3. Счастье и смысл жизни

Счастье возможно только тогда, когда человек чувству­ет свою жизнь осмысленной. Целый ряд философских направлений и психологических школ, а также публици­стика и журналистика фиксируют тот факт, что в XX в. человеческая жизнь катастрофически обессмысливается. Постмодернизм зафиксировал это в особого рода кон­цепции, которая провозглашает смерть субъекта, распад рационального сознания, смыслоутрату как норму совре­менного мира, как закономерный этап жизни человече­ства, когда на смену разного рода ценностным и интел­лектуальным конструкциям, наполняющим культурную действительность, приходит деконструкция — разруше­ние всего и вся. Индивид становится игрушкой бессоз­нательных сил и обезличенных текстов, он становится

242

Лекция 7

«ничто» — без имени, без авторства, без подчинения ка­ким-либо правилам.

Философы-постмодернисты указывают нам на это, не печалясь и не сетуя, просто фиксируя наличную ситуа­цию и как бы утверждая и упрочивая распад своими соб­ственными усилиями. Это эпатирует публику, вызывает переполох. Однако эпатаж хорош в искусстве и в тео­рии, но он очень плох в жизни. Люди, лишившиеся смыс­ла своего бытия, — глубоко несчастные люди. Именно они пополняют ряды самоубийц, наркоманов, алкоголи­ков, именно они совершают безмотивные жестокие пре­ступления, они страдают от одиночества и собственной никчемности. В них нет никакого обаяния зла и роман­тизма дьявольщины, потому что дьявольщина тоже пред­полагает некоторый смысл, а там, где его нет, и говорить не о чем... Людям остро нужен смысл, несмотря на то, что думают об этом играющие в теорию интеллектуалы.

Проблема утраты жизненного смысла была в четкой форме поставлена гуманистической и экзистенциальной психологией. Особую разработку она получила в логоте-рапии Виктора Франкла.

Франкл фиксирует в своих работах, что смыслоутрата и типичная для нее депрессия настигает как индивидов, находящихся в условиях крайних лишений, так и тех, кто сыт, благополучен, чьи интересы и амбиции во многом удовлетворены. Характерной для современного западно­го общества стала именно разочарованность людей со­стоятельных, которым, казалось бы, жить да жить в свое удовольствие. Видимо, проблема упирается здесь в то, что удовлетворение низших, чисто материальных потреб­ностей еще не дает смысла, и человеческая душа взыску-ет высших ценностей, прикосновения к предельным ос­нованиям действительности, ответа на «последние» во­просы. Человек — не только «психика», но и дух!

Смысл понимается В. Франклом как тот духовный объект, к которому в самых разных обстоятельствах

243

Счастье и смысл жизни

стремится человеческая душа, и из его работ мы можем вынести несколько важных тезисов для понимания роли смысла в человеческой жизни.

Стремление к смыслу — ценность для выживания.

Собственно, когда у человека есть смысл, он не заду­мывается о нем, а просто живет, трудится, творит, не замечая его, как воздух, которым мы дышим, как есте­ственный свет, на фоне которого нам видны все другие предметы. Смысл связан со значимыми целями и цен­ностями, к которым мы стремимся. Однако бывают си­туации, когда человек утрачивает прежние цели и ценно­сти, то достояние, которое у него было. Это случается в условиях войны, вражеского плена, крутого изменения судьбы, утраты близких и т. д. Индивид бывает подо­рван физически и морально неблагоприятными переме­нами в своей жизни, и тогда, как показывает Франкл, поиск и нахождение нового смысла или актуализация прежних смыслов может помочь человеку выжить, сохра­нить себя физически и психически, выдержать все труд­ности: бедность, болезнь, враждебность окружения. У Ф. Ницше есть такое высказывание: «У кого есть "зачем" жить, может выдержать почти любое "как"». Смысл как раз и дает ответ на вопрос «зачем», он ставит ту драго­ценную цель, ради которой стоит бороться.

Жизнь человека не может лишиться смысла ни при ка­ких обстоятельствах. Смысл всегда может быть найден.

Смысл (то, чем человек воодушевляется жизни) мо­жет быть обретен и в старости, и в болезни, и в ситуа­ции, которая кажется тупиковой, а уж люди, обладаю­щие молодостью, материальными возможностями и вре­менной перспективой, тем более не должны мириться со смысл оутратой.

Смысл нельзя дать, его нужно найти.

