История ЭУ1 / Селигмен Б. Сильные мира сего / 1.2. Бизнесмены новой нации

Требования установить законом цены на товары раздавались слишком настойчиво, чтобы от них можно было отмахнуться, и ряд штатов предпринял эту меру. Даже Сэмюэл Чейз выступал за установление твердых цен на товары. Однако генерал Грин, занимавшийся побочным образом своим собственным бизнесом, считал, что требование об установлении твердых ценп вызвано желанием «получить имущество немногих за меньшую цену». К 1778 г Континентальный конгресс рекомендовал отменить законы о ценах, так как они приносили больше неприятностей, чем пользы. Дополнительно были выпущены бумажные деньги — единственный способ финансирования военных расходов.

Для Бенджамена Франклина бумажные деньги были «замечательным инструментом», так как ими выплачивалось жалованье войскам, на них приобретались снаряжение и обмундирование, а затем, обесцениваясь, они полностью оплачивали сами себя. (Он не добавил, что солдаты кончили войну ни с чем.) Франклина изображают как самого культурного американца, какого только дали колонии. Вначале он, как и большинство других американцев, соглашался с предписаниями английских имперских властей. В Филадельфии Франклин достиг высокого положения в качестве преуспевающего издателя и владельца типографии. Работая, он нашел время изучить четыре иностранных языка и помог основать филадельфийскую библиотеку и Американское философское общество. С помощью своего издательского и типографского дела Франклин сколотил значительное состояние. «Альманах бедного Ричарда», издававшийся ежегодно в течение тридцати лет, принес Франклину больше дохода, чем его типографское предприятие. Чтобы обеспечить себя бумагой, он продавал тряпье фабрикам, строительство которых поощрял. Доходы поступали также от продажи бумаги другим типографиям. Он не стеснялся подхватить на пристани только что прибывший из Лондона новый шрифт и на тачке быстро доставить его в свою типографию. Он: воплощал в себе все достоинства средней прослойки зарождающейся цивилизации бизнеса. Для Франклина выражение «время — деньги» являлось истинным буржуазным афоризмом. Если человек ведет дело прилежно и бережливо, то об остальном позаботится бог. Такие свойства впоследствии были воплощены в легенду о человеке, обязанном только самому себе, который благодаря собственной предприимчивости и бережливости смог скопить капитал, необходимый для большого дела. Франклин рано удалился от дел, чтобы заняться дилетантскими научными исследованиями, политикой и спекуляцией земельными участками. Одно время он был связан с Томасом Уортоном (чье имя в настоящее время носит торгово-промышленная школа в Филадельфии) и участвовал в различных компаниях, добивавшихся приобретения земельных участков в долине р. Огайо. По мнению Франклина, открытые пространства Запада предвещали стране будущее величие.

Состоятельные жители колоний довольно хорошо пережили войну. Классовые различия не были серьезно нарушены. Многие купцы были меньше огорчены самим обесценением денег, чем законами, требовавшими принимать деньги по их нарицательной стоимости. Однако ряд таких законов был отменен. Во время военных действий рыболовная промышленность Северо-Востока фактически бездействовала, но она была быстро восстановлена в послевоенные годы. Состояние торговцев мало пострадало. Утверждение губернатора Морриса о том, что коммерсанты доведены войной до нищеты, ни на чем не основывалось. Даже обращение с состоятельными лоялистами, за исключением Нью-Йорка было не очень жестким. Наибольшее истощение фондов торговцев произошло в Бостоне и Нью-Йорке. Однако осталось достаточное количества старожилов, продолжавших обеспечивать течение деловой жизни. Джону Лангдону из Портсмута война помогла составить состояние, и в 1786 г. он подарил городу мост. Для Джозефа Каттса обстоятельства сложились довольно удачно — он приобрел конфискованное имущество сэра Уильяма Пепперелла, а Стивен Джирард во время войны положил начало сколачиванию свое огромного состояния.

Колонии стали суверенными штатами (государствами¹²). В основном они сохранили привычную политическую структуру, за исключением искоренения некоторых феодальных пережитков, как, например, право первородства и государственная церковь. Право участвовать в выборах было несколько расширено, хотя в большинстве штатов собственность и деньги оставались главными критериями избирательного ценза. Когда в штате Мэриленд хотели создать довольно демократическое правительство, то не кто иной, как известестный Сэмюэл Чейз, вел против этого борьбу. Полномочия Континентального конгресса не были расширены, и ему по-прежнему приходилось обращаться к штатам, чтобы сделать то, что должно было делать любое правительство. Коммерческие круги обнаружили неожиданно возникшие новые трудности.

