0857

взятому в его историческом развитии, в его взаимодействии с социально-культурным контекстом» 15.

Таким образом, релятивистская установка содержит несколько ключевых положений: утверждается так называемый кризис репрезентации, абсолютизируется социокультурная обусловленность, а также конвенциональный характер большинства аспектов познавательных практик, в том числе и практики научной, которая лишается привилегированного статуса при объяснении реальности, а также пересмотр субъектнообъектных отношений в рамках изменения концепции рациональности. Все эти положения признаются основаниями для отрицания объективности знания в целом, а также эпистемологических преимуществ каких-либо способов осуществления познавательной деятельности.

Современные альтернативы классической концепции истины и объективности

Сторонники релятивистской точки зрения, утверждающие, что «объективность – это всего лишь химера, создание, которое никогда не существовало, и сохраненное теми, кто уверен, что знание может быть отделено от познающего», исходят из того, что понимание объективности в классической эпистемологии является, по сути, единственно возможным способом интерпретации этого понятия. Здесь закономерен вопрос, можно ли метафизикореалистический подход определять как основу понимания объективности. В современной эпистемологиим существует ряд иных способов понимания объективности, которые являются альтернативой как метафизического реализма, так и абсолютного релятивизма.

Отождествление понятия объективности с метафизико-реалистическим подходом не может быть приемлемо уже потому, что реализм с экстерналистской перспективой и объективность являются дифференцированными эпистемологическим категориями: «Хотя понятия реализма и объективности связаны между собой, они относятся к двум разным аспектам научного знания. Эпистемологическую объективность следует отличать от реализма – представления о том, что постулируемые в теории в качестве реально существующих онтологические сущности действительно существуют» 16. Соответственно, понятие объективного знания шире, чем понятие объективности как соответствия содержания знания и реальности.

Согласно таким эпистемологическим альтернативам, система знания, претендующая на объяснение мира с единственно возможной и всеохватывающей точки зрения на самом деле далека от объективности, поскольку получить знание с такой точки зрения вообще невозможно. Тем не менее, как подчеркивает Д. Лакофф, «это не означает, что объективная действительность не существует» 17.

Одной из таких эпистемологических альтернатив является концепция «внутреннего реализма» Х. Патнема. С помощью концепции внутреннего реализма Х. Патнем предполагает элиминировать противопоставление субъективного и объективного представления об истине. Объективность, согласно Х. Патнему, традиционно связывается с восприятием истины как соответствия. С другой стороны, как отмечает Х. Патнем, обнаружение субъективного компонента в познавательных практиках связывается с релятивизмом. Сущность «внутреннего реализма» заключается в утверждении о том, что объекты не существуют вне определенных концептуальных схем, то есть невозможно установить соответствие между содержанием знания и реальностью за пределами познавательной сферы. Истинным при таком подходе будет рационально приемлемое

15 Мамчур Е.А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). М., 2004.

С.15.

16Там же, с. 14

17Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2004. С. 391.

71

знание, то есть обоснованное средствами самого разума, зависящего от биологического и культурного контекста.

Таким образом, Х. Патнем предлагает подход к проблеме объективности, включающий многие аспекты когерентной теории истины. Согласно этой теории, истинность теории обосновывается ее самосогласованностью и непротиворечивостью. Суждение считается истинным, если оно является элементом согласованной системы. В наибольшей степени данный критерий применим к системе математического знания.

Возможность выхода за пределы одной системы представления знания в область другой системы предполагает не только эффект согласованности внутри системы, но и установление смысловой соотнесенности элементов различных систем. Х. Патнем указывает, что один и тот же объект может быть рассмотрен правильно различными способами, каждый из которых помогает понять специфичность другого. Установление корреляции между этими способами приводит к приращению знания. Так, например, рассматривая какой-либо объект, данный в повседневном опыте в рамках мезомира, можно также иметь в виду, что он может интерпретироваться по-другому в иных концептуальных системах. Следовательно, этот объект может быть рассмотрен не только как единичный дифференцированный объект мезомира, но и как совокупность молекул с точки зрения молекулярной теории, или же набор волновых форм с точки зрения квантовой теории.

