- •Бернард Шоу. Дом, где разбиваются сердца
- •Где он находится, этот дом?
- •Обитатели дома
- •Зал для верховой езды
- •Революция на книжной полке
- •Вишневый сад
- •Долгосрочный кредит природы
- •Дурная половина столетия
- •Ипохондрия
- •Кто не знает, как жить, должен похваляться своей погибелью
- •Военное сумасшествие
- •Безумие в судах
- •Сила войны
- •Злобные сторожевые псы свободы
- •Муки здравомыслящих
- •Зло на престоле добра
- •"Когда отцеживают комара и проглатывают верблюда..."
- •Слабые умы и великие битвы
- •Молчаливые дельные люди и крикливые бездельники
- •Практические деловые люди
- •Как дураки заставляли молчать умных
- •Безумные выборы
- •Йеху и злая обезьяна
- •Проклятие на оба ваши дома!
- •Как шли дела на театре
- •Солдат на театральном фронте
- •Коммерция в театре
- •Высокая драма выходит из строя
- •Церковь и театр
- •Следующая фаза
- •Призрачные троны и вечный театр
- •Как война заставляет молчать драматурга
- •Комментарии
- •Дом, где разбиваются сердца
Злобные сторожевые псы свободы
Не довольствуясь злоупотреблениями в суде и нарушениями существующего
закона, военные маньяки яростно набрасывались на все конституционные
гарантии свободы и благополучия, стремясь отменить их. Обычный закон
заменялся парламентскими актами, на основании которых совершались простые
полицейские налеты a la russe, [В русском духе (франц.)] редакции газет
захватывались, печатные станки разбивались, а люди арестовывались и
расстреливались без всякого подобия судебного разбирательства или открытой
процедуры с привлечением свидетелей. Хотя было насущно необходимо
увеличивать продукцию, применяя самую передовую организацию труда и его
экономию, и хотя давно было установлено, что чрезмерная длительность и
напряженность труда сильно уменьшают продукцию вместо того, чтобы
увеличивать ее, действие фабричных законов приостанавливалось и мужчин и
женщин отчаянно эксплуатировали, пока снижение эффективности труда не стало
слишком явным и его нельзя было далее игнорировать. Любые возражения и
предостережения встречали обвинение в германофильстве, либо звучала формула:
"Не забывайте, у нас сейчас война". Я говорил, что люди считали, будто война
опрокинула естественный порядок и будто все погибнет, если мы не будем
делать как раз противоположное тому, что в мирное время всегда считалось
необходимым и полезным. Но истина оказалась еще хуже. Война не могла так
изменить человеческий рассудок. -На самом деле столкновение с физической
смертью и разрушением, этой единственной реальностью, понятной каждому
дураку, сорвало маску образованности, искусства, науки и религии с нашего
невежества и варварства, и мы остались голыми всем напоказ и могли до одури
упиваться внезапно открывшейся возможностью проявлять наши худшие страсти и
самый малодушный страх. Еще Фукидид в своей истории написал, что, когда
ангел смерти затрубит в трубу, все претензии на цивилизацию сдунет с души
человека в грязь, словно шляпу порывом ветра. Но, когда эти слова
исполнились в наше время, потрясение не оказалось для нас менее страшным
оттого, что несколько ученых, занимавшихся греческой историей, ему не
удивились. Ведь эти ученые ринулись в общую оргию так же бесстыдно, как и
невежды. Христианский священнослужитель присоединялся к военной пляске, даже
не сбрасывая сутаны, а почтенный директор школы изгонял преподавателя-немца,
не скупясь на брань, применяя физическое насилие и объявляя, что ни один
английский ребенок никогда больше не должен изучать язык Лютера и Гете. И
путем самого бесстыдного отказа от всяких приличий, свойственных
цивилизации, и отречения от всякого политического опыта оба получали
моральную поддержку со стороны тех Самых людей, кому в качестве
университетских профессоров, историков, философов и ученых доверялась охрана
культуры. Было только естественно и, быть может, даже необходимо для целей
вербовки, чтобы журналисты и вербовщики раскрашивали черной и красной
краской германский милитаризм и германское династическое честолюбие,
доказывая, какую опасность представляют они для всей Европы (как это и было
на самом деле). При этом подразумевалось, будто наше собственное
политическое устройство и наш собственный милитаризм издревле демократичны
(каковыми они, разумеется, не являются). Однако, когда дело дошло до
бешеного обличения немецкой химии, немецкой биологии, немецкой поэзии,
немецкой музыки, немецкой литературы, немецкой философии и даже немецкой
техники, как неких зловредных мерзостей, выступающих против британской и
французской химии и так далее и так далее,- стало ясно, что люди, доходившие
до такого варварского бреда, никогда в действительности не любили и не
понимали искусства и науки, которые они проповедовали и профанировали. Что
они просто плачевно выродившиеся потомки тех людей семнадцатого и
восемнадцатого столетий, кто, не признавая никаких национальных границ в
великом царстве человеческого разума, высоко ставили взаимную европейскую
вежливость в этом царстве и даже вызывающе поднимали ее над кипящими злобой
полями сражений. Срывать орден Подвязки с ноги кайзера, вычеркивать немецких
герцогов из списков наших пэров, заменять известную и исторически
присвоенную фамилию короля названием некой местности, не имеющей традиций,
было не очень достойным делом. Но выскабливать немецкие имена из британских
хроник науки и образованности было признанием того, что в Англии уважение к
науке и образованности является лишь позой, за которой кроется дикарское к
ним презрение. Чувствуешь, что фигуру святого Георгия с драконом пора
заменить на наших монетах фигурой солдата, пронзающего копьем Архимеда. Но в
то время монет не было - были только бумажные деньги, и десять шиллингов
называли себя фунтом так же самоуверенно, как люди, унижавшие свою страну,
называли себя патриотами.