4. ИДЕОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА

Идеология

Социальная ситуация в значительной степени усугублялась идеологическим курсом, который формировался постепенно, впрочем не меняя основного вектора. В начальный период "коллективного руководства" основные шаги шли по линии размежевания с хрущевским волюнтаризмом и наиболее одиозными проявлениями его "руководства культурой". В феврале 1965 г. наконец-то была реабилитирована генетика. Публично была осуждена августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г. и последовавшие за ней организационные выводы. Был также решительно осужден шарлатан Лысенко, пользовавшийся доверием Хрущева и суливший ему в одночасье создать в стране продовольственное изобилие, опираясь на твердую почву "мичуринской биологии". После закупок хлеба за границей в 1963 г. все аргументы этого псевдонаучного направления были исчерпаны. Оправдание генетики было исключительно удачным идеологическим ходом: с одной стороны, одно воспринималось в русле "борьбы с последствиями "культа личности", а с другой — наносило удар по хрущевскому любимчику, теоретику сельского хозяйства. Это уже свидетельствовало о новой тенденции — "исправлении некоторых волюнтаристских ошибок прежнего руководства". Была также предпринята попытка смягчить официальную оценку творчества писателей и художников, которые подверглись хрущевским нападкам и оскорблениям. Перед ними не то чтобы публично извинялись, но устами официальных критиков одобрительно и уважительно высказывались в центральной партийной печати. Были несколько смягчены хрущевские решения по борьбе с различными религиозными течениями.

"Преодоление волюнтаризма" в идеологии проходило в конце 1960-х годов весьма осторожно, без огульных обвинений и разоблачений. Пропагандистские лицедеи как бы постепенно "вживались" в новый образ, делали это не торопясь, без суеты, на долгие годы. Представление об историческом времени, пожалуй впервые в советской истории, приобрело какой-то неторопливый характер. На смену лозунгам "догнать и перегнать в 2—3 года ..." и прожектерской идее Хрущева о том, что "уже следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме" — с конца 1960-х годов стала настойчиво разрабатывать и внедряться концепция "развитого социализма". Она формировалась в русле инерции "оттепели" как попытка критического осмысления советского социализма, его конкретно-исторических этапов, но с годами стала выхолощенной фразой всепроникающей "идеологической работы" брежневской поры. Строить "развитой социализм" для власть предержащих было очень удобно: можно было составлять долгосрочные планы и программы и не особо задумываться над отсутствием действительного улучшения качества жизни, поскольку процесс предстоял длительный и в принципе бесконечный. Часто вместо "развитого социализма" употреблялось как синоним понятие "зрелый социализм", подчеркивающее особенность сложившейся системы, за которым не просматривалось перспективы. Пожалуй, впервые после 1917 г.

общество оказалось без краткосрочного идеологического ориентира.

Вместе с тем консервативные тенденции довольно скоро начали одерживать верх, идеологический курс все увереннее разворачивался в эту сторону. На официальном уровне это проявлялось в оценке личности Сталина и сталинского наследия. Постепенно стали исчезать упоминания о ХХ съезде, медленнее пошел процесс реабилитации

репрессированных, упоминать о них в официальной прессе было запрещено вообще. Знаковым моментом в этом смысле стало празднование 20-летия Победы 9 мая 1965 г. Празднику был придан официальный и исключительно торжественный статус, учреждена специальная юбилейная медаль, прошло торжественное заседание. В докладе Брежнева впервые после ХХ съезда было сказано о вкладе Сталина в победу над фашистской Германией. Эти слова буквально утонули в аплодисментах собравшихся. Окончательный поворот к "неосталинизму" сверху ожидался многими на ХХIII съезде партии в марте 1966 г., которого, однако, не произошло. Брежнев занял половинчатую позицию, что по сути означало прекращение критики "культа" и вело к процветанию его уродливых идеологических рецидивов, делало невозможным сколько-нибудь существенные системные изменения в жизни общества. Против прямой и официальной реабилитации Сталина возражали и руководители некоторых зарубежных компартий, которые только что с трудом разъяснили своим коммунистам весь вред его политической линии. Известную роль в этой обстановке, по всей видимости, сыграло письмо в адрес партийно-политического руководства против "наметившийся частичной или косвенной реабилитации Сталина", подписанное 25 выдающимися деятелями науки и культуры, среди которых были академики Л.Арцимович, П.Капица, А.Сахаров, И.Тамм и др.