Таким образом, когда в концепции «внутреннего реализма» утверждается, что объекты не существуют вне концептуальных схем, то этим не отрицается реальность объектов, а скорее предполагается, что объект может быть рассмотрен с различных позиций, и это предполагает отказ от абсолютизации единственной точки зрения и помогает учитывать сложность реальности, инициирующей разнообразие собственных интерпретаций. В этом случае возможна постоянная взаимная корректировка различных способов рассмотрения реальности, предполагающая неизбежное осознание ограниченности собственной позиции: «парадоксально, но для того, чтобы быть объективным, надо быть в некотором смысле релятивистом» 18.

Согласно Д. Лакоффу, объективность, будет состоять в первую очередь в том, чтобы попытаться посмотреть на проблему с других точек зрения, как можно более разнообразных. Также объективность состоит в способности различать концепты непосредственно значимого опыта и образно-схематические концепты от концептов, которые значимы косвенно. Объективность требует осознания специфики собственной концептуальной системы и ее неизбежной ограниченности. Также объективность предполагает знание иных релевантных точек зрения и умение использовать их. В то же время следует уметь различать более стабильные и менее стабильные концепты, которые могут отвечать за разные участки опыта, и принимать во внимание способы их взаимодействия.

В эволюционной эпистемологии признается, что в основе познания лежит не абстрактный познавательный интерес, а необходимость использования знания для выживания. Следовательно, основной функцией познания является адаптация к окружающей среде. Таким образом, любые познавательные способности – это продукт эволюции: «Не только органы чувств, центральная нервная система и мозг являются продуктами эволюции, но в равной мере и их функции: зрение, восприятие, суждение, познание, построение заключений» 19.

С этой точки зрения, знание и познание связано, прежде всего, со способностью успешно действовать в мире: «Если задуматься над тем, каким критерием мы пользуемся, когда говорим, что некто обладает знанием, то станет ясно, что под знанием мы понимаем эффективное действие в той области, в которой ожидается ответ» 20. Важной особенностью

18Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2004. С. 383.

19Глазерсфельд Э. Введение в радикальный конструктивизм // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2001. №4. С. 69.

20Матурана У., Варела Ф. Древо познания: биологические корни человеческого понимания. М., 2001. С. 210.

72

деятельного характера познания становится активность познающего субъекта, которая является не препятствием, но условием объективности знания.

Таким образом, представители эволюционной эпистемологии считают, что реальность, по крайней мере отчасти, познаваема, поскольку адаптация возможна и сама необходимость адаптации уже указывает на существование определенной реальности за пределами познавательного опыта. Тем не менее, ни один способ познания не обеспечивает сам о себе абсолютного знания, поскольку, по выражению Г. Фоллмера, никакая адаптация не совершенна, но возможность взаимодействия разных «гипотетических реальностей» дает, в конечном итоге, относительно связное представление о мире, позволяющее ориентироваться в нем.

Таким образом, можно выделить несколько составляющих установки, предполагающей возможность получения объективного знания в рамках скорректированного представления об объективности и реализме: «а) убеждение в существовании реального мира, б) признание того, что реальность накладывает ограничения на понятия, в) концепцию истины, которая идет дальше только внутренней согласованности, и г) убеждение в возможности достоверного познания мира 21.

Эта установка является антирелятивистской, поскольку включает отрицание взгляда, что «все годится», - что любая концептуальная система ничем не хуже, чем любая другая. Д. Лакофф указывает, что подобную систему взглядов разделяют как объективизм, так и альтернативный ему экспериенциализм, но последний исключает при этом претензии какойлибо системы знания на обладание абсолютной истиной, поскольку предполагается, что одна система знания обладает большей релевантностью лишь по отношению к другим системам, также как определенные способы получения знания обладают большей надежностью по сравнению с другими.

