить до конца хотя бы в одно из этих понятий или им подобных.

Однако сегодня, в начале XXI века, человечество не приблизилось ни на йоту к пониманию души, но приобрело целый класс людей, считающих себя специалистами в области психологии. Практического психолога никогда не смутит вопрос о предмете его науки, поскольку для него этот вопрос не существенный. Это «химера теоретиков», которая мешает «оптимизировать», «конструировать», «адаптировать», «манипулировать», «формировать», «развивать» и прочее. Только не следует спрашивать, что конкретно будет оптимизироваться, конструироваться, адаптироваться, манипулироваться, формироваться и развиваться... Реалисту в психологии сегодня понятно, что психология может твердо рассчитывать только на Г. Фехнера и Э. Вебера.

Мало чем отличается в этой связи и объект нашего внимания – социальная установка: те же амбиции, надежды, разочарование и забвение. И логика нашего научного интереса аналогична – от искренней веры во всемогущество установки как психического феномена, который следует лишь немного «доисследовать», экспериментально проверить – и дорога к практическому применению открыта. Первоначальные интересы в области практической пропаганды потребовали досконального изучения задействованных психологических механизмов, которые неотвратимо структурировались в явление социальной установки. Проблема установки была изначально инфицирована вирусом позитивизма. Годы упорного труда и горы литературы позволили с уверенностью сказать только одно: психологии ничего не известно о психике на уровне «механизма». Углубление в неверно поставленные вопросы не приносили результата, изначально неправильная философская идея человека и окружающего мира не позволяла избавиться от призрака практической психологии.

Мы пытаемся внести свой вклад в решение этой проблемы, и в третьей части работы нами предлагается экологическая концепция социальной установки, которая базируется на оригинальных идеях экологической оптики.

Общепринято, что явление социальной установки останется в центре внимания психологии еще не один год. Этот интерес будет перманентно колебаться – то возрастая, то угасая, как того и требует механизм внимания. Причиной этого является как сама природа феномена (его способность проявляться в самых различных сферах психической организации человека), так и закономерности развития психологии как науки. Сегодня наряду с дальнейшей специализацией психологии, углублением отдельных областей исследования происходит обобщение психологических идей на более высоком философском уровне, что приводит к переосмыслению наработанного материала.

По проблеме установки написано огромное количество работ, критических обзоров, проведено бесчисленное множество экспериментов – от глобальных исследований Ховланда в Йельском исследовательском центре до изучения голодания студентов Бремом, Бэком и Буноффом и религиозных фанатиков – Фестингером, Рикеном и Шехтером.

Известны обзоры по проблеме установки Г. Оллпорта (1935), Дашиля (1940), Гибсона

(1941), Ф. Оллпорта (1955), Московичи (1962), Мак-Гуайера (1969), Рокича (1968) и

многих других (см.: Асмолов, 1977). Широко цитируются слова Мак-Гуайера о «внутреннем очаровании предмета исследования», который всегда будет в центре исследовательского внимания (см.: МсGuirе, 1969. Р.141). П.Н. Шихирев предрекает социальной установке «роль центрального объекта в предстоящем десятилетии» (см.: Шихирев, 1989, 1999). Он утверждает, что «исследования социальной установки (или аттитюда) – миниатюрная копия американской социальной психологии...» (Шихирев, 1999. С.100). Однако наши многотрудные и добросовестные попытки подтвердить эту мысль материалами из «Psychologial Abstracts» за последние десятилетия не дали ожидаемого результата. Проблема психологии установки находится в состоянии застоя по причине отсутствия новых конструктивных идей и подходов. Можно до бесконечности измерять аттитюды, но это ничего не дает для понимания сути феномена.

Условно все исследования по психологии установки (аттитюда) можно поместить в границах двух основных направлений психологии – бихевиористического и когнитивного. На особое место претендует школа Д.Н. Узнадзе, основные позиции которой будут рассмотрены в следующей части.

Еще в начале века Г. Оллпорт заметил, что «ни один термин не появился так быстро в современной экспериментальной и теоретической литературе. Популярность его несложно объяснить. Он был принят всеми, потому что не являлся собственностью ни одной психологической школы или мысли и поэтому замечательно служил целям различных авторов» (Allport, 1954. Р. 43).

