Земцов Б.Н. (ред.) - Отечественная история. Ч.II - XVIII-начало XX в. - 2009

военного стана, заменившая порядок гражданской общины, это — осадное положение, ставшее нормальным состоянием общества. . .

. . . Вообще у русских неприятный запах, который слышен даже издалека. Светские люди пахнут мускусом, а простолюдины. . . кислой капустой в соединении с испарениями лука и старой, засаленной, вонючей кожи. Эти запахи неизменны. . .

В Петербурге насчитывается немного кафе; нет совсем разрешенных публичных балов внутри города; места для прогулок не посещаются, и по ним ходят с серьезным видом, не располагающем к веселью. . .

Нет теперь на земле ни одного человека, который обладал бы такой властью, — ни в Турции, ни даже в Китае. Представьте себе искусство наших правительств, искушенных вековым их применением, на службе у общества еще юного и жестокого, западные административные уловки, пособляющие всем современным опытом восточному деспотизму, европейскую дисциплину, поддерживающую азиатскую тиранию; полицейский строй, приспособленный к тому, чтобы скрывать варварство, — утверждать, а не подавлять его, зверство и лютость дисциплинирования, тактику европейских армий, служащую укреплению восточной политики, вообразите себе полудикий народ, которому дали военное устройство, не цивилизуя его, — и вы поймете моральное и социальное состояние русского народа. . .

Цивилизация, которой так кичится высший слой русского общества, при ближайшем рассмотрении оказывается призрачной; она — не более, как внешний лоск, едва прикрывающий варварство, лежащее в основании общественных отношений нравов. Русским цивилизация была навязана насильно Петром I, когда они еще не были подготовлены к усвоению ее, — поэтому она не могла пустить в России прочных корней, не слилась органически с жизнью народа и получила совершенно извращенный характер. Она — не продукт творческой работы народного духа, которая была насильственно подавлена прежде, чем успела проявиться в сколько-нибудь осязательных результатах, и заглохла под скороспелыми нововведениями, не согласованными ни с национальными особенностями, ни с уровнем духовной культуры русских; она — явление наносное и, в качестве такового, бессодержательна и бесплодна. Истинная цивилизация чужда русским, которые не идут дальше поверхностного усвоения того, что выработано в области культуры европейскими народами; их образованность сводится к неосмысленному, рабскому подражанию иноземным образцам, только питающему претензии,

80

вовсе не оправдываемые действительностью. . . . Я не ставлю русским в укор того, что они таковы, каковы они есть; я порицаю их за стремление казаться такими же, как мы. . .

Маркиз де Кюстин. Записки о России. М.: Политиздат, 1990. С. 20—44.

Отрывок из воспоминаний Николая I о событиях 14 декабря 1825 г.

. . . Утро было ясное; солнце ярко освещало бивакирующие войска; было около десяти или более градусов мороза. Долее держать войска под ружьем не было нужды; но, прежде роспуска их, я хотел их осмотреть и благодарить за общее усердие всех и тут же осмотреть гвардейский экипаж и возвратить ему знамя. Часов около десяти, надев в первый раз Преображенский мундир, выехал я верхом и объехал сначала войска на Дворцовой площади, потом на Адмиралтейской; тут выстроен был гвардейский экипаж фронтом, спиной к Адмиралтейству, правый фланг против Вознесенской. Приняв честь, я в коротких словах сказал, что хочу забыть минутное заблуждение и в знак того возвращаю им знамя, а Михаилу Павловичу поручил привести батальон к присяге, что и исполнялось, покуда я объезжал войска на Сенатской площади и на Английской набережной. Осмотр войск кончил я теми, кои стояли на Большой набережной, и после того распустил войска.

В то самое время, как я возвращался, провезли мимо меня в санях лишь только что пойманного Оболенского. Возвратясь к себе,

янашел его в той передней комнате, в которой теперь у наследника бильярд. Следив давно уже за подлыми поступками этого человека,

якак будто предугадал его злые намерения и, признаюсь, с особенным удовольствием объявил ему, что не удивляюсь ничуть видеть его в теперешнем его положении пред собой, ибо давно его черную душу предугадывал. Лицо его имело зверское и подлое выражение, и общее презрение к нему сильно выражалось.