Язык и научное знание

Рассмотренные выше вопросы реальности и ее репрезентациях в научных теориях напрямую связаны с проблемой языка науки. Любое научное знание носит языковой характер, потому что лишь в той мере, в которой мысль выражена в слове, мы можем четко осознать ее. Виллард Ван Орман Куайн отметил, что о мыслительных процессах мало что можно сказать, если не закрепить их словами, ибо то объективное, что мы можем получить, появляется только после слов 22. Наука формулирует знание, полученное в ходе экспериментов, в виде пропозиций, то есть таких высказываний, которые могут соединяться с предикатами «истинное» / «ложное». Пропозиция соотносится с экстенсионалом 23, то есть планом референции и предметного именования. Именно поэтому высказывания науки могут быть верифицированы, в отличие от высказываний философии, которая оперирует афтореферентными концептами, соотносимыми с интенсионалом. Считается, что язык науки отражает уже накопленное ею знание и развивается по мере проникновения в новые области реальности. В то же время нельзя полагать, что между языком и реальностью существуют некие магические связи, и предполагать буквальное соответствие между категориями языка и категориями реальности было бы слишком наивно.

Разумеется, язык науки – это более строгое образование, обыденный язык. На протяжении нескольких столетий философы и ученые задавались вопросом, как сделать язык науки настолько строгим, чтобы он гарантировал абсолютную истинность сообщаемых им знаний. Рационалисты XVII и XVIII столетий (Декарт, грамматики и логики Пор-Рояля,

21Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М., 2004. С. 14.

22Quine W.V. О. Things and Their Place in Theories. The Belknap Press of Harvard University Press. Camb., Mass., 1981, p. 1

23Экстенсионалом Р. Карнап называл объем понятия, или всю совокупность объектов, которые могут именоваться анализируемым термином. Экстенсионал понятия следует отличать от его интенсионала, или содержания понятия, под которым понимается его смысл.

73

Лейбниц), придерживаясь метафизико-реалистической установки, исходили из убеждения, что строгий, очищенный от неточностей язык способен адекватно отражать структуру познаваемого мира. В XX веке сторонники логического позитивизма24 также верили в утопию рационального, строгого и абсолютно формализованного языка науки. На пути создания такого языка они столкнулись с двумя серьезными трудностями. Во-первых, как было продемонстрировано Куртом Гѐделем в его знаменитой теореме, любая достаточно богатая средствами выражения система должна с необходимостью содержать в себе неформализуемые компоненты. Будучи абсолютно формализованной, система перестанет быть креативной. Во-вторых, невозможно научно доказать, что логическая структура языка отражает физическую структуру описываемой реальности. Утверждать обратное – значит переносить свойства языка на физический мир, что является ошибкой. Чтобы успешно разрешить эти трудности, пришлось согласиться, что истинность высказываний может устанавливаться не только через соответствие с описываемым положением дел в реальности (корреспондентный подход), но также через соглашения (конвенциональный подход) и через соблюдение правил логической согласованности внутри теории (когерентистский подход).

Итак, невозможно окончательно разорвать язык науки и естественный язык повседневного общения, с тем, чтобы обезопасить научный дискурс от всякого рода неточностей и многозначностей. Это не представляется возможным хотя бы потому, что естественный язык повседневного общения – это общий языковой ресурс. Наука, конечно, создает свой специализированный язык, главное требование которого – установление однозначного соответствия между языковым знаком и его референтом. Реализовать это требование несложно, если речь идет о словах, обозначающих эмпирические объекты, на которые можно указать и прийти к соглашению по поводу значения термина. Однако далеко не все понятия научного языка таковы. Научно знание не может быть сведено к совокупности фактов. Как было показано К. Поппером, эмпирические науки – это все-таки системы теорий.

Наука оперирует двумя типами предложений: теоретические предложения и предложения наблюдения. Идея, что фундаментальным элементом при определении значения должно быть именно предложение, восходит, по-видимому, к теории фикций Иеремии Бентама. Предложения начинают рассматриваться как первичные хранилища значения, а слова приобретают значения благодаря их использованию в предложениях. По мнению Куайна, такой поворот мысли дал философскому анализу понятий прочную основу 25. Предложения наблюдения позволяют вербализировать эмпирические свидетельства, и представляют собой то же самое, что и «истины факта» в эпистемологии классического рационализма, то есть они суть предложения обстоятельств: при одних обстоятельствах они истинны, а при других – нет. Кроме того, что предложения наблюдения вербализируют эмпирическую проверку теории, у них есть и другая немаловажная функция – они обеспечивают «вход в язык», то есть являются первыми предложениями при овладении языком. В силу этого связь языка с действительностью в этих предложениях наиболее сильная. Однако объективность таких предложений имеет интерсубъективный характер. Иными словами, предложения наблюдения - это предложения обстоятельств, с которыми могут непосредственно согласиться члены данного сообщества, если оказываются свидетелями данного обстоятельства. Следовательно, наука объективна, поскольку предполагает интерсубъективность предложений наблюдения.