Логотерапия предназначалась В. Франклом не для того, чтобы терапевт преподнес пациенту готовый смысл на блюдечке. Это невозможно, потому что смысл — не вещь.

244

Лекция 7

Человек сам придает действительности смысл, никто не сделает этого за него, как нельзя видеть или дышать за другого. Терапевт может лишь помочь в поиске смысла, направить пациента по пути размышления. Обнаруже­ние смысла не есть результат чисто логической операции вроде дедуктивного вывода. Его обретение, скорее, по­хоже на восприятие гештальта — целостного образа, ко­торый мы схватываем внезапно. Смысл вдруг открыва­ется нам на фоне действительности.

Смысл может быть найден, но не может быть создан,

Согласно Франклу, человек не является оторванным от общества и культуры существом, он тесно связан с другими людьми и теми объективными смыслами, кото­рые циркулируют в культуре. Человеку свойственна транс-ценденция за пределы самого себя: выход к соплеменни­кам, сотоварищам, к человечеству в целом, где он и на­ходит многообразие смыслов. В то же время смысл свя­зан с личным выбором, который производит человек, он — результат свободного волеизъявления, волевого акта. Это означает также, что избранный, приданный ситуа­ции смысл влечет за собой полную ответственность чело­века за свое осмысление и те практические действия, которые из него следуют.

Поиск смысла не является неврозом, это нормальное свойство человеческой природы, которым люди отлича­ются от животных (муравьи, например, смысла не ищут!)

А теперь выйдем за рамки концепции В. Франкла и обратимся к более широкому спектру проблем.

Прежде чем продолжить разговор о способах бытия смысла жизни и о смыслосозидании, необходимо отме­тить, что отношения смысла и счастья не симметричны. Если счастье невозможно без смысла, то смысл вполне может присутствовать в жизни человека, поддерживая и направляя его при самых неблагоприятных поворотах судь­бы. Хотя, как мы увидим далее, переживание смысла связано с положительными эмоциями, оно не гаранти-

245

Счастье и смысл жизни

рует ни умиротворенности, ни удовлетворенности, ни любви, ни творческого расцвета. Смысл в некотором отношении гораздо фундаментальнее счастья, он суще­ствует и без него. Смысл жизни можно видеть в борьбе до победного конца, в терпеливом и смиренном выпол­нении долга, в изматывающем душу и тело преодолении себя, в самоутверждении через все препятствия, в обес­печении другим людям благ и возможностей — т. е. в «вещах» трудных. Смысл возможен и в тяжелой болезни, и перед лицом смерти, когда о счастье говорить не при­ходится по чисто объективным причинам. Смысл обла­дает неуязвимостью субъективного как особой духовной реальности. Другой вопрос, что когда его нет, то его труд­но обрести. Зато когда он есть, его ничем не одолеешь.

Итак, каким же образом смыслы живут и функциони­руют в культуре? Всякое общество задает свои членам определенную систему высших ценностей, способных придать жизни смысл. Эти ценности располагаются как бы на трех уровнях.

Первый уровень — ценности трансцендентного, даю­щие возможность осмыслить жизнь в связи со смертью и придать смысл смерти. Это представление о Боге и бо­гах, об абсолютных принципах, лежащих в основе мира и задающих систему моральных абсолютов. Ценности транс­цендентного цементируют общество, они, как правило, выстраиваются в идеологическую систему, оказывающую воздействие непосредственно на эмоции людей, в резуль­тате чего религиозные смыслы страстно переживаются. Правда, в XX в. существовали государства (таковой была и наша страна), практически отказавшиеся от ценностей трансцендентного и заменившие их разными вариантами светской религии: верой в мировую революцию, в идеал коммунизма как в высшую земную правду, определяю­щую мораль и смысл жизни и смерти.

Второй уровень — ценности общества и культуры: по­литические идеалы, государство, его границы, его исто-

246

Лекция 7

рия. Этнонациональные ценности: традиции, язык, ис­кусство и культура, сохранение самобытности и индиви­дуального лица народа. Второй уровень, как правило, тесно связан с первым. Он включает также диалектику регионального и общечеловеческого: можно находить вы­сокий смысл в служении человечеству как таковому и посвятить такому служению жизнь.

Третий, очень богатый по содержанию уровень, пред­ставлен ценностями личной жизни, протекающей в мире повседневности. Эти ценности различны для разных эпох, однако в них в большинстве случаев включается здоровье и долгая жизнь, мудрое отношение к перипетиям судь­бы, определенная деятельность и успехи в ней, творче­ство, достижение социального статуса, создание семьи и продолжение рода, любовь, добрые отношения с окру­жающими людьми. В восточных культурах особо цен­ным является созерцание, эстетическое отношение к миру. Все эти моменты могут быть и являются смысло-созидающими.

