Глава тридцать седьмая старая фэн сватает дочь хань даого симэнь цин становится постоянным гостем ван шестой

Медлительны лодки… Когда ж они тронутся в путь!

Хмельной возвращаюсь – вино отуманило взоры.

На море глядел я – тоска разрывала мне грудь,

Теперь утомляют меня бесконечные горы.

А лодочный путник гребца погоняет, спешит:

«Взволнован, растроган, смотрю на закат одиноко.

Как долго средь волн бесконечных мне плыть предстоит?

Печалюсь… Куда мне деваться от грусти глубокой?»

Так вот, проводил Симэнь лауреата Цая и академика Аня, а сам, надев на глаза пылезащитную маску, выехал верхом в сопровождении слуг, которые криками разгоняли с дороги зевак. Заметив старую Фэн, Симэнь велел слуге подозвать ее.

– Батюшка спрашивает, как насчет девицы, – обратился к старухе слуга. – Почему до сих пор не показываешься?

Фэн поспешила к Симэню.

– Переглядела я, сударь, несколько девиц, – начала старуха, – да только все они либо дочери мясников, либо уличных торговцев‑разносчиков. С чем же я к вам пойду‑то, сударь? Но тут Небо ниспослало и мне удачу: вспомнила одну девицу. Всем хороша, родилась в год лошади, к новому году ей исполнилось всего пятнадцать лет. Не очутись я у нее перед домом, не позови меня ее матушка чайку отпить, мне б она и в голову не пришла. Ей вот только что сделали прическу. Стройная, как кисточка, а какие ножки! А попудрится да нарумянится! А ротик! Словом, чаровница – глаз не оторвешь. Матушка говорит, она родилась в пятый день пятой луны, зовут ее Айцзе – Любимица.⁵²⁹Она не одной мне приглянулась, и вам, сударь, как увидите, по душе придется. Не знаю, что вы скажете?

– Вот сумасшедшая старуха! – заругался Симэнь. – Что я – себе ее беру, что ли? Зачем она мне?! У меня и без нее вон их сколько! Пойми, меня господин Чжай из столицы просил, а он – дворецкий самого императорского наставника его превосходительства Цая. Ему вторая жена нужна, для продолжения рода. Найдешь подходящую – и тебя не обидит. А ты о ком говоришь‑то? Принеси о ней сведения, посмотрим.

– Да вот о ком, сударь, – начала Фэн. – Не за тысячу верст живет, а рядышком – за каменной стенкой от вас. О дочери вашего приказчика Ханя речь веду. Если пожелаете, сударь, я с ее родителями поговорю, а там и о смотринах условимся. Так что не волнуйтесь, сударь.

– Ладно, ступай, – наказал ей Симэнь. – Если отец даст согласие, принеси о ней сведения.⁵³⁰Дома поговорим.

Фэн пообещала, на том они и расстались.

Дня через два Симэнь сидел в зале, когда появилась старая Фэн и протянула хозяину бумагу. «Девица из рода Хань, на пятнадцатом году жизни, рождения пятого дня в пятой луне», – прочитал Симэнь.

– Ваше мнение, сударь, я передала родителю, – заговорила старуха. – Если, говорит, батюшка окажет нам такую честь, то большего счастья дочке и желать не придется. Только, говорит, мы бедны, нет у нас приданого…

– Скажи ему, – прервал ее Симэнь, – нитки с него не потребуется. Наряды, украшения, коробки и сундуки с приданым, – сам всем обеспечу и сверх того двадцать лянов дам. Пусть только сошьют туфельки,⁵³¹да отцу к назначенному сроку придется самому дочку в столицу проводить. Ее ведь не в простые наложницы берут. Дворецкий Чжай сына от нее ожидает. Подарит сына или, на худой конец, дочь – богатыми да знатными сделает, живи не тужи.

– Они просили узнать, когда вы соизволите поглядеть барышню, – спросила Фэн, – чтобы накрыть стол…

– Раз согласны, завтра же загляну, – сказал Симэнь. – Тянуть больше нельзя. Мне и так не раз напоминали. А им скажи, чтобы не тратились. Чашку чаю выпью и уйду.

– Вы уж их не обижайте, сударь, – заметила старая Фэн. – Вам угощение, конечно, не в диковинку, а все ж посидите у них хоть немножко. Неловко как‑то, если хозяин от приказчика выйдет раньше, чем порог переступит.

– Не дело ты говоришь! – возразил Симэнь. – Некогда мне, я человек занятой.

– Тогда я предупрежу их.

Старая Фэн пошла прямо к Хань Даого и подробнейшим образом передала весь разговор его жене – Ван Шестой.

– Прочитал хозяин про твою дочку, – говорила она, – так и просиял. Скажи, говорит, с них нитки не потребуется. Нарядами да приданым сам обещал заняться и вам двадцать лянов посулил поднести в подарок. Пусть, говорит, заготовят барышне туфельки, а больше ничего не нужно. Да! Родителю, говорит, придется проводить дочку, а через годик‑полтора родит она сына, подвалит тогда и вам счастье. Богатыми да знатными станете – живите не тужите. Он завтра после службы к вам пожалует. Просил ничего не готовить. Чашку чаю выпьет и уйдет.

– Будет уж болтать‑то! – удивилась Ван Шестая. – Правда, что ли?

– Мне ж сам ваш хозяин так сказал! – уверяла ее Фэн. – Неужто буду обманывать?! Некогда ему рассиживаться. Он деловой человек, посетители к нему так чередой и идут.

Слушала ее Ван Шестая, а сама ставила на стол вино и закуски. После угощения Фэн откланялась. К вечеру воротился домой Хань Даого, и они с женой держали совет. Рано утром он отправился к Высокому колодцу за свежей вкусной водой, купил лучших фруктов и орехов и только потом пошел в лавку торговать. Ван Шестая осталась дома. Ярко накрашенная и напудренная, она начисто вымыла руки, подстригла ногти и оделась в пестрые праздничные наряды. Вычистив чарки и чашки, приготовив орехи, она заварила густой чай и стала поджидать Симэнь Цина. Прибраться ей помогла старая Фэн.

Симэнь из управы заехал домой переодеться. Прикрыв глаза маской от пыли, он верхом направился к Хань Даого. Его сопровождали Дайань и Циньтун.

Когда Симэнь спешился, старая Фэн пригласила его в дом и предложила присаживаться. Через некоторое время Ван Шестая вывела дочь Айцзе. Симэнь не обратил особого внимания на барышню, зато не спускал глаз с хозяйки. Высокая и стройная, со смуглым, овальным, как тыквенное семечко, лицом, обрамленным локонами, она была в лиловой тафтяной кофте, темной с красной вышивкой атласной безрукавке и бледно‑зеленой юбке, из‑под которой выглядывали изящные ножки, обутые в остроносые, отделанные золотой бахромой туфельки. На их черном, как вороново крыло, поле тем отчетливее выступали узорные облака.

Да,

Пока ее характер неизвестен мне,

Но красотой и вкусом восхищен вполне.

Только поглядите:

Она медлительна, томна. Излишни ей и пудра, и помада. Чары подарены природою самой. Нежна и грациозна. Белил коснуться лень. Ее удел –изяществом и красотой блистать. Изогнутые брови – как далеких гор отроги, глаза – чисты, как осенняя вода. Алые уста, приоткрытые едва, манят неистовых шмелей и мотыльков. Тонкий стан, перевязанный искусно, влечет, рождая сладостные чувства. Она – либо на тайное свидание спешащая Инъин, либо игрой на арфе увлеченная Чжо Вэньцзюнь. ⁵³²

Чем пристальнее всматривался в нее Симэнь, тем учащенней билось у него сердце, тем больше мутилось в глазах. Он едва сдерживал себя. «Вот, оказывается, какая у Хань Даого жена‑красавица, – думал он. – Не удивительно, что к ней приставали молодцы». Он перевел взгляд на ее дочь. Она была тоже хороша собой. «А чем плоха барышня? – мелькнуло у Симэня. – Да и с чего б у матери‑красавицы быть дурной дочери?»

Ван Шестая поклонилась Симэню и велела Айцзе представиться гостю. Та порхнула в сторону Симэня. Концы ее расшитого пояса развевались, словно цветущая ветка, колеблемая легким ветерком, склонилась она в земном поклоне и отошла в сторону. Старая Фэн поспешно подала чай. Ван Шестая взяла у нее чашку, тщательно обтерла ее и велела поднести Симэню, который тем временем оглядывал барышню с головы до ног.

Черные, как тучи, локоны красовались у нее на висках. Нельзя было без волнения смотреть на ее напудренное личико и подведенные брови. Она походила на одинокий цветок, нежный и прекрасный. Прелестное создание, она вся благоухала ароматом.

Симэнь велел Дайаню достать два парчовых платка, четыре золотых кольца и двадцать лянов серебром, а старой Фэн положить их на чайный поднос. Ван поспешно надела дочке золотое кольцо. Та, обернувшись к Симэню, поклонилась в знак благодарности и удалилась.

– На этих днях придется взять барышню ко мне в дом, – начал Симэнь, обращаясь к Ван. – Надо будет наряды пошить. А это серебро пусть пойдет на туфли и бинты.

Ван земным поклоном поблагодарила Симэня.

– Вы нас и так одели с головы до ног, батюшка, – говорила она. – А теперь вам из‑за дочки столько хлопот. Вы нас с мужем так облагодетельствовали, что нам по гроб не расплатиться. Не знаю, как и благодарить вас за такие щедрые дары.

– А хозяина нет? – спросил Симэнь.

– Мы с ним утром совет держали, – отвечала Ван. – Он сейчас в лавке. Я его завтра же утром к вам отправлю. Пусть поблагодарит как полагается.

Ван Шестая оказалась на язык бойкой. Она то и дело называла Симэня батюшкой, чем он был весьма тронут.

– Передай мужу, что я сказал, – проговорил он перед уходом. – Я пойду.

– Посидели бы еще немножко, батюшка.

– Нет, не могу. Симэнь направился прямо домой и рассказал обо всем Юэнян.

– Вот видишь, нити брачных уз, оказывается, связывают нареченных судьбою и за тысячи ли, – заметила Юэнян. – Если дочь Ханя так хороша, стало быть, не напрасно хлопотали.

– Завтра же надо будет взять барышню в дом, – заявил Симэнь. – Пусть у нас поживет, пока не сошьют наряды. А на головные украшения надо сейчас же лянов десять мастерам отнести.

– Разумеется, и чем скорее – тем лучше, – поддержала хозяйка. – Хорошо бы, отец сам направил ее в столицу. Надеюсь, своих людей посылать не придется?

– А поедет Хань, значит, лавку закрыть придется? – вслух размышлял Симэнь. – Ну да ладно. А все‑таки Лайбао пусть тоже поедет. Он, кстати, узнает, в целости ли доставил гонец мои подарки высокому зятю Чжаю.

Однако хватит болтать.

Дня через два Симэнь послал за барышней слугу. Ван купила подарки и сама проводила дочь.

– Примите, сударыня, эти скромные знаки внимания, – обратилась она с поклоном к Юэнян и остальным женам хозяина. – Мы с мужем не в силах выразить благодарность батюшке с матушкой и всем вам, сударыни, за честь, какую вы оказали моей дочери, и прошу простить за причиненное беспокойство.

Ее сначала угостили чаем в покоях Юэнян, а потом приняли в большой гостиной. Вместе с Юэнян были Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр.

Симэнь приобрел для барышни кусок красного и кусок зеленого шаньсийского шелка, а также тафты и тонкого шелка на нижнее белье и позвал портного Чжао сшить ей тканые золотом парчовые одежды, в первую очередь красное с цветными узорами атласное платье. Ван Шестая успокоила дочь и к вечеру ушла домой. Симэнь потом закупил для невесты крапленые золотом сундуки и корзины, туалетные коробочки и зеркало, шкатулки, медные тазы, цинковые ведра и другие необходимые вещи, на что ушел не один день.

Когда все приготовления закончились, в столицу было отправлено письмо с уведомлением, что невеста выезжает в девятой луне десятого дня.

Симэнь взял из управы четверых гонцов и двоих вооруженных луками и стрелами солдат, а Лайбао и Хань Даого наняли четверку лошадей. Сопровождаемые охраной экипажи и теплый паланкин двинулись в Восточную столицу, но не о том пойдет речь.

Оставшись одна в осиротевшем доме, Ван Шестая проплакала дня три. Как‑то у Симэня выпало свободное время, и он решил заглянуть на Львиную. Старая Фэн угостила его чаем, а он поднес ей лян серебром.

– Это тебе на обновку за хлопоты с дочерью Ханя.

Благодарная старуха отвесила земной поклон.

– А к ней не заходила? – поинтересовался Симэнь.

– Как не заходить! – воскликнула старуха. – Дня не пропускала.

С ней время коротаем, как с дочкой рассталась, и дом‑то опустел. Дочь ведь ей опорой и поддержкой была, друг от дружки ни на шаг. Сколько дней она плакала, только вот немножко в себя приходить начала. Досталось, говорит, батюшке с дочкой моей забот. Обо мне все беспокоится. Отблагодарил ли тебя, спрашивает, батюшка. Занят, отвечаю, батюшка, не смею беспокоить. Сколько, говорю, даст, на том и спасибо. Она мне тоже посулила. Вот приедет, говорит, сам, щедро наградит.

– Да, он не с пустыми руками воротится, – подтвердил Симэнь и, убедившись, что никого нет, зашептал старухе на ухо: – Когда к ней пойдешь, намекни при случае: я, мол, не прочь бы ее навестить. Интересно, что она скажет. Может, согласится. А я зайду, узнаю, ладно?

Старуха лукаво усмехнулась и, прикрыв рот рукой, заговорила:

– Вам бы, сударь, дома посиживать да пеночки слизывать, удочку закинуть да сразу и рыбку поймать. Только что дочку поймали, теперь и мамашу подавай? Ну, погодите, вечерком стыд поборю и поведаю ей ваше желание. А вы ее плохо знаете. Она ведь сестра мясника Вана, вон с той улицы, шестая в семье, в год змеи родилась, ей около двадцати девяти.⁵³³Собой, верно, хороша, но никому еще не удавалось ее покорить. Я ей скажу, а вы завтра приходите.

– Да, да, скажи, – попросил Симэнь и поскакал верхом домой.

Проводив его за ворота, Фэн пообедала, заперла ворота и не спеша двинулась в Кожевенный переулок к Ван Шестой.

Хозяйка открыла ворота и пригласила ее в дом.

– А я вчера лапши наварила, все тебя ждала, – проговорила она. – Куда ж ты пропала?

– Собиралась к тебе заглянуть, – отвечала старуха, – да с делами замешкалась. Так и не выбралась.

– А у меня и рис как раз сварился, – опять стала потчевать ее хозяйка. – Или лапши с мясом поешь?

– Только из‑за стола, – отказывалась Фэн. – А чайку выпью.

Ван заварила ей густого чаю, а сама принялась за лапшу. Старуха глаз с нее не сводила.

– Видишь, как мне тяжело, – говорила хозяйка. – Бывало, с дочкой‑то и тоски не знала, а теперь дом совсем опустел. Какая скука! И за что ни возьмись, все самой делать приходится. Смотри, на кого стала похожа! Кухарка – да и только! Чем так жить, лучше умереть. Разве у меня на душе будет когда покойно?! Дочку вон в какую даль занесло. И захочешь повидаться, да не тут‑то было.

Она громко зарыдала.

– Так уж отродясь повелось, – успокаивала ее старуха Фэн. – Где сын, так жизнь кипит, где дочь, там тоска царит. Хоть век держи при себе дочь, все равно придется расстаться. Сейчас ты убиваешься, а добьется дочка расположения, родит сына или хотя бы дочь, и вам улыбнется счастье. Старуху тогда и не вспомнишь.

– В знатном доме либо вознесут до небес, либо свалят в яму, – отвечала Ван. – Кто знает, что будет… Пока она возвысится, наши с отцом и кости‑то истлеют.

– Зачем же так говорить? – прервала ее Фэн. – Ваша барышня не глупышка какая‑нибудь. Иль не рукодельница‑мастерица! Богатство, говорят, за подолом тянется. Нечего за нее горевать!

Так говорили они довольно долго. Дальше – больше, речь зашла совсем о другом.

– Не осуди меня, глупую, – начала Фэн. – Хочу тебя спросить, неужто тебе не страшно вечерами одной, без мужа в пустом доме сидеть?

– И ты еще спрашиваешь! – воскликнула Ван. – Сама ж обрекла меня на такую жизнь. Вот и приходи по вечерам, вместе время коротать будем.

– Вряд ли я смогу, – возразила старуха и продолжала: – Но тебя одну я не оставлю. Хочешь найду человека?

– Кого?

– Говорят, враз у двоих в гостях не бывают, – прикрывая рот, засмеялась Фэн. – Вчера заходил ко мне наш господин. Она, говорит, без дочери‑то, наверно, скучает. Тебя навестить собирается. Что ты на это скажешь? Никто не узнает, а будешь благосклонна, не придется тужить ни о питье, ни о бытье. Сойдетесь, он тебе и дом подходящий присмотрит. Зачем тебе в таком вот захолустье жить?

– Нужна ли ему такая уродина, как я? – Ван улыбнулась. – Вон у него жен сколько! И все как богини.

– Не скажи! – убеждала ее старуха. – Не зря говорят: любовнику везде мерещутся красавицы Си Ши.⁵³⁴Вот увидишь: раз придет и повадится, не отстанет. Батюшка – человек праздный. Если б он был к тебе равнодушен, наверно, не стал бы меня просить и ляном серебра одаривать. Это он мне за хлопоты с барышней. Потом видит – никого нет, стал просить, чтоб я с тобой поговорила. Он ответа ждет. А мне какой прок зря болтать! В любой сделке главное – обоюдное согласие.

– Ну, хорошо, – согласилась Ван. – Если желает зайти, буду ждать завтра.

Заручившись согласием, Фэн посидела еще немного и, рассыпаясь в благодарностях, откланялась. На другой день к ней зашел Симэнь, и она рассказала ему со всеми подробностями о своей беседе с Ван Шестой. Симэнь не мог сдержать радости и тотчас же отвесил старухе лян серебром, попросив ее накрыть стол.

Между тем Ван Шестая убралась в доме, зажгла благовония, повесила над кроватью полог и заварила лучшего чаю. Тут подоспела старая Фэн. В корзине у нее лежали куры, рыба, яства, овощи и фрукты. Она прошла на кухню и занялась приготовлением блюд, а хозяйка, тщательно вымыв руки, принялась за лапшу и лепешки. В приемной стояли до блеска протертые столы и стулья.

Вскоре после полудня прибыл Симэнь. В штатском платье, с пылезащитной маской на глазах, он подъехал верхом, сопровождаемый Дайанем и Цитуном. У ворот Симэнь спешился, велел привести коня вечером, а пока поставить на Львиной, сам же проследовал с Дайанем в дом и уселся в приемной.

Появилась со вкусом одетая и причесанная Ван Шестая и, поклонившись гостю, сказала:

– Сколько мы вам причинили беспокойства, батюшка, и не перечесть. А тут еще с дочерью хлопоты…

– Вы уж с мужем не взыщите, если что не так сделал, – проговорил Симэнь.

– Ну что вы, батюшка! – воскликнула Ван. – Как можно! Вы нам оказали такую честь.

Она отвесила ему четыре земных поклона. Старуха подала чай, и Ван поднесла чашку Симэню. Убедившись, что коня отвели, а Дайань запер ворота, Ван присела ненадолго за стол, а потом пригласила гостя в спальню.

Окна и дверь закрывали бумажные шторы. Перед кроватью в нише стояла четырехстворчатая ширма из пестрого шелка и парчи, на которой красовались вырезанные из бумаги сценки встречи студента Чжана с Инъин и шмели, упоенные нектаром цветов. На столе рядом с зеркалом теснились шкатулки, туалетные принадлежности, пудреницы, баночки, коробочки и всякие безделушки, с пола поднимался аромат благовонных палочек. На возвышении стояло глубокое кресло, в котором и расположился Симэнь.

Ван заварила чашку густого чаю с орехами и подсоленными ростками бамбука и подала ее Симэню, потом отставила пустую чашку, подсела к нему сбоку на кровати и начала болтать о пустяках. Он подметил, что она одна управляется за столом.

– Хорошо бы тебе завести помощницу, – сказал Симэнь.

– Откровенно говоря, плохо мне стало без дочки, – отвечала Ван. – Все самой приходится делать.

– Не тужи! – успокоил ее Симэнь. – Велю вон мамаше Фэн приглядеть девчонку лет четырнадцати, тебе сразу легче станет.

– Уж мужа дождусь, пусть он и серебра выкраивает, и тетушку Фэн просит.

– Зачем же ждать? – не унимался Симэнь. – Сколько понадобится, я заплачу.

– Опять вас беспокоить? – воскликнула Ван. – Мы вам и без того, надо полагать, надоели.

По душе пришлись Симэню ее речи и, когда вошла Фэн и стала накрывать на стол, он сказал ей о служанке.

– Поклонись да поблагодари батюшку, – обратилась к Ван Шестой старуха. – Есть у меня на примете девочка лет тринадцати. У тетушки Чжао на южной окраине живет. Могу завтра же привести. В бедной семье росла. Отец служит в дозоре, да пала у него лошадь. Боится, как бы начальник не выпорол, а денег нет. Вот и решил дочь продать. Всего четыре ляна просит. Как раз тебе бы подошла.

Ван Шестая поспешно сложила руки и поклонилась Симэню. Подали закуски и подогретое вино. Ван наполнила чарку, взяла обеими руками и протянула Симэню, отвешивая низкий поклон.

– Достаточно и обычного поклона, – проговорил он, сделав знак рукой.

Ван покорно улыбнулась и села сбоку на скамеечку. Старая Фэн подносила одно яство за другим, подала она и искусно выпеченные пирожки. Ван положила в тарелку мяса с овощами и протянула Симэню.

Они пировали вдвоем. То и дело вздымались чарки. А Дайань и старуха Фэн пристроились на кухне, но не о том пойдет речь.

Когда они осушили не одну чарку, Ван подсела поближе к Симэню и принялась потчевать его яствами. Сначала они были заняты интимной беседой, потом стали пить вино из уст в уста. Они были одни. Симэнь обнял ее, и они слились в страстном поцелуе. Ван играла яшмовым стеблем. Обуреваемые желанием, они оставили вино, заперли дверь и сняли одежды. Ван легла на кровать и откинула одеяло.

Солнце клонилось к западу. Возбужденный винными парами Симэнь вынул из мешочка серебряную подпругу, чтобы подготовить тот самый предмет к делу. Ван стала играть с ним руками, отчего он вздулся и покраснел, стал грубым и большим. Потом села Симэню на колени. Они опять заключили друг друга в объятия, стали целоваться. Затем женщина подняла одну ногу и рукой направила сокровище Симэнь Цина в свое лоно. После того, как они потолкались какое‑то время, Симэнь Цин на ощупь обнаружил, что в нежном и влажном лоне волосы поднялись, как колосья, и женщина хочет вступить с ним в битву. Тогда он велел ей лечь на спину, взял ее ноги, положил их себе на пояс и стал то вставлять, то вынимать тот самый предмет.

Только поглядите, что это было за сражение тучки и дождя:

Воинственность витала над бирюзовою тахтой, царило буйство на парчовом ложе. На кораллах изголовья сражался храбро удалец, под балдахином нежно‑голубым вел бой храбрец неустрашимый. Богатырь в ярости метал копье с черной бахромой, воительница пылкая, станом ловко играя, натиск его отражала. Бросок вперед, отход назад. То поединок Лушаня.⁵³⁵с фавориткой Великосущной⁵³⁶Вот схватились, оружия скрестя. То неотступный Цзюньжуй преследует Инъин.⁵³⁷Сошлись единоборцы, как средь Небесной Реки Ткачиха с Волопасом.⁵³⁸В вихре закружились, будто чаровницы, манящие в пещеры бессмертных, и Жуань Чжао.⁵³⁹Вот и копье пронзило щит. Соединился молодец Цуй со своей Сюэ Красоткой.⁵⁴⁰Грянул удар, занесен меч. Су Крошку встретил Шуан Цзянь.⁵⁴¹То нежно иволга щебетала – У Цзэтянь на свиданье с Аоцао.⁵⁴²То у ласточки перехватило дух – с Люй Чжи увиделся Шэнь Жэнь.⁵⁴³Сперва сноровки недоставало в метании копья, и щит едва‑едва удары отражал. После разминки повели взаимную атаку, сомкнулись плечом в плечо. Нетерпеливый богатырь копьем нацеливался прямо в сердце. Стремглав воительница храбрая копье устами перехватить спешила. Вот пушка с ядрами уже штурмует подступы к развилке. Удары ловко отражает бесстрашная хозяйка чресел. Вот духу набирается золотой петух, шею задрав горделиво. Вот сук засохший тянется к цветку, его царапает и колет. После долгой схватки глаза застил туман. Одно движенье – и судорогой сводит. Поединок их так расшевелил, никто б разнять не в силах. Уж дышит тяжело хозяйка заросшей власами пещеры. Уж войско грозное томимо жаждою, с ног валится. Копье у латника дало осечку. Он сник, готовый бросить поле битвы, коня утратил и едва‑едва влачится по трясине. А та, что тонкой лестью верх взяла, теперь глупышкой притворилась, глядит на отступившего противника, который все ниже погружается в пучину. Кольчуга порвана и смята, как бурею цветы. Слетела парчовая шляпка, словно ураганом сбитый лист. У полководца Серного кольца поломаны доспехи, сбит шишак. но генерал Серебряной подпруги еще упорно держит свой рубеж.

Да,

Густые облака

у девяти небес⁵⁴⁴нашли покой.

Разбитые войска,

слепившись в ком, смешалися с землей.

Надобно сказать, что Ван Шестая была женщиной с причудами. Ей, например, доставляло удовольствие принимать гостей только с заднего двора. И сколько ее ни упрашивали, она от этой своей затеи никак не отступала. Даже ее мужу, Хань Даого, приходилось срывать цветы на заднем дворике.⁵⁴⁵Лишь разок‑другой в месяц она позволяла ему войти к ней прямо с улицы. Другая ее причуда – игра на свирели,⁵⁴⁶которой она отдавалась самозабвено. Без игры на свирели никакие услады не приносили ей удовлетворения. Эти‑то причуды и пришлись особенно по душе Симэню.

В тот день они забавлялись до первой ночной стражи.

– Завтра приходите пораньше, батюшка, – говорила Ван, когда Симэнь стал собираться домой. – А я уж постараюсь, ублажу вас на славу.

Симэнь был очень доволен. На другой же день он заглянул в лавку на Львиной и передал старухе Фэн четыре ляна на покупку служанки, которую назвали Цзиньэр. Постоянно думая о своей новой зазнобе, Симэнь через два дня отбыл к ней верхом на коне, сопровождаемый Цитуном и Дайанем. У ворот он велел Цитуну отвести коня на Львиную.

Узнав о визите Симэня, старуха Фэн тотчас же купила жбан вина и бросилась к Ван накрывать стол. Она из кожи вон лезла, чтобы угодить Симэню.

В каждый свой приход Симэнь давал Ван Шестой по ляну‑другому на расходы. Он появлялся у нее утром и прощался, когда отбивали первую ночную стражу. И никто в его доме понятия не имел об этой связи. Старая Фэн целыми днями хлопотала у Ван Шестой. Некогда ей было заглянуть в господский дом. Ли Пинъэр раза три посылал за ней слугу, да все напрасно – либо ссылалась на дела, либо оставляла дом на замке. И вот однажды Хуатун повстречал старуху и привел ее к Пинъэр.

– Что это значит, мамаша? – допрашивала ее Пинъэр. – Исчезла, и ни слуху ни духу. Слуг посылала – тебя нет. Почему не приходишь? Смотрите, какая занятая особа! Белье бросила, пеленки. Много ли служанки настирают? Все тебя ждем.