Теоретические предложения включают в себя термины, описывающие не только эмпирические, но и теоретические объекты, а также другие абстрактные сущности (например, математические термины, описывающие числа и отношения между ними). Теоретические предложения могут носить аналитический характер, а потому их проверка на истинности посредством отсылки к реальности оказывается невозможной. Теории задают

24Его еще называют неопозитивизмом или «третьим позитивизмом».

25Quine W.V. О. Things and Their Place in Theories. The Belknap Press of Harvard University Press. Camb., Mass., 1981, pp. 1 — 23

74

способ восприятия фактов и зачастую содержат в себе элементы философской метафизики 26. Поэтому К. Поппер предложил подвергать проверке не саму теорию (что весьма затруднительно), но вытекающие из нее эмпирические следствия, фиксируемые при помощи предложений наблюдения. Мы должны отдавать себе отчет, что слова, задействованные в предложениях наблюдения, так или иначе, вовлекаются в различные теоретические контексты. То есть, одни и те же слова употребляются и в предложениях наблюдения, и в теоретических предложениях. Это, с одной стороны, обеспечивает логические соединения этих двух типов предложений, а с другой – делает предложения наблюдения неминуемо теоретически нагруженными.

Для прояснения вопроса следует ввести такие понятия, как «сингулярные высказывания», «универсальные высказывания» и «экзистенциальные высказывания». Сингулярные высказывания будут соответствовать простым предложениям наблюдения. Универсальные высказывания являются категорическими и содержат в себе такие слова, как «все», «всегда» и т.п. Высказывания типа «Все вороны черны», являются строго универсальными. Их следует отличать от высказываний типа «Некоторые вороны черны» или « Многие вороны черны». Высказывание «Существуют черные вороны» является примером строго экзистенциальных высказываний. Такое высказывание равнозначно сингулярному высказыванию «Существует хотя бы один черный ворон».

Естественнонаучные теории, и в частности то, что мы называем законами природы, имеют логическую форму строго универсальных высказываний. Поэтому они могут быть выражены в форме отрицаний строго экзистенциальных высказываний, например: «Не существует нечерных воронов». Закон сохранения энергии можно выразить в форме «Не существует вечного двигателя», а гипотезу об элементарном электрическом заряде — в форме «Не существует иного электрического заряда, чем заряд, кратный элементарному электрическому заряду». В такой формулировке природные законы являются запретами. Они не утверждают, что нечто существует или происходит, а отрицают что-то. Они настаивают на несуществовании определенных вещей или положений дел, запрещая или устраняя их. Именно в силу этого законы природы фальсифицируемы. Если мы признаем истинным некоторое сингулярное высказывание, которое нарушает запрещение и говорит о существовании вещи (или события), устраняемой законом, то этот закон опровергнут. Отсюда следует, что опровержение теории (строгого универсального высказывания) формулируется в виде сингулярного экзистенциального высказывания (или, как их еще называют, базисного высказывания, т.е. высказывания о наблюдаемом событии).

Напротив, строго экзистенциальные высказывания не могут быть фальсифицированы. Ни одно сингулярное высказывание не может противоречить экзистенциальному высказыванию «Существуют белые вороны» или «Существует Бог». Это происходит потому, что все строгие высказывания не имеют пространственно-временной локализации. Невозможно исследовать «весь мир», чтобы доказать, что чего-то не существует, никогда не существовало и никогда существовать не будет. Но раз они не могут быть фальсифицированы, то они не являются эмпирическими и Поппер определяет эти высказывания как «метафизические». Это не значит, что теории в эмпирических науках не могут включать такие высказывания. Но чтобы теория стала проверяемой, она должна быть переформулирована в терминах строго универсальных высказываний или отрицательных экзистенциальных.

