_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 3

Л. Кельберин

211

* * *

Яне Moiy. Ни словом, ни без слов. Если б я мог, я б о тебе молился,

Чтоб лучший сон из всех блаженных снов, Чтоб райский сон сейчас тебе приснился.

Яне могу.

До Бога далеко, Да и чего мне ждать теперь от Бога:

Немного слез, чтоб стало мне легко? Суровой нежности твоей немного? О, все равно!

Но в тишине твоей, Но в тишине твоей, еще свободной,

Не вспоминай всей этой лжи холодной, Всей этой лжи...

Ни разу, засыпая,— Ни слов моих о гнете мертвых дней, Ни слов моих о счастьи, дорогая.

** *

Еще мерцают в небе зданья, Еще прозрачна в мире ночь. Еще бесслезные страданья Помочь не могут... Как помочь

Тому, кто ночью всюду ходит, Когда не хочется ходить; Кто все во всем всегда находит, Чего не надо находить;

Кто в пустоте — в ревнивой муке — Ждет, ждет: когда придет пора?

В ком хищно дремлют все разлуки, Соблазны вечного добра...

Прозрачной ночью городского Мост над рекой высок и нем.

—Чего ты ждешь? Господь с тобою,

Яне смущу тебя ничем.

212	Л. Кельберин

** *

Это были весенних дождей одичалые струи, Это были мгновенных ночей без примет чудеса, Это были слова без значенья, почти поцелуи, Или слезы в глазах, как на райской сирени роса.

Это все оттого, что ты в сердце хранишь откровенье,

Яне знаю о чем, да и знать не хочу до конца...

Ямолиться учусь, становясь по ночам на колени,— Монастырское счастье! Сиянье чужого лица!

И делясь о тебе с каждым камнем и каждым прохожим, Называю последним и лучшим созданием Божьим.

* * *

В недостойных руках эти теплые детские руки, Беспокойный костер вкруг высокого, ясного лба...

Да, теперь навсегда. И не будет разлуки в разлуке, Даже стыдно подумать, что все это та же судьба.

Вдруг судьба непохожа на долгие, зимние ночи, Вдруг судьба непохожа на вздох у немого окна...

Неужели бывает, что жизни любовь не короче? —

Посмотри, кем над морем июльским луна зажжена? Кем — любовь? Посмотри, это данное Богом вначале Для обмена на жизненный опыт, на опыт печали.

ИРИНА САБУРОВА

** *

Быть может, в Конго — или в Аргентине В чужой толпе услышу тихий смех И сразу вспомню: этот вечер синий, Твое лицо — и снег, и снег, и снег!

Быть может, в Чили — или в Парагвае, Или в родном, единственном краю Любимый голос спросит: «Не узнали?» — И я отвечу: «Нет, не узнаю».

Но все-таки — где б ни было на свете, Но этого — среди всего о всех — Я не забуду: наших улиц ветер, Твое лицо — и снег, и снег, и снег!

** *

Проходит все... О нет, не все проходит! Лжет камня Соломонова печать. Воспоминанье не пьянит, а бродит.

А вспомнить, это значит пожелать.

Тяжелый крест согнул устало плечи. Живым и мертвым — всем даны кресты. О нашей первой — и последней встрече

Ия забуду,— и не вспомнишь ты.

Ивсе-таки, устало и упрямо, Рассудку и стихиям вопреки, Как поцелуи — прячем наши раны

Илюбим мертвых больше, чем живых.

214	И. Сабурова

** *

Был у меня когда-то дом, Который я любила.

Ия не только горе в нем,

Арадость находила.

Имногим — близким и чужим В нем сердце согревала.

Агде огонь — бывает дым. Что ж — всякое бывало.

Был у меня когда-то дом, Любимый был когда-то...

Холодный ветер за окном Примчался от заката.

Холодный ветер душу рвет И воет, воет, воет...

Так в этот сорок пятый год Меня землей покроет.

На картах — смерть в краю чужом

В год этот — сорок пятый...

Прибейте надпись над крестом:

«Был у нее когда-то дом, Любимый был когда-то».

** *

На улицах вечерние огни Никак не могут побороть тумана.

В предпраздничную сутолоку дни Проходят беспорядочно и странно.

Да как же им иначе проходить, Да и зачем их размерять на клетки, Когда улыбки заплетают нить, Напутанную в елочную ветку?

Ведь для того и ткутся кружева, Ведь для того и зажигают свечи, Чтоб у людей кружилась голова

Хотя б на миг. А лучше — целый вечер!

И. Сабурова

215

** *

Ива, я тебя не видала, Коща ты лозою росла Над какой-то канавой Мутнеющего стекла.

А теперь громадиной стала...

Иодиноко стоишь

Укаменного канала,

Где не смеет расти камыш.

Вчетвером тебя не обнять бы! Рассеченная кора...

Говорят, что у вас на свадьбу Обряжались здесь все вчера.