В реальной жизни все виды ценностей, а значит, и смыслов тесно связаны и переплетены, они не отстоят механически друг от друга, составляют единый сплав. Чем более иерархическим и деспотическим является об­щество, тем в меньшей степени индивидам позволяют выбирать свои высшие ценности. Ведущие смыслы ока­зываются предписаны и строго заданы, люди усваивают их с детства, переживают как свои, и у них не возникает сомнений по поводу того, надо ли жить, трудиться и ста­раться, они делают это, порой превозмогая себя, во имя Господа или Родины, во имя того, что и другие считают важным и значимым.

Чем более общество демократично, тем больше сво­боды для личного выбора, но вместе с тем происходит утрата единых ценностей, того, что в смысловом отно­шении объединяет людей. Собственно, распростране­ние рыночного общества практически на всю планету,

247

Счастье и смысл жизни

широкая демократизация во многих странах, утрата мас­совым сознанием религиозности привели к кризису ста­рых смыслов, поставили многих людей перед непривыч­ным и непонятным для них поиском: поиском смысло­вым. Пожалуй, не только мы в России, но и люди в других внешне вполне благополучных странах не готовы к этому поиску и выбору, теряются перед ним, утрачи­вают всякий смысл, а значит, тоскуют и мечутся без реальных ориентиров. Они не знают, зачем нужна им жизнь, требующая столько усилий, страданий, самодис­циплины. Сами они не способны найти ответы, а об­щество молчит...

Однако смыслы, задаваемые обществом через ценно­сти, — это еще не вся полнота смысла. В свое время советский психолог А. Н. Леонтьев много внимания уде­лил личностным смыслам — той интерпретации, кото­рую претерпевают в индивидуальном сознании смыслы внешние, официальные. А интерпретирует каждый из нас. Мы можем принять провозглашаемого обществом Бога как своего, как «внутреннее ты», а можем не при­нять... Можем испытывать пафос по поводу целостности неделимого государства, а можем не испытывать. И если в обществе считается главным смыслом, предположим, научное творчество, то любой из нас может не прини­мать этого смысла как своего и вовсе не желать сидеть у компьютера, а, напротив, воодушевляться насаждением садов или воспитанием детей.

Смысл так или иначе связан с внешним, но он у каж­дого свой.

Когда мы говорим о смысле жизни, то должны осо­знавать, что этот смысл — не просто удержание в созна­нии некоей ценности или даже понимание значения ка­ких-то факторов. Смысл — всегда переживание, эмоци­ональное состояние, причем состояние положительное (мы не зря сказали выше, что без него человек не может быть счастливым). Сравним коротко состояние осмыс-

248

Лекция Г

ленности и бессмысленности, чтобы лучше понять, в чем именно выражается наличие смысла жизни.

Бессмысленность можно описать через следующие эк­зистенциальные моменты:

1. Скука. Переживающий бессмысленность человек не знает, чем себя занять, а если занимает, то его деятель­ ность не вызывает у него удовлетворения, она выступает как внешняя по отношению к нему, навязанная насиль­ но, и только тяготит. Скука окрашивает мир в серые блек­ лые тона, сливает разные явления и предметы в неразли­ чимость, взгляд скользит равнодушно, не останавлива­ ясь ни на чем. Скука — это дефицит впечатлений, смыс­ ловой и сенсорный голод.

2. Депрессия, тоска, раздражение.

3. Отсутствие значимых целей. Те цели, что заданы извне, при бессмысленности не воспринимаются как свои, отторгаются; отсутствует внутреннее побуждение к целедостижению.

4. Собственная незначительность, ненужность в субъект-субъектных отношениях, личностное одиноче­ ство, покинутость и оставленность другими людьми.

5. Собственное место в универсуме переживается как случайное и безосновное, неуютное, лишенное предна­ значения.

6. Неприятие реальности, отрицание ее, отказ от нее. Наличие смысла жизни описывается через такие мо­ менты:

1. Спонтанный интерес к жизни и к людям. Когда жизнь осмысленна, человек каждое утро просыпается с веселым любопытством к миру, предвкушает новые встре­чи, разговоры, открытия, которые живо волнуют его и вызывают эмоциональный подъем. Смысл и интерес — две стороны одной медали: интерес делает жизнь осмыс­ленной, а смысл поддерживает неугасающий интерес к действительности. Именно поэтому тот, кто страдает от бессмысленности, депрессии, скуки, ищет прежде всего

249

Счастье и смысл жизни

интересного для себя. Интерес, как иголка нитку вы­таскивает за собой смысл.

