История ЭУ1 / Селигмен Б. Сильные мира сего / 1.2. Бизнесмены новой нации

Глава 2. Бизнесмены новой нации

Торговцы как группа, обладающая богатством и могуществом, в силу обстоятельств доминировали в колониальном обществе. Фактически они составляли аристократию и главенствовали в филантропии и политике. Они вкладывали свои капиталы в земельные участки, дома и ценные бумаги (при этом отдельные инвестиции доходили до £10 000) и жили с комфортом, очень напоминавшим жизнь их лордов в Лондоне. К концу XVIII в. их дома строились из кирпича, что было роскошью для колониального периода. Часто купцы проживали на верхних этажах домов, над магазинами, и это нисколько не вредило их положению в обществе. Кроме городского дома, купец иногда имел загородный дом, где можно было спасаться от летней жары. Рабы-негры использовались в качестве лакеев и горничных. Более богатый торговец мог заказать местному художнику свой портрет. Парики привозились из Англии и были сделаны по последней моде. Кафе служило купцам клубом. Хотя многие из числа первого поколения купцов не учились в колледжах, но достигнутое ими благосостояние позволяло им посылать своих сыновей в Гарвардский или Йельский университеты.

Ко времени начала американской революции много таких богатых торговцев проживало главным образом в городских центрах и в городках, расположенных на берегах рек. Купец был праздным «капиталистом» и «джентльменом», часто с помощью брака он роднился с другими купцами. В Нью-Йорке в родстве состояли ван Кортландты и Рутгерсы, Лудлоу и Олсопы; в Филадельфии — Уиллинги, Макколлы и Шипперсы; в Массачусетсе — Хатчинсоны, Оливеры и Ширли.

Судоходство стало одной из основных отраслей хозяйства и одним из главных источников получения дополнительного капитала, приобретаемого в результате законных, а также и незаконных действий. Купцы Нью-Йорка, Ньюпорта, Бостона и Филадельфии конкурировали друг с другом. Некоторые города имели явные преимущества перед другими. Так, например, Нью-Йорк получал из отдаленных районов пшеницу, а Филадельфия была удачно расположена для экспорта табака. Развивавшаяся обрабатывающая промышленность была еще примитивной и незрелой. Поэтому недвижимое имущество — сельскохозяйственные угодья, различные здания в городе и домовладение — являлось наиболее популярным видом помещения излишков капитала. Джозеф Галловей из Филадельфии утверждал, что он получал £500 дохода от одного дома. Важными являлись также вложения в «движимое имущество», обеспеченные такими бумажными обязательствами, как векселя и закладные. Филадельфийский адвокат Финне Бонд сообщал в 1776 г., что вложил в такие бумаги почти £1800. По тем временам это была крупная сумма. При отсутствии банковского дела, когда большинство компаний все еще совершало свои операции на основе проведения отдельных совместных мероприятий, купец волей-неволей превращался в банкира для своей общины. Однако колониальный склад мыслей все еще оставался в основном аграрным, и часто купец наталкивался на враждебность общества, особенно в вопросе о бумажных деньгах. Будучи основным кредитором, купец, вероятно, должен был быть более осторожным в этом вопросе, чем его клиент. Однако он не возражал против обращения бумажных денег при условии, чтобы их выпускали с достаточной осмотрительностью.

Депрессия 60-х годов XVIII в. расстроила всю колониальную кредитную систему. Торговым операциям препятствовала вечная нехватка звонкой монеты. Развитие прибрежной торговли было попыткой выбраться из этой экономической трясины. Некоторые купцы полагали, что делу может помочь ввоз таких предметов роскоши, как вина. Искусство контрабандного промысла было доведено до высокого уровня: чай и куски материи провозились через таможни в бочках из-под патоки, а пенька и текстильные изделия — в селедочной таре. Вина и носовые платки закладывались в соль. При этом видимая продукция обычно облагалась небольшой пошлиной или совсем ею не облагалась. Одно время винокуренные заводы Ньюпорта потребляли 14 тыс. больших бочек патоки, но только 2,5 тыс. из них проходили через таможни. Один из сборщиков таможенных пошлин «заработал» 6 тыс. испанских долларов, хотя его годовой оклад жалованья составлял всего лишь £100.