Тем не менее, оба вида строгих высказываний в принципе эмпирически разрешимы, но только одним способом. Если обнаруживается, что нечто существует здесь и теперь, то благодаря этому строго экзистенциальное высказывание может быть верифицировано, а вот строго универсальное — фальсифицировано. То есть наблюдается асимметрия между универсальными и экзистенциальными высказываниями.

26 О роли философской субструктуры научного знания говорил Т. Кун.

75

Язык науки, также как и все прочие области человеческой языковой практики, использует метафоры. Например, поведение электрона определяется через две метафоры – частицы и волны. Традиционно метафора рассматривалась исключительно как языковой троп, который является объектом интереса филологов. Однако в последнее время благодаря развитию когнитивистики и исследованию связей языка и мышления метафора стала пониматься не как литературный прием, а как базовый механизм познания. Именно в таком ключе метафору исследует Джордж Лакофф, который считает, что метафоры по своей сути являются феноменами, обеспечивающими понимание. Понимание любой новой ситуации или задачи сводится к попытке найти в памяти ситуацию, наиболее сходную с данной. Таким образом, новая задача требует переформулировки в терминах уже имеющегося знания. Метафора является орудием научного поиска и играет моделирующую роль, предопределяя способ и стиль мышления об объекте.

Кроме того, метафоры обеспечивает единство знания, ибо метафорические системы согласованы внутри себя. Смена научных парадигм всегда сопровождается сменой ключевой метафоры, вводящей новую область уподобления. Интуитивная привлекательность научной теории зачастую бывает связана с тем, насколько хорошо ее метафоры согласуются с нашим культурным опытом.

Как показывает Лакофф, то, что мы представляем метафоры в виде элементов (и даже структурообразующих элементов) научного знания, вовсе не делает последнее менее рациональным, поскольку метафоры – это специфические инструменты человеческой рациональности и человеческого познания.

Природа научного знания с позиции Эдинбургской школы

Эдинбургская школа теории науки – это школа социологии научного знания. Центральные имена этой школы – Барри Барнс (р. 1943) и Давид Блур (р. 1942). А в числе своих наиболее видных предшественников они называют Т. Куна, Л. Витгенштейна, Роберта Мѐртона, Мэри Дуглас и Мэри Хесс. Данная школа является антитрадиционалистской и стремится создать теоретический базис для исследования знания как культурного феномена. Под знанием понимаются здесь не только научное знание, но все коллективно принимаемые системы мнений. Социологи знания стремятся выяснить, почему у социальных акторов возникают именно такие идеи и мысленные категории.

Таким образом, представители этой школы отвергают позицию рационалистов, согласно которой научное знание для своего объяснения не нуждается в выявлении социального и/или психологического контекста. Рационалисты считают, что если NN верит в р, и р истинно и NN знает это, то это достаточное объяснение того, почему NN верит в р. Этот взгляд предполагает, что у нас действительно имеются универсальные, культурно независимые стандарты истинности и рациональности. Получается, что рациональные убеждения (знание) нуждаются в одном типе объяснений, а иррациональные убеждения (мнения) – в другом. Рационалисты, таким образом, предполагают, что имеется некий «естественный класс» рациональных убеждений, и мы должны действовать в рамках этого класса. Только если мы выходим за его пределы, появляется нужда в поиске социальных, психологических или идеологических причин такого отклонения.

Такой рационалистической позиции придерживались теоретики науки Поппер и Лакатос, а также историк науки Р. Мѐртон. Все они основывались на условии асимметрии между рациональным и иррациональным. По их мнению, научное знание не может быть объектом социологии, поскольку (а) научное знание представляет собой ярчайший пример рациональности и истинности, и (б) может быть рационально реконструировано в виде цепи аргументов. Лакатос был одним из самых активных защитников взгляда на историю науки как на рациональное реконструирование.

Эдинбургская школа стремится порвать с таким условием асимметрии и подготовить основу для всеобщей социологии знания. Барнс и Блур считают, что все убеждения равны в отношении причин своей правдоподобности. Это не значит, что социологи научного знания

76

не различают истинных и ложных суждений. Это означает, что для социолога знания и истинное, и ложное убеждение является в равной степени проблематичным, и их правдоподобность нуждается в едином методе объяснения.