Хорошо известно, что изучение установки началось с работ Л. Ланге, где он пытался исследовать время сенсорной и моторной реакции, а также его зависимость от установки испытуемого. Здесь установка видится как готовность, обусловленная прошлым опытом. В рамках общей психологии установка стала объектом изучения в вюрцбургской школе экспериментального исследования мышления. О. Кюльпе, Н. Ах, К. Бюлер, основываясь на тезисе о без у бразном характере мышления, его несводимости к отдельным элементам, ставили два важнейших для нашего исследования вопроса: активность установки и ее интенциональность. Если первое достаточно плодотворно изучалось в школе Д.Н. Узнадзе, то второе прочно забыто всеми направлениями изучения установки. Направленность установки, ее интенциональность есть изначальное свойство психического, и оно особенно ясно проявляется в феномене несводимости мышления к ассоциациям представлений.

Целостность процесса мышления, подхваченная гештальтпсихологами, активность установки, замеченная Д.Н. Узнадзе, непременно требуют ввести и третий важнейший компонент – интенциональность установки. Представляется, что печальная судьба интенциональности установки объясняется двумя причинами: во-первых, сильное влияние естественнонаучной ориентации психологии не могло способствовать углублению философского анализа психических явлений – психология слишком «устала» от философии за тысячелетия вынужденного совместного существования и теперь стремилась к самостоятельности. Во-вторых, само явление интенциональности было

слишком мало разработано в «светской» традиции, поскольку основные работы по интенциональности принадлежат теологическим авторам (Аквинский, Кузанский, Оккам и другие). Первый серьезный исследователь проблемы интенциональности Эдмунд Гуссерль главным своим принципом ставил борьбу с любыми видами психологизма. «Обидевшись» на подобную постановку вопроса, психология решила вообще не заниматься интенциональностью установки, хотя о направленности установки говорили многие, но мы разводим понятия интенциональности и направленности.

Совершенно очевидно, что первые же исследования установки приобрели ряд особенностей. «Во-первых, понятие установки здесь прочно срослось с понятием активности. Активность же рассматривалась вюрбугжцами в отвлечении от своего реального носителя – от субъекта. Во-вторых, установка (детерминирующая тенденция) впервые получила функциональное определение как фактор, направляющий и организующий протекание психических процессов, то есть была предпринята попытка указать те реальные функции, которые установка выполняет в психических процессах» (Асмолов, Ковальчук, 1977. С.150). Представляется, что первый недостаток вюрцбугской школы фундирован тем, что активность напрямую связывалась со свойством психического быть имманентно интенциональным.

Эта тенденция идет еще от Аристотелевой традиции, где активность выступает в форме внутренней и непосредственной направленности одушевленного тела. Идеи Аристотеля восприняты Фомой и продолжены в психологии актов Францем Брентано. Многими исследователями отмечалось, что Брентано предложил свою альтернативу развития психологии почти одновременно с элементной психологией В. Вундта, где не было места ни интенциональности, ни имманентной активности психического в силу иной (дарвиновской) картины окружающего мира. «Одновременно со структурной психологией Вундта и Титченера возникла идущая от учения Фомы Аквинского теория актов сознания, в которой с сугубо идеалистических позиций был выдвинут на передний план активный характер психики человека» (Ярошевский, Анцыферова, 1974. С.211). Это, конечно же, противоречило принципам детерминизма, ведь теперь активным изначально оказывался не мир, но индивид с его психикой.

Так или иначе, но установка все-таки потеряла свойство интенциональности, и уже почти никто не вспоминает о нем на протяжении столетия. И хотя само понятие интенциональности используется широко как в феноменологии, так и близких к ней психологических школах, но оно не соотносится при этом с понятием установки. Ни в функциональном направлении (Джемс), ни в феноменологической психологии, ни в экзистенциальной или гуманистической психологии, ни в психологии актов нет достаточно разработанной концепции установки, да и не могло быть – исходя из принципа целостности. Если Г. Оллпорт считает, что «одним из первых ранних психологов, который употребил термин (аттитюд. – А.Д. ), был Г.Спенсер, родоначальник позитивизма, то нам ближе упоминание в этой связи имени Бинэ. Н.Н. Ланге в своей книге «Психический мир» (1914) пишет: «Бинэ видит в этих актах, вообще, моторные приспособления и называет их les attitues, позами, готовностями. «Умственная готовность (attitude), – говорит он, – кажется мне вполне подобной физической готовности, это подготовка к акту, эскиз действия, оставшийся внутри нас и осознаваемый через те субъективные ощущения, которые его сопровождают (Бинэ, 1894. С.61)» (Ланге, 1914. С.80). Здесь нам важен не столько исторический факт приоритета, сколько сам контекст использования данной цитаты у Н.Н. Ланге. Дело в том, что он рассматривает позицию А. Бинэ в соотнесении с функциональной психологией актов Ф. Брентано, феноменологией Э. Гуссерля, где понятие интенциональности играет одну из центральных ролей.