Первым проявлением собственно брежневского курса, который сочетал в себе идеологический догматизм с жестким подавлением инакомыслия, стало в 1965—1966 гг. дело писателей А.Синявского и Ю.Даниэля, которые опубликовали за границей под псевдонимами свои литературные произведения, квалифицированные органами КГБ как "антисоветские". "Дело" раскручивалось по новому сценарию: политические преследования велись открыто, сопровождались пропагандистской шумихой, писателей судили открытым судом. В защиту осужденных были направлены письма в адрес Президиума Верховного Совета, XXIII съезда партии, что стало характерной для этого времени формой политического протеста. "Подписантами" в данном случае были литераторы К.Чуковский, И.Эренбург, В.Шкловский, А.Арбузов, артист Р.Плятт и др. Следствием дела Синявского — Даниэля стало расширение законодательной базы для преследования за политические преступления, ужесточения цензуры и идеологического контроля. Законодательной базой преследования инакомыслия стали статьи УК РСФСР 190(1), 190(2) и 190(3), согласно которым преследования предусматривались "за распространение клеветнических измышлений, порочащих советское государство и общественный строй".

Общественные науки

Усилился идеологический пресс в научной жизни, отразившийся на общественных науках, теснее всего связанных с идеологией. Атаке подвергались все попытки выйти за рамки обшепринятых догм в политэкономии, социологии, истории. Проводником жесткого идеологического контроля стал идеологический аппарат ЦК КПСС во главе с Сусловым. События в Чехословакии существенно усилили консервативные тенденции. Под непосредственным руководством заведующего отделом науки и учебных заведений ЦК КПСС академика С.П.Трапезникова — апологета социалистической коллективизации сельского хозяйства — разгромной критике были подвергнуты экономист Б.В.Ракитский, социолог и историк О.И.Шкаратан, философ А.П.Бутенко и многие другие. Особое внимание официальные идеологи уделяли состоянию исторической науки, где буквально остракизму было подвергнуто так называемое "новое направление", объединившее специалистов по разным периодам, стремившихся отойти от устоявшихся историографических штампов, подойти к пониманию реальных исторических закономерностей. Яркими представителями "нового направления" были П.В.Волобуев, К.Н.Тарновский, И.Ф.Гиндин, М.Я.Гефтер и ряд других ученых, работы которых с 1972—1973 гг. практически перестают печатать.

Литература и искусство

Литературная и художественная жизнь в стране продолжала оставаться весьма насыщенной. Знамением времени стало обращение к военной тематике. Страна буквально пережила бум военных мемуаров, с которыми выступили многие видные военачальники, государственные деятели, ученые. Правда, их воспоминания, направленные на возвеличивание своей роли, снабженные официозными документами, скорее напоминали плохие исторические произведения. Именно в литературе подобного рода сильнее всего прозвучало стремление к реабилитации Сталина. То же касалось многочисленных фильмов о войне, главным из которых стала кинотрилогия "Освобождение". Поворот к человеку как одна из основных линий "оттепели" существенным образом сказалась на формировании целого литературного направления, названного военной или "лейтенантской" прозой. Война "из окопа" проходила перед читателем в произведениях Ю.Бондарева, Б.Васильева, Г.Бакланова. Экранизация их произведений стала заметным культурным событием этого времени. Суровая панорама партизанской борьбы вставала перед читателем в повестях В.Быкова, в фильме "Восхождение" Л.Шепитько и в отправленной на полку картине А.Германа "Проверка на дорогах".

Если идеологический пресс в науке ощущался главным образом в академической и вузовской среде, то "битвы" на литературном и культурном фронтах разворачивались на глазах всего общества, будоражили общественное мнение, крайне болезненно воспринимались "детьми ХХ съезда" — поколением, сформировавшимся в конце 1950-х — первой половине 1960-х годов. Смена идеологического направления в этой сфере происходила на протяжении всей второй половины 1960-х годов, когда консервативные тенденции еще соседствовали с инерцией "оттепели". В "Новом мире" продолжали печатать произведения, отмеченные поиском новых, нетрадиционных форм. Реабилитация довоенной советской литературы вылилась в 1967 г. в публикацию на страницах журнала "Москва" романа М.Булгакова "Мастер и Маргарита". В литературном процессе продолжали участвовать В.Аксенов, Е.Евтушенко, Б.Ахмадулина, В.Вознесенский, появились первые повести Ч.Айтматова, а его последующие произведения пользовались неизменной популярностью.

