Проклятие на оба ваши дома!

Тем временем большевистские кирки и петарды подрывают фундаменты обоих

этих зданий; и хотя сами большевики могут погибнуть под развалинами, их

смерть не спасет этих построек. К несчастью, их можно отстроить заново. Как

и Замок Сомнения, их много раз разрушали многие поколения Воинов

Великодушия, но Глупость, Леность и Самонадеянность, Слабоумие и Перепуг, и

все присяжные заседатели Ярмарки Тщеславия опять отстраивали их. Одного

поколения, прошедшего "Среднюю школу" в наших старинных закрытых учебных

заведениях и в более дешевых обезьянничающих с них учреждениях, будет

совершенно достаточно, чтобы оба эти дома действовали до следующей войны.

Для поучения тем поколениям я оставляю эти страницы в качестве хроники

гражданской жизни, как она протекала во время войны, - ведь история об этом

обычно умалчивает. К счастью, война была очень короткой. Правда, мнение,

будто от протянется не более полугода, было в конечном счете с очевидностью

опровергнуто. Как указывал сэр Дуглас Хэйг, каждое Ватерлоо в этой войне

длилось не часы, а месяцы. Но не было бы ничего удивительного, если бы она

длилась и тридцать лет. Если б не тот факт, что с помощью блокады удалось

геройски уморить Европу голодом - чего не удалось бы добиться, будь Европа

соответственным образом подготовлена к войне или даме к миру, - война

тянулась бы до тех пор, пока враждующие стороны не утомились до того, что их

нельзя было бы заставить воевать дальше. Учитывая ее размах, война 1914-1918

годов будет, конечно, считаться самой короткой войной в истории. Конец

наступил так неожиданно, что противники буквально споткнулись об него. И все

же он наступил целым годом позже, чем ему следовало, так как воюющие стороны

слишком боялись друг друга и не могли разумно разобраться в создавшемся

положении. Германия, не сумевшая подготовиться к затеянной ею войне, не

сумела и сдаться прежде, чем была смертельно истощена. Ее противники, равным

образом непредусмотрительные, находились так же близко к банкротству, как

Германия к голодной смерти. Это был блеф, от которого потерпели обе стороны.

И по всегдашней иронии судьбы, остается еще под вопросом, не выиграют ли в

итоге побежденные Германия и Россия, ибо победители уже старательно

заклепывают на себе оковы, которые они только что сбили с ног побежденных.

Как шли дела на театре

Давайте теперь круто переведем наше внимание от европейского театра

войны к театру, где бои идут не по-настоящему и где, едва опустится занавес,

убитые, смыв с себя розовые раны, преспокойно отправляются домой и садятся

ужинать. Прошло уже двадцать почти лет с тех пор, как мне пришлось в

последний раз представить публике пьесу в виде книги, так как не было случая

показать ее должным образом, поставив спектакль на театре. Война вернула

меня к такому способу. "Дом, где разбиваются сердца" пока еще не достиг

сцены. Я до сих пор задерживал пьесу, потому что война в корне изменила

экономические условия, которые раньше давали в Лондоне возможность серьезной

драме окупить себя. Изменились не театры, и не руководство ими, и не авторы,

и не актеры, изменились зрители. Четыре года лондонские театры ежевечерне

заполнялись тысячами солдат, приезжавших в отпуск с фронта. Эти солдаты не

были привычными посетителями лондонских театров. Одно собственное

приключение из моего детства дало мне ключ к пониманию их положения. Когда я

был еще маленьким мальчиком, меня однажды взяли в оперу. Тогда я не знал

еще, что такое опера, хотя умел насвистывать оперную музыку, и притом в

большом количестве. В альбоме у матери я не раз видел фотографии великих

оперных певцов, большей частью в вечернем платье. В театре я оказался перед

золоченым балконом, где все сидевшие были в вечернем платье, и их-то я и

принял за оперных певцов и певиц. Среди них я облюбовал толстую смуглую

даму, решил, что она и есть синьора Альбони, и все ждал, когда она встанет и

запоет. Я недоумевал только, почему меня посадили спиною, а не лицом к

певцам. Когда занавес поднялся, моему удивлению и восторгу не было предела.