Свою позицию эта школа обозначает как финитизм (от finite – «конечный»). Главная мысль финитизма состоит в том, что употребление понятий развивается поэтапно с помощью процессов, состоящих из успешных «точечных решений». Каждый пример такого применения должен быть исследован с отсылкой к специфическим, локальным, случайным детерминантам. В данном смысле финитизм является теорией взаимоотношений между лингвистическим значением, опытом и применением языка. Его основы составляют пять утверждений, выработанных Барнсом и Блуром:

1)Понятия не имеют изначально присущего им, фиксированного, стабильного значения.

2)Знание, лежащее в основе решения, является ли понятие правильно использованным в конкретной ситуации, может быть только знанием того, как данный термин использовался в ограниченном, конечном числе прошлых ситуаций.

3)Это знание, которое является единственным и наиболее доступным, недостаточно определяет корректное применение понятия. Оно недостаточно для однозначного определения правильного использования понятия в любой ситуации. Никакие другие схожие факторы (например, правила) не могут определять корректность употребления.

4)Следовательно, вопрос правильно применения понятий в основном зависит от суждений и решений, принимаемых самими пользователями в конкретной ситуации («точечные решения»). Такие решения детерминированы множеством разнотипных факторов: идеология, структура предпочтений, иллюзии, рационализации, властные и институциональные отношения и т.д.

5)Данные правила применимы к любому случаю использования понятия в новых и неизвестных ситуациях, также как в старых и знакомых.

Следовательно, с позиции финитизма, знание об истинном использовании понятия может быть получено только для конкретной ситуации. Любое использование понятия является открытым, а это значит, что не может быть никакой бесспорной классификации. На этом основании финитизм и атакует концепцию рациональной реконструкции научного знания, ибо эта концепция базируется на негласно заданных предпосылках об использовании понятий.

Классический взгляд на понятия заключается в том, что они имеют интенцию (смысл) и экстенцию (область применения, логический радиус). Интенция представляет собой набор определительных характеристик. Если любой произвольно выбранный феномен имеет эти характеристики, то он включается в экстенцию применения данного понятия. Экстенция, таким образом, как бы содержит в себе все феномены (прошлые, настоящие и будущие), обладающие соответствующими концептуальными характеристиками. Такая точка зрения имеет три важных следствия:

1)Смысл, интенция, выражаемая в определении, обуславливает область применения понятия. На практике это означает, что если у нас возникает сомнение, может ли конкретный феномен быть отнесен к данному понятию, решение должно быть принято с помощью определительных характеристик. Эти характеристики становятся стандартами при урегулировании спорных ситуаций.

2)Знание интенции понятия оказывается достаточным для его корректного использования.

3)Если интенция понятия четко установлена, то еще перед тем, как понятие начинает работать, придается априорная установка, какие феномены попадают под него, а какие нет.

77

Однако существует большое количество пограничных ситуаций, когда нам действительно неясно, следует ли включать данный феномен в экстенцию того или иного понятия, или нет. В этих случаях решение нельзя однозначно вывести ни из значения понятия, ни из характеристик феномена. Тут нам требуются переговоры, конвенции, относительно того, включать феномен в экстенцию понятия, или нет (ср. случай с «белым» у Куайна). Понятия, таким образом, имеет «открытую текстуру».

С точки зрения финитистов, такие конвенции имеют место не только в пограничных случаях, но всегда, когда мы касаемся использования понятий. Эта точка зрения также имеет ряд следствий:

1)Невозможно обращаться к интенции понятия или к правилам корректного использования в тех случаях, когда надо принять решение относительно использования понятия. Каждый случай применения оказывается уникальным. Финитизм отрицает присущую понятиям раз и навсегда заданную интенцию.

2)Невозможно решить проблему использования понятия до самого использования, как бы априорно.

3)Феномены окружающего мира не сгруппированы в «естественные классы». Каждый произвольно выбранный феномен одновременно и похож, и не похож на другие. Любая группировка и классификация – уникальна, а не универсальна.