К концу 60-х годов колониальный купец сообразил, что нужно делать, и решительно призвал себе на помощь низшие слои населения для демонстраций, направленных против королевских предписаний. Однако многие купцы не хотели проявления силы, и поэтому среди купечества произошел неизбежный раскол по вопросу о том, какого рода политическую акцию следовало предпринять. Давние и более богатые купцы держали свои капиталы в займах, ценных бумагах и рентах. Они не были склонны к политической борьбе.

А вот более мелкие купцы и ремесленники, испытывавшие на себе тяжесть депрессии, становились нетерпеливыми. Метрополия требовала, чтобы колонии давали больше доходов¹, и тем самым еще больше осложняла взаимоотношения с колониями. Между прочим, Сахарный: акт, принятый в 1764 г., явился попыткой ограничения контрабанды. Затем на все колонии были распространены правила денежного обращения, введенные вначале только в Новой Англии. Закон о гербовом сборе предоставил «Сынам свободы»² хороший предлог для того, чтобы разгромить конторы по сбору пошлин и сделать тем самым закон фактически недействующим. Лондон отступил, и колонисты провозглашали тосты за короля Георга III. Однако нужда Лондона в доходах не исчезла, и Англия ввела в действие акты Тауншенда, облагавшие таможенными пошлинами ряд товаров. Сэм Адамс, в котором сочетались колониальный меркантилист и идеолог, стал ведущим представителем колонистов³. Вначале он думал о независимости не больше, чем рядовой колонист. Он лишь хотел, чтобы Лондон не вмешивался в дела колоний. Вместе с другими ведущими нью-йоркскими коммерсантами Шуйлер и Лпвингстон настаивали на том, чтобы было восстановлено прежнее положение. И снова Лондон должен был отступить. Были отменены все, кроме одного, акты Тауншенда. Колонисты начинали сознавать, что американские дела — это их собственные дела, и к 1773 г довольно распространенным стало мнение о том, что следует отделиться от метрополии.

В том же году это мнение усилилось в связи с решением Лондона предоставить Ост-Индской компании фактическую монополию на торговлю чаем в Америке. Всегда существовала пошлина на чай. Джонс Адамс⁴ не возражал против того, чтобы выпить чашку чая — любимого напитка американцев, но он просто полагал, что чай доставлялся контрабандным путем из Голландии. До того чай обычно продавался на торгах в Лондоне. Колониальные купцы⁵ разработали довольно сложную систему сбыта чая, и закон, предоставлявший монополию па торговлю чаем Ост-Индской компании, угрожал уничтожением этой системы. К тому же эта монополия могла привести к снижению цены на чай, поскольку указанная компания имела семилетний запас чая и стремилась сократить его. В 1774 г опасаясь того, что подобная ситуация является предвестником введения монополий и на другие товары, американские купцы реагировали довольно бурно. Они устроили ряд «чаепитий», одним из которых была знаменитая стачка в Бостоне. Вместе с другими бостонцами Пол Ровер, Лепдал Питтс, а также Джон Хэнкок и Сэм Адамс, замаскированные под индейцев, устроили большой шум и сбросили в море груз прибывшего в Бостон чая. Лондон быстро ответил карательными мерами. Но колонисты оказали сопротивление. Затем у Лексингтона колонисты-волонтеры обстреляли английский отряд, и началась война за жизнь, свободу и имущество.

Однако бизнесмен в течение слишком долгого времени был сам себе законом. Он не мог подавить в себе тягу к доходам, несмотря на соображения патриотического порядка. Когда разразился конфликт, он готов был воспользоваться всеми открывшимися возможностями для того, чтобы получать доходы. Он все еще больше действовал один или же совместно с другими, выступая в качестве оптовика, розничного торговца, экспортера и банкира. Сделки производились на основе личных и родственных взаимоотношений и доверия. Однако бизнес был чем-то вроде конспиративной игры.