В торговле между штатами стала проводиться дискриминационная политика. Каждый штат облагал налогами товары, ввозимые из других штатов. Фигурально выражаясь, в обращении находилось пятьдесят семь разновидностей денег. Непрерывно велся спор о границах между штатами. Нью-Йорк и Вермонт совсем запутались в споре о границах, а Коннектикут и Пенсильвания выдвинули притязания на одни и те же земли. Зарождавшиеся отрасли обрабатывающей промышленности задыхались в своих «детских кроватках» от английского демпинга, а национального протекционистского тарифа, который ограждал бы их, не было. К 1785 г. надвигался кризис. В 1786 г. сторонники выпуска бумажных денег как средства разрешения проблемы, связанной с нехваткой денег, получили большинство на выборах в законодательные собрания в семи штатах. Род-Айленд игнорировал решение конгресса о налогах, и Александр Гамильтон полагал, что для проведения в жизнь этого решения следовало использовать армию. По мнению купеческой аристократии, обстановка в течение этих десятилетий — известных в истории как «критический период» — граничила с хаосом, и в конце концов необходимо было что-то предпринять).

«Статьи Конфедерации¹³ и вечного союза», первая конституция США, вступившая в силу 1 марта 1781 г — это расплывчатое соглашение между штатами, — отражали боязнь американцев иметь централизованное правительство. По прошествии некоторого времени отдельные штаты даже не утруждали себя посылкой своих представителей в конгресс. Америка не являлась единой нацией, и конгресс имел столь же мало власти, сколько бывший колонист пожелал бы дать ее Англии. Однако начинала зарождаться националистическая тенденция к тому, чтобы иметь сильное правительство. Для Гамильтона, а также для Мэдисона¹⁴ упомянутые статьи были лишь соглашением, и цена им была примерно такая же. Гамильтон заметил, что самое слабое место во всей системе — это контроль над денежными ресурсами со стороны отдельных штатов. Статьи выражали «повальное увлечение свободой», что являлось для него анафемой. Этим, а также другим людям подобного образа мыслей стало ясно, что больше внимания следует уделить вопросу о правах на собственность. В конце концов эти права, по существу, и были правами человека.

Итак, происходила довольно резко очерченная политическая борьба, на одной стороне находились те, кто унаследовал богатство вместе с состоятельными купцами, спекулянтами, бывшими каперами и армейскими подрядчиками, а на другой — мелкие фермеры, ремесленники, неплательщики налогов, покупатели собственности лоялистов, которые хотели платить за нее обесцененными деньгами, и те, деятельность которых затруднялась недостатком надежной валюты. Все эти последние принадлежали к средней буржуазии, но среди них были и состоятельные люди. Торговцы и спекулянты, по-видимому, выступали за меньшие ограничения на бизнес. Уильям Бингхэм превратился в откровенного сторонника беспрепятственного ведения бизнеса. Однако в Нью-Йорке и Массачусетсе новая аристократия усилила свой контроль. Некоторые штаты санкционировали банковские учреждения. В Филадельфии Североамериканский банк стал первым квазипубличным банком. Пилати Уэбстер считал прекрасной мыслью идею создания национального правительства, в состав которого вошла бы палата коммерсантов, представляющих главные города. Эта палата консультировала бы правительство по вопросам торговли и ведала государственными доходами. Уэбстер утверждал, что такая палата придаст торговле достоинство и надежность. Результатом всего этого было бы такое положение, как если бы в наше время министерства финансов и торговли передать Торговой палате США.

Во время «критического периода» много споров велось вокруг вопроса о западных землях. Эта проблема в основном отражала борьбу между коммерческими и землевладельческими кругами или, как выразился один историк, между экспансионизмом и автономией. Некоторые полагали, что Америка должна отказаться от своих претензий на западные земли в обмен на помощь со стороны Испании. Однако большинство предпочитало экспансию. Спекулянты земельными участками ожесточенно сражались друг с другом за право распоряжаться огромными земельными территориями. «Земельный ордонанс» 1785 г., который предусматривал основание десяти новых штатов, как только на их территории появится достаточное число жителей, по-видимому, временно приостановил политические дебаты на эту тему. Однако вскоре стали предприниматься попытки изменить этот ордонанс. Здесь был затронут «денежный нерв» земельных спекулянтов: они хотели установления конгрессом контроля над западными землями с тем, чтобы можно было залезть в общественную кормушку. В 1787 в Огайо было продано 2 млн. га земли по цене $1,65 за гектар. Оливер Фелпс и Натаниэл Горхэм приобрели в штате Нью-Йорк по очень низкой цене 2,4 млн. га земли. Даже европейцы стремились вложить свои денежные излишки в земельные участки в Америке.