Проблема научной рациональности

В современной философии науки проблема рациональности является одной из самых дискуссионых. Происходит это в более широком контексте критики рациональности, которая захватывает также и различные области практической философии, в частности, этику и политическую теорию. Проблема рациональности в настоящее время значима для самообоснования науки, для поддержания ее эпистемологического статуса.

Такая ситуация вокруг проблемы рациональности связана с тем, что определенная совокупность идеалов рациональности, которая с момента научной революции в Европе определяла развитие не только естественных наук, философии, но и европейской культуры в целом, показала свою противоречивость и несостоятельность во многих моментах. Все это вызвало различные попытки критического пересмотра самого понятия рациональности, а также тех форм и норм человеческой деятельности, которые безоговорочно признавались европейской культурой соответствующими идеалам рациональности.

Эта критика осуществляется в рамках различных направлений и с точки зрения множества оснований. Подвергается критике как само понятие рациональности, так и возможность достижения тех идеалов рациональности, которые были сформулированы проектом Просвещения. Критическая рефлексия должна не только выявлять сложности и противоречия такого понятия как рациональность, но и конструировать новые модели рациональности с учетом критики.

Классическое понимание и идеал научной рациональности

Общее определение рациональности какого-либо знания или действия - это их соответствие наиболее общим принципам разумности (понятие «рациональность» происходит от латинского «ratio» — разум). Для подхода к проблеме рациональности, который сформировался в новоевропейской культуре, было характерно представление о том, что границы «разумности» являются самоочевидными, поэтому расценить какое-либо знание или действие как рациональное или нерациональное в конечном счете не представляется проблематичным.

Классическое представление о рациональности сформировалось на основании «логоцентрической» парадигмы. Согласно этой парадигме, реальность обладает внутренне разумной и логически непротиворечивой структурой. Такое представление о реальности предполагает, что законы действующие в мире, не только универсальны, но и линейно

78

детерминированы. Данный способ рассматривать реальность предполагает, что статичная упорядоченность мира однозначно предпочтительнее, чем какие-либо проявления хаотичности и неупорядоченности. Мир рассматривается через призму бинарных оппозиций, одна из составляющих которой — порядок, власть, закономерность занимает доминирующее положение.

Сточки зрения данной парадигмы, существуют неизменные законы мирового разума, структура которых переносится и на человеческое мышление. Наиболее ясными проявлением этих универсальных законов в человеческом разуме являются законы формальной логики, которые рассматриваются не только как основополагающие структуры человеческого мышления, но и основополагающие принципы бытия за пределами сознания и познания. Таким образом, рациональным признается все, что соответствует законам признающейся универсальной логики, то, что не соответствует этим законам, обозначается как нерациональное, а то, что им противоречит — как иррациональное.

Такой тип рациональности принято называть классическим. Он был доминирующим

вновоевропейской науке с 17 и до конца 19-го века. Формирование данного типа рациональности началось еще в рамках античной философии, но окончательно он смог утвердиться только во взаимосвязи с новоевропейским естествознанием, прежде всего, с механистической картиной мира, которая сформировалась благодаря механике Ньютона.

Согласно ньютоновской картине мира, мир — это, в первую очередь, бесконечное во всех направлениях трехмерное пространство. Такое пространство является субстанциональным и абсолютным, поскольку оно существует вне зависимости от материи. Время, протекающее в данном пространстве, также абсолютно и неизменно. В абсолютных пространстве и времени существует материя, организованная в виде различных тел. Среди всех этих тел есть мельчайшие тела, которые уже нельзя разделить на более мелкие тела, - это атомы, из которых состоят все остальные тела. Материя сама по себе инертна и пассивна, - чтобы заставить ее изменяться, необходимо применить к ней некоторую внешнюю силу. Любое изменение в мире обязательно имеет свою причину, т.е. протекает с необходимостью, согласно некоторому закону.

Весь существующий мир отображается в сознании субъекта, который, в идеале, должен быть абсолютным наблюдателем, руководствующимся законами разума. Процесс познания, который осуществляет такой субъект, в идеале должен быть абсолютно нейтрален по отношению к существующему объекту. Таким образом, один из ключевых идеалов классической рациональности — это абсолютная непредвзятость субъекта, который способен разумно рассматривать реальность, руководствуясь нейтральными и абсолютно значимыми законами логики.