Скоро после того пришли мне сказать, что в ту же комнату явил-

ся сам Александр Бестужев, прозвавшийся Марлинским. Мучимый совестью, он прибыл прямо во дворец на комендантский подъезд, в полной форме и щеголем одетый. Взошед в дальнюю знаменную комнату, он снял с себя саблю и, обошед весь дворец, явился вдруг к общему удивлению всех во множестве бывших в передней комнате. Я вышел в залу и велел его позвать; он с самым скромным и приличным выражением подошел ко мне и сказал:

81

—Преступный Александр Бестужев приносит вашему величеству свою повинную голову. Я ему отвечал:

—Радуюсь, что вашим благородным поступком вы даете мне

возможность уменьшить вашу виновность; будьте откровенны в ваших ответах и тем докажите искренность вашего раскаяния.

Много других преступников приведено в течение этого дня, и так как генералу Толю, по другим его обязанностям, не было времени продолжать допросы, то я заменил его генералом Левашовым, который с той минуты в течение всей зимы, с раннего утра до поздней ночи, безвыходно сим был занят и исполнял сию тяжелую во всех отношениях обязанность с примерным усердием, терпением и, прибавлю, отменною сметливостью, не отходя ни на минуту от данного мной направления, т. е. не искать виновных, но всякому давать возможность оправдаться.

Входить во все подробности происходившего при сих допросах излишне. Упомяну только об порядке, как допросы производились; они любопытны. Всякое арестованное здесь ли, или привезенное сюда лицо доставлялось прямо на главную гауптвахту. Давалось о сем знать ко мне чрез генерала Левашова. Тогда же лицо приводили ко мне под конвоем. Дежурный флигель-адъютант доносил об том генералу Левашову, он мне, в котором бы часу ни было, даже во время обеда. Доколь жил я в комнатах, где теперь сын живет, допросы делались, как в первую ночь — в гостиной. Вводили арестанта дежурные флигель-адъютанты; в комнате никого не было, кроме генерала Левашова и меня. Всегда начиналось моим увещанием говорить сущую правду, ничего не прибавляя и не скрывая и зная вперед, что не ищут виновного, но желают искренно дать возможность оправдаться, но не усугублять своей виновности ложью или отпирательством.

Так продолжалось с первого до последнего дня. Ежели лицо было важно по участию, я лично опрашивал; малозначащих оставлял генералу Левашову; в обоих случаях после словесного допроса генерал Левашов все записывал или давал часто им самим писать свои первоначальные признания. Когда таковые бывали готовы, генерал Левашов вновь меня призывал или входил ко мне, и, по прочтении допроса, я писал собственноручное повеление Санкт-Петербургской крепости коменданту генералу-адъютанту Сукину о принятии арестанта и каким образом его содержать — строго ли, или секретно, или простым арестом.

Когда я перешел жить в Эрмитаж, допросы происходили в Итальянской большой зале, у печки, которая к стороне театра, едино-

82

образие сих допросов особенного ничего не представляло: те же признания, те же обстоятельства, более или менее полные. Но было несколько весьма замечательных, об которых упомяну. Каковы были Каховского, Никиты Муравьева, руководителя бунта Черниговского полка, Пестеля, Артамона Муравьева, Матвея Муравьева, брата Никиты, Сергея Волконского и Михайлы Орлова.

Каховский говорил смело, резко, положительно и совершенно откровенно. Причину заговора, относя к нестерпимым будто притеснениям и неправосудию, старался причиной им представлять покойного императора. Смоленский помещик, он в особенности вопил на меры, принятые там для устройства дороги по проселочному пути, по которому государь и императрица следовали в Таганрог, будто

снеслыханными трудностями и разорением края исполненными. Но

стем вместе он был молодой человек, исполненный прямо любви к отечеству, но в самом преступном направлении.