Все сделки проводились с помощью посредников и были делом весьма надежным и секретным. Обычно при свершении покупки или продажи обусловливались взаимные обязательства и ответственность сторон. Торговля с неприятелем, не считалась таким уж зазорным занятием: она даже была окружена известным почетом. Как факт экономической жизни, такая торговля признавалась естественной. Некоторые купцы утверждали, что потребность Англии в заморских закупках истощит ее «казну» и обогатит Америку. Джозеф Джонс из Вирджинии опасался, что излишки сельскохозяйственной продукции окажутся слишком большими, если только их нельзя будет сбывать другим, в том числе - и Англии. Отдельные штаты соперничали друг с другом из-за устройства лагерей для военнопленных, так как английское правительство присылало военнопленным звонкую монету. Имелся достаточный спрос на английские товары, и американские купцы не пренебрегали их ввозом. Несмотря на высокие цены на эти товары, купцы получали хорошую прибыль. Откуда же шли эти товары? Из Новой Шотландии, Вест-Индии и Амстердама. Во время войны эти пункты осуществляли с американцами хороший бизнес.

Торговцы, помогавшие снабжению армий генерала Вашингтона, хорошо зарабатывали: они объединяли частные и государственные дела примерно в равной пропорции. Обычно торговцы, занимавшие государственные посты, тайно участвовали вместе с другими в торговых операциях с правительством. В 1778 г. Сэмюэл Чейз, член Континентального конгресса, использовал секретные сведения для того, чтобы скупить на рынке всю муку, в которой нуждался французский флот, направлявшийся в Филадельфию. Позже он стал судьей, но тут же был обвинен в государственном преступлении. Джон Браун из Провиденса задержал строительство фрегатов для правительства, поскольку в это время был занят спуском на воду кораблей, предназначенных для частных целей. Однако ни один из этих людей не считал, что он занимался безнравственными делами, ибо таковы были методы колониального бизнеса.

Во время войны бизнес в Массачусетсе очень пострадал. Здесь была сосредоточена незаконная торговля с Новой Шотландией. Элиас Дерби отмечал, что на ввозе какао и сахара он получал 100% прибыли, а на ввозе полотна и хлопчатобумажных тканей—150%. Это было даже выгоднее каперства. Если в 1778 г. торговля несколько ослабла, то это произошло вследствие временной нехватки товаров. Массачусетские коммерсанты начали вырабатывать порох и обмундирование для армии. Торговый дом Отиса и Эндрюса стал «поставщиком обмундирования» для континентальной армии, и его «доходы были большими». Томас Кашинг занимался частным бизнесом, но нашел время и для поставок говядины солдатам армии Вашингтона. Джон и Эндрю Кэботы занимаясь каперством, составили значительное состояние, Джозеф Пибоди, также капер, был хорошо принят купцами Александрии, которым он продал свою добычу. Впоследствии он написал книгу о правилах поведения и таким образом установил на сто лет вперед модель образа действий для Эндрю Карнеги⁶. Бенедикт Арнольд⁷ и Джон Ливингстон в секретном порядке предлагали четырем нью-йоркским бизнесменам, чтобы каждый них припрятал товаров на сумму от £10 000 до £30 000, которые могли быть проданы впоследствии, когда англичане будут изгнаны из города. За предоставление гарантии покровительства Арнольд и Ливингстон требовали всего лишь двух третей дохода. Подобный план был предложен Арнольдом генералу Салливану, который воевал на Род-Айленде. В 1778 и 1779 гг Аморис участвовал по крайней мере в двадцати различных предприятияхю. Город Провиденс (Род-Айленд) больше уже не был поставщиком только маринованных устриц: под влиянием войны он развил широко разветвленную торговлю.