2. Спонтанная радость. Наличие у жизни смысла про • является в радости, которая на первый взгляд может ка­ заться беспричинной. На самом же деле смысл является важнейшим ее источником. Необходимо подчеркнуть, что смысл — внутренняя значимая цель — осознается не во всякую минуту, он существует незримо за рамками на­ ших практических действий и рациональных рассужде­ ний как их скрытая предпосылка, как та сокровенная сила, которая воодушевляет нас. Порой мы даже заду­ мываемся, почему нам так хорошо, и необходимо уси­ лие, чтобы вывести содержание смысла в план сознания.

3. Целеустремленность. Наличие смысла связано с наличием целей, понятых и пережитых как свои, желан­ ные, значимые. Смысл выражается во внутренних целях и осуществляется через цели внешние. Например, ком­ позитор видит смысл своей жизни в том, чтобы писать музыку, которая звучит в его душе, и воплощает эту внут­ реннюю бесконечную цель в создание конкретных про­ изведений. Или женщина видит смысл своей жизни в любви к детям, воодушевляется этой любовью и выража­ ет себя через заботливую целеустремленную деятельность: уход, воспитание, развитие своих сыновей и дочерей.

4. Переживание своей значимости и важности в отно­ шениях с другими людьми. Чувство единения и гармо­ нии. Конечно, конфронтация, соперничество, вражда тоже может придавать жизни осмысленность, однако в этом случае мы противостоим одним людям (противни­ кам, врагам) и солидаризируемся с другими (соратника­ ми, друзьями). Осмысленность основывается на иденти­ фикации со своим кругом, на переживании единых взгля­ дов и интересов. Люди, которые потеряли свой круг и которым не для чего и для кого жить, теряют смысл жиз­ ни, а с ним и всякий жизненный пафос. Другой вопрос, что идентификация может быть разной: можно отожде-

250

Лекция 7

ствлять себя не только с актуально живущими людьми, но и со своими предками и видеть смысл в поддержании памяти о них. Или можно видеть себя частью интеллек­туальных сил эпохи и утверждать своей жизнью некото­рые ценности, характерные для этого незримого коллед­жа. В таком случае смысл тоже присутствует и подвига­ет человека на продолжение жизни и деятельности.

5. Восприятие своего места в универсуме как необхо­ димого и имеющего основания, несущего в себе опреде­ ленное призвание. Такое место не всегда уютно, но оно значимо и весомо, оно фундирует нашу индивидуальную жизнь, как бы придает ей солидность, направленность, оправданность. Когда у жизни человека есть смысл, его бытие оправдано, он вправе быть и вправе быть таким, как он есть.

6. Принятие реальности, признание ее за несомнен­ ное благо, несмотря на все ее противоречия, ужасы и обманы.

Сделанное нами описание состояний бессмысленнос­ти и осмысленности показывает, что поиск и поддержа­ние смысла — это работа не только ума, но также воли и сердца, живых человеческих чувств. Без учета смысла как эмоционального переживания разговор о нем становится абстрактным, а сам смысл превращается в неуловимый фантом. Читатель может взглянуть в глубину своей души и в полной мере прочувствовать, есть ли в его жизни смысл.

Завершая разговор о счастье и смысле жизни, мы не можем упустить из виду тот факт, что они весьма проти­воречиво связаны с фундаментальными этическими ка­тегориями добра и зла. В идеале смысл жизни и счастье — это достояние человека, в полной мере реализующего лучшие свои потенции, хорошего, доброго, творческого, живущего продуктивной жизнью. Однако в реальной жизни добрые и славные люди нередко бывают несчаст­ны, а некоторые на каком-то этапе жизни могут потерять ее смысл. В то же время деятельность весьма злого, же-

251

Счастье и смысл жизни

стокого, хитрого индивида может быть вполне осмыслен­ной. Каждый из нас видел по телевизору не один кино­роман, где главным смыслом жизни отрицательных геро­ев становится месть, завладение чужим богатством или разрушение чужой любви. Тиран и деспот, преступник и убийца могут быть по-своему счастливы. Впрочем, это ничем не дискредитирует феномены счастья и смысла жизни, а лишь говорит об их экзистенциальной природе, не сводимой к одной только чистой морали.