Никита Муравьев был образец закоснелого злодея. Одаренный

необыкновенным умом, получивший отличное образование, но на заграничный лад, он был во своих мыслях дерзок и самонадеян до сумасшествия, но вместе скрытен и необыкновенно тверд. Тяжело раненый в голову, когда был взят с оружием в руках, его привезли закованного. Здесь сняли с него цепи и привели ко мне. Ослабленный от тяжкой раны и оков, он едва мог ходить. Знав его в Семеновском полку ловким офицером, я ему сказал, что мне тем тяжелее видеть старого товарища в таком горестном положении, что прежде его лично знал за офицера, которого покойный государь отличал, что теперь ему ясно должно быть, до какой степени он преступен, что — причиной несчастия многих, невинных жертв, и увещал ничего не скрывать и не усугублять своей вины упорством. Он едва стоял; мы его посадили и начали допрашивать. С полной откровенностью он стал рассказывать весь план действий и связи свои. Когда он все высказал, я отвечал:

— Объясните мне, Муравьев, как вы, человек умный, образованный, могли хоть одну секунду до того забыться, чтоб считать ваше намерение сбыточным, а не тем, что есть — преступным злодейским сумасбродством?

Он поник голову, ничего не отвечал, но качал головой с видом, что чувствует истину, но поздно.

Когда допрос кончился, Левашов и я, мы должны были его поднять и вести под руки.

Пестель был также привезен в оковах; по особой важности его действий, его привезли и держали секретно. Сняв с него оковы, он

83

приведен был вниз в Эрмитажную библиотеку. Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния, с зверским выражением и самой дерзкой смелости в запирательстве; я полагаю, что редко найдется подобный изверг.

Артамон Муравьев был не что иное, как убийца, изверг без всяких других качеств, кроме дерзкого вызова на цареубийство. Подл в теперешнем положении, он валялся у меня в ногах, прося пощады.

Напротив, Матвей Муравьев, сначала увлеченный братом, но потом в полном раскаянии уже некоторое время от всех отставший, из братской любви только спутник его во время бунта и вместе с ним взятый, благородством чувств, искренним глубоким раскаянием меня глубоко тронул.

Сергей Волконский — набитый дурак, таким нам всем давно известный, лжец и подлец в полном смысле, и здесь таким же себя показал. Не отвечая ни на что, стоя, как одурелый, он собой представлял самый отвратительный образец неблагодарного злодея и глупейшего человека. . .

Николай I и его время. Документы, письма, дневники, свидетельства современников и труды историков. Т. 1. М.: Изд-во «Захаров», 2000. С. 108—111.

С.П. Шевырев. Взгляд русского на современное обозрение Европы

(Отрывок)

. . . Мы сохранили в себе чистыми три коренные чувства, в которых семя и залог нашему будущему развитию.

Мы сохранили наше древнее чувство религиозное. Крест христианский положил свое знамение на всем первоначальном нашем образовании, на всей русской жизни. Этим крестом благословила нас еще древняя мать наша Русь и с тем отпустила нас в опасную дорогу Запада. . .

Второе чувство, которым крепка Россия и обеспечено ее будущее благоденствие, есть чувство ее государственного единства, вынесенное нами также из всей нашей истории. Конечно, нет страны в Европе, которая могла бы гордиться такою гармониею своего политического бытия, как наше отечество. На Западе почти повсюду раздор начал признан законом жизни, и в тяжкой борьбе совершается все существование народов. У нас только царь и народ составляют одно неразрывное целое, не терпящее никакой между ними преграды: эта связь рождена на взаимном чувстве любви и веры и

84

на бесконечной преданности народа царю своему. Вот сокровище, вынесенное нами из нашей древней жизни, на которое с особой завистью смотрит разделенный в себе Запад, видя в нем неиссякаемый источник государственного могущества. . .

Третье коренное чувство наше есть осознание нашей народности и уверенности в том, что всякое образование может у нас только пустить прочный корень, когда усвоится нашим народным чувством и скажется народною мыслию и словом. . . Это чувство устремляет теперь нас к изучению древней Руси, в которой, конечно, хранится первоначальный чистый образ нашей народности. Само правительство деятельно призывает нас к тому. Этим чувством роднятся и действуют заодно наши обе столицы, и то, что замышлено в северной, проходит через Москву, как через сердце России, для того, чтобы обратиться в кровь и живые соки нашего народа. Москва есть то верное горнило, в котором пережигается все пришлое с Запада и получает чистую печать русской народности.