Конечно, большинство купцов активно участвовали в войне. От исхода войны для них многое зависело, ибо свобода, имущество и право заниматься бизнесом по своему усмотрению являлось в их понимании синонимами. Многие из них не были согласны с тем, что имущество должно быть принесено в жертву патриотизму, и полагали, что после завоевания независимости бизнесмен примется за создание общества, соответствующего его собственному представлению. А этот образец отражал его отношение к довоенным временам. В прошлом он мог только неистовствовать, когда Англия настаивала на том, чтобы он покупал патоку в Вест-Индии. И жажда наживы вела его сначала к нарушению закона, а затем и к разрыву с англичанами.

Во время войны американский бизнесмен вел свои дела так, словно военные действия, руководимые Континентальным конгрессом, предпринимались специально для его выгоды. Снабжение армии задерживалось с тем, чтобы взвинтить цены. И если войска оставались без провианта, обмундирования и боеприпасов, то отношение бизнесмена ко всему этому говорило не столько о том, что ему было все равно, сколько о том, что он больше заботился о содержимом своих сундуков. Кроме того, правительства отдельных штатов вряд ли применили бы законы в отношении к бизнесменам.

Конечно, более важным было то, что те, кто фактически руководил правительством, не желали облагать себя налогами, необходимыми для покрытия военных расходов. Основная часть этих расходов была оплачена бумажными банкнотами (которые затем были, по существу, аннулированы без оплаты) и облигациями, включенными затем в национальный долг, который должен был быть погашен с помощью косвенных налогов. В 1769 г. губернатор Моррис (не имеет отношения к Роберту Моррису⁸) возражал против выпуска в обращение бумажных денег в Нью-Йорке, а уже в 1775 г он стал твердым сторонником выпуска таких денег. Он предлагал выпустить их на сумму $2 млн. с возмещением через семь лет. Это был явный способ избежать налогообложения. При этом больше всех проиграли солдаты континентальной армии, которым платили бумажными деньгами. Не удивительно, что после крупного поражения англичан при Норктауне солдаты начали проявлять беспокойство.

Некоторые бизнесмены более чем восторженно отнеслись к революционному процессу. Богатый бостонский коммерсант Уильям Грей ушел в Лексингтон, а Хайм Соломон предоставил правительству денежный заем, когда оно находилось в весьма стесненном положении. Эти деньги, конечно, не были возвращены. Один коммерсант обещал отдать все свое имущество на нужды войны, ибо, как говорил он, все станет никчемным, если американцы проиграют ее. Однако поддержка войны со стороны бизнеса была неоднородной. В Норфолке были тори, а в Нью-Йорке большинство купцов были лоялистами. Любой из них вел торговлю с английскими купцами. Сын английского государственного деятеля Роберт Уалпол возглавил группу бизнесменов, которые тайком снабжали американцев оружием, а в то же время за счет английского капитала снаряжали американских каперов, которые охотились за лоялистскими кораблями. Когда адмирал английского военно-морского флота Родней захватил в голландской Вест Индии порт Сант-Юстатиус, лондонские торговцы устроили такой негодующий шум в связи с вмешательством в их торговлю — большая часть которой производилась с американскими повстанцами, — что адмирал вынужден был отказаться от своей добычи. Позже, в 1812 г., американские коммерсанты платили взаимностью своим английским кузенам, поддерживая с ними торговлю через тот же порт Сант-Юстатиус.

Роберт Моррис имел непосредственное отношение к торговле военного времени, но он не мог или не хотел проводить грань между своими частными и государственными делами. Он родился в Ливерпуле, переселился в Америку и стал ведущим филадельфийским коммерсантом.