Земли, лежавшие за Аппалачским хребтом, обещали стать источником напастей для многих аристократов, которые хотели чтобы их общество было основано на иерархии и придерживалось английских традиций. Запад мог принести только смятение. В конце концов верх одержали экспансионисты. И для них все это явилось подтверждением их же аргумента о том, что существующая общая политическая система обнаружила серьезные трещины. Быстро сформировалось мнение, особенно среди коммерсантов, о необходимости иметь более сильное правительство. Как ни странно, но их экономическая философия происходила от сэра Джеймса Стюарта, а не от Адама Смита. Стюарт, являвшийся последним меркантилистским автором, пропагандировал среди прочего сильное государство и сильное центральное правительство. Тенч Кокс, филадельфийский торговец националистического толка, настаивал по меньшей мере на «сбалансированном» государстве. Кокс был очень близок к Гамильтону и другим представителям высших слоев общества, хотя, сам он и никогда не получал доходов, на которые, как он полагал, он имел право по своему происхождению и положению.

Вначале Александр Гамильтон, как и многие другие, не добивался полного разрыва с Англией. Скорее, он отстаивал свое рода федерацию наподобие той, которая позже получила статус Британского содружества наций. Как и у большинства автор XVIII в., писавших на политические темы, его представление о разумной политической организации проистекало из порядка, установленного богом и природой. После войны он ратовал за тесные торговые связи с Англией. Отношение Гамильтона к «толпе» проявилось довольно рано, а именно когда он выразил сожаление в связи с налетом, руководимым Исааком Сирсом, с целью похищения священника-лоялиста. «Народ,— говорил Гамильтон,— это зверь. Люди настолько испорчены и эгоистичны, что только сильное правительство может их сдерживать». Он был высокомерен и нетерпим по отношению к тем, кто был менее смышлен. Гамильтон хотел быть абсолютно первым среди равных. Его взгляды разделялись большинством бизнесменов. Роберт Моррис с презрением относился к народу и к народному правительству. По его мнению, народ движим только жестокостью и алчностью. И все-таки Гамильтон приветствовал войну и хорошо послужил Вашингтону в качестве адъютанта. Хотя он и считал, что защищал революцию, но, в конечном счете, он защищал общество «шелковых чулок и напудренных париков».

Гамильтон выдвигал самые сильные и настойчивые аргументы в пользу создания централизованного правительства. Его предложение объединить государственный и национальный долг и покрыть их долгосрочным государственным займом было хорошо воспринято деловой общиной и в конечном счете принесло многим спекулятивные доходы. Например, Дьюер и Констэбл закупили в Северной Каролине и в Южной Каролине ценные бумаги нарицательной стоимостью в $1 млн. примерно за $100 тыс. При этом фактически они вложили своих собственных денег всего лишь $20 тыс. Затем эти ценные бумаги были перепроданы Голландскому банку за $800 тыс., а вырученные деньги вложены в английские облигации. Получаемые на эти облигации проценты использовались для уплаты процентов по первоначальным ценным бумагам с тем, чтобы они прилично выглядели. Выигрыш от одной только этой операции принес двум ее инициаторам свыше $600 тыс. чистого дохода. Один авторитетный специалист подсчитал, что подобные манипуляции с ценными бумагами принесли Дьюеру доход на общую сумму около $5 млн.

Некоторые авторы считают, что план Гамильтона по выпуску ценных бумаг был единственной альтернативой хаосу. Однако могли быть придуманы и другие методы рефинансирования, как, например, решительное сокращение долга. Поскольку сама идея проистекала от удачного перевода долга в государственные бумаги в Англии после революции 1689 г., то считали, что подобное финансовое мероприятие было необходимым условием экономической стабильности. Для людей гамильтоновских убеждений фундирование создало долг, оправдывавшийся патриотизмом. Затем выявилось, что этот патриотизм оказался весьма выгодным. Аристократические взгляды Гамильтона объясняли, почему он не испытывал энтузиазма в отношении своего знаменитого доклада о фабричном производстве: ведь потребовался почти год, чтобы он представил этот доклад конгрессу. Некоторые видные аристократы открыто выражали свой страх в связи с развитием промышленности: для них между промышленником и ремесленником почти не было разницы. Один из таких аристократов спрашивал: будут ли ремесленники, получающие хлеб от своих работодателей, уважать свободу? Было ясно, что класс промышленников и рабочий класс будут угрожать их понятиям о государстве и обществе.

Будучи молодым человеком, Гамильтон любил одежду вызывающих расцветок, и таким же дерзким он был в политике, предпочитал компанию богатых и родовитых и верил, что великую нацию делают великие люди. Несомненно также и то, что в своих действиях он исходил из глубоких националистических побуждений. Как уроженец Вест-Индии, он не отдавал предпочтения кому-либо одному государству, и его симпатии находились на стороне торговцев, банкиров и аристократов. Хотя семена антагонизма между отдельными слоями общества были посеяны раньше, предложения Гамильтона усиливали этот антагонизм в долгосрочном плане. Его планы породили то болезненное явление американской политической жизни, которое называется политической партией. Гамильтон смотрел на систему коллегии выборщиков¹⁵, как па верный способ подбора способных и достоин людей. Он считал, что «толпа» должна воспринимать коллегию выборщиков, как способ выражения мнения людей более высокого положения. Он не стеснялся манипулировать коллегией выборщиков в своих собственных целях в 1788, 1796 и 1800-х гг. И он знал, кто был лучшим среди людей более высокого положения. Для того, чтобы Вашингтон был избран единогласно, он ухитрился изменить в Нью-Йорке процедуру избрания выборщиков, пытаясь уменьшить количество голосов, подаваемых за Адамса, и нанести поражение Джефферсону¹⁶. Губернатор Нью-Йорка Джон Джой отказался поддержать план Гамильтона, сводившийся к тому, чтобы не допускать Джефферсона на должность президента.

Гамильтон отождествлял собственность с сильной нацией и накоплением капитала. Для него образцом банка был Английский банк, приукрашенный идеями шотландского аваитюриста Джона Лоу, основавшего Французский королевский банк. Конечно, экономическая независимость нужна была как опора для политической независимости. А это означало, что нужен банк. После войны Гамильтон утверждал, что нельзя достигнуть порядка, если правительство не будет реорганизовано и верховная власть не перейдет от штатов к конгрессу. Эта точка зрения не внушала симпатии к нему со стороны широкой общественности, которая опасалась за свои денежные сбережения. Однако банк как полагал Гамильтон, укрепит националистические чувства, а поэтому вместе с зятем Джоном Черчем и с Джереми Уодсвортом он занялся учреждением банка в Нью-Йорке.

Поведение Гамильтона на политической арене было обусловлено позицией коммерческих и финансовых кругов северных штатов, а также националистических кругов. Проталкивая свою политическую платформу, они фактически устроили контрреволюцию. Полагая, что защищают страну, они в действительности совершали агрессию против нее. Могущественные консервативные элементы, которые организовали отклонение ряда законных требовании, добивались банковских привилегий, выступали защитниками собственности бывших тори и помогали подавлять такие вспышки восстании, как восстание Шенса¹⁷. Фактически консерваторы сделали организаторов этого восстания «козлами отпущения». Распускались слухи о том, что враг был внутри самого общества. «Люди принципа и владеющие собственностью» были возмущены восстанием Шенса.

Консерваторы также предпочитали возложить бремя налогов на фермеров. Они считали абсурдным принцип «равноправия в несении тягот» Фундирование долга дало им возможность иметь запасы оборотного капитала. Ценные бумаги приобретались по цене от одной десятой до половины их номинальной цены, и, следовательно, доход от фундирования долга был огромным. Ко времени фактического осуществления фундирования только одна четверть выпущенных в обращение ценных бумаг находилась в руках первоначальных покупателей. Финансисты и спекулянты рассылали своих агентов по всей стране с целью приобретения за звонкую монету больших количеств ценных бумаг по цене $0,1—$0,15 за $1,0. В Массачусетсе весь государственный долг оказался в руках небольшого числа людей. Более 80% его попало в руки спекулянтов, состоятельных коммерсантов из их окружения. В Мэриленде долговыми цепными бумагами владели всего три с лишним сотни людей. Когда в 1790 г. был выпущен федеральный заем, то оказалось, что 7% подписчиков на этот заем приобрели 62% облигаций. В том же году долговые ценные бумаги на сумму свыше $12 млн. находились в руках примерно трех тысяч человек. В течение почти десяти лет рынок по скупке и продаже этих цепных бумаг активно функционировал. У приверженцев Гамильтона имелось достаточно амбиций и экономической заинтересованности в создании необходимости пересмотра «Статей Конфедерации»

