3. Вербальные контракты

Стипуляция Вербальным (т.е. словесным, устным) контрактом называется договор, устанавливающий обязательство verbis (словами), т.е. договор, приобретающий обязывающую силу посредством и с момен­та произнесения известных формул или фраз.

Важнейшим видом вербальных контрактов является стипуляция.

Гай дает следующее определение:

(Вербальное (словесное) обя­зательство возникает посред­ством вопроса и ответа, напри­мер: обещаешь ли дать? обещаю; дашь ли? дам; ручаешься ли? ручаюсь; сделаешь ли? сделаю.)

Стипуляцией называется устный договор, заключенный посредством вопроса будущего кредитора и совпадающего с этим вопросом ответа со стороны лица, соглашающегося быть должником по обязательству:

Стипуляция есть словесная формула, в которой лицо, кото­рому задается вопрос, отвечает, что оно даст или сделает то, о чем его спросили.

(D. 45. 1.5.1).

Односторонний характер обязательства. Обязательственное от­ношение, устанавливавшееся стипуляцией, имело односторонний ха­рактер: для stipulator, или reus stipulandi (кредитора) из этого договора возникало только право, для promissor, или reus promittendi (должника) — только обязанность.

Совершение стипуляции. Формальные требования, чрезвычайно строгие первоначально, с течением времени были значительно ослаб­лены. Так, первоначально требовалось, чтобы ответ буквально совпа­дал в своей редакции с вопросом; а во фрагменте D. 45. 1.1.2 Ульпиану (II — III в. н.э.) уже приписывается мнение, что для возникновения стипуляционного обязательства достаточно, если на вопрос dabis? пос­ледует ответ quidni? (т.е. почему бы нет?).

В современной науке, впрочем, считают, что такое свободное пони­мание формы стипуляции сложилось, вероятно, позднее, т. е. что при­веденный отрывок источников интерполирован составителями Дигест. «Другое дело, — говорит Ульпиан, - - если должник sine verbis adnuisset», т.е. кивнет утвердительно головой, не произнеся ни слова (D. 45.1.1.2); в этом случае стипуляции нет: вербальный контракт не может быть заключен без verba. Точно так же, первоначально придава­ли большое значение тому, чтобы ответ был выражен тем же глаголом, каким задан вопрос.

С течением времени это стало несущественным; перестали придавать значение даже тому обстоятельству, на одном ли языке произносятся вопрос и ответ, или на разных, лишь бы они были выражены congruenter, т. е. совпадали бы (D. 45. 1. 1. 6)и лишь бы сто­роны понимали друг друга; так, вопрос мог быть сформулирован на латинском языке, а ответ дан — на греческом.

По первоначальным понятиям из того, что стипуляция есть единый и цельный акт, следовало, что ответ должен следовать за вопросом не­посредственно, а Ульпиан (D. 45. 1. 1. 1.) уже считает, что если креди­тор, задав вопрос, не надолго удалится и получит ответ по воз­вращении, обязательство возникает: intervallum enim medium (по дру­гому чтению — modicum) non vitiavit obligationem, т.е. средний (по другому чтению — умеренный) промежуток времени между вопросом и ответом не препятствует установлению обязательства. Впрочем, и это ослабление формализма стипуляции, быть может, вошло в практи­ку позднее и приписано Ульпиану составителями Дигест: между прочим в другом месте Дигест (D. 45. 1. 137, отрывок из Венулея, III в. н.э.) прямо говорится, что требуется непрерывный (continuus) акт кре­дитора и должника; между вопросом и ответом допустим в качестве промежутка только aliquod momentum naturae (некоторый естествен­ный промежуток).

В отношении одной разновидности стипуляции формальные требования оставались устойчивыми; это форма sponsio (spondense? spondeo); она была доступна только римским гражда­нам, а не перегринам, и должна была произноситься непременно на латинском языке.

Но и в отношении других форм стипуляции, при всех смягчениях формальных требований, в классическом римском пра­ве все-таки прочно сохранились некоторые черты стипуляции как вербального контракта: присутствие договаривающихся сторон в одном месте, устный вопрос кредитора и такой же устный ответ Должника, совпадающий по смыслу с вопросом (congruenter). В качестве устного договора, стипуляция оставалась недоступной как немому, который не может произнести вопроса или ответа, так и глухому, который не может непосредственно воспринять вопрос или ответ («кредитор должен слышать слова должника и, обратно, должник — слова кредитора» — говорит Гай — 3. 105); не может заключить стипуляции и отсутствующее лицо («так как стороны должны слышать друг друга» — Ульпиан. D. 45. 1. 1. рг.).

