8. Право и мораль

Право и мораль тесно переплетены между собой – и в своих истоках, и в дальнейшем развитии. Сближает их то, что и право, и мораль входят в общий социальный механизм ценностно-нормативной регуляции общества – они ориентированы на поддержание должного порядка взаимодействия между людьми и условий их самореализации. Моральные принципы и нормы так же, как и правовые воззрения, большей частью носят нормативно-предписательный и оценочный характер. В своем содержании они имеют такие общие фундаментальные категории, как «долг», «справедливость», «свобода», «достоинство», «воля» и др. «Право и нравственность, – обоснованно замечал Б. Чичерин, – имеют один корень – духовную природу человека, они действуют на одном и том же поприще человеческих отношений, внешние действия и внутренние побуждения тесно связаны друг с другом, а потому тут необходимо оказывается взаимодействие двух начал, а вместе и потребность привести их к соглашению»¹. В конечном счете признание и действие закона в обществе зависит от его соотнесенности, прямой или косвенной, с моральными ценностями.

Единство, взаимопроникновение права и морали выражено в главе 8 ГК РФ «Нематериальные блага и их защита», в частности, в статье 150 «Нематериальные блага». В ней утверждается – «Жизнь и здоровье, достоинство личности, личная неприкосновенность, честь и доброе имя, деловая репутация, неприкосновенность частной жизни, личная и семейная тайна, право собственного передвижения, выборы места пребывания и жительства, право на имя, право авторства, иные личные имущественные права и другие нематериальные блага, принадлежащие гражданину от рождения или в силу закона, неотчуждаемы и непередаваемы иным способом...» Статьи 151 и 152 определяют условия и механизмы компенсации морального вреда и защиты чести, достоинства и деловой репутации гражданина (а по отношению к деловой репутации – и юридического лица).

Важнейшее значение имеет конституционно-правовое закрепление моральной, нравственной, религиозной и в целом духовной свободы и автономии личности в положениях Конституции (ст. 21–25), признание за каждым права «не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников» (ст. 51).

Вместе с тем, право и мораль – два самостоятельных способа социального регулирования, они взаимодействуют как два особых социальных явления, каждое из которых при опосредовании общественных отношений выполняет собственные функции и имеет особую ценность.

00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000Прежде чем выяснять все аспекты взаимодействия права и морали, необходимо определиться с содержанием самого понятия морали. Сложность и неоднородность морали обнаруживается в разных способах ее существования. Во-первых, она обнаруживается как ценности и представления, выражающие возвышенный и безусловный идеал добра; во-вторых, как ценности жизни человека и самоопределения личности; в-третьих, как ценности и представления сообщества¹. Отмеченные различия должны учитываться при выработке практических решений. Одно дело – нравственные призывы к личности и совершенно другое – решение проблем смертной казни, вообще наказания и его исполнения, распределения социальных благ и использования общественных доходов, отношения к культурному наследству народа и к религиозным конфессиям.

В литературе выделяются два основных подхода к пониманию морали: дескриптивный и нормативный. «В дескриптивном смысле, – утверждает А. Черняк, – под моралью обычно подразумевают одно из двух или оба вместе: код или принципы поведения, предлагаемые обществом или социальной группой своим членам, или код или принципы поведения, принимаемые индивидом в качестве своего руководства поведения»². При этом неизбежно возникает проблема обоснования универсальности этих «кодов или принципов» (норм).

Нормативный подход настаивает на универсальности морали, нормам и принципам которой должен подчиняться любой разумный человек, вызывая к жизни аналогичный вопрос (об основаниях универсальности) и дополнительно – о практической реализации такой морали в жизни разнообразных культур, цивилизаций, социальных общностей и групп. В дескриптивном подходе на первое место выходит проблема несоизмеримости норм и принципов, фактически руководящих поведением людей в разных социокультурных системах, социальных группах и общностях. Получается, что термин «мораль» употребляется в разных контекстах, с различной коннотативной нагрузкой. Различный смысл, вкладываемый в понятие морали, фиксирует Р.Г. Апресян¹, прослеживающий показатели водораздела между индивидуальной и общественной моралью, или, по нашему мнению, между моралью и нравственностью. В реальной действительности мораль и нравственность переплетены, взаимодействуют друг с другом, но есть необходимость четко дифференцировать их по субъектам и механизмам действия.