Однако после чехословацких событий соотношение сил между духом "оттепели" и новым консервативным курсом окончательно сложилось в пользу последнего. В ноябре 1969 г. из Союза писателей был исключен А.Солженицын, выступавший против нападок цензуры. В эпицентре событий оказался журнал "Новый мир" А.Т.Твардовского, который был выразителем самой сути общественной атмосферы, возникшей накануне и утвердившейся после ХХ съезда. Летом 1969 г. цензурой была остановлена публикация поэмы Твардовского "По праву памяти", которая вскоре после этого появилась за рубежом без ведома автора. В 1970 г. из редакции журнала были удалены единомышленники Твардовского, а "партийное руководство" журналом было усилено присланными сверху людьми. Письмо Твардовского Брежневу и коллективное обращении писателей ни к чему не привели. В феврале 1970 г. Твардовский вынужден был уйти "по собственному желанию" с поста главного редактора, скоре после этих событий он скончался. "Новый мир" как явление духовной жизни общества перестал существовать.

В 1970-е годы партийное "руководство культурой" приводит к возникновению круга табуированных, запретных для художников тем, количество которых постоянно растет. К таким сюжетам, прежде всего, относилось любое упоминание о сталинских репрессиях, лагерях, процессе реабилитации, а также о репрессированных. Дело часто доходило до абсурда, когда в литературе и фильмах о героях Гражданской войны, выполненных в праведном жанре "жизнь замечательных людей", главный герой почему-то и не погибал и не

умирал, а куда-то исчезал из поля зрения читателя в годы индустриализации. Исчезло всякое упоминание о Хрущеве, а его лицо беспощадно изымалось из советской кинохроники 1950— 60-х годов. Постепенно сфера действия Главлита, осуществлявшего цензурный контроль, распространилась на любые проявления критики, в которых усматривалось "очернительство" советской действительности. Основным конфликтом в литературе и искусстве, по мнению официальных идеологов, мог быть только конфликт "хорошего с очень хорошим". Это привело к потере социальной остроты, свойственной периоду "оттепели", скуке и невыразительности большей части фильмов и книг того времени. Произведения о современности, авторы которых не желали приспосабливаться к конъюнктуре, писались, как правило в "в стол". Среди таких авторов были В.Ерофеев, А.Битов, В.Распутин, В.Астафьев и ряд других.

Цензура и самоцензура

В эти же годы рецидив "внутренней цензуры" сталинского времени просыпается практически в каждом, кто выступает с трибуны, пишет или снимает фильмы. От комсомольских секретарей до секретарей ЦК, от аспирантов до академиков — все должны были контролировать себя не только на собраниях и заседаниях, но и просто среди коллег на работе — везде могли быть "стукачи", которые немедленно сигнализировали "куда следует". Без последствий нарушения правил не оставались, хотя и носили порой скрытый характер: человек искренне недоумевал почему его вдруг не пустили на конференцию в Швецию или уже несколько лет "не выдвигали на повышение". Атмосфера идеологической выверенности, всеобщей подозрительности складывалась на всех уровнях. От речей на съездах, пленумах, партийных собраниях буквально "сводило скулы" с первых же фраз, изучение партийных документов и произведений Брежнева приобрело характер "обязательного конспектирования" всем взрослым населением страны. Людей буквально мутило от этих идеологических инъекций. Полным апофеозом такой пропаганды стало празднование в 1970 г. 100-летия со дня рождения Ленина, подготовка к которому охватила всю страну, включая детские сады.

Одновременно началось усиление изоляционизма, советский человек тщательно оберегался от "чуждого буржуазного влияния". Крайне редко шли в прокате западные фильмы, да и то в основном старые. Единственной лазейкой оставался кинотеатр "Иллюзион", куда билеты скупались заблаговременно, и Московский кинофестиваль, под график которого подстраивались летние отпуска. По мере того как дефицит распространялся буквально на все, партийные идеологи все больше боялись, что люди не что-то "такое" узнают, а просто увидят обычную западную жизнь, которая все резче контрастировала с отечественной повседневностью. Дело доходило до полного абсурда, когда с грандиозной переплатой и большим трудом "доставали" журналы мод, запредельной мечтой было обладание журналом "Бурда" с выкройками и описанием фасонов, а репортажи зарубежных корреспондентов значительная часть женщин страны смотрела внимательно, чтобы не пропустить ответа на главный вопрос: что же там все-таки сейчас носят?

Стареющих консерваторов все меньше и меньше что-то устраивало, на всякий случай запрещали и то, что просто не хотели или не могли понять. Появилось так называемое "полочное" кино — снятые, но запрещенные цензурой фильмы, некоторые из которых уничтожались, а значительная часть просто складывалась "на полку". Но даже из тех лент, которые выходили довольно часто, вырезались целые куски или они не имели широкого проката. Возникало советское элитарное кино не только по глубине и высокой интеллектуальной планке режиссера, но и по избранности доступа на эти киносеансы. Центральной фигурой этого кинематографа в 1970—1980-е годы был выдающийся режиссер