20 К. С. Станиславский, т. 4. 305

¶В-третьих, Отелло мысленным взором увидел все свои вой­ска, будто там, внизу, выстроенные на площади. Или его взор перелетел еще дальше, на поле сражения, которое он мысленно видит, и он чуть не кричит им туда и прощается с ними в дей­ствительности.

^В. Это еще ближе к пафосу, и потому можно подходить к этой задаче лишь через две первые, а не непосредственно, или, вернее говоря, разыгравшись, можно дойти и до этой задачи.

А под всеми этими задачами Отелло как бы говорит: пойми, что ты со мной сделал, вот что ты у меня отнял. Здесь Отелло доходит до большой тоски. Для усиления ее я бы ничего не имел против гастрольной паузы 4 после этого монолога.

^й. Если вся предыдущая линия сделана верно и актер хорошо разобрал природу чувства отчаяния и хорошо понял, что физически делает человек, как действует в эти минуты отчаяния, и если актер хоро­шо выполнит (даже не очень чувствуя) эти верные действия, не допуская при этом штампов, то этой га­строльной паузой он обманет зрителя, усилит впечатление и не утомит себя (что очень важно). Эта гастрольная пауза полезна, потому что она является переходом к следующему.

Если вам трудно увлечься и заволноваться картинами воен­ной жизни, то найдите какую-нибудь аналогию. Мне бы по­могла такая аналогия: если бы меня, например, навсегда заста­вили проститься с театром и я бы больше не слыхал звонков перед началом, закулисной тревоги, волнений и ожиданий в артистической комнате, если бы я мысленно со всем этим про­щался, я знал бы, о каком чувстве и переживании будет итти речь. Зная краску, мне было бы легко описать свое чувство.

Я буду вам особенно горячо аплодировать тогда, когда вы замрете в какой-то паузе, неподвижный, не замечая ничего кру­гом, и будете внутренним взором видеть всю ту картину, кото­рая так бесконечно дорога подлинному артисту военного искус­ства. Стойте, утирайте слезы, которые крупными каплями текут по щекам, удерживайтесь, чтоб не разрыдаться, и говорите еле слышно, как говорят о самом важном и сокровенном.

Этот монолог прерывается, может быть, большими пау­зами, во время которых Отелло исступленно стоит и молчит, досматривая картину того, что он теряет. Во время других пауз он, может быть, склоняется на камень и долго беззвучно рыдает, трясется и как-то покачивает головой, точно прощаясь. Это не пафос воинственного восторга, а плач предсмертного прощания.

306

¶Кусок «Г» (IV). Начинается со слов: «Возможно ли?»— кончается словами: «Я вам больше не слуга».

Название куска и задачи: объяснить Яго, что—бе­регись, безнаказанно так шутить нельзя.

Исполнитель должен всеми способами и средствами, приспо­соблениями, приемами, убеждениями, мольбой, предупрежде­ниями, запугиванием, наконец, простой физической силой и грозным видом убедить Яго в том, что его ждет.

После того как он изранил себе душу, нарисовав в предыду­щем куске картину того, что он теряет, ему становится необхо­димым на ком-нибудь излить свои муки. Вот тут начинается срывание своей боли на Яго.

В конце этого куска при словах Яго: «О, смилуйтесь! Спаси меня, о небо!»—Отелло, просто разгорячившись, хочет сейчас же привести свои угрозы в действие. Но Яго так закричал, что привел его в сознание. Отелло на минуту остановился и понял, что сделал. Ему стало противно, тошно на душе, и он бежал. Куда?

Вот тут-то мне и нужна та площадка, о которой я говорил в объяснениях в начале картины.

Кусок «Д» (V). Начинается: «Я вам больше не слуга»— кончается: «...когда она рождает оскорбленья».

Название куска: что я сделал?!

·задача: скрыться, чтоб не видеть ни себя, ни других.

Объяснение. Отелло так противно, стыдно и так тошно на душе, что он должен уйти от людей, никого не видеть. Поэтому он убегает назад и ложится.

Яго ведет контрзадачу. Он как ловкий актер и провокатор, по-настоящему испуганный грозившей ему смертью, запыхав­шись от происшедшей борьбы, пользуется своим состоянием для новой провокации. Ему нужно проучить Отелло, испугать тем, что он оставляет его одного, так, чтоб этот урок надолго был ему памятен.

Для того чтобы сыграть эту сцену горячо, он пользуется слу­чайно взвинтившимися нервами. Отелло лежит неподвижно от

отчаяния (не нужно здесь плакать, как всегда это делают; его

состояние сильнее, больше, чем слезы).

Кусок «Е» (VI). Начинается: «Нет, погоди!»—кончается:

«...ее застать?»

Название куска: караул! спаси! нет сил!

Задача: разжалобить Яго, чтоб он помог.

Если в куске «В» Отелло хотел объяснить Яго то, ч т о он с

ним сделал, то в этом куске он хочет его разжалобить, показать.

¶20*

307

¶иллюстрировать внешне, физически весь ад, который он пере­живает.

Это своего рода спектакль, которым люди при общении друг с другом пользуются для того, чтобы лучше, образнее показать то, что с ними происходит.

Все приспособления, все краски голоса и движений, которые могут объяснить не столько уху, сколько глазу то, что чувствует актер, Отелло пускает в ход.

Когда Яго понял состояние Отелло и то, что он, Яго, ему необходим, он стал несколько авторитетнее, чем раньше.