Лекция 8

НРАВСТВЕННОСТЬ ПЕРЕД ИСКУШЕНИЕМ ИНОМИРНОСТЬЮ

1. Нравственный смысл ориентации на жизнь

В одной из наших предыдущих лекций мы уже обсуж­дали вопрос о высших ценностях и ориентирах религиоз­ной и безрелигиозной морали. Однако теперь, когда нами рассмотрен и проанализирован целый ряд важных эти­ческих категорий, мы можем на новом уровне вернуться к вопросу о нравственных основаниях мировоззренчес­кого и жизненного выбора. Для нас важно выяснить, когда ориентация на потустороннее помогает людям жить и совершенствоваться, а когда она становится тормозом на пути их морального поведения — собственно челове­ческого поведения, ибо мораль — явление человеческое.

Человек нуждается в Боге — сей старый тезис обрел в последние годы новую популярность в России, и это, наверное, неудивительно, ибо после долгого периода го­нений церковь возрождается и все более берет в свои руки духовные бразды. «Человек нуждается в Боге»,— утверж­дают журналисты, писатели, политические комментато­ры, утверждают утром и вечером, пишут страстно и про­чувственно, постепенно создавая иллюзию, будто народ, более семи десятилетий проживший в атмосфере безбо­жия, на самом деле пылко религиозен. Почитаешь, по­слушаешь и кажется, будто россиянин конца XX в. толь­ко и думает о потустороннем, пост и молитва — его лю-

253

Нравственность перед искушением иномирностью

бимейшее времяпрепровождение, а истовая духовная при­верженность Господу до сегодняшнего дня просто вынуж­денно таилась и скрывалась под маской официозного ате­изма. Выглядит эта картина, конечно, эффектно, тем более, что разрушает привычную, надоевшую парадиг­му, и все же, если не гнаться за злобой дня, стоит при­знать: массовое сознание на самом деле в большинстве своем безбожно, безрелигиозно, и его обмирщенность имеет гораздо более глубокие причины, нежели полити­ческое насилие и атеистическая пропаганда.

Если исследовать сознание не только как историчес­кий, но и как онтологический феномен, то мы увидим, что в нем всегда, во все времена и эпохи существует не­кий мирской, профанный пласт. Это мысли, чувства и переживания людей, непосредственно связанные с их по­вседневным бытием, с физическим и социальным выжи­ванием, с обыденными заботами и земными радостями. Профанный пласт включает в себя все: от культурных форм обеспечения физиологических нужд до высоких меж­личностных и общественных переживаний (любовь, друж­ба, патриотизм, политические страсти и т. д. и т. п.). Бог заглядывает в этот регион нашего внутреннего мира в основном как помощник и советчик. А порой не загля­дывает вовсе, ибо верующий, честно выполняя обряды, оставляет за собой полную свободу в мирских делах и в их оценке. Считая себя приверженцем той или иной веры, человек нередко ведет себя в практической сфере как ате­ист, чисто по-людски отделываясь от запредельности по­каянной молитвой и мелким житейским жертвоприно­шением.

Такое сугубо мирское отношение к потустороннему находит выражение в народной речи, изобилующей по­говорками типа: «На Бога надейся, а сам не плошай», «Богу — богово, кесарю — кесарево», «Твои слова — да Богу в уши» и др. Собственно говоря, процесс секуля­ризации, который характерен для XX в., явился во мно-

254

Лекция 8

гом просто выведением на поверхность этих обыденных прагматических взглядов, латентно содержащихся в ре­альном сознании и поведении тысяч людей, искренне на­зывающих себя верующими. Бог и потустороннее зани­мают первое место и оказывают реальное влияние на жизнь лишь весьма узкого круга: подвижников, аскетов, отшельников, монахов, святых. Оттого они и святы, что до зыбкой паутинки истончили пласт повседневных мир­ских забот и интересов.

Основной постулат объективно существующего наи­вно-материалистического сознания прост, хотя из него делались и делаются очень разные нравственные и жи­тейские выводы. Его можно сформулировать так: этот эм­пирический, данный мне в каждодневном опыте мир — единственная реальность, известная мне непосредствен­но и достоверно. Потому в своем практическом поведе­нии я поступаю, исходя из единственности наличного мира, где для выживания нужны материальные блага, где практически невозможно игнорировать требования чув­ственности, а человек смертен и умирает навсегда.