Тремя коренными чувствами крепка наша Русь и верно ее будущее.

Орлов А.С., Георгиев В.А. и др. Хрестоматия по истории России с древнейших времен до наших дней. Учеб. пособие. M.: Проспект, 1999. С. 245—246.

Задания

1.Определите степень объективности сочинения маркиза де Кюстина как исторического источника.

2.Определите степень объективности воспоминаний Николая I.

3.Прочитайте отрывок из статьи академика, профессора, литературного критика, историка и поэта С.П. Шевырева (1806—1864)

ипопытайтесь определить, были ли в «теории официальной народности» рациональные зерна.

Контрольные вопросы

1.Какие реформы были для России предпочтительнее: Федора Алексеевича или Петра I?

2.Почему просветительская политика Екатерины II не нашла в дворянской среде поддержку?

3.Что (гипотетически) могло помочь России совершить в XVIII в. экономический скачок?

85

4.Чем объяснить, что европейские страны в войнах России с Турцией всегда занимали враждебную нам позицию?

5.Почему в России фактически до конца XVIII в. не сложилось национальной светской культуры?

6.Почему Россия отстала от европейских стран с вступлением

впериод промышленной революции?

Список рекомендуемой литературы

1.Анисимов Е.В. Женщины на российском престоле. СПб.: Норинт, 2003.

2.Боханов А.Н. Русская идея: от Владимира святого до наших дней. М.: Вече, 2005.

3.Выскочков В.Л. Император Николай I: человек и государь. М.: Молодая гвардия, 2000.

4.Золотой век Екатерины Великой: Воспоминания. М.: Московский университет, 1996.

5.Каменский А.Б. «Под сению Екатерины. . . » Вторая половина XVIII века. СПб.: Лениздат, 1992.

6.Киянская О.И. Павел Пестель: офицер, разведчик, заговорщик. М.: Параллели, 2002.

7.Нефедов С.А. Первые шаги на пути модернизации России: Реформы середины XVII века // Вопросы истории. 2004. № 4.

Тема II. РОССИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ

XIX—НАЧАЛЕ XX в.

1. Реформы и контрреформы 1860—1880-х годов

Отмена крепостного права. Причины. Смерть Николая I в феврале 1855 г. независимо от позиции нового государя породила всплеск надежд и реформаторский бум.

Крупный чиновник П.А. Валуев в 1855 г. записал в дневнике: «Озлобление против порядков до 1855 г. беспредельное и всеобщее». Александр II первые несколько месяцев никаких реформаторских шагов не предпринимал. Но осенью 1855 г. император отправился с инспекционной поездкой на юг, поближе к театру военных действий. Увиденное потрясло его. Вскоре он отдает приказание смягчить цензуру, разрешает курение на улице, облегчает получение заграничных паспортов для выезда за границу. К коронации была объявлена амнистия политическим заключенным (в частности, оставшимся в живых декабристам).

После поражения в Крымской войне крепостное право стало рассматриваться как главная причина военных неудач. Теперь за его отмену выступили даже некоторые консерваторы, например приватный советник Николая I, один из столпов теории «официальной народности» М.П. Погодин.

Подготовка отмены. В конце 1856 г. царь писал своей тетке, великой княгине Елене Павловне: «Я выжидаю, чтобы благомыслящие владельцы населенных имений сами высказали, в какой степени полагают они возможным улучшить участь своих крестьян». Его идею поддержала как Елена Павловна, так и младший брат Константин Николаевич.

В начале 1857 г. был создан Секретный комитет для «обсуждения мер по устройству быта помещичьих крестьян». Все его члены оказались крайне консервативными, в результате за полгода Комитет ничего не сделал.