В позднейшую, императорскую эпоху былой характер стипуляции, как договора, совершаемого в порядке вопроса кредитора и непосред­ственно следующего за ним и совпадающего с ним ответа должника, сгладился сильнее (в конституции императора Льва 472 г., С. 8. 37. 10, говорится, что все стипуляции, legibus cognitae, т. е. не противозакон­ные по содержанию, имеют обязательную силу, хотя бы они были со­вершены по соглашению сторон не в торжественных или прямых вы­ражениях, т.е. в форме вопроса и совпадающего с ним ответа, а quibuscumque verbis, в каких угодно выражениях; но и тогда стипуля­ция осталась недоступной для глухих и немых и требовалось, по край­ней мере, в принципе — присутствие сторон).

Буквальное толкование содержания. Аналогичная эволюция формального начала наблюдается и в отношении самого содержания обязательства.

Обязательство, возникавшее из стипуляции, было strict! iuris, т.е. 'подлежавшее строго буквальному толкованию; яркий пример такого толкования мы находим в источниках (D. 45. 1. 91. рг.) на таком казусе:

Действие стипуляции исключительно в отношении сторон.

Фор­мальный характер стипуляции сказывался также в том, что ее действие ограничивалось непосредственно участвовавшими в ней сторонами.

Нельзя было по стипуляции между двумя лицами не только возложить обязательство на третье, не участвовавшее в стипуляции лицо (spondesne Titium mini centum dare?), но и выговорить предоставление со стороны должника в пользу третьего лица; в этих случаях стипулянту не давали иска, так как стипулянт непосредственно не имел денеж­ного интереса по договору стипуляции, а третьему лицу не давали ис­ка, как не участвовавшему в договоре. Только в том случае, когда сти­пулянт имеет и личный интерес в договоре, заключаемом в пользу тре­тьего лица, стипуляция получает силу (D. 45.1. 38.20).

Равным образом, стипуляцию, по которой должник обещал совер­шение известного действия третьим лицом, делало действительным включение оговорки о платеже должником неустойки на случай неис­полнения третьим лицом обязательства (1. 3. 19. 21). Не признавалась действительной стипуляция, когда кредитор стипулировал «post mortem meam (или tuam) dari spondes»?

Абстрактный характер. Обязательство из стипуляции от­личалось абстрактным характером.

Если указанные выше требования относительно порядка заключения стипуляции (вопрос кредитора, совпадающий ответ должника, способность непосредственного восприятия каждым из контрагентов, одно­временно присутствующих в месте совершения стипуляции, друг друга)'соблюдены, обязательство возникает, независимо от того, какое материальное основание привело стороны к заключению договора, какую хозяйственную цель они преследовали, и дос­тигнута ли эта цель.

С точки зрения интересов верхушки рабовладельческого общества, стремившегося, всеми мерами закабалить должников, было выгодно оторвать силу договора от его материального основания: должник, и без того фактически находившийся в зависимости от своего социально и экономически более сильного кредитора, еще больше подпадает под его власть и усмотрение. Принцип абстрактности обязательства не лишал, правда, должника права доказывать, что основание, по которо­му он принял на себя обязательство, не осуществилось; но такое дока­зательство было для него не всегда фактически возможно, да и требо­вало нередко времени, а пока отсутствие основания не доказана, кре­дитор мог уже осуществить свое право.

Абстрактный характер стипуляции (помимо простоты и быстроты взыскания долга) представлял то удобство, что в эту форму можно бы­ло облечь любое обязательственное отношение — и заемное обязатель­ство, и обязательство платежа цены за купленную вещь, и т. д.

Стипуляцией пользовались нередко в целях новации, т. е. этот договор зак­лючали для того, чтобы прекратить уже существующее обязательство, поставив на его место новое, возникающее из стипуляции (п. 354). До­казав факт стипуляции, кредитор тем самым получал возможность взыскания по обязательству.

Эта черта стипуляции, позволявшая вложить в нее любое содержа­ние и быстро проводить ее в жизнь, делала стипуляцию самой употребительной в практике формой договора; в классическую эпоху это — основная форма оборота.

Ответственность по стипуляции. Стипуляция не только требова­ла для самого установления обязательства соблюдения определенной формы, но и по содержанию возникавшее из нее обязательство рас­сматривалось формально: должