Часть 11 на пути к теории личности

Гл ав а 6

ПРОБЛЕМА ЛИЧНОСТИ

Вопрос о природе личности, несомненно, лежит в ос­нове большинства споров о соотношении духовного и телесного. В непрекращающихся столкновениях различ­ных форм редукционистского материализма есть что-то абсолютно бессмысленное. Бесплодность дискуссий вы­звана, по-видимому, тем, что рассматриваемые в них оп­ределения относятся главным образом к личностям и чувствующим существам, но сама природа последних чаще всего совершенно игнорируется. Можно с уверен­ностью предположить, что различные тупиковые ситуа­ции, неправдоподобность и малая убедительность аль­тернатив, о которых мы говорили ранее, по большей ча­сти обусловлены почти полным пренебрежением к об­стоятельному анализу личности. Среди убежденных сторонников редукционистского материализма, по су­ществу, только Уилфрид Селларс [1963а] обращался к рассмотрению природы личности. Однако его высказы­вания по этому поводу настолько проблематичны и не разработаны, что могут убедить нас разве что в неспо­собности прямолинейного материализма справиться с этим понятием. Его общая формула личности, не без основания названная «юридической», выглядит следую­щим образом: «Можно признать личностью двуногое бесперое существо, дельфина или марсианина только в том случае, если это существо способно мыслить сле­дующим образом: «Мы (это существо) будем совершать (или нс будем совершать) действия типа А в условиях типа С». Думать, таким образом, не означает классифи­цировать или объяснять, но означает проявлять неко­торую интенцию». И далее Селларс продолжает: «Таким образом, концептуальная структура, которой обладают личности, нс нуждается в согласовании с научным обра-

148

зом мира [селларсовской версией редукционистского материализма], а скорее должна присоединяться к нему. Следовательно, для завершения научного образа мира нам следует обогатить его не большим числом способов речи о том, что имеет место в действительности, а язы­ком общественных и индивидуальных интенций...»

Здесь, похоже, подразумевается, что (1) адекватный анализ личности не подорвет того вида физикализма, который дает удовлетворительное описание и объясне­ние неодушевленного мира, и (2) такой анализ лично­сти связан с использованием языка, который не требует расширения достоверного описания мира за пределы описаний, доступных редукционизму, а скорее предна­значен для определения того, что находит наиболее удовлетворительное выражение в терминах предписа­ний. Именно по этой причине Селларс утверждает, что «нередуцируемость» (курсив мой.—Дж. М.) личностно­го есть не что иное, как нередуцируемость «должно» к «есть». Однако ему так и не удалось объяснить тот факт, что и способность к речи, и обладание чувством — а следовательно, способность к описанию феноменаль­ного содержания нашего опыта — действительно требу­ют обогащенного языка, позволяющего описывать то, что имеет место в действительности, и обосновывать, что сущности, признаваемые Селларсом нередуцируемы­ми, на самом деле редуцируемы.

Размышляя о личности, испытываешь искушение на­чать с систематизации всех решений этой проблемы. Но занятие этим приводит к пониманию, что, оно малопро­дуктивно, что нам нужна единая адекватная и убеди­тельная теория и что действительно перспективное ре­шение, скорее всего, будет совершенно непохожим на наши традиционные установки в этой области. Для того чтобы убедиться в этом, нам придется рассмотреть (1) дуалистическое решение этой проблемы; (2) еще более крайнее идеалистическое ее решение, согласно которому существуют бестелесные души или личности; (3) редук-ционистское решение, согласно которому личность есть не что иное, как сложное тело; (4) решение, согласно которому личность онтологически столь же первична, как и тело, и нередуцируема к нему; (5) решение, со­гласно которому личность трактуется юридически, то есть с точки зрения ее прав и ответственности, припи­санных некоторым телам, чувствующим существам или

149

каким-либо иным сущностям, допускающим независимую индивидуализацию и отождествление. При этом мы бу­дем использовать ранее принятые нами философские установки для более экономных рассуждений.

Дуалистическое и идеалистическое решения, как бы соблазнительно они ни звучали в устах картезианцев и христиан, несовместимы с тем фактом что нам требуется объяснение, адекватное жизни и поведению именно представителей вида Homo sapiens. Юридическое реше­ние страдает другим пороком—оно не способно учесть, что право и ответственность имеют рефлексивную при­роду. Конечно, было бы очень удобно считать некоторое тело или чувствующее существо личностью только на том основании, что оно обладает определенным стату­сом или способно демонстрировать намерения и поведе­ние, соответствующее этому статусу. Однако эта теория не учитывает того факта, что в конце концов именно мы в действительности даем такие определения друг другу, а следовательно, никакая юридическая фикция не мо­жет дать объяснения первоначального приписывания та­кого статуса. Хотя, конечно, жаль расставаться с преи­муществами, которые нам открывает уже произведен­ное отождествление человеческой личности как юриди­ческого или подобного юридическому лица.

Следовательно, дух нашего времени небезразличен к рассмотренным возможностям и в соответствии с сегод­няшними стремлениями и целями необходимо особенно тщательно взвешивать выбор между редукционистскои теорией личности (то есть теорией, согласно которой личность является не чем иным, как сложным телом) и теорией, в которой личность рассматривается как нечто онтологически первичное (то есть имеет и физические, и «личностные» свойства, не поддающиеся анализу исклю­чительно в терминах сложной организации тел). Оче­видно, что и редукционистские, и нередукционистские программы являются предварительными в том смысле, что, возможно, завтра в какой-нибудь новой изощренной онтологии «тела» и «личности» будут вытеснены «сле­дующим рядом» сущностей, которые могли бы лучше удовлетворить наши сегодняшние метафизические за­просы.

Однако обе эти возможности оказываются совер­шенно бесперспективными. Это легко увидеть, если бег­ло рассмотреть программы, соответствующие взглядам

150

Бернарда Уильямса и П. Ф. Стросона. Уильямс [1973Ь] защищает тезис, согласно которому личности суть не что иное, как сложные тела, Стросон [1959] —тезис, соглас­но которому личности являются нередуцируемыми и пер­вичными сущностями. Это, конечно, не означает, что все редукционисты и антиредукционисты добровольно под­писались бы под их аргументами. Тем не менее за­труднения, с которыми сталкиваются две эти довольно последовательные концепции, позволят нам оценить перспективы всех сходных с ними теорий. Следователь­но, обсуждение, которое мы собираемся предпринять, имеет по преимуществу отрицательный, критический ха­рактер. Воззрения Стросона требуют особо тщатель­ного анализа. По Стросону, «понятие личности следует интерпретировать как понятие некоторого типа сущно­сти; при этом и предикаты, описывающие состояния сознания, и предикаты, описывающие телесные харак­теристики, физические ситуации и т. п., оказываются в равной степени применимыми к индивидуальной сущно­сти такого типа». Здесь речь пока идет только о том, что предикаты (называемые им «Р-предикатами»), опи­сывающие состояния сознания или условия, которые производят сознание, и предикаты, описывающие телес­ные характеристики («AI-предикаты»), в равной степе­ни применимы к личности. Следовательно, Стросон здесь не настаивает, что личности являются «первичными»:

приведенные положения могут быть приняты и редук-ционистами и антиредукционистами. С этими положе­ниями не согласились бы разве что элиминативные ма­териалисты (Фейерабенд [1963а]), [1963Ь]), которые решительно отвергают признание каких-либо сущностей, кроме материальных, равно как и приписывание таким сущностям каких-либо психических свойств. Фактически указанные взгляды Стросона, по крайней мере предва­рительно, представляются приемлемыми даже для дуа­листов картезианского толка, хотя и неприемлемы для матерых идеалистов.

Стросон также говорит, что «понятие личности логи­чески предшествует понятию индивидуального сознания и его не следует отождествлять с понятиями одушевлен­ного тела или воплощенной души». В соответствии со сказанным ранее Стросон в качестве основания для по­добного вывода выдвигает следующее соображение:

если материальные тела не имеют /^-свойств (в чем

151

Стросон вполне уверен), то предшествование понятия личности по отношению к понятию сознания или состоя­ния сознания обеспечивает систематические преимуще­ства при индивидуализации, отождествлении и повтор­ном отождествлении — процедурах, встречающихся в любой системе индивидов. Стросон определенно заяв­ляет, что «состояния сознания вообще нельзя было бы описывать, если бы они не квалифицировались как свой­ства личности (в том смысле, который я вкладываю в это слово)». Однако если бы. при помощи какой-либо изощренной процедуры редукции удалось показать, что личность есть не что иное, как тело, то редукционистские теории оказались бы вполне совместимыми с признани­ем состояний сознания частью истории данной конкрет­ной личности (это было бы верно даже в том случае, если бы мы, согласно Стросону, говорили об обуслов­ленных актах опыта безусловно—как о моем опыте и вашем опыте).

По-видимому, Стросон на самом деле отнюдь не до­казывает, что личности не могут быть редуцированы к телам. В его намерения входит только показать, что и личности, и тела в его онтологии следует принять в ка­честве «базисных индивидов». Это, без сомнения, впол­не совместимо с редукционистской программой. Верно, конечно, что он отвергает редукцию и настаивает на пер­вичности понятия личности, однако в его трудах не сто­ит искать и следа какого-нибудь убедительного аргумен­та, относящегося к этим вопросам. Рассуждая о М- и ^-свойствах, он, как известно, говорит, что «среди тех свойств, которые мы приписываем самим себе, есть свойства такого рода, что мы приписываем их и мате­риальным телам; однако нам не приходит в голову при­писывать материальным телам ряд других свойств из числа тех, что мы приписываем самим себе» «...и нам и в голову не приходит приписывать состояния сознания материальным телам»). Однако все это только указыва­ет на отрицание им редукционнзма. Вот что с макси­мальной ясностью он говорит о тех понятиях, которые признаются первичными: «Все значение утверждения, согласно которому понятие личности является первич­ным, сводится к тому, что это понятие не следует ана­лизировать каким-либо определенным способом или спо­собами. К примеру, нам не следует считать личность сущностью второго порядка по отношению к двум видам

152

сущностей первого порядка, то есть к индивидуальному сознанию и индивидуальному телу». Стросон хочет по­казать, что понятие чисто индивидуального сознания в лучшем случае может иметь статус «логически вторич­ного бытия, если его вообще считать желательным». Однако все это не вносит никакого вклада в опроверже­ние редукционистского анализа понятия личности. Ведь редукционисты, считающие материальное тело первич­ным в смысле Стросона, могут тем не менее последова­тельно придерживаться мнения, что личность есть толь­ко сложное тело.

Однако самое странное заключается в том, что Стросону так и не удалось дать правдоподобного описа­ния содержания понятия личности. Его понятие лично­сти сводится к понятию некоторой сущности, к которой в равной степени применимы и .Р-предикаты, и ЛІ-преди-каты. Но такие предикаты не предполагают личности в ее действительно отличительных чертах. Как справедли­во отмечает Уильямс [1973], объекты, о которых рас­суждает Стросон, было бы лучше назвать чувствующи­ми существами или животными. Похоже, что Стросона сбивает с толку та тщательность, с которой он противо­поставляет Р-предикаты и .М-предикаты. Дело в том, что он утверждает (с целью избежать ловушек солип­сизма и скептицизма), что «необходимым условием дей­ствительного приписывания некоторым лицом состояний сознания, опыта и т. п. самому себе является то, что он должен приписывать их другим субъектам, отличным от него самого... что выражения о принадлежности со­знания и опыта должны использоваться в одинаковом смысле, когда субъектом является кто-либо другой и когда субъектом является он сам». Р-предикаты отли­чаются от Лї-предикатов по крайней мере в том отноше­нии, что «субъект может приписывать их самому себе вне всякой связи с наблюдением за своим поведением и вместе с тем они могут быть приписаны'другому только на основании поведенческих критериев».

Следовательно, имеется некоторая асимметрия усло­вий приписывания ^-свойств самому себе и другому, тогда как ЛІ-предикатьі могут быть приписаны только на интерсубъективных основаниях, например на основа­нии наблюдения. Материальные тела, конечно, в том случае, если личности не являются материальными тела­ми, вообще не способны производить какие-либо припи-

153

сывания свойств. Очевидно, Стросон говорит о способ­ности приписывать Р- и Л'1-свойства, об использовании Р- и М-предикатов. Однако он упускает из виду, что от­личительным признаком личности, который отделяет ее от просто чувствующих существ, а также и от матери­альных тел, прежде всего является сама способность приписывать свойства. Как ни странно, он вынужден умалчивать о тех же самых предметах, которые упуска­ют из виду сторонники юридической концепции лично­сти, например Селларс. Логично было бы предположить, что для Стросона самой существенной характеристикой личностей должна быть их способность приписывать свойства самим себе. Однако на самом деле он всего лишь утверждает, что приписывание состояний сознания самому себе влечет готовность признать такие состояния присущими другим субъектам. Тем самым устраняется солипсизм. Однако Стросон уклоняется от обсуждения следствий, вытекающих из принадлежности личности к числу сущностей, способных приписывать свойства, хотя сформулированное им условие, при котором приписыва­ются Р- и ЛІ-свойства, предполагает эту загадочную способность. Фактически приписывание свойств—это та самая способность, благодаря которой личность обычно отличают от просто чувствующего существа.

Таким образом, мы пришли к неутешительным для Стросона выводам. Стросон настаивает на том, что по­нятие личности является первичным. Однако его рас­суждения не отвечают ни на вопрос о том, почему дело должно обстоять именно так, ни на вопрос о том, почему это требование предполагает именно антиредукционизм, а не редукционизм. И хотя он продолжает утверждать, что понятие личности вытекает из понятия ^-предиката, на поверку его «личности» оказываются не более чем чувствующими существами или животными. Следова­тельно, если собрать воедино все наши знания о лично­сти, то получится, что настоящая личность—отличи­тельным признаком ее является способность совершать (языковые) приписывания—такова, что мы, по-видимо­му, не нуждаемся в объявлении понятия личности пер­вичным. Отсюда, однако, не следует, что мы в принципе считаем невозможной концепцию, согласно которой (1) физические тела являются первичными, (2) личности также являются первичными и обладают свойствами, ко­торые присущи физически телам, но (3) личности не

154

являются физическими телами. Однако защищать такой взгляд невозможно, если мы не объясним, каким обра­зом личности вообще могут быть некоторыми сущностя­ми и при каких условиях они могут быть первичными.

Весьма любопытно, что недостатки выдвинутой Бер­нардом Уильямсом теории личности в точности противо­положны недостаткам стросоновской теории. Однако адекватной оценке его взглядов препятствует то обстоя­тельство, что он недавно собрал свои статьи под одной обложкой, даже не потрудившись согласовать высказы­вания, имеющиеся в различных местах книги [1973Ь]. Так, например, в статье «Я и будущее» [1970] Уиль-ямс признает, что и ««менталистские» соображения (как не очень определенно можно назвать их), и сооб­ражения о телесной непрерывности, естественно, вовле­чены в решение вопроса о тождестве личности (однако это не означает, что существуют менталистские и телес­ные критерии тождества личности)». Эта оговорка остав­ляет нас в неведении, являются ли непрерывность тела и «менталистские соображения» критериями или необхо­димыми условиями тождества личности. Уильямс неод­нократно обращается к частным затруднениям, возни­кающим в связи с условиями тождества личности. В статье «Тождество личности и индивиду ация» (1956— 1957) он приходит к выводу, что «тождество тела всегда является необходимым условием тождества личности, где понятие «тождество тела» включает в себя понятие пространственно-временной непрерывности».

Итак, теперь очевидно, что Уильямс отдает предпоч­тение весьма сильному тезису, связанному с тождеством тела. Однако вопрос о том, доказал ли Уильямс коррект­ность этого тезиса (и если доказал, то как), по-прежнему остается открытым. Все затруднения, которые он рас­сматривает в последней статье—самом раннем из опуб­ликованных им изложений темы тождества личности— касаются изменения тождества личности без изменения тела, телесных взаимодействий между различными лич­ностями и осмысленности понятия некоторой конкретной личности без ссылки на тело. Если отвлечься от возмож­ности изобретательных контрпримеров—например, из области нейрохирургии, трансплантации мозга и т. п.,— то остаются по крайней мере два соображения, которые Уильямс вообще упустил из виду. Во-первых, из предпо­ложения о том, что «соображения» о непрерывности

155

тела и его тождестве вовлекаютсяв установление тож­дества личности (причем существенно различными спо­собами), мы, основываясь только на рассмотренных в этой статье случаях, никогда не сможем получить содер­жащийся в ней вывод. Мы не получим этот вывод, если не предположим не только то, что данный аргумент яв­ляется решающим, но также и то, что рассмотренные случаиисчерпываютвсе возможные способы, при помо­щи которых заключение Уильямса может быть подверг­нуто критике. Во-вторых, условия для индивидуализа­ции и реидентификации индивидов могут быть опреде­лены только тогда, когда рассматриваемые индивиды уже отождествлены как индивиды того или иногорода и сверх того определено, что значит принадлежать кданномуроду.

Уильямс, безусловно, не дает никаких доказательств того, что приводимые им случаи являются исчерпываю­щими, да они фактически и не являются таковыми. Не разъясняет он также, что значит быть личностью. К то­му же в своем рассуждении он характернейшим обра­зом путает соглашение относительно того, что может быть затронутопри рассмотрении вопроса о тождестве личности, и стремление утвердить свой собственный те­зис. Так, например, проанализировав сложный случай, связанный с тем, что о некотором Чарлзе на основании его экстраординарной памяти говорится, что он являет­ся той же самой личностью, что и Гай Фоке, Уильямс заявляет: «Единственный случай, в котором можно раз­личить тождество и точное подобие, как мы только что видели, есть случай тела—«то же самое тело» и «в точ­ности подобное тело» действительно вещи различные. Поэтому я должен заявить, что исключение из рассмот­рения тела лишает понятие тождества личности всякого содержания». Здесь Уильямс явно имеет в виду, что в контексте исследования случая Чарлза — Гая Фокса недостаточно показать, что Чарлз имеет тот же самый характер и то же самое предполагаемое прошлое, что и Фоке (к примеру, брат Чарлза, Роберт, также мог бы выдвинуть подобные претензии, хотя Чарлз и Роберт явно не являются тождественными). Тождество характе­ров и т. п. означало бы, по его мнению, только то, что они в данных отношениях являются «в точности подоб­ными». Только ссылка на то же самое тело ßопределен­ном контекстеможет ответить на вопрос о тождестве.

156

Заметим, кстати, что окончательный вывод Уильямса («исключение из рассмотрения тела лишает понятие тождестваличности всякого содержания») оказывается более слабым утверждением и не ведет к первоначально выдвинутому тезису («тождество тела всегда является необходимым условием тождества личности»).

Эта двусмысленность играет существенную роль в рассуждении Уильямса. Так, возвращаясь к случаю Чарлза — Гая Фокса, он говорит: «Следовательно, не­обходимым условием отождествления, которое осу­ществляется на основании нетелесных характеристик, является то, что на некоторой стадии его возникает не­избежность проведения отождествления на основе телес­ных характеристик. Таким образом, любое требование, согласно которому телесные характеристики должны быть исключены из критериев тождества личности, не­обходимо оказывается несостоятельным — факты опро­вергают этот тезис в его наиболее сильной форме (со­гласно которой не существует такого возможного поло­жения дел, в котором тождество тела было бы необходи­мым, зато всегда имеются некоторые другие условия, являющиеся необходимыми и достаточными, как, напри­мер, в теории Локка)». Что же, допустим, что «телес­ные характеристики» участвуютв установлении тожде­ства личности. Однако этого недостаточно, чтобы пока­зать, что тождество тела является необходимым услови­ем тождества личности. Недостаточно для этой цели и утверждения, согласно которому «телесные характери­стики» нельзя «полностью исключить из критериев тож­дества личности». Сам Уильямс только потому считает, что два этих тезиса эквивалентны, что он, во-первых, уверен в том, что проанализированный им случай ис­ключает все другие выводы,и,во-вторых, ошибочно предполагает, что поскольку этот случай не допускает иных выводов, то все остальные затруднения, связан­ные с тождеством личности, обязательно приведут к то­му же самому выводу.

Такое пренебрежение указанным различием весьма существенно для концепции Уильямса. Объясняется оно тем, что Уильямс даже и не пытается выяснить, что же значит быть личностью(за исключением весьма спорно­го тезиса, согласно которому, что бы ни говорили о лич­ности, на самом деле она есть не что иное, как сложное тело). Если бы он определил природу личности, мы

157

смогли бы решить, не вынудит ли нас принять желатель­ный для Уильямса вывод та часть его рассуждения, ко­торая не встречается явно в тексте, но могла бы быть восполнена нами. В конце концов кажется довольно странным считать, что если некоторые соображения о непрерывности тела или его тождестве привлекаются при решении вопроса о тождестве личности, то—совершен­но не принимая во внимание каких-либо соображений о природе личности — мы должны считать, что непрерыв­ность тела или его тождество «всегда являются необхо­димым условием тождества личности».

Конечно, если личность есть не что иное, как тело, то под угрозой противоречия «тождество тела» всегда должно быть необходимым условием «тождества лично­сти». Кстати, в тот момент, когда Уильямс определяет, что же следует «привлекать» при решении вопроса о тождестве личности, он фактически предполагает, что личность есть не что иное, как сложное тело. Однако если бы он сумел продемонстрировать, что личность есть тело, ему не пришлось бы обращаться к независи­мому рассмотрению случаев обмена телами и т. п. Вни­мательное чтение его статьи «Являются ли личности те­лами?» показывает, что Уильямс (совершенно справед­ливо) не считает доказанным тезис о том, что личность есть тело. Проанализировав ряд трудностей, возникаю­щих в теории Стросона, Уильямс пишет, что переходит к своим собственным затруднениям, вызванным «четырь­мя главными возражениями против взгляда, согласно которому личность представляет собой материальное тело, и попытается дать их критику», которая, возмож­но, и не будет разрушительной, но по крайней мере «охладит пыл... сторонников этих возражений». Упомя­нутые им возражения связаны с (а) осмысленностью по­нятия бестелесной личности; (б) невозможностью под­становки salve veritate имени «Джонс» (рассматривае­мого как обозначающее некоторую личность) вместо имени «тело Джонса»; (в) ложным условным высказы­ванием: если личности представляют собой материаль­ные тела, то все свойства личности представляют собой материальные свойства: и (г) существенным вопросом о том, совпадает ли тождество личности с тождеством тела.

Уильямс понимает, что возражение, связанное с послед­ним вопросом, должно быть «наиболее сильным». Но,

158

отвечая на этот вопрос, он исследует только случаи, рас­смотренные ранее Сиднеем Шумейкером [1963] и Уиг-гинсом [1967] и затрагивающие скорее обмен мозгом, чем обмен телами. Эти случаи более удобны для иссле­дования, потому что обмен мозгом «обходит проблему редупликации» (которая встречается в случае Чарл-за—Гая Фокса). В упомянутой статье, основываясь на случае, рассмотренном Шумейкером (и, кстати, не вполне правильно интерпретируя его), Уильямс обраща­ет внимание на тот факт, что здесь возникает проблема, весьма напоминающая одну из тех проблем, которые преследуют теорию Стросона: эта проблема «в любом случае открывает перед нами обширнейшее поле для ра­боты, а именно: требует от нас выяснить, почему припи­сывание телесных свойств личностям не совпадает с приписываниями, совершаемыми по отношению к те­лам». Однако все это не более чем призыв к рассмотре­нию неразрешенной проблемы. Далее, Уильямс перехо­дит к рассмотрению случая «передачи информации от одного мозга к другому» в противоположность «физи­ческому преобразованию мозга». Однако при этом, по его собственному признанию, возникает проблема ре­дупликации, которую он так хотел обойти. В результате Уильямс, несмотря на свою уверенность в том, что лич­ность есть тело, так и не привел ни одного убедительно­го аргумента, свидетельствующего в пользу этого те­зиса.

Слабости рассуждения Уильямса можно выявить сле­дующим образом. Если бы он смог показать, что лич­ность представляет собой тело, то отсюда (тривиально) следовало бы, что тождество тела является необходимым условием тождества личности; однако ему не удалось показать, что личность представляет собой тело. Если бы он показал, что для некоторых частных случаев тождест­во личности нельзя установить без установления тож­дества тела, то он смог бы отсюда заключить, что тож­дество тела является необходимым условием тождества личности только тогда, когда он к тому же доказал бы, что приведенные им частные случаи исчерпывают все возможности, связанные с проблемой взаимоотношений между тождеством личности и тела; однако это ему не удалось. Вполне возможно, кстати, что в некоторых контекстах ссылка на тождество тела считается решаю­щей в вопросе о тождестве личности только потому, что

159

в них не встречаются уравновешивающие соображения иного плана (каковы бы они ни были). Таким образом, ему не удалось доказать, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Как свиде­тельствует наш анализ, ему удалось показать лишь то, что непрерывность тела и его тождество участвуютв решении вопроса о тождестве личности.

Наша стратегия до сих пор была диалектической и целиком деструктивной. В оправдание заметим, что во­обще редко говорится о крайне слабой обоснованности редукционистского взгляда на природу личности. Дей­ствительно, если имеются случаи, которые не были про­анализированы Уильямсом, но тем не менее являются непротиворечивыми и влекут за собой отрицание усло­вия тождества тела, то аргументы Уильямса окажутся совершенно несостоятельными. Далее, если между лич­ностью и телом имеются отношения, отличные от отно­шения тождества, то эти аргументы опять-таки окажут­ся совершенно несостоятельными. И оба упомянутых ус­ловия определенно выполняются. Так, во-первых, Стро-сон, допуская в своей онтологии первичность понятия личности, должен отрицать тождество личности и тела. Поскольку же Стросон отвергает картезианский дуа­лизм, то ему приходится признать некоторое осмыслен­ное отношение, отличное от отношения тождества меж­ду личностями и телами. Анализируя эту концепцию Стросона, Уильямс даже не пытается обосновать ее не­возможность и противоречивость, а стремится только показать, что позиция Стросона сталкивается с серьез­ными затруднениями при приписывании М-и Р-свойств. Однакоесли бы считалось, что личность является эмерджентной, или эмерджентной сущностью, по отно­шению к телу, —например в связи с использованием ею языка, способностью приписывать свойства вещам или проявлять определенные отличительные культурные свойства, — то такая теория не была бы явно противо­речивой или вовсе не допускающей оправдания. В то же время из нее следовало бы отрицание тезиса, со­гласно которому личность тождественна телу.

Таким образом, получается, что без поддержки не­которой теории о природе личности Уильямс не смог бы оправдать подмены сильного тезиса о необходимых ус­ловиях более слабым тезисом об уместности соображе­ний, связанных с телом. Однако он нигде не говорит о

160

такой теории. Во-вторых, если вернуться к потенциаль­ным контрпримерам, то, по сути дела, Уильямс не при­водит никаких аргументов, позволяющих утверждать, что не может быть более одной личности, связанной с некоторым конкретным телом. Иначе говоря, не суще­ствует веских доводов, показывающих противоречивость взгляда, согласно которому возможно в норме и впол­не достоверно, по крайней мере в некоторых аномаль­ных случаях—типа описанных в работах Сперри [1966], [1968] знаменитых экспериментах, связанных с рассечением головного мозга, — связывать с каждым полушарием головного мозга по одной личности. Рас­сматриваемые Сперри аномалии указывают на осмыс­ленность (хотя и не обязательно желательность) инди­видуализации (но не отождествления) личностей по от­ношению к полушариям головного мозга (Пуччетти [1973]; Т. Нагель [1971]; Марголис [1975с]). Однако если бы личности при нормальных или ненормальных условиях индивидуализировались по отношению к полу­шариям головного мозга, то в таком случае тождество тела, без сомнения, не могло бы считаться необходи­мым условием тождества личности. К тому же если мы допустим возможность подобных случаев, то указанные Шумейкером, Уиггинсом и другими примеры, противо­речащие концепции Уильямса, могут быть значительно усилены. Следовательно, мы можем окончательно за­ключить, что аргументы Уильямса совершенно несостоя­тельны.

Однако необходимо до конца выяснить значение при­веденных контраргументов. Уильямс утверждает, что тождество тела является необходимым условием тожде­ства личности. Чтобы придать этому утверждению хотя бы первоначальную правдоподобность, ему пришлось бы обосновать концептуальную несостоятельность тезиса, согласно которому может быть много личностей, свя­занных с «одним телом или находящихся в нем». Одна­ко вместо этого Уильямс рассматривает случай, когда личность Аассоциирована с теломА,а личность ß ас­социирована с теломВ,и задает вопросы типа: разумно ли считать, что личности А її Вмогут быть тождест­венными, если телоАи тело ß не являются тождест­венными? Может ли личностьÄнекоторым образом ас­социироваться с телом ß тем же способом, что и с те­лом Л? Но чтобы ответить на эти вопросы, нужно пред-

1) Дж. Марголис 161

варительно знать, что же такое личность и каким обра­зом личность соотносится с телом. Если существование нескольких личностей в одном и том же теле не являет­ся невозможным, то тогда нельзя считать, что тождест­во тела является необходимым условием тождества личности. Уильямс же нигде не доказывает, что эта возможность нереалнзуема. Да о доказательстве здесь фактически и не идет речи. Против осуществимости этой возможности до сих пор никому еще не удалось выдви­нуть даже мало-мальски убедительных аргументов. Ес­ли бы мы согласились с наличием такой возможности, то тогда нам в лучшем случае пришлось бы вернуться к более слабому тезису, к принятию которого склоняется Стросон, а именно к тезису, согласно которому тожде­ство личности «включает в себя» соображения о тожде­стве тела. Однако этот тезис, как мы уже убедились, значительно слабее первоначального.

Сказанное нами до сих пор не позволяет выдвинуть решающих аргументов, свидетельствующих за или про­тив теории, утверждающей множественность личностей в одном теле. Весьма вероятно, что такая теория мо­жет показаться экстравагантной и даже просто излиш­ней. Однако вопрос о ее принятии или отбрасывании имеет в основном эмпирический характер, что само по себе наносит решительный удар по тезису Уильямса. Допуская возможность такого рода теории, нам тем не менее следует застраховаться от принятия слишком па­радоксальных воззрений.

Роланд Пуччетти [1973], пожалуй, является наибо­лее усердным защитником воззрения, согласно которо­му даже в нормальных случаях в человеческом теле имеются две личности. При этом он основывается на литературе, посвященной проблеме расщепления мозга (Боген Г1969а]; [1969Ь]; Боген и Боген [1969]; Боген, Дезур, Тенхоутен и Марш [1972]; Газзанига [1970];

Гешвинд [1965]). Пуччетти главным образом пытается выяснить, могут ли быть две психики в одной лично­сти или принятие двух психик влечет за собой приня­тие двух личностей. Обычно склонны думать, что эм­пирические данные, касающиеся субъектов с расщеп­ленным мозгом, не подлежат сомнению, спорной может быть только интерпретация этих данных.

Однако даже самый беглый обзор литературы гово­рит о характерной неопределенности в деле идснтифи-

162

кации субъекта (или субъектов) по перцептивным, по­веденческим и познавательным описаниям. Подводя итог рассмотрению частных случаев этой проблемы, Пуччетти говорит: «Если пациент с расщепленным моз­гом ставится в экспериментальные условия, то правое полушарие сохраняет доминантность по отношению к опознанию лиц. Если при этом наличествует двигатель­ная реакция, пациент при помощи любой руки указыва­ет на лицо, которое он видел. Когда же включается ре­чевое полушарие, пациент значительно менее уверен в том, что он видел» (курсив мой.—Дж. M.) . Однако именно приписывание личностных и психических свойств двум полушариям составляет сердцевину наших затруд­нений, а в описании Пуччетти нет ни одного аргумента, оправдывающего такие приписывания.

Вполне возможно, что изложение Пуччетти представ­ляет собой только эллиптический способ описания дан­ных, находящихся под контролем объяснительной тео­рии, распространенной в экспериментальной литературе. Однако в такого рода литературе не найти убедитель­ных аргументов, свидетельствующих в пользу тезиса о двух различных психиках (Леви, Тревартен, Сперри [1972]). Даже основные авторитеты в этой области вряд ли вообще проводят четкое различие между дву мя мозгами, двумя психиками, двумя личностями и двумя способами мышления.

Далее, в литературе даже предварительно не разре­шен вопрос о том, следует ли способ речи о двух пси­хиках понимать метафорически или буквально. Сперри [1968], например, осторожно и вполне оправданно го­ворит, что пациенты с разделенными полушариями моз­га «ведут себя весьма различно, как если бы они имели два независимых потока сознательного оныта» (курсив мой.—Дж. М.). Существование двух мозгов, понимае­мое в обычном смысле, является, скорее всего, относи­тельно бесспорным; существование двух личностей в одном теле вряд ли вообще рассматривалось, за ис­ключением работ Пуччетти; существование двух спосо­бов мышления, по-видимому, просто не имеет отноше­ния к делу; свидетельства же в пользу существования двух психик, по правде говоря, вообще не стали объек­том философского анализа, связанного с использовани­ем процедур отождествления и установления строгого тождества психики и личности. (Теперь мы можем пред-

11*

163

положить, что говорить о двух психиках означает (1) говорить о личностях в предикативном смысле и (2) об­ращать внимание на аномалии в поведении и мышле­нии.)

Пуччетти считает явно самопротиворечивым прини­мать существование двух психик, не допуская в то же время двух личностей. К примеру, он говорит: «Я дока­зываю, что две психики логически эквивалентны двум личностям». Однако его аргументы в пользу этого тези­са несостоятельны. Во-первых, сам Пуччетти признает возможность «шизоидной личности с расходящимися импульсами, а также разобщенных реакций одной и той же личности». Мы можем согласиться с Пуччетти, что пациент с разделенным мозгом не проявляет таких синдромов. Тем не менее эти примеры показывают, как возможно наличие двух психик в одной личности, а так­же наводят нас на мысль, что Пуччетти не может по­мочь нам определить, сколько психик—одна, две или более—имеется в одной личности или в исследуемом объекте. Ученые, ведущие исследования расщепленно­го мозга, склонны утверждать, что в пациентах с раз­деленным мозгом «две психики» сосуществуют в одной личности. Единственный довод, который Пуччетти уда­лось выдвинуть против этого убеждения, состоит в том, что если дело обстоит таким образом, то «мы должны, [говоря об определенном экспериментальном случае], уметь осмысленно говорить о P во время Т\, что он од­новременно и знает, и не знает, что он держит в левой руке ключ», а это, продолжает он, «определенно про­тиворечиво».

Однако здесь возникает некоторое затруднение, по­скольку Пуччетти смешивает две независимые пробле­мы: (а) следует ли из факта существования двух пси­хик существование двух личностей (когда речь идет о людях)? и (б) приводит ли расщепление мозга к су­ществованию двух психик (а следовательно, возмож­но, и двух личностей)? В нашем случае только утверди­тельный ответ на вопрос (а) имеет решающее значение. Аргумент же Пуччетти просто не имеет к нему отно­шения. Не будем пока принимать во внимание весьма показательный случай шизофрении и дсзинтегрирован-ной личности. Тогда, если в данном контексте предпо­лагается существование двух психик, нам нужно толь­ко приписать индексы, указывающие на использование

1§4

глагола «знать» для той и другой психики. (Этот при­ем напоминает то, что обычно говорится в случае мно­жественной личности.) В таком случае мы можем (ес­ли у нас будет желание) сказать, что P (субъект) зна-еті (благодаря психике), что он держит в левой руке ключ, но не знаета (благодаря психикеа), что он держит в левой руке ключ. Единственным результатом такого маневра будет усложнение проблем, связанных с ин-тенциональностью познавательных состояний. Все это было сказано не для рекомендации использовать такую манеру речи. Мы только стремились подчеркнуть, что относительно просто (особенно в отсутствие разработан­ной теории психики и личности) говорить и о двух пси­хиках в одной личности. Кстати, аргумент против при­писывания индексов глаголу «знать», по-видимому, мо­жет одновременно свидетельствовать против приписыва­ния индексов слову «психика». Таким образом, получа­ется, что либо в нашем распоряжении нет точного спо­соба определения числа психик в одном теле (а следо­вательно, и возможности приписывать свойства предпо­лагаемым множественным психикам), либо в тех слу­чаях, когда такие способы все же имеются, не является логически невозможным приписывать две психики од­ной личности. На самом деле в тех случаях, когда мы испытываем искушение сказать, что в одном теле мо­жет быть более одной психики или личности, мы просто не можем точно определить число личностей или пси­хик, связанных с данным телом (Т. Нагель [1971]). Итак, вопрос о числе личностей и психик в границах нормы, а не патологии, возвращает нас к отношениям между личностью и телом. Если же мы выходим за пределы нормальных случаев, то нам требуется допол­нительный критерий, который не был сформулирован ни в работах Пуччетти, ни в экспериментальной лите­ратуре.

Далее Пуччетти пытается показать неправдоподоб­ность утверждения о том, что «расщепление мозга со­здает две психики или личности там, где до этого была одна». Пуччетти делает вывод, что «даже у нормаль­ного человека, чей мозг не претерпел внешнего вмеша­тельства, должно быть две личности, [а тем самым и две психики], хотя до начала эры расщепления мозга мы не имели в своем распоряжении никаких способов узнать это». Похоже, что данный аргумент связан с

165

предполагаемым противоречием между двумя психика­ми в рамках одной личности и является в той же степе­ни неубедительным. Любая аналогия с затруднениями численного тождества—например, с распадом ядра— сразу же показывает, что одна сущность данного рода может при определенных условиях произвести две сущ­ности данного рода. Не существует жестких правил, касающихся индивидуализации вещей, которые исклю­чали бы такую возможность, идет ли речь об амебе или пациенте с расщепленным мозгом. Во всех случаях не­обходимые критерии выдвигаются adhoc¹для того, что­бы сохранить непротиворечивость языка в более широ­ких, а следовательно, неисследованных и аномальных ситуациях. По-видимому, Пуччетти ищет окончательные эмпирические свидетельства, которые позволили бы раз­решить вопрос о двух психиках. Однако сам вопрос нуждается в новой постановке, что, впрочем, не меша­ет ему оставаться эмпирическим.

К тому же Пуччетти приходится прибегать к дву­смысленностям при использовании критических преди­катов. Этот упрек, кстати, можно адресовать всей экс­периментальной литературе, на которую он опирается. К примеру, подводя итоги важного эксперимента, Пуч­четти говорит: «Словесный отклик на предъявление не­которой фигуры левому полушарию нормального челове­ка поступал на 14 мсекпозже, чем при предъявлении правому полушарию, что наводит на мысль, чтови­зуальная информациятакого родапередаетсядля обра­ботки в правое полушарие головного мозга» (курсив мой.—Дж. М.).Отсюда Пуччетти правильно заключа­ет, что «всегда есть некоторое различие поинформаци­онномусодержанию каждого полушария мозга» (кур­сив мой.—Дж.М.).Однако он далее заявляет, что можно объяснить эти явления, только отказавшись от положения о том, что нормальные люди представляют собой единые личности, и считая теперь, что «он или она составлены из двух личностей,совместно функцио­нирующих при помощи межполушарного обмена»(кур­сив мой.—Дж.М.).Заметим, что используемые Пуччет­ти в этих высказываниях критические термины—«ин­формация», «обработка», «совместное функционирова­ние», «обмен»—в одних случаях относятся к описанию

* Здесь: специально для данного случая {лат.). — Перев. 166

когнитивных процессов,имеющих связь сличностью,а в других—к описаниюнекогнитивных процессов,имею­щих связь смозгомили процессами внутри мозга, ко­торые способствуют функционированию когнитивных процессов, не будучи тождественны им.

«Межполушарный обмен» информацией не только не влечет, но даже не делает вероятным тезис, согласно которому существует две личности, связанные с каждым из полушарий и обменивающиеся информацией, сотруд­ничающие, синхронизирующие свои «следы памяти», эмоциональные состояния, перцептивные акты опыта и т. п. Представляется очевидным тот факт, что, по-ви­димому, вообще не существует таких обстоятельств,при которых в случае нормальных людей эти «двойственные личности» сознают совместное функционирование, со­трудничество, обмен информацией друг с другом и т. п. А^согласно гипотезе Пуччетти, двойственные личности пациентов с рассеченным мозгом выглядят вечными ски­тальцами от одного полушария к другому. Таким обра­зом, Пуччетти отрицает всякую связь между этими без­условно независимыми личностями и пытается убедить нас в том, что «наша» собственная двойственная лич­ность ни в коем случае не сознает контакт одного по­лушария с другим, несмотря на их столь явное сотруд­ничество. Так, он говорит, что «я, к примеру, не могу быть уверенным, что мой правополушарный компаньон оказывает заметное влияние на написание этой статьи или понимает ее содержание в то время, как видит ме­ня пишущим эти строки. Он оставляет философствова­ние на мою долю».

Отсюда вытекают следующие выводы: (1) логически возможно приписывать две психики одной личности, хо­тя Пуччетти отрицает это; (2) логически возможно, что расщепление полушарий головного мозга создает две психики или две личности там, где до этого была одна психика и одна личность, хотя Пуччетти отрицает это;

(3) когнитивные состояния зависят от некогнитивных нервных процессов и т. п., тем не менее (а) в случае отсутствия процедуры редукции эти состояния не сле­дует отождествлять друг с другом и (б) эту зависимость не следует использовать для обоснования возможности приписывания нервным процессам когнитивных преди­катов; Пуччетти не обратил внимания ни на один из этих двух пунктов.

167

Нам потребуется еще ряд наблюдений. Прежде все­го многие рассуждения о проблеме двух психик на са­мом деле относятся к вопросу о двух предположитель­но различных способах мышления. Если следовать Бо-гену i[1969b], эти два способа мышления—пропозицио­нальный и аппозициональный' в норме (но только в норме; для исключительных случаев это неверно) свя­заны соответственно с левым и правым полушариями. Однако известно (Боген [1969а]), что в случаях рас­сечения полушарий (когда одно из полушарий устра­няется) и атрофии полушария (когда одно полушарие просто сжимается в маленький бездействующий мозг) и пропозициональный и аппозициональный способы мышления осуществляются при помощи одного полуша­рия—более или менее успешно в зависимости от воз­раста данного субъекта в критический промежуток вре­мени и степени развития его интеллекта. Различие меж­ду двумя такими способа мышления (несмотря на всю его важность) в настоящее время едва намечено. Однако это различие вообще не имеет никакого отноше­ния к тезису о существовании в одном теле двух пси­хик или двух личностей. Поскольку нормальные люди осуществляют координацию этих двух способов мышле­ния без какого-либо признака вмешательства одной психики в дела другой, мы можем предположить, что тезис Пуччетти, по крайней мере в некоторых контек­стах, вполне может потребовать введения третьей лич­ности, координирующей поступление информации в оба полушария (без понимания ее содержания).

Рассмотрим в качестве примера бинокулярное сте­реоскопическое зрение. Всегда существует перспектив­ное расхождение между оптической осью, связанной с одним глазом, и оптической осью, связанной с другим глазом. Однако субъект обычно сообщает, что он видит не это расхождение (если не брать случай стереоскопа), а объекты в некотором окружении. Отсюда мы можем заключить, что восприятие относительно постоянных свойств объектов формируется при помощи некоторого подсознательного устройства, собирающего воедино разноречивую информацию. Гибсон [1966], например, прямо заявляет, что «принудительная сходимость» глаз

' Аппозицией в грамматике называют присоединение одних слов к другим с целью разъяснения последних. — Ред.

168

приматов, «по-видимому, влечет за собой полнейшую потерю способности к восприятию двух различных объ­ектов, или двух сцен, двумя глазами в одно и то же время». Однако в таком случае предположительная третья «личность» не может быть связана с каким-либо из двух полушарий тем же способом, каким связаны с ними «две первые» личности. К тому же еслимы отве­дем третьей личности такого рода роль, то можно сме­ло отрицать существование первых двух.

Имеется еще один важный вопрос, на который нау­ка еще не дала ответа. Этот вопрос связан со случаями врожденной недоразвитости (когда corpuscallosum' отсутствует с самого рождения) и звучит так: можно ли объяснить развитие данного субъекта безнекоторо­гокомпенсирующего межполушарного обмена? Пуччет­ти сам говорит (следуя Солу и Сперри [1968]) о не­котором субъекте, обладающем вербальным КИ²выше среднего, но не дотягивающем до нормы при решении перцептивно-моторных задач. Однако не вполне ясно, каким образом высокий вербальный КИ возможен вне связи, хотя бы с самыми минимальными перцептивно-моторными способностями, а также можно ли удовлет­ворительно объяснить перцептивно-моторные способно­сти ниже нормальных, отрицая любую зависимость меж­ду полушариями. Не ясно также, каким образом такого рода существо может развиваться в правильно скоор­динированный субъект. В связи с этим Сол и Сперри действительно замечают, что существуют данные, со­гласно которым ствол мозга (входящий в конце концов в общую нервную систему, интегральными частями ко­торой являются два полушария) в условиях недоразви­тости обычных связей между полушариями сам может развить компенсирующие процессы межполушарного обмена. При таком предположении мы вполне можем допустить возникновение двух личностей при расщепле­нии мозга, поскольку существование таких двух лично­стей не будет постоянным. И тогда нет необходимости предполагать, что недоразвитые пациенты оказываются навеки двойственными личностями (будучи единым ор-

' См. прим. на с. 81.—Перев.

² КИ (IQ) — коэффициент интеллекта, то есть отношение ум­ственного возраста, определяемого при помощи системы тестов, к хронологическому возрасту индивида, выраженное в процентах. — Перев.

169

ганизмом и развивавшимися как личности в течение длительного периода времени). Представляется, что в настоящее время еще не разработана четкая картина функциональных возможностей ствола мозга при рас­щеплении мозга, а также не видно никаких перспектив в деле жизнеспособного разделения самого ствола моз­га. Однако если учесть известные нам затруднения с численным тождеством, то можно предположить, что такие соображения могли бы сыграть решающую роль.

В заключение остается рассмотреть сложный вопрос о природе так называемого единства психики и лич­ности. Пуччетти достаточно удачно опровергает выска­зывания Шеррингтона [1906] о единстве человеческого «Я». Однако он нигде не уточняет, что же мы понимаем под индивидуализацией личности и психики. Например, должны ли мы говорить (в случае людей с явно выра­женной рассеянностью), что психика (и, возможно, личность, связанная с данной психикой), в которой осо­знавались определенные события и некоторое время хранились определенные воспоминания об этих собы­тиях, отлична (и должна быть отличной) от психики (и, возможно, личности, ассоциированной с данной пси­хикой), в которой в настоящем не осознаются эти собы­тия, не имеется этих воспоминаний и невозможно нико­им образом восстановить их? Эти соображения наводят нас на мысль о том, что может быть названо временны­ми аналогами случаев с расщепленным мозгом. Если Пуччетти заявляет, что в каждый данный момент Тв пределах одного тела бок о бок сосуществуют различ­ные психики (и личности), то почему бы нам не заявить, что в пределах одного тела сосуществуют множествен­ные психики (или личности) в соседствующие промежут­ки времени (Парфит [1971])? На самом деле здесь идет речь о том, что так называемое единство психики и личности должно вобрать в себя все аномальные слу­чаи: самообман, противоречивые мнения, афазии, поте­рю памяти, принуждение, неосведомленность о своих собственных мотивах и желаниях, сны и лунатизм, под­сознательное, амнезию, шизофрению и раздвоение лич­ности. Вопрос о том, каково же наилучшее объяснение явлений расщепленного мозга, конечно, остается откры­тым. Однако нам теперь ясно, что из эмпирических сви­детельствне следует,что у нормальных людей или у субъектов с расщепленным мозгом имеются две работа­ло

ющие психики. Из эмпирических свидетельств также не следует, что при любых эмпирических обстоятельствах гипотеза о множественности личностей в одном теле яв­ляется более правдоподобной, чем гипотеза «одной лич­ности,одного тела» (Стросон [1959]).

Таким образом, мы возвратились к началу. Наибо­лее интересные теории в рассматриваемой области исхо­дят из предпосылки, согласно которой между личностью и телом имеется некотороесущественное отношение:

либо тождество, либо та или иная форма эмерджентно-сти. Это означает, что наиболее интересными теориями, по всей видимости, являются редукционистские или не-редукционистские формы материализма. Однако в на­стоящее время не существует окончательных доводов в пользу того, что тождество следует предпочесть эмерд-жентности (если, конечно, последняя сама по себе не является сомнительной). Также ясно, что без полноцен­ной теории личности нельзя решить вопрос, который является источником основных затруднений в теориях Стросона и Уильямса. Тезис Стросона о первичности понятия личности является одной из форм эмердженти-стских теорий, а утверждение Уильямса о том, что тож­дество тела является необходимым условием тождества личности, наиболее убедительно может быть обоснова­но лишь в контексте редукционистских теорий. Однако на чьей стороне истина — и каковы основания истинно­сти какой-либо из этих теорий — зависит от соображе­ний, которые еще никогда не вводились в этом контек­сте и до сих пор не были адекватно исследованы.