87

Царь поручил вновь назначенному министру внутренних дел С.С. Ланскому добиться выдвижения самим дворянством идеи отмены крепостного права. Несмотря на все усилия, выполнить поручение государя С.С. Ланскому не удалось. Дворяне отвечали молчаливым раздражением. Летом 1857 г., находясь в Германии, царь сказал русскому послу: «Крестьянский вопрос меня постоянно занимает. Я более чем когда-либо решился, и никого не имею, кто помог бы мне в этом важном и неотложном деле».

Александр II вполне мог провести необходимые реформы сверху, не спрашивая мнения поместного дворянства. Но этот путь его не устраивал. Он понимал, как много значат для сохранения абсолютизма в России отношения между монархом и дворянством, поэтому хотел, чтобы решение крестьянского вопроса произошло волей дворянского сословия. В этих условиях Александр II поручил другу детских лет генерал-губернатору В.И. Назимову инспирировать обращение лифляндского дворянства (Виленская, Гродненская и Ковенская губернии) к государю с просьбой о разработке соответствующего проекта реформы, что и было сделано. В ответ на это обращение Cекретный комитет в ноябре 1857 г. поручил В.И. Назимову созвать губернский комитет из местного дворянства. Секретный комитет был переименован в Главный комитет по крестьянскому вопросу и стал действовать открыто. Губернаторам и дворянству пришлось начать создание аналогичных комитетов.

В1857 г. император считал возможным освобождение крестьян без земли, подобно тому, как это было сделано Александром I в Остзейском крае в 1817—1818 гг. Но в 1858 г. там вспыхнули крестьянские беспорядки, поэтому государь изменил свое мнение относительно безземельного освобождения крестьян. Он поставил перед Главным комитетом новую задачу: освободить помещичьих крестьян с землей.

В1859—1860 гг. решались вопросы определения размеров будущих крестьянских наделов в зависимости от качества земли в разных регионах. Император назначил председателем Главного комитета по крестьянскому делу своего либерально настроенного брата Константина. Большинство членов Комитета саботировали работу. Тогда в дело включался Александр II и своим решением утверждал мнение брата и его единомышленников. Зная о настроениях членов Комитета, царь ставил им жесткие сроки для принятия решений.

Врезультате к январю 1861 г. все необходимые документы были подготовлены.

88

17 февраля 1861 г. проект реформы утвердил Государственный совет, а 19 февраля Александр II подписал составленный митрополитом московским Филаретом манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей» и «Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости». Узнав об этом, находящийся в эмиграции в Лондоне А.И. Герцен с восторгом назвал государя «Освободителем».

23 марта 1861 г. Александр II с чувством глубокого удовлетворения отметил в письме к своему дяде прусскому королю Вильгельму: «У меня сознание, что я выполнил великий долг».

Значение отмены крепостного права. Непосредственная реакция образованного общества, крестьянства и помещиков на отмену крепостного права была неоднозначной. Тем не менее отмена крепостного права имела серьезные исторические последствия.

Во-первых, реформа положила конец нерациональному использованию рабочей силы. Крестьяне получили возможность бросить нерентабельный труд и искать доходную работу в городах. Рынок вольнонаемного труда увеличился. В результате в стране в начале 1880-х годов начался экономический рост.

Во-вторых, лишившись труда крепостных, дворянство вступило в полосу массового разорения и было вынуждено либо поступать на государственную или земскую службу, либо перестраивать свое хозяйство на основе капиталистических методов. Дворянство — некогда служилое сословие — было опорой государства и гарантией его стабильности. Обнищание дворянства постепенно разрушало фундамент империи и уничтожало сословие, способное остановить революцию.

В-третьих, жизнь крестьян постепенно налаживалась, их уровень жизни рос, о чем свидетельствует начавшийся в 1870— 1880-е годы рост рождаемости. Поскольку объемы пахотных земель оставались прежними, в деревне начался процесс аграрного перенаселения. К началу XX в. это обернулось социальноэкономическим кризисом, что явилось одной из причин революции 1905—1907 гг.

В-четвертых, отмена крепостного права повлекла за собой целую серию других реформ: судебную (1864), земскую (1864), городскую (1870), военные (1864—1870), образования (1862—1864), реформу печати (1865). В результате началось формирование гражданского общества – той социально-политической системы, которая стала основой исторического развития Запада.

89