Ничего подобного нет в том термине «attitude», который предложили У. Томас и Ф. Знанецкий в своей знаменитой работе о польских крестьянах в Америке. Стало трюизмом начинать рассмотрение проблем установки с упоминания этой работы. Едва ли можно сказать в этой связи что-то новое, но нам кажется важным акцентировать внимание на самой конструкции аттитюда: «ценность» + «отношение к ценности». Именно это стало поворотным пунктом в понимании аттитюда с позиций социальной психологии. У.Томас и Ф.Знанецкий определяли аттитюд «как психологический процесс, рассматриваемый в отношениях к социальному миру и взятый прежде всего в связи с социальными ценностями» (Шихирев, 1999. С.100).

В свое время А.Г. Асмоловым было замечено, что в социальной психологии «социальная установка до некоторой степени утратила свою «психологичность». Из поля внимания зарубежных психологов как бы выпало то, в какой форме социальная установка выступает для субъекта» (см.: Асмолов, Ковальчук, 1977. С.145). По нашему мнению, «утрата психологичности» установки обусловлена пониманием ценности как социального объекта, имеющего значение для группы людей. П.Н. Шихирев приводит мнение Томаса и Знанецкого, согласно которому социальная установка «описывает взаимодействие, взаимообусловленность индивида и общества, (...) общество содержательно представлено социальной ценностью, а индивид – отношением к этой ценности» (Шихирев, 1985. С.29).

Данное замечание для нас существенно и позволяет обратиться к двум важнейшим моментам: во-первых, возникает вопрос двойственности природы социальной установки – со стороны окружающего мира и со стороны индивида. В нашей концепции социальной установки мы отводим центральное место понятию «возможности окружающего мира», которые обусловливают в том числе и ценности общества.

Вторая часть установки, сугубо индивидуальная, состоит из отношения к этим ценностям, которое в каждом конкретном случае обосновано потребностями индивида. В психологии установки этот двойной способ образования установки забыт почти повсеместно, кроме теории установки Д.Н.Узнадзе, где она формируется в момент «встречи» потребности индивида с ситуацией ее удовлетворения. Во-вторых, понятие ценности, истолковываемое как объективный «смысл» в мире (Риккерт), позволяет ставить вопрос о моменте формирования смысла, который видится нам с Гуссерлевых позиций как возникающий в акте интенционального переживания. А поскольку смысл здесь «как бы играет роль посредника между бытием и ценностями и составляет отдельное «царство смысла» (Содейка, 1991. С.266), то через акт извлечения смысла мы приходим к моменту выбора возможности окружающего мира при формировании установки. Отсюда и функции регулятора психических процессов индивида (вюрцбургская школа), и регуляция социального поведения индивида в общественной жизни.

Двойственность природы социальной установки позволяет ей быть «регулятором социального поведения и деятельности индивида в обществе» (см.: Шихирев, 1985. С.29). Мы намеренно отклонились в сторону от основной линии повествования об истории понимания феномена социальной установки с тем, чтобы подчеркнуть упущенные варианты развития психологии установки, обозначив при этом главные линии своей концепции, проистекающие из этих вариантов.

На сегодняшний день существует огромное количество работ об истории психологии установки. Классическим в этом отношении является обзор Г.В. Оллпорта. Многие авторы брали его за основу, и, вероятно, нет смысла еще раз пересказывать хорошо известные факты истории аттитюда. Свой обзор мы попытаемся развивать сразу по двум направлениям – основные проблемы теории аттитюда и наиболее значительные

теоретические вклады в решение этих проблем. Главные проблемы аттитюда могут быть обозначены как формирование, смена, структура и функции аттитюда. Все теоретические разработки будут, по возможности, рассмотрены нами в тесной связи с основными направлениями развития мировой психологической мысли.

Отмеченная ранее нестабильность публикаций по проблеме аттитюда (имеет «всплески» в двадцатые и пятидесятые годы) обусловлена не только естественными закономерностями развития науки вообще с ее периодами «собирания и разбрасывания камней», но и с особенностями конкретной проблемы. В частности, если в первый период исследователи были заняты вопросами определения установки, и таковых было предложено огромное множество, то потом, когда «родник иссяк» и наступило естественное затишье, психологи взялись за проблему измерения аттитюда, вернее, того, что они так и не смогли определить. Затем настал черед проблем формирования и смены аттитюда, потом – компонентов и функций аттитюда. Вероятно, так происходит с каждой проблемой, но не у каждой находится свой Мак-Гуайер, умеющий это заметить. Важное значение имеют также запросы практики, ибо сложно представить себе теоретические дискуссии об определении понятия «аттитюд» в период ховлендских исследований – «когда грохочут пушки, музы умолкают».

Проблема определения аттитюда

Первой проблемой, которая в той или иной мере рассматривается почти каждым исследователем, является проблема определения аттитюда. Этому посвящено много работ, начиная с классического оллпортовского обзора, в котором он большую часть посвятил истории развития проблемы, анализу различных направлений и определений, отличию аттитюдов от других понятий, и кончая учебным определением Дэвида Майерса: «Установка – это благоприятная или неблагоприятная оценочная реакция на что-либо или на кого-либо, которая выражается в мнениях, чувствах и целенаправленном поведении»

(Майерс, 1999. С.154).

Обзор Г.Оллпорта включал в себя основные концепции двух предшествующих десятилетий и был вызван стремлением очертить контуры различных теорий. Г.Оллпорт идентифицирует четыре «условия формирования аттитюда», но не развивает их достаточно полно и во всех деталях. Во многом его позиция была близка взглядам Терстоуна, который считал, что информация комбинируется и в ходе этого процесса формируется окончательный аттитюд. Однако Г.Оллпорт предлагал дополнительно ввести еще и другие характеристики, кроме аффективных. До этого периода аттитюд казался более универсальным и расплывчатым, теперь же понятие приобретало б у льшую структурированность.

Прежде чем предложить свое определение аттитюда, Гордон Виллард Оллпорт проанализировал шестнадцать уже существовавших до него. Его коллега Нельсон в 1939 году анализирует уже тридцать подобных определений. И это всего за четыре года! Главными признаками аттитюда, по мнению Оллпорта, были его ментальное или нейтральное состояния, готовность к действию, организованность, следствие опыта (см.: McGuire, 1969. Р.142).

Ф.Оллпорт характеризует аттитюд как бессознательную составляющую поведения, которая подготавливает его и направляет, активизируя при этом одни реакции и тормозя другие на фоне общего сближения результатов и потребностей, регулирующих как восприятие, так и действие (см.: F. Allport, 1955).

Леон Терстоун в своей знаменитой статье 1925 года «Аттитюд может быть измерен» писал: «Я определяю аттитюд как намерение реагировать позитивно или негативно на психологический объект, которым может быть любой символ, личность, фраза, слог или идея, относительно которой индивид может иметь различные чувства» (Thurstone, 1929.

Р.45).

Леонард Дуб считает, что «аттитюд – это имплицитная драйв-производная реакция относительно социального значения в индивидуальной сфере деятельности» (Doob, 1947.

Р.23).

Смит, Брунер и Уайт считают, что аттитюд – «это предрасположенность к опыту, которая мотивирует индивид к определенным действиям относительно объектов» (Smith, Bruner, White, 1956. Р.31).

Чарльз Осгуд главным качеством аттитюда видит «предрасположенность реагировать, которая зависима от других состояний, таких, как готовность к предрасположению относительно оценочного ответа» (Osgood, Suci аnd Tannenbaum, 1957. Р.14).

Сарнофф определяет аттитюд как склонность реагировать положительно или отрицательно на определенный класс объектов (см.: Sarnoff, 1960).

Креч, Кратчфильд и Баллачи в 1962 году обозначили аттитюд как «постоянные системы положительных или отрицательных оценок, когниций и действий «рrо or contra» в

отношении социальных объектов» (Krech, Gruchfeld аnd Balachey, 1962).

Антони Гринвальд классифицирует все предыдущие попытки дать определение аттитюду: «Предшествующие дефиниции аттитюда могут быть отнесены к одному из четырех классов: 1. Автор представляет и доказывает свои собственные определения аттитюда. При этом он доказывает, что это определение может не быть идентичным уже имеющимся (Дуб, 1947; Осгуд, 1955). 2. Автор рассматривает множество вариантов других определений и отдает предпочтение одному из них (Инско, 1967) или предлагает новое определение (Оллпорт, 1935). 3. Автор допускает разнообразие определений аттитюда, отчаявшись найти консенсус различных определений (Мак-Гуайер, 1968; Смит, 1956). 4. Автор, который пытается перевести различные определения аттитюда на обычный разговорный язык и при помощи его выработать направление конвергенции различных направлений (Кэмпбелл, 1963)» (Greenwald, Brock аnd Ostrom, 1968. Р.362).