Филадельфия была очень веселым местом, где человек со средствами всегда мог получить и джин, и вино. Роскошь была проявлением возвышенного общественного вкуса. Американские морские порты в соответствии с принятой в апреле 1776 г. Декларацией о свободе торговли были открыты для всех. Голландцы, шведы и французы с удовольствием торговали с американцами, а американские агенты направлялись за океан представлять бостонских и филадельфийских купцов. Однако самым крупным бизнесом было снабжение армии. В качестве заведующего финансами Континентального конгресса Роберт Моррис предоставлял своим компаньонам и друзьям возможность получать контракты. Джереми Уодсворт и Нохеми Хаббард действовали в качестве их подручных под руководством Морриса, который изобрел метод контрактов на поставки продовольствия и обмундирования для армии. По мере того как американские агенты расширяли закупки оружия и боеприпасов, получая при этом соответствующее комиссионное вознаграждение, доходы порта Сант-Юстатиус возросли в семь раз. Уодсворт договорился о постройке фрегата при условии выплаты ему 5% стоимости.

Д-р Уильям Шиппен, возглавлявший медицинскую службу, продавал больничные припасы и присваивал вырученные деньги. Томас Уиллинг принял Морриса в компаньоны и тем самым восполнил отсутствие у Морриса фамильных связей. Ходили слухи о том, что фирма Уиллинга и Морриса в течение одного года заработала £12 000 на поставках Континентальному конгрессу пороха. Сложные взаимоотношения между торговцами говорят о большой степени существовавшего у них сотрудничества. Когда Моррис вместе с Силасом Дином занялся каперством, корабль должен был быть снаряжен английскими агентами. Однако Моррис и его друзья не воспользовались их услугами и снова использовали голландский порт Сант-Юстатиус. Компаньон Мориса Уильям Бингхэм с 1775 по 1780 г являлся агентом конгресса в Вест-Индии. Он брал 50% доходов и комиссионных от всех сделок, совершаемых для Уиллинга и Морриса. Компаньонство и связи Морриса с другими торговцами и агентами были удивительно сложными. С ним были связаны Дэвид Паркер, Джереми Уодсворт, Джон Черч, Уильям Дьюер, Тенч Тилгхмэп и др. Уодс-ворт и Черч были компаньонами, а Тилгхмэн — близким другом Александра Гамильтона⁹. Гамильтон был свояком Черча и приятелем губернатора Морриса. Гамильтон и Черч, используя женитьбу, породнились с семьей Шуйлера, которая была связана с Ливингстонами, ван Репсселаерами и ван Кортландами. Это был довольно тесно связанный круг людей.

Моррис превратился в финансовую силу в Америке. По словам одного историка, влияние Морриса было большим по сравнению с влиянием, которым позднее пользовался Дж.П. Морган¹⁰. Для того чтобы сравниться по влиянию с Моррисом, Морган должен бы быть также министром финансов и руководителем Таммани-холла¹¹. Когда Континентальный конгресс предложил Моррису пост руководителя финансового ведомства, то он потребовал высокую цену — неограниченное право вести одновременно свои собственные дела, предоставление ему полного контроля над подбором персонала и исключительных полномочий при заключении контрактов па поставки для армии. Несколько позже он помог основать в Филадельфии Североамериканский банк и сделал Томаса Уиллинга пожизненным президентом этого банка. Банк был создан с целью укрепления связей между богачами и правительством. Конгресс вложил в это дело $254 тыс. наличными. Моррис добыл у друзей $146 тыс., а затем одолжил правительству $1,2 млн. в банкнотах. Он импортировал вина и другие предметы роскоши и отправлял корабли на Восток. Моррис также активно участвовал в новой трехсторонней торговле, при которой американские металлические изделия и одежда отправлялись на Северо-Запад Тихоокеанского побережья для обмена на меха; а меха затем обменивались на китайские, японские и индийские товары. И подобно большинству других торговцев, Моррис занимался спекуляцией земельными участками. Одна проделка закончилась для него плачевно. Он продал на срок без покрытия правительственные ценные бумаги, а когда цены на них поднялись, попал в долговую тюрьму. Ко времени созыва Конституционного конвента в 1787 г состояние Морриса оценивалось примерно в $200 тыс., и он был самым богатым человеком в Америке. Часто утверждают, будто Моррис финансировал революцию. Однако, как показал Э.Дж. Фергюсон, на самом деле все обстояло как раз наоборот — революция финансировала Морриса.