Субъектом морали выступает индивид, самоопределяющийся в качестве члена общества, ответственного за него, выполняющего свой долг безотносительно к своей или иной социально-групповой определенности. Моральное сознание включено во внутреннюю мотивацию поведения человека, оно связано с такими категориями, как милосердие, искренность, скромность, подлость, лицемерие, не имеющими прямого юридического смысла. Моральное регулирование поведения людей универсально затрагивает межличностные аспекты отношения «человек – общество». Неинституциональность норм морали связана с отсутствием публичного механизма их воплощения в жизнь, с оценкой, вырабатываемой в принципе вне каких-либо официальных институтов. Возникая спонтанно из межличностной солидарности, моральные нормы в своем действии опираются на силу самопринуждения, на совесть как способность подчинять свое поведение безусловным требованиям следования долгу. По И. Канту, моральный закон предстает перед человеком как долженствование, категорический императив: «…поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом»¹. Мораль представляет собой систему общезначимых норм, задающих универсальную связь между людьми, и существует в виде идеальных норм, эталонов поведения. В морали совпадают индивид и род, человек и человечество, мораль принципиально неутилитарна.

Субъектом нравственности является социальная группа, общность, отдельное общество, определяющие характер поведения как индивида, так и коллективной целостности. Нравственность выражена обычаем, традицией, вековой привычкой, человек включен непосредственно в практические формы поведения. Представления о добре и зле, совести и справедливости, стыде, честности и т.д. обуславливаются условиями жизни, потребностями и интересами человека, характером этнических, профессиональных, религиозных и т.п. групп и общностей людей.

Сегодня по-иному ставится и решается вопрос о соотношении институциональности права и неинституциональности нравственности (общественной морали). На фоне многообразного опыта корпоративной этики, практик этического кодифицирования профессиональной деятельности и т.п. уже нельзя игнорировать функциональное понимание социального института как совокупности стандартов поведения и взаимодействия. Поэтому нравственность (общественная мораль) явно институциональна как «система поддерживаемых в сообществе принципов, ценностей и норм, а также специальных санкций, посредством которых эта поддержка осуществляется, а также социальных механизмов, с помощью которых эти санкции реализуются»². Санкции, или дисциплинарные технологии нравственности, выражаются, прежде всего, общественным мнением. Их действенность укладывается в диапазон от ничтожности до крайней жесткости – в зависимости от характера социальной общности (группы), степени ориентированности индивида на ее приоритетные ценности и ценности смежных социальных групп. Для подростка, например, референтной группой выступают сами подростки, ценностные предпочтения «тинейджеров» оказываются предпочтительнее нравственных императивов семьи и школы. (В норме это состояние латентно и преходяще, отклонения могут приводить на скамью подсудимых.) Словом, нравственность как реальные нравы существует в качестве привычных форм общественного поведения, закрепляет меру человечности применительно к различным социальным группам (городские и сельские, мужские и женские, молодежные, врачебные и т.д.). При этом в отличие от морали, нравы могут быть как добрыми, так и злыми («с волками жить – по-волчьи выть», «моя хата с краю», «своя рубашка ближе к телу» и т.п.). Следует помнить, что мораль «в чистом виде» существует только в теоретической абстракции, она неотделима от нравственности, она возникает и развивается через единство и противоречия с реальными нравами, обретая собственное содержание в ходе развития человека и человечества.