Сточки зрения классической рациональности, ценность логически непротиворечивого разума и получаемого с его помощью знания — непререкаема и абсолютна. Логичный разум — это беспристрастный судья в любых аспектах человеческой деятельности.

Критика классического идеала научной рациональности

Классическая рациональность определяется с точки зрения логически непротиворечивой разумности, однако разумность и логичность не всегда можно считать синонимичными понятиями. Логически корректными могут быть и бессмысленные умозаключения. В то же время, рациональность может быть определена через такие признаки, как «целесообразность, эффективность, экономия средств для достижения цели, гармоничность и согласованность элементов, объяснимость на основании причинноследственных зависимостей, систематичность» и. т.п. Критика рациональности направлена, прежде всего, на то, что не все знание или не все действия, которые признавались рациональными с точки зрения классической рациональности, могут считаться таковыми с точки зрения остальных возможных характеристик рациональности.

79

Сточки зрения данной критики, никаких абсолютно надежных и не пересматриваемых со временем оснований научного знания или политического действия, не существует. Мышление человека является различным не только в разные исторические эпохи, но и в разных областях его приложения. Существуют такие области деятельности, которые вырабатывают собственные критерии рациональности. Если бы и существовала некая абсолютная вневременная рациональность, то она была бы крайне бедна по своему содержанию. Исторически же обусловленные требования к рациональности в основном имеют имплицитный характер: они не формулируются явно, а усваиваются как «дух эпохи», «дух среды» и т.п.

Критике подвергается и сам «Проект Просвещения», утвердивший в европейском самосознании классические критерии рациональности. Одна из центральных идей этого проекта — идея глубокой внутренней связи между достижением свободы, освобождением человека от гнета внешних (природных и социальных) обстоятельств и выработкой рационального знания, используемого для переустройства мира. Рациональное знание приобретает высокий этический и культурный статус, а рационализация природы и общества рассматривается как необходимое условие гуманизации.

Сточки зрения критической рефлексии над этим просвещенческим идеалом, данный идеал приводит к узкому и дегуманизирующему сциентизму. Абсолютистское понимание рационального разума как универсального судьи само оказывается нерациональным, не приводит к реализации искомых целей. В свете данной критики возможны два варианта дальнейшего развития представлений о рациональности: отказ от поиска каких-либо рациональных оснований, которые априори объявляются иллюзорными, или же создание новых моделей рациональности с учетом критики идеала классической рациональности.

Современные модели рациональности:

1. «Постнеклассическая» рациональность

Рядом отечественных исследователей современная рациональность характеризуется как «постнеклассическая». Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью, в область данной рефлексии включаются не только анализ инструментов, выбранных для исследования, но и исслеование ценностно-целевых структур научной деятельности. Анализируя стратегии получения научного знания, современные исследователи эксплицируют связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями, интерналистские позиции соотносятся с экстерналистскими.

Причиной такого пересмотра позиции исследования рациональности становится изменение объекта исследования, а также характера этого исследования. Современная наука ориентирована на исследование уникальных, исторически развивающихся систем, в которые в качестве особого компонента включен сам человек, познающий наблюдатель. Характерная черта нового типа рационального мышления - это признание вариативности развития, необходимости выбора из нескольких альтернатив, когда результат такого выбора не предопределен заранее, признание ситуативного и контекстуального характера оснований для выбора той или иной стратегии действий.

2. Рациональность как интерсубъективность

Для современных моделей рациональности также характерна плюралистическая установка, согласно которой в рамках единого понимания рациональности должны быть объединены различные стратегии. Например, в модели К. Хюбнера рациональность обеспечивается различными уровнями интерсубъективности. Интерсубъективность может предполагать ясность и общее согласие относительно понятий и суждений (семантическая интерсубъективность), обоснованность суждений фактами и наблюдениями (эмпирическая интерсубъективность), логическую связность и последовательность (логическая интерсубъективность), воспроизводимость образцов действия или рассуждения (операциональная интерсубъективность), общепринятость норм и правил поведения или оценки (нормативная интерсубьективность). Характерно, что эти виды интерсубъективности

80