Сам же Гринвальд стремится при этом объединить все известные теории аттитюда с целью создания «комплексной психологической теории, сконструированной на основе базисных психологических теорий научения, общей когнитивной ориентации. Эта концепция аттитюда может служить моделью теоретического анализа других комплексных психологических конструктов» (ор. сit. Р.386).

Хорошо известна работа Дж. Гибсона (Gibson, 1941), где он дает критический анализ понятий установки, на основе которого Прангишвили (1967) и Асмолов (1977) предлагают классификацию основных позиций в исследованиях установки. Согласно А.Г. Асмолову, «в зарубежной психологии первая попытка классификации различных значений, вкладываемых в понятие «установка», принадлежит Дж. Гибсону» (см.: Асмолов, 1977. С.61). Мы особо выделяем мнение А.Г.Асмолова в силу того, что нам чрезвычайно важны позиции Дж. Гибсона, на идеях которого основана наша концепция социальной установки.

На базе гибсоновской классификации Асмолов выделяет несколько основных позиций: 1. О. Кюльпе в начале века понимал под установкой некое «предварительно созданное ожидание объектов, качеств или отношений», проводя эксперименты по восприятию. 2. Позиция О.Л.Зангвилла во многом продолжает линию О. Кюльпе. Установка здесь понимается как «концептуальная схема, не ожидаемая, а вызванная стимульным паттерном». 3. Согласно К. Халлу, установка есть «ожидание стимульных отношений (...), выработанное в условиях повторной стимуляции». 4. В сериях экспериментов на время реакции установка представляется как «намерение реагировать специфическим движением». 5. Карлу Коффке установка видится как «намерение выполнять привычные психические операции». 6. Сипола, Лачинс отмечали, что установка – это скорее «психическая операция или метод, не намеренные, но актуализированные в процессе научения или решения задач». 7. Курт Левин считал, что установка – это «тенденция к завершению прерванной активности». В историю психологии это явление вошло под именем Б.В.Зейгарник. 8. Мак-Фарленд понимал под установкой «тенденцию продолжать активность после устранения соответствующих условий (персеверация)» (см.: Асмолов, 1977. С.61-65).

Характеризуя все вышеизложенные позиции, Ш.А. Надирашвили замечает, что здесь наблюдается «тенденция расщепления общепсихологического понятия установки» в форме различных психических образований – то, что называется « set » и «attitude». Если первая группа определений подходит под определение «attitude» то вторая – под определение «set». Хотя Надирашвили убежден, что речь идет о разных аспектах одного механизма, отмеченного общей закономерностью, которая теряется при таком подходе. И понятие «set» в сенсомоторной сфере, и понятие «attitude» в сфере социальной активности относимы к действию диспозиционной установки (см.: Надирашвили, 1987. С.287). Поскольку мы понятию «установка» посвятим отдельный параграф, то сейчас можно завершить обзор попыток дать определение понятию «аттитюд» следующим определением: «Социальная установка есть устойчивое, латентное состояние предрасположенности индивида к положительной или отрицательной оценке объекта или сутации, сложившееся на основе его жизненного опыта, оказывающее регулятивное, организующее влияние на перцептуальные, эмоциональные и мыслительные процессы и выражающееся в последовательности поведения (как вербального, так и невербального) относительно данного объекта в данной ситуации» (Шихирев, 1973. С.161).

Исходя из нашего представления о необходимости объединения всех имеющих отношение к установке понятий (сэт, аттитюд, социальная установка, фиксированная установка, диспозиционная установка, установка) в едином понятии «социальная установка», мы предложим свое определение социальной установки после рассмотрения понятия «установка» в школе Д.Н. Узнадзе.

Таким образом, сегодня сложилась ситуация, когда почти каждый исследователь имеет свое определение аттитюда, но до сих пор не существует общепринятого. Вероятнее всего, это следует признать нормальным положением исходя прежде всего из сложности самого феномена. Кроме того, психология скорее всего еще не достигла того уровня развития (нужен ли он в психологии вообще?), когда категории, понятия, термины и определения имеют однозначное толкование.

Следующим шагом нашего обзора станет анализ терминов «аттитюд», «социальная установка», «установка», «сэт» и аналогичных им понятий, описывающих явление социальной установки. Не найдя общепринятого определения указанному психическому феномену, мы должны теперь попытаться описать его координаты в системе психики.

Многие исследователи замечают различия в толковании понятия «социальная установка» и понятия «установка». С.К. Рощин отмечает, что «психологическая основа этих понятий одна – предрасположенность, готовность человека действовать определенным образом по отношению к какому-то конкретному объекту и в каких-то конкретных обстоятельствах. Различие же заключается в более высокой организации социальной установки (...) (см.:

Рощин, 1989. С.136). П.Н. Шихирев дополняет это замечанием о том, что социальная установка выполняет функции общепсихологической установки на уровне социальной общности и обеспечивает единое отношение и поведение членов общества (см.: Шихирев, 1976. С.283).