Только в кипени белых кружев Боярышника кусты, И пчелам сейчас не нужны Сережек твоих цветы.

А те, что росли над водою, Друзья, под твою же стать...

Вот почему с тобою Я прихожу молчать.

* * *

Я человека знаю по глазам, Каким живет он. Бедным иль богатым. Ко мне приходят мыши по ночам

И тащут сказки, чтоб прочесть мышатам.

В моем кольце горит александрит, Меняя цвет: его нельзя подделать. Как сердце, если сердце говорит, Как счастье, если нам дано изведать.

Мне дорог каждый зверь, и вещь, и куст, И даже паровоз бывает братом.

216	И. Сабурова

А с ними мир нище не будет пуст. Но мир живой, а не взорвавший атом!

Да, я люблю. И жизнь, и смерть, и сон, И я рассказываю сказки людям.

Но если будет кто-нибудь прощен, То, может быть, и мне прощенье будет?

** *

...И почтальон забыл дорогу к дому, Но письма получаешь от друзей, О том, что жить, конечно, тяжелей И что один, конечно, враг другому.

Но есть письмо, которого не ждешь.

Так — есть слова, но их никто не слышит. Так письма — есть. Их только не напишут. И счастье — есть. Но только — не найдешь.

* * *

Милый друг, Видишь, как сужается круг?

Ине спросишь: «А помнишь то-то?»

Ине скажут: «А мы с тобой...»

Так же слушают — готтентота. Интересно, но — мир чужой.

И всегда так было со всеми, И, конечно, как смерть — не ново. Где ж найти мне такое слово, Чтобы в нем не звучало время?

Дай мне руку, призрачный друг. Видишь — наш сужается круг.

И. Сабурова

217

** *

Как можно проще. Просто — до предела. Чтоб в каждом слове помещался том. Жила. Любила. Тосковала. Пела.

И строила. И корабли, и дом.

Пусть корабли уходят, чтоб вернуться (Хотя вернуться могут не всегда...), А умираешь — чтобы там — проснуться. Ну вот и все. Все хрупкие года.

Треск атомов, расщепленных, как люди. Но есть и в одиночестве — покой. Заранее приняв все то, что будет, Быть в примиренной радости — одной.

И твердо знать, что свет — граница тени. Раз в доме свет, тень ляжет на порог.

Без вывертов, а просто на коленях Сказать: вот так. А дальше — судит Бог.

* * *

Яспокойно складываю оружие. Теперь уже все равно.

Голову больше не закружит Ни любовь, ни слава, ни вино.

Язнаю, что было нужно — Но, раз этого не дано — Значит, будет темно.

Жизнь меж двумя поколеньями Какая была — прошла.

К революции и к Империи Пристать я никак не могла:

Одна — убивает, другая — умерла.

А синица моря не зажгла.

Мне ж хотелось быть не синицей — А большою, Синею птицей.

218	И. Сабурова

Итог подвести бесстрастно, Радости, горести счесть — Можно, хотя и напрасно, Если так просто ясно:

В мире этом — прекрасном — Не каждому место есть.

БОРИС НОВОСАДОВ (ТАГГО)

** *

Дикое диво я ждал с опозданием.

В храме резвился, посвистывал храп. Время неверным, знать, стать христианами, С градом событий играть.

Ватой скрываю веснушки, не мушками. Текст моих маний туманнее Темз. Мнимые минусы мучат уснувшее Темпом разверстки разорванных тем.

Яды приятные в склянках у Янкеля Рабски прельстили всесильным: all right! Честные черти загнали архангелов В радостью душною дышащий рай.

1931

Тарту

** *

Страшно в центре грешной страны Со страусами стройными встретиться; Страсти стараются запортретиться В трелях расстроенной струны.

Болезненному сердцу не по нутру Балетно танцующий скелетик; Выскулить игрушечный пистолетик Лестно малолетнему Петру.

Властно скажет чижу аминь Несносная снасть птицелова — Сладко бросить неловкое слово Хворостом в слабеющий камин.

1931

Тарту

220	Б. Новосадов

HIGH LIFE1

Борису Проедину

Принц Уэльский, принц Уэльский...

Свят господской скуки лоск, Скепсис англо-саксо-кельтский, Скорбь без искренности слез.

Вльстивом вальсе стиль улыбок: Знай, по-лисьему виляй!

А шартрез зеленый выпукл

Втрезвом блеске хрусталя.

Маска сладкого бесстрастья — Ласковый к безволью плюс, И закат усталой касты Вкусно преподносит Пруст.

1935

Таллинн

* * *

Впятом году — рабочих,

Всемнадцатом — юнкеров...

Нет, мы не злее прочих — Всякая льется кровь.

Гибли, шутя, матросы, И сдержанно умирал,

Расстрелянный так просто, Правитель и адмирал.

Мы — те, на устах которых Проклятья, а не привет, Но скажет седой историк: Достойней эпохи нет!

1935

'Светская жизнь (англ.).