Создавалась новая порода бизнесмена: предприимчивого, всегда напористого и равнодушного к неопределенностям будущего, готового воспользоваться любыми возможностями с единственной целью — получать прибыль. При этом жестокость обычно была его характерной чертой. Бизнесмены стремились избавиться от последних остатков меркантилистских правил с тем, чтобы создать определенные условия жизни на девственном континенте. И эти условия должны были быть выработаны ими самими. Однажды Уильям Констэбл поучал своего представителя, сопровождавшего груз на корабле, кормить команду плохой пищей, бранить матросов безжалостно и делать все, чтобы способствовать дезертирству в портах Карибского моря, а затем заменить их иностранными моряками, которым можно меньше платить.

Достопримечательна карьера сына хартфордского священника Джереми Уодсворта. Юный Уодсворт получил в наследство £2 тыс. и начал свою деятельность с приличным капиталом, некоторой собственностью и хорошими фамильными связями. В 1775 г он был назначен комиссаром снабжения в Коннектикуте, а вскоре стал закупать товары для континентальной армии. В 1778 г. ему был присвоен чин генерального комиссара по поставкам для всей континентальной армии, и он получал в качестве комиссионных полпроцента от суммы всех расходуемых и получаемых денег. Хотя его заработок и не был чрезмерным в сравнению с другими, он все же вызвал некоторое негодование. Уодсворт, бывало, пользовался казенными деньгами для своих нужд и не возмещал их.

Находясь на государственной службе, он занимался также и своими собственными торговыми операциями в партнерстве с генералом Натаниэлом Грином и Силасом Дином. У него был фрегат «Трамбулл», и он брал 5% комиссионных за перевозку грузов. Большой удачей для Уодсворта было заключение контракта на поставки для французских вооруженных сил, но некоторые партии его товаров были забракованы. В 1799 г. он вынужден был выйти в отставку и занялся собственным бизнесом в области каперства, страхования и переводных векселей. В 1873 г. он обладал $41 тысячей в звонкой монете и стал важной персоной в Hью-Йорке.

Его бывший компаньон Силас Дин — сын кузнеца, окончил Йельский университет и занимался адвокатской практикой в Уэтерсфилде (Коннектикут). Удачная женитьба на богатой вдове дала ему возможность прочно обосноваться в торговле. Через свою вторую жену он породнился с семейством Солтонстолов. Вскоре, после того как в 1774 г Дин вошел в состав Континентального конгресса, он занялся коммерческой деятельностью. Не следует также забывать и о Даниэле Паркере, который настолько запутался в сложностях разграничения личных и общественных дел, что в 1784 г., скрываясь от кредиторов, должен был бежать из страны. Он прихватил с собой государственные ценные бумаги и на $40 тысяч других ценных бумаг. Этого было достаточно для того, чтобы возобновить спекулятивные операции за границей.

Уильям Бингхэм проник в высшие слои светских кругов Филадельфии, имея состояние, составленное с помощью каперства и спекуляций земельными участками. Будучи поклонником английской банковской системы, он рекомендовал ее Александру Гамильтону в качестве образца для Америки. Для удовлетворения аристократических вкусов своей жены он импортировал предметы роскоши из Англии, копировал английскую архитектуру при строительстве собственного дома и устроил первый в Филадельфии бал-маскарад. В конце концов, он добился исполнения своих социальных устремлений, выдав одну дочь замуж за французского графа, а другую — за отпрыска Барингов из Лондона. Теперь, хотя бы и с помощью браков, он вошел в аристократические круги. Джон Черч, выступая под фамилией Картер, приехал в Америку в начале войны и вскоре был назначен уполномоченным по финансовой отчетности. Женитьба упрочила его положение в Ньюпорте. Производимые им для армии закупки помогли ему набить собственный карман. Однако подобные действия не отличались от действий Оливера Фелпса из Гранвилла (Массачусетс), Дэниэла Паркера из Уотертауна, Джеймса Уотсона и Питера Колта. Все они совмещали государственную службу с частными делами настолько успешно, что стали в послевоенное время крупными капиталистами.