Институциональность же норм права заключается в их формальной определенности высшим авторитетом публичной власти, охране и поддержке силой влияния соответствующих органов этого авторитета. Если мораль регулирует межличностные отношения, если нравственность поддерживает социально-групповые нормы, то возникновение права связано с регуляцией деятельности людей, определяемой их социальным положением и вытекающими отсюда специфическими интересами в государственно-организованном обществе. На земле не существует идеальных персонификаций морали, «святость», при всей ее значимости в практическом утверждении добродетели, относительна. Возникновение и развитие цивилизации утверждает формы жизнедеятельности эгоистического индивида. Суверенный, независимый индивид, преследующий свои цели, утверждающий свою самость, уже этим одним вступает в противоречие, конкуренцию с другими, столь же самостоятельными и неповторимыми личностями. Даже равные возможности, условия и правила соревнования, соперничества будут неизбежно приводить к различным результатам – появлению выигравших и проигравших, неодинаковой мере успеха. Кроме того, принудительный характер нравственных норм, формирующих и воспроизводящих личность в определенной социальной среде, обусловливает существование таких отрицательных эгоистических мотивов, как жадность, зависть, честолюбие и т.п. Эгоизм может быть не только индивидуальным, но и корпоративно-групповым (семейным, этническим, классовым, национальным). Подчеркнем, эгоизму нельзя презюмировать заведомо злую природу: «Те, которые ратуют против эгоизма, утверждающегося в своем праве, – писал Б. Чичерин, – посягают на самое заветное святилище человеческого духа, на внутреннюю свободу, которая одна имеет решающий голос в нравственных и безнравственных поступках людей, подлежа суду общественной совести, но отнюдь не принудительному закону».¹

Мораль как идеальное долженствование находится в постоянном противоречии с утилитаризмом повседневной жизни, оправдываемой нравами. Мораль не в состоянии эффективно регулировать многочисленные и конкурирующие притязания индивидов на материальные, духовные и иные ценности, позволяющие нормально существовать в данных конкретно-исторических условиях.

Такого рода притязания есть не что иное, как социальные потребности и интересы, приобретающие правовой характер. В классово дифференцированном обществе, отмечает Л.С. Мамут, отношения права и заключенные в них социальные притязания нуждаются в регуляции со стороны государства. Право исходит из отношения «гражданин – государство», отличаясь от моральных знаний, убеждений, норм, прежде всего тем, что в нем должное, справедливое мыслится всегда как-то, что должно быть государственным законом, за нарушение чего должна следовать неизбежная санкция. При этом, конечно, будем помнить, что «модель должного и справедливого» прежде всего формируется нравственными представлениями властвующей элиты. Другой вопрос, – в какой мере национальное законодательство основано на традиционных нравственных ценностях общества и насколько правоприменительная практика соответствует им, а не обслуживает правящий класс.

В современном цивилизованном обществе правовые нормы предполагают условием своего действия элементарные моральные нормы – «минимум добра». Так, к примеру, правосознание немыслимо без реального действия таких принципов и норм, как уважение достоинства других людей, чувство личной ответственности за свои поступки, признание необходимости учитывать интересы других людей, уверенность в том, что свобода всех людей невозможна без свободы каждого человека, и наоборот. Аналогично не являются подвигом самоотречения требования добросовестного исполнения долговых обязательств, воздержания от убийства или разбоя.

Принцип права – «разрешено все, что не запрещено» – эффективно работает лишь в том случае, когда в обществе существуют мощный моральный фундамент, устойчивые моральные привычки и убеждения, когда у людей есть сознательное внутреннее согласие на самоограничение, когда такие моральные качества человека, как благородство, совесть, порядочность, являются чертами повседневной жизни. Вообще прочность любого нормативного регулирования прямо зависит от превращения норм в личные убеждения человека, в данном случае – во внутреннее моральное требование законопослушного поведения.

В общественном сознании реальным содержанием наполняются те термины закона, которые непонятны и практически неосуществимы без учета норм и критериев общественной морали, например, «хулиганство», «оскорбление», «клевета», «исключительный цинизм» и т.д. При ее помощи конкретизируются и становятся общезначимыми такие оценочные понятия, как «уважительная причина», «достаточные основания».