Особо выделяется знаковость существования социальной установки, что, по нашему мнению, можно оспорить. Здесь уместно вспомнить рассуждения о том, что сам по себе мир не является ни хорошим, ни плохим, а становится таковым только в сознании индивида. Знак не имеет сам по себе никакого наполнения, отношения, он бесстрастен и нейтрален до тех пор, пока мы не наполнили его определенным содержанием. Установка – это прежде всего отношение к миру, она не может существовать в знаковой форме, она может быть лишь выражена в ней. И даже это будет достаточно условно – как один из способов обозначения установки. В нашем представлении установка здесь более похожа на гуссерлевскую интенциональность, которая есть и которую невозможно «потрогать», ибо она суть направление чего-то, а не само это «что-то». Установка, как и интенциональность Гуссерля, всегда ускользает, она неуловима, не может быть понята и вычерпана до конца. Знак, слово, вербальная форма существования установки – это лишь одна из многочисленных ее оболочек в бесконечном ряду горизонтов ее форм. Задачи же типизации и стандартизации, вероятнее всего, будут обеспечиваться феноменом стереотипа, который, по мнению Шихирева, тоже есть разновидность установки.

Однако есть еще одно соображение в пользу высказанного предположения о знаковости социальной установки. Дело в том, что в экологическом подходе Гибсона различается явное и неявное знание. Неявное знание, по Гибсону, это знание, полученное в акте непосредственного восприятия; знание, полученное вне всяких форм знакового опосредования. Это знание несет в себе сущностную информацию и обеспечивает извлечение возможности окружающего мира. Вводимое нами понятие «сущностная информация» будет подробно проанализировано вместе с понятиями «возможность» и «окружающий мир» позже, но сейчас важно подчеркнуть, что сущностная информация, получаемая непосредственно, через неявное знание, анализируется на уровне экологического компонента социальной установки. А знаковая форма знания (явное знание) анализируется на уровне аттитюда. Уровень экологического компонента (базовый уровень собственно установки) функционирует неосознанно. При этом мы разводим понятия «бессознательное», «неосознаваемое», «неосознанное», «подсознательное», что будет обосновано далее. Поэтому, конечно же, у них и различные формы распространения.

Если С.К. Рощин особо выделяет бессознательный характер установки в отличие от социальной установки, то П.Н. Шихирев отмечает фиксированность социальной установки, что обусловлено, по его мнению, предметностью содержания социальной установки. Мы вынуждены возразить обоим исследователям и делаем это одной фразой: предметность уясняется непосредственно в акте интенционального переживания.

Смысл процесса фиксированности в теории установки Д.Н. Узнадзе, имеет достаточно отчетливое наполнение и связан с прошлым опытом. Ш.А. Надирашвили называет это явление «фиксированной социальной установкой». Здесь сразу следует отметить наше мнение относительно того, что социальная установка – это не только фиксированная

социальная установка. Предметное же содержание связано больше с другим качеством установки и аттитюда – ее направленностью, интенциональностью, отнесенностью. Отношение есть всегда отношение к чему-либо. Установка не может быть беспредметной, «установкой вообще», ненаправленной – будь то установка-восприятие, или фиксированная установка, или аттитюд. Это одно из главных отличительных свойств установки как психического феномена вообще. Установка «притягивает» предметность, предметность имеет свойство быть «уловленной» установкой, в этом их неразделимое диалектическое единство.

Последнее отличие социальной установки от установки состоит, по мнению П.Н.Шихирева, в том, что «она чаще всего вторична, то есть представляет собой отношение к отношению, зафиксированное в знаковой форме» (Шихирев, 1976. С.285). Здесь опять возникает важная особенность, отмеченная нами, – знаковость социальной установки. Это не средство ее формирования, но одно из средств выражения. Поэтому вторичность социальной установки состоит не в том, что она имеет знаковую форму (ибо может и не иметь!), а в том, что она как бы «надстраивается» над установкой и образует в комплексе с ней единый организм. Более подробно об этом – позже, а здесь надо отметить позицию школы Д.Н.Узнадзе, поскольку она имеет определенные отличия от вышеперечисленных позиций, так как само различие установки и социальной установки имеет оттенок «заинтересованности». «Социальная установка, как и установка любого другого вида, фиксируется и таким образом создается система фиксированных социальных установок, которые актуализируются при соответствующих обстоятельствах. Система социальных установок называется системой аттитюда и интенсивно изучается социальной психологией. Социальные аттитюды, в отличие от теории установки, рассматриваются представителями различных психологических теорий не как ориентации, полученные в результате фиксации первичных социальных установок, а как сложные психические образования, сформированные из других сознательных психических процессов. В действительности же социальные фиксированные установки, или социальные аттитюды, формируются посредством фиксации социальных установок и затем вводятся в систему других фиксированных установок» (Надирашвили, 1974. С.107).