Континентальный конгресс, являвшийся фактически дискуссионным клубом, в котором представители суверенных штатов излагали свои взгляды, продолжал влачить жалкое существование. В нем слишком часто отсутствовал кворум. Затем, в феврале 1787 г., по предложению Джеймса Мэдисона власти Вирджинии разослали другим штатам циркулярное письмо, содержавшее приглашение на конференцию, созываемую в Аннаполисе для обсуждения коммерческих вопросов. В качестве главного выдвигался вопрос о несогласии Вирджинии с тем, что Мэриленд контролировал реку Потомак. Однако на эту конференцию прибыли представители только пяти штатов, так как коммерческие круги Севера не доверяли штату Вирджиния и полагали, что «рыцари» поживы должны интересоваться вопросами, связанными с благополучием бизнеса. Однако представители Нью-Йорка и Массачусетса, обеспокоенные борьбой между штатами по вопросу о тарифах, прибыли на упомянутую конференцию. Ходил слух, что вопрос о фактическом пересмотре «Статей» не будет обсуждаться. Штаты были слишком заняты нападками друг на друга, используя экономическое оружие.

Гамильтон прибыл на конференцию в качестве представителя Нью-Йорка, но без особых надежд на то, что пестрый состав этой конференции приведет ее к успеху. Он хотел настаивать на созыве конституционного конвента. Прибывшие на конференцию в Аннаполис были людьми явно националистического образа мышления. Они решили созвать Конституционный конвент, который поправил бы дефекты «Статей». Торговая палата Бостона направила Констэблу послание, настаивая на созыве конвента. Это обращение было составлено в осторожных выражениях (в противном случае оно было бы оставлено без внимания) и адресовано законодательным органам штатов, а не конгрессу — таким путем полегче подобрать «надлежащий» состав делегаций, посылаемых на конвент. Это было началом того, что оказалось равнозначным государственному перевороту.

Все штаты, за исключением Род-Айленда, прислали свои делегации на конвент. Многие делегации имели инструкции не идти дальше пересмотра «Статей Конфедерации». Однако при этом учитывались политические деятели националистического толка, которые в любом случае имели большую поддержку со стороны торговых и промышленных кругов. Вначале Континентальный конгресс игнорировал решение, принятое в Аннаполисе, но когда штаты назначили свои делегации на конвент, то оно было одобрено отчасти потому, что Вашингтон был избран делегатом от Вирджинии. Когда в 1787 г делегаты собрались в Филадельфии, там был и престарелый Бенджамен Франклин. Но ни Джон Джей, ни Томас Джефферсон, ни Сэм Адамс там не появились. Патрик Генри¹⁸ отказался туда приехать, так как он «чуял недоброе». Вашингтон появился в роли «отца своей страны»

Одного высокомерия Вашингтона было достаточно для того, чтобы держать непослушных в узде. Он вел себя, как аристократ. Позднее художник Гильберт Стюарт, придя к Вашингтону — президенту США, — чтобы написать его портрет, пытался убедить его не делать такое натянутое лицо. Но, очевидно, непреклонный вид президента означал нечто большее, чем просто неразговорчивость. «Итак, сэр, — сказал Стюарт, — вы должны дать мне возможность забыть о том, что вы — генерал Вашингтон, а я — художник Стюарт». На это Вашингтон холодно ответил: «Г-н Стюарт никогда не должен ощущать потребности забыть о том, кто он такой и кто такой генерал Вашингтон». Только подобный человек мог подойти на должность председателя Конституционного конвента.

Делегаты беспорядочно прибывали в Филадельфию по мере того, как конвент тянулся месяцами. Им было предназначено стать «Отцами конституции», считавшимися в некотором роде «полубогами». Но они определенно ими не были. Они были практичными людьми, имевшими опыт в бизнесе, юриспруденции и политике. Конвент состоял из смешанных групп с различными взглядами, но большинство делегатов были убеждены в том, что «Статьи» обманули ожидания. Многие были также убеждены в том, что штаты, как политические единицы, стали бесполезными. Однако все делегаты прибыли на конвент с тем, чтобы защищать свои собственные интересы. Несмотря на то что в Декларации независимости говорилось о народном правительстве, политику в штатах направляли состоятельные люди. Хотя ремесленники, принадлежавшие к низшим слоям средней буржуазии, и заседали в ряде законодательных собраний, они следовали указаниям юристов, торговцев и других состоятельных людей. Если конституционный конвент представить себе в виде поперечного разреза американского общества, то в него входили только верхние слои. Все делегаты конвента знали о его основной цели: в противном случае они не шли бы так часто на компромиссы.