Для понимания диалектики права и морали полезно различение И. Кантом поведения «легального», включающего исключительно внешние, формальные отношения людей, и «морального», представляющего собой внутреннюю способность разумного существа устанавливать для самого себя универсальный и необходимый нравственный закон («категорический императив»). Сегодня этот взгляд существенно уточнен соображением о том, что «нет области внутреннего и внешнего поведения, которая не могла бы подлежать как моральной, так и правовой оценке»¹. Г. Радбрух исходит из большого числа примеров как влияния внутреннего поведения на правовое регулирование определенного внешнего поведения (форма вины, добросовестность), так и вызова правовых последствий внутренним поведением. Поэтому нельзя говорить, что право опосредствует лишь внешние действия. Аналогично моральные оценки не ограничиваются исключительно внутренним поведением (никто не видит заслуги в «благих намерениях, ведущих в ад», нельзя усматривать вину в «порочных желаниях», «искушении», «соблазне»)¹.

Тем не менее, внутреннее (моральное) поведение попадает в сферу действия права лишь в той мере, в какой проявляется в легальном поведении. Тем самым правовое регулирование оставляет известный простор, пространство для неморальных поступков.

Ключ для решения этой проблемы – в законодательном признании за каждым человеком его моральной и интеллектуальной независимости, способности самостоятельно выбирать цели, средства деятельности, характер поведения и т.д. Пресекая наиболее опасные формы зла, право одновременно стоит на страже добровольного выбора добра. (Право позволяет людям делать свободный выбор между добром и злом, по мнению Вл. Соловьева, оно только в интересах общего блага препятствует злому человеку стать злодеем – «Задача права не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он – до времени не превратился в ад»).² Тем самым оно становится нормативным барьером не только для общепризнанных преступлений (убийство, воровство, шантаж, вымогательство), но и для попыток принудительно создать правопорядок, основанный на тех или иных нравственных принципах.

Нравственные представления о принципах права способны подменить право разнообразными и противоречивыми представлениями о добре и зле, справедливом и несправедливом. Скажем, абстрактное нравственное требование бескомпромиссности в борьбе с преступностью противоречит как принципу дифференциации и индивидуализации ответственности за правонарушение, так и политическому качеству права. В последнем случае имеется в виду регуляция правом как составная часть внутренней политики страны, стремящейся найти разумный компромисс между интересами личности, группы и общества в целом.

Еще мыслители эпохи Просвещения убедительно показали, что «моралистическая законность» не только не способствует нормальной жизни общества, но, наоборот: оказывает разрушительное воздействие на экономику, политическую и духовную жизнь людей. Законодательство, возводящее нравственные принципы в ранг права, приводит к тому, что преступление (как нравственное понятие) становится поводом для карательной репрессии против всего общества, развращающей его сверху донизу. В этом случае наказанию подлежит не только уличенное и доказанное преступное действие, но сам образ мыслей, внутреннее намерение. Патерналистское государство в своих исходных позитивных основаниях исходит из признания своих подданных несовершеннолетними, то есть «несмышленышами», которые самостоятельно не в состоянии различать добро и зло, предоставленные сами себе непременно поддадутся соблазну пороков. По меткому сравнению Э.В. Соловьева, такое государство воспроизводит казуистический парадокс средневековой инквизиции, учрежденной «во имя права каждого христианина быть спасаемым от себя самого – от патологической совращаемости, которая свойственна ему как существу, поврежденному грехом».¹

Поскольку сущность морали, сам способ ее бытия неотделим от сокровенного, внутреннего мира человека, то публично-нормативный характер ее выражения (перевод в нравственные высказывания) провоцирует имитацию, подмену декларациями абсолютных по своему социальному значению ценностей морали. Выступая в качестве абсолютных пределов пространства человеческой культуры, выход за которые влечет неизбежное ее саморазрушение, она оказывается чрезвычайно уязвимой в относительных (групповых, этнических, индивидуальных) формах своего существования.