Исследователи школы Д.Н.Узнадзе различают понятия социальной установки и социального аттитюда, а «социальный аттитюд» нельзя смешивать с «установкой социального поведения», создаваемой у человека перед осуществлением социального поведения. Важным является вопрос целесообразности поведения на основе установки и учет потребности в установке.

Ш.А.Надирашвили отмечает, что в известном определении установки Г.В.Оллпорта отсутствуют потребности индивида (которые определяют целесообразность поведения), предметная среда, ситуация. По мнению Надирашвили, это говорит о том, что Оллпорт и Узнадзе имеют в виду различные психические явления: опыт для первого и активность для второго являются центральными смыслообразующими компонентами (см.: Надирашвили, 1989. С.124). Однако и в данном случае мы замечаем, что здесь необходимо уточнение, которое должно оттенить особое значение понятия «целенаправленность». Если истолковывать вышесказанное буквально, то можно заметить, что отношения установки и целесообразности принимают известный вид отношений собаки и ее хвоста. Поскольку потребность входит неотъемлемой частью в установку, то и установка, и поведение на основе установки будут направлены на эту потребность, то есть целесообразно. Если же плодотворную идею целесообразности развивать в ином направлении, то целесообразным тогда можно назвать не только поведение, соответствующее удовлетворению данной потребности, но и поведение,

направленное на адекватный выбор возможности окружающего мира для формирования консистентной системы установок индивида.

Предлагаемое нами позднее понятие социально-экологической ниши содержит человеческие возможности окружающего мира, которые анализируются и выбираются экологическим компонентом социальной установки. А.Г.Асмолов проблему различения социальной установки и установки видит в решении вопроса первичности установки и деятельности. Ш.А. Надирашвили отмечает, что социальные аттитюды формируются как результат социальной жизни, но определяются той или иной установкой, что охватывает весь комплекс социальных взаимоотношений и различные потребности индивида (см.: Надирашвили, 1974. С.103).

Исходя из вышесказанного и нашего представления об экологической концепции социальной установки мы предполагаем, что базовым понятием, охватывающим все понятия (аттитюд, установка, социальная установка, фиксированная установка и другие), является понятие социальной установки. В свою очередь социальная установка состоит из трех уровней. Первый – уровень экологического компонента социальной установки (или уровень собственно установки, по Д.Н.Узнадзе). Формирование этого уровня происходит по схеме Узнадзе – «потребность» + «ситуация удовлетворения». Второй уровень – уровень аттитюда. Здесь функционируют все механизмы, открытые в социальной психологии аттитюда. Этот уровень состоит из когнитивного и аффективного компонентов. Третий уровень – уровень поведенческого компонента (или, лучше сказать, уровень тенденции к действию). Все это объединено понятием «социальная установка» – как принадлежащим сугубо человеку.

Андреева Г.М., Богомолова Н.Н., Петровская Л.А. Современная социальная психология на Западе. Теоретические ориентации. М., 1978.

Асмолов А.Г. Ковальчук М.А. О соотношении понятия установки в общей и социальной психологии // Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. М., 1977.

Асмолов А.Г. Деятельность и установка. М., 1979.

Божович Л.И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1969.

Дэвис Дж. Социальная установка // Американская социология. Перспективы. Проблемы. Методы. Пер. с англ. М., 1972.

Магун B.C. Потребности и психология социальной деятельности личности. Л., 1983.

Мясищев В.Н. Личность и неврозы. Л., 1960.

Надираишвили Л.А. Понятие установки в общей и социальной психологии. Тбилиси, 1974.

Обуховский К. Психология влечений человека. Пер. с польск. М., 1972.

Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Л., 1979.

Узнадзе Д.И. Экспериментальные основы исследования установки // Психологические исследования. М., 1966.

Природные

и

общественно-историческиеские предпосылки возникновения и развитияития

сознания.

. Психическаядеятель­ностьчеловекакаимеетимеет трехуровневуюструктуру, включаяввсебясебя))..