– Легко вам говорить, сударыня, – отвечала Фэн, – а я как писарь за дезертиром гонялась. Забот вот сколько – по самое горло. То ты соляной купец, то в дуду игрец. Снуешь, как белка в колесе.

– Да у тебя, видно, забот больше, чем у самого отца настоятеля. Когда ни позови, тебе некогда. Все деньги зарабатываешь? Где ж ты, интересно, пропадаешь?

– У кувшина и ушки отвалились, и горлышко отбилось. Какие там деньги?! Знаю, сердишься. Я и так уж думала: вот вырвусь, да никак… И сама, право, в толк не возьму, что день‑деньской и делала. В прошлый раз матушка хозяйка серебро дала, просила найти за городом подушку для молитвенных бдений, а у меня из головы вон. Когда вспомнила, торговца уж и след простыл. Ну как же я к ней покажусь, а?

– Что ж, так и скажешь: нет, мол, тебе коврика? Как же ты ей в глаза‑то посмотришь? Ведь она тебе деньги дала. Вместо того чтоб купить, будешь прикидываться да ловчить, да?

– На нет и суда нет, – отвечала старуха. – Верну деньги, и дело с концом. Я вон вчера чуть с осла не упала.

– Смотри, в другой раз упадешь, не встанешь, – заметила Пинъэр.

Фэн направилась в дальние покои, но по дороге зашла на кухню узнать новости.

– А, матушка Фэн! – встретили ее сидевшие рядом Юйсяо и жена Лайсина. – Где ж это ты, драгоценная, пропадаешь? Матушка Шестая тебя съесть готова. Исчезла, говорит, ни слуху ни духу.

Старуха подошла к ним поближе, отвесила два поклона и сказала:

– Только что от матушки. Досталось порядком.

– Матушка о коврике спрашивала, – сказала Юйсяо.

– Была за городом. Торговец распродал и домой отчалил, а воротится в третьей луне будущего года. Вот серебро принесла. Возьми, барышня, верни хозяйке.

– Вот странная бабка! – засмеялась Юйсяо. – Там батюшка серебро отвешивает, вот он уйдет, сама зайдешь к матушке и отдашь, а пока присаживайся. Вот что хочу спросить: давно дочь Ханя отбыла, а? Как приказчик Хань вернется, тебе, небось, серебра подвалит. Он тебя еще не отблагодарил?

– Уж подвалит или нет – его воля, – отвечала старая Фэн. – Только восемь дней с отъезда прошло. Будет разве что к концу месяца.

Симэнь вынес серебро и вручил его Бэнь Дичуаню на покупку именья. Когда они ушли, старуха очутилась в покоях Юэнян. Однако и встретившись с хозяйкой, она не спешила возвращать серебро.

– Были, матушка, коврики, да очень уж грубые, – говорила она.

– Потом и те распродал и уехал. В следующем году обещал хорошие привезти.

– Ну ладно! – отвечала ей доверчивая Юэнян. – Серебро у себя оставь, а привезет – купишь парочку.

Она угостила старуху чаем с печеньем, и та вернулась к Пинъэр.

– Ругалась, небось, Старшая? – спросила ее Пинъэр.

– Я так ее заговорила, что она довольна осталась, чаем напоила, печенья дала.

– Это она в гостях у Цяо была, – пояснила Пинъэр. – Оттуда и печенье. От языка твоего, мамаша, и комары средь лета погибнут. Так ты постираешь белье?

– Приготовь, замочи, а завтра я пораньше приду, – отвечала старуха. – Нынче мне надо к своему давнему благодетелю поспеть.

– И всегда у тебя найдется отговорка. Попробуй, не приди завтра, я с тобой по‑другому поговорю.

Старуха рассмеялась и ушла. Пинъэр хотела было ее угостить, но она отказалась.

– Сыта я, не буду, – на ходу сказала она.

Обеспокоенная тем, как бы не прозевать свидание Симэня с Ван Шестой, она ускорила шаг.

Да,

Старухи‑сводни – маленькие ведьмы –

Губами сальными разносят сплетни.

С утра до ночи в хлопотах, в дороге.

И как у них не отсыхают ноги!

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.