Кусок «Ж» (VII). Начинается словами: «Смерть и про­клятье!»—кончается: «...одна слаба для мщенья моего!»

Название куска: следователь.

·Задача: хочу разобраться, понять.

Отелло делает все, чтобы заставить Яго говорить.

В этом куске в роли Отелло можно уже по тексту начать воз­мущаться и свирепствовать, но это было бы нехорошо в смысле постепенности и подбора красок. Поэтому его восклицания:

«Смерть и проклятье!», «Чудовищно! Чудовищно!», «Я разорву ее на части!»—надо понимать так: он восклицает это не от ужаса перед уже совершившимся фактом, а лишь от ужаса пе­ред допускаемым предположением. Ведь и такие восклицания поощряют Яго к дальнейшему рассказу.

Главная игра Отелло не в этих восклицаниях, а во время текста, произносимого Яго. Он жадно слушает его и этим, есте­ственно, как бы подстегивает его к дальнейшему рассказу.

При словах: «Чудовищно! Чудовищно!»—Отелло впервые на минуту поверил в возможность этих фактов и остолбенел.

В таком же тоне идет и последующая реплика: «Да, сон, но обличает он то собой, что было наяву»... и т. д.

Тут он еще в оцепенении и переваривает известие.

Реплика: «Я разорву ее на части!»—инстинктивно вырва­лась, как тигриный рев.

Следующей репликой: «Такой платок я подарил ей» — он с болью доказывает Яго, что он прав.

Все это — лестница, подходы к дальнейшему финальному ре­шению, но не забывайте — только подходы, а внутреннее обос­нование для них — в основной задаче куска: хочу понять.

Три последние строчки: «О, отчего не сорок тысяч жизней у этого раба?» и т. д.—говорятся не с яростью, а с ужасающей болью, с тоской, а не с силой, именно ввиду постепенности на­растания и распределения красок.

Кусок кончается огромной гастрольной паузой, в которой актер доживает накопленные за эту сцену чувства и принимает новое решение.

308

¶Теперь как определить линию Яго в этом куске?

В предыдущих кусках — «А», «Б», «В», «Г» — Яго только старался обратить на себя внимание. То, что Отелло хотел его сбросить, в конце концов, только помогло ему, так как это вы­звало реакцию в Отелло и его мольбу о помощи.

С этого момента Яго повел свою линию. Как всегда, он ведет ее не прямо, а под личиной своего добродушия. В данном слу­чае он прикрывается тем, что для спасения Отелло приходится говорить правду.

Отелло требует во что бы то ни стало ответа и заставляет его, Яго, доказать то, чего он доказать не может. Яго против своей воли ищет факты, чтобы разъяснить дело и тем помочь Отелло выйти из неясного положения, которое его удручает. Словом, он играет на том, что нужно что-то сделать, а сделать трудно — нужно выдать приятеля, а не хочется. Свою личину добродушия актер должен изображать так искренне, чтобы об­мануть не только Отелло, но и самого зрителя.

После паузы Отелло встает, и начинается [новый кусок].

Кусок «З» (VIII). [От слов:] «Теперь всему, всему я ве­рю!»—кончая словами: «...пока не поглотятся диким мщеньем».

Если в куске «В» Отелло иллюстрирует то, что сделал с ним Яго, если в куске «Е» он иллюстрирует ту муку, которую он переживает, то в куске «З» он иллюстрирует ту пе­ремену, которая с ним произошла, притом про­изошла бесповоротно.

Такова задача куска, а самый кусок я бы назвал: вот ка­ков я стал теперь.

И в этом куске, как и в предыдущем, я ищу технические средства, чтоб удержать актера от перехода на вольтаж 5, иначе он начнет выжимать страсть и рвать ее в клочки. Если он по­падет на вольтаж, то ему зарез. Чтобы не пускать актера на этот путь, нужна физическая или элементарно-психологическая задача. Пусть он держится за нее крепко, особенно в этом ме­сте. Пусть он действует продуктивно и целесообразно.

Кусок «И» (IX). Начинается: «Клянусь теперь под этим чи­стым небом» — кончается: «И сей же час воспользуюсь я ею».

Название куска: клятва.

Задача: отрезать все пути к отступлению (как можно сильнее закрепить свое решение так, чтобы отнять у себя возможность к отступлению).

Кусок «К» (X). Начинается: «Через три дня ты должен мне сказать...» — кончается: «Навеки ваш».

Название куска: приговор.

Задача: передать ужаснейшую тайну, в которой трудно признаться даже самому себе.

309

¶Объяснение. Решение состоялось, но оно так страшно, что его не выговоришь громко, его хочется больше сказать глазами. И вот этот-то важнейший и ужаснейший секрет один человек передает другому тайно между небом и землей. Больше говорят глазами.

Итак, вот какой схемой живет актер в этой картине:

А (I) — разрешить заданную задачу: почему,длячего?

Б (II)—уйти от Яго.

В (III)—заставить почувствовать Яго, что он с ним сделал.

Г (IV)—предупредить Яго: берегись, безнаказан­но так шутить нельзя.

Д (V) —что я наделал?! Фу, какая гадость!

Задача: скрыться, чтоб не видеть ни себя, ни других.

Е (VI)—караул! спаси! нет сил!

Задача: разжалобить Яго, чтоб он помог.

Ж (VII) — следователь.

Задача: хочу разобраться во всех тонкостях, понять.