Во всех штатах обычным явлением было совмещение бизнеса и патриотизма. В долине Гудзона много подобных сделок прошло через руки Филипа Шуйлера, который с 1776 по 1779 г. был генерал-майором континентальной армии. Он был обвинен в прямом казнокрадстве, но оправдан конгрессом. И все же даже Роберт Моррис жаловался, что Шуйлер брал такие комиссионные, которые вдвое превышали те, которые он привык выплачивать.

Возможно, что тесная связь бизнеса с политикой в течение того периода лучше всего отражена в карьере Уильяма Дьюера. Он родился в Англии и унаследовал скромное состояние, включая некоторую собственность в Вест-Индии. Заключив контракт па. поставку мачт для английского военно-морского флота, он прибыл в 1768 г в Нью-Йорк с тем, чтобы получить необходимый ему лес. С этой целью он приобрел земельный участок в долине верхнего Гудзона и построил большой дом, мукомольную мельницу и мельницу для размола нюхательного табака. Когда вспыхнула революция, он стал американским гражданином. Однако Дьюер отказался от назначения в армию, опасаясь потерять свое имущество в Вест-Индии. Но он оказал содействие, став одним из главных поставщиков континентальной армии, получая при этом обычное комиссионное вознаграждение. При одной сделке по поставке 800 т зерна, он положил в свой карман $15 тысяч. Дьюер был связан с Робертом Моррисом и оказался таким ловким дельцом, что в ряде случаев смог увлечь сумасбродными идеями даже этого проницательного человека.

Дьюер был замешан в спекуляции, известной под названием «Саното». Еще в 1783 г. Вашингтон рекомендовал наделять ветеранов войны земельными участками на Западе. Однако это трудно было осуществить, так как между штатами велся спор о границах. Ряд бизнесменов образовали «Огайо компани» с целью закупки как можно большего количества земель. Несомненно, это делалось в спекулятивных целях. Однако конгресс отказался продать земли за предложенную этой компанией цену. Дьюер полагал, что цена на землю может быть поднята с помощью его собственных неподражаемых методов. Заключив в Бруклине во время обеда, на котором подавали устрицы, соглашение с другими бизнесменами, Дьюер начал обрабатывать конгрессменов с тем, чтобы закупить несколько миллионов акров земли по цене $1 за акр. Наконец после целого ряда закулисных сделок он получил нужный ему контракт. Он недолго работал заместителем министра финансов и, узнав довольно много о планах Гамильтона в отношении финансов, стал подбивать своих друзей закупить побольше обесцененных ценных бумаг. В конце концов этот план «Саното» провалился, и Дьюер оказался в долговой тюрьме. Как полагают некоторые историки, спекулятивные махинации Дьюера и его друзей имели непосредственное отношение к биржевой панике 1792 г.

Длительная война и выпуск бумажных денег не могли не вызвать инфляции. К 1778 г. один золотой доллар стоил двадцать бумажных долларов. В Филадельфии пара чулок стоила $400. Континентальный конгресс просил штаты заняться этой проблемой, по те были озабочены только своими собственными делами. Армия стала расплачиваться за поставки бумажными сертификатами, увеличивая тем самым государственный долг. Простой народ начал выступать против «монополистов». Видный филадельфийский коммерсант Пилати Уэбстер пытался разъяснить, что не бумажные деньги являлись причиной тяжелого положения народа: все неприятности вызваны трудностями военного времени. Преподобный Уильям Гордон уверял всех, что «характер переживаемого времени неизбежно должен вести к подорожанию товаров...». Рост цен нельзя приписывать вымогательству со стороны купцов, которые в действительности помогали снабжению армии. Было ясно, что штаты и конгресс не могут остановить увеличивающийся поток бумажных денег. И все же некоторые штаты довольно успешно контролировали поступление денег и таким разом содействовали развитию своей экономики. Но, в общем недостаточное количество звонкой монеты, отсутствие банков и нарушаемая «святость контрактов» вызывали хаос.