Разумеется, данная формула не претендует на полно­ту. Здесь лишь вкратце обозначается содержание тех важ­нейших установок, которыми руководствуется нормаль­ный человек в повседневном поведении: заботится о хле­бе насущном, не пытаясь быть как птица небесная; горю­ет об умершем, забывая о вечности души; увлеченно тру­дится, не считая свой пот расплатой за Адамов грех, и даже в молитвах просит о делах житейских — об урожае, о здоровье, о земной чувственной любви. Живущий не­избежно погружен в жизнь с ее грехами, огрехами, теку­честью и потому по строю своего внутреннего мира тем-порален, изменчив, неабсолютен, даже если в помыслах искренне тяготеет к Божественному. В сознании чело­века мир дольний преобладает над миром горним, ибо властно диктует свои правила игры. Мысли и чувства, обращенные к земному, материальному, выступают не-

255

Нравственность перед искушением иномирностью

преодолимым условием и самого выживания человека как телесного существа, и проживания им его посюсторон­ней судьбы.

Долгие столетия постулат наивно-материалистическо­го сознания был совершенно не очевиден для большин­ства людей, поступающих в соответствии с ним, хотя фи­лософы осознали его уже в древности. Однако с середи­ны XIX в. на фоне широкого подъема образованности и развития естественных наук, заявляющих о материально­сти мира, он все более выносится из сферы массовой ин­туиции на рефлексивный уровень, обсуждается не толь­ко в философской, но и в литературной среде, гласно сравнивается с религиозными представлениями.

Установка на жизнь для многих людей становится со­знательной, продуманной, к тому же она активно под­крепляется авторитетом естествознания. Стихийно-ма­териалистическое сознание смыкается с атеистическим теоретизированием, порождая две во многом противопо­ложные морально-психологические ориентации (хотя обе они враждебны религиозной обращенности к потусторон­нему). Это разные трактовки положений «жизнь само­ценна» и «смерть абсолютна».

Тезис «жизнь самоценна» (естественное развертыва­ние мысли «этот мир — единственный») имеет, если мож­но так выразиться, жесткое и мягкое прочтение. Жест­кое прочтение дает нам «воля к власти» Ф. Ницше — настоящая хвалебная песнь всему сильному, агрессивно­му, живучему, как здоровый колючий сорняк. Так ска­зать, гимн чертополоху, где все культурные ростки, при­частные к нравственности, однозначно записываются в заморыши. Восславление бездуховного, лишенного мо­рали, чисто биологического, природного бытия.

Но объявляя именно такое живоглотское бытие един­ственным и реальным, Ницше производит над челове­ческой действительностью весьма своеобразную опера­цию. То, что не нравится ему самому (идеалы, нравствен-

256

Лекция 8

ные нормы, религиозные образы), он попросту выбра­сывает, отсеивает факты, не согласующиеся с его кон­цепцией, а потом торжественно указывает на энергети­чески волевой остаток, восклицая: «Вот это и есть жизнь!» Может, конечно, и жизнь, только чья? Уж наверное, не человеческая, ибо подобное обезмораленное состояние в чистом виде нигде и никогда не встречается. Жалость, терпимость, доброта, помощь слабому существовали и существуют всегда у разных народов и культур, только принимают разные формы. Они то выходят на первый план, то чуть отступают назад. Поэтому нельзя сводить действительную человеческую жизнь только к ее крими-нально-распадным проявлениям, к торжеству паханско-го кулака и террористической винтовки. Самоценна все-таки жизнь, а не мощь, между ними нет и не может быть знака равенства.

Мягкое прочтение положения «жизнь самоценна» не стремится ничего вымарать из нее. Напротив, это при­нятие эмпирического человеческого существования в его полноте: с земными страстями и духовными взлетами, добром и злом, рутиной и праздниками, удачами и не­удачами. Это принятие жизни как неизбежного проти­воречия, где сама противоречивость не оценивается не­гативно. Она просто есть, и именно она порождает весь цветовой спектр нашего бытия, все его разнообразие, не­исчерпаемость, таинственность.

Великодушие и благородство, нежность и верность, самопожертвование и терпимость занимают в реальной жизни отнюдь не последнее место, хотя и не составляют абсолюта, вписываясь в бытие. В религии добро и зло — абсолютны, разорваны, словно полюса, где на одном сосредоточено все мыслимое и немыслимое совершен­ство, вся полнота бытийствования, вся благость и свет, на другом же — тьма и порок, порча и смерть. В проти­воположность этому обыденная человеческая жизнь — подвижное, пульсирующее, переливчатое начало. Здесь