Итак, экспортеры, купцы, аристократы и их адвокаты смогли составить документ, согласно которому будет создано сильное центральное правительство, для которого права низших классов общества не будут казаться слишком важными. Гамильтон предпочел бы, чтобы штаты стали административными районами национального правительства, но он выступал не слишком часто и вскоре покинул конвент. Общее мнение в отношении простого человека сводилось к тому, что это злое создание, источник многих несчастий. Делегаты спорили о полномочиях и правилах процедуры, о плане развития Вирджинии в сравнении с планом развития Ныо-Джерси и установили правила секретности. Некоторые из них считали, что создание Национального банка было бы хорошим делом, но полагали, что добиваться этого нужно косвенным путем. Различные группы разрабатывали проекты сделок и компромиссные предложения, и в конце концов формулировка документа была поручена редакционному комитету и губернатору Моррису, который умел очень хорошо составлять документы.

Моррис допустил вольности в отношении текста документ, внеся в него под видом изящности стиля двусмысленные и неясные выражения. Он даже вставил в документ пункт, который был отклонен конвентом. Пытаясь оказать покровительство Северо-американскому банку, он хотел запретить штатам «ухудшать контакты». Этот пункт должен был иметь огромные последствия. В одном месте он вставил точку с запятой, а это меняло смысл статьи об общем благосостоянии и было достаточным для того, чтобы наделить конгресс фактически неограниченной властью. Это место было своевременно исправлено.

Некоторые делегаты имели вклады капиталов в различны компаниях, которые стремились извлекать доходы от спекуляции земельными участками на Западе. Агенты этих компаний вылавливали ценные бумаги, предназначенные к фундированию национальным правительством. Новая фондовая биржа в Нью-Йорк делала хороший бизнес на государственных ценных бумагах. В соответствии с конституцией фундирование вступило в силу и спекулянты заработали по крайней мере $40 млн. Когда рассмотрение законопроекта о фундировании ценных бумаг неожиданно приостановилось, Роберт Моррис — к тому времени уже сенатор — был разгневан и расстроен. (Один современник сенатора так описал его: «Когда на карту ставились интересы бизнесе, у Роберта Морриса раздувались ноздри и нос становился плоским, напоминая голову змеи»). Другие спекулянты, входившие в состав конгресса, были в панике, так как предвидели падение курса ценных бумаг. Наступило время рассматривать законопроект о том, чтобы федеральное правительство приняло на себя долги штатов, который ранее был отклонен конгрессом. Деловые круги Севера были рады заключить политическую сделку, по которой получали свои доходы, а в обмен на это соглашались на то, чтобы местоположение будущей столицы находилось в Вирджинии и Мэриленде.

Были ли «классы» в то время? Возможно, что и нет в и современном понимании, но в 1765 г. Кадуалладер Колден говорил о четырех группах в колониальном обществе — землевладельцах, юристах, коммерсантах, а также мелких фермерах и ремесленниках. Различие между ними проводилось, исходя из отношения этих групп к политическим и экономическим проблемам того времени. Первые три группы, особенно на Севере, имели тенденцию к социальному, экономическому и политическому сращиванию. Они представляли собой «правящий класс», объединяемый общностью интересов и браками между своими членами. Например, среди видных нью-йоркских семейств Шуйлеры хотя не принадлежали к числу основных коммерческих семей, но все их родственники из семейств ван Кортландтов, Ливингстонов и Делансейнов занимались коммерцией. Полагают, что Ливингстоны относились к числу земельной аристократии, но среди них было и меньшей мере полдюжины купцов. Юристы чаще всего были сыновьями священников и юристов, но многие из них были сыновьями или братьями бизнесменов. Короче говоря, землевладельцев, торговцев и юристов можно было встретить среди самых лучших семей. Среди бизнесменов имелись сахарозаводчики, различные купцы, владельцы винокуренных заводов, торговцы скобяными изделиями и экспортеры — и все они хотели слыть джентльменами.