Сознание	подсознание	сверхсознаниерхсознание
		(надсознаниесознание))

 Сознание— это	высшая,	свойственнаяенная
только людям и	связанная	функция
		сречью функция
мозга, заключающаясявобобщенноми
целена­правленном	отражении

.действительности, в предваритель­номм мысленном, построении действий и

предвидении	ахрезультатов, вразумномм
регулировании	человека.
	и самоконтролеповедения человека.

•В мире вокруг нас нет ничего удивительнее и загадочнее чем человеческий разум, интеллект,, сознание.

•Стало обычным высказывание: всевсе,, чточто существует вне нашего сознанияя,, является ничем другим, как конкретнойкретной разновидностью и формами материального. Идеальные, духовныеовные явления, которые в отличие от материальных существуют толькоко вв головах людей как производныее отот материальных, как результат ихх отображения, устанавливают содержание сознания.

•Тысячелетия человечество искалоскало ответы на вопросы, в чем состоитстоит суть феномена сознания, какаяая егоего природа, как оно возникло и какоекакое его предназначение в мире. ВВ историко-философском процессеессе проблема сознания приобреталаала разнообразные толкования.

Известно, что идеализмм считает сознание активнымивным началом материи.

Фактическисознаниеоторвалосььотот человекаиприроды, емуприписывалисывали самостоятельное, независимое существование. Такоесознаниенене имелоникакогоотношениякмозгузгу,, духдух нерождался, невозникал: оножилоило своейсобственнойжизнью, развивалось, продолжалоявленияя природыиистории. Идеалисты утверждали, чтосознаниеможетбытьбыть понятымтолькоизсамогосебя.

Многоуровневыйхарактерсознанияния обусловливаетразныеподходыккнемунему.. Оноизучаетсяиописываетсяразнымизными науками: эволюционнойтеориейй,, медициной, кибернетикой, психологиейологией,, физиологией, антропологией, атакжетакже некоторымобразомхудожественнойной литературой, искусствомидр.

Сознаниесовременногочеловекаявляетсяляется продуктомвсемирнойистории, результатомультатом многовековогоразвитияпрактическойойии познавательнойдеятельности, многихих поколенийлюдей.

•Активная деятельность материи выходит за рамки обычных переменмен ии обычных взаимодействий. Она предусматривает существование вв материи другого свойства, родственноговенного с раздражительностью и ощущениемнием.. Этот признак материи является нене иначе, как свойством отображенияия

Косновным типам отображения современная

наука относит:

-Неорганическое - отображение

-связанное с механическим, -физическим, - химическим -изменением тел;

-органическое отображение

-имеет место

вживой природе

(раздражительность, - психика);

-социальное отображение – -уровень существования -человеческого сознания

•Все эти типы имеют общие свойства, которыекоторые выделяются следующим образом:

•всякий тип отображения есть результатоматом влияния одного объекта на другой;

•в объекте, который поддавался действиювию ,, остается след, который отображает особенности структуры действующего объектаобъекта;;

•этот след влияет на дальнейшее функционирование и развитие объектаа..

ЗАКОН

ОТРИЦАНИЯ

ОТРИЦАНИЯ

"Отрицание" как реальный аналогалог логического, мысленного отрицанияицания (антитезиса) при этом было истолковано как непременныйй моментмомент,, многократно повторяющийся вв любомлюбом процессе, где имеет место сменаена фазфаз,, периодов, этапов изменения тоготого илиили иного объекта.

В отличие от метафизически толкуемого "отрицания", подчеркивающего разрыв, противоположность черт предыдущегодущего и последующего этапов измененийений,, диалектическое "отрицание" предполагает связь, переход отт одногоодного этапа к другому

Диалектическое "отрицание" включаетвключает в себя триединый процесс:

деструкции (разрушения, преодоления, изживания) прежнего;

кумуляции (его частичного сохранения, преемственности, трансляции) ;

конструкции (формирования, созидания нового).

Реальным аналогом "отрицанияия отрицания" и в природе, и в обществебществе служат, в частности, "спиралевидныевидные"" процессы, сочетающие в себее цикличность, относительную повторяемость и поступательностьность.. Циклических процессов - различныхичных циклов, кругооборотов - существуетствует вв мире великое множество.

Термин "отрицание" в философиюфию ввел Гегель, но он вкладывалл вв негонего идеалистический смысл. С егоо точкиточки зрения, в основе отрицания лежитежит развитие идеи, мысли.

Спиралевидный характер развитиявития присущ различным областям действительности. Одним из самыхсамых ярких проявлений этой особенностинности развития в неживой природе являетсяявляется периодический закон химическихких элементов, открытый

Д.И.Менделеемым.