Поэтому, если иметь в виду повседневную практику человеческого общения и поведения, справедливо мнение, согласно которому «...высказывания о морали говорят не о морали и не том, что мы именуем моралью, а о нашем отношении к тому, что мы именуем моралью»². Другими словами, любая объективация морали оказывается ее неизбежным искажением, укладывающимся в диапазон между ее полным отрицанием, цинизмом и вседозволенностью (на основании относительности любого морального высказывания) и моральной демагогией, присвоением права говорить от имени морали (на основании неизбежности нравственных оценок). Моральная демагогия обнаруживает себя в перегруженности высказываний моральными терминами и оценками, в присвоении права выносить моральный вердикт, неявно предполагающий собственную непогрешимость. Здесь истоки ханжества, фарисейства, лицемерия. Развитые моральные системы решают эту проблему выдвижением важного нормативного требования, подкрепленного, как правило, религиозным обоснованием – не судите других! Ценностные основания права исключают попытки принудительного совершенствования и осчастливления людей.

Естественно, что апелляция к метафизическим ценностям (вера в Бога) и к совести не могут решить проблему необходимости справедливого суда, правосудия. Сказанное выше не означает какого-либо противопоставления, разрыва права и морали, несостоятельного ни с теоретической, ни с практической точки зрения. Законодательство, игнорирующее или слабо учитывающее моральные нормы, приводит к той же деградации общества, что и моралистическая законность. Это означает, прежде всего, то, что чем выше уровень нравственной зрелости человека, тем выше уровень его настоящих и будущих правовых воззрений и действий; во-вторых, сам характер действующего законодательства должен стремиться к органическому единству права и морали, не растворяющему их друг в друге и не противопоставляющему друг другу. В этом плане трудно переоценить роль права в утверждении моральных ценностей. Скажем, по сути своей право призвано подкреплять такую моральную ценность цивилизации, как справедливость. Не случайно в этой связи пересечение смыслов категорий «право», «правда», «справедливость» в морали, нравственности и праве. Статья 169 ГК РФ устанавливает недействительность сделки с целью, противной основам правопорядка и нравственности. Более того, право на честь и достоинство (понятия, имеющие моральное содержание) и охрана этого права в действующем законодательстве возведены в ранг конституционного принципа – статья 40 Конституции РФ устанавливает: «каждый имеет право на уважение и защиту чести и достоинства». Большинство норм уголовного права содержат запреты и определяют санкции к нарушителям этих запретов по отношению к социально опасным действиям, противоречащим моральным ценностям. Практически каждая норма семейного права возводит нравственные нормы в ранг закона, стремясь тем самым к укреплению семьи. «Если освободить нормы семейного права от требований норм морали, – подчеркивает А. М. Нечаева, – заменив их сугубо деловыми правилами, отличающими действия и поступки участников гражданских отношений, семейное право перестает быть таковым».¹ Тем не менее, абстрактная и универсальная природа морали не предполагает точного указания – как именно должна быть реализована конкретная норма в данной ситуации. Человек, повинуясь своим нравственным убеждениям, самостоятельно совершает выбор поступка, в том числе и антиобщественного. Правовая же норма, как правило, стремится к максимальной точности в указании действий, которые должны быть совершены или от которых необходимо воздержаться.

Подчеркнем в заключение, что будет ошибочным переводить отмеченные характеристики единства права и морали на уровень практической юриспруденции. Духу права и букве закона противоречит применение юридических норм непосредственно в зависимости от моральных принципов и критериев. Последние имеют отношение к праву в той мере, в какой присутствуют в нормах права, политически введены в правовую систему. Поэтому неверно, что право не обременяет себя различением добра и зла, а лишь определяет границы сталкивающихся интересов, права и обязанности субъектов правового общения. Если законодательство равнодушно к морально-нравственным убеждениям общества, то закон перестают уважать. Аналогично, торжеству правосудия и закона отнюдь не противоречит человечность юристов.

Контрольные вопросы к теме 8

1. Как взаимосвязаны право, мораль и нравственность?

2. Почему необходимо различать моральное и легальное поведение?

3. Какие противоречия возникают между правом и моралью?

4. В чем смысл идеи «права как минимума добра»?

5. К каким последствиям ведет «моралистическая законность»?

6. В какой мере юрист в своей профессиональной деятельности руководствуется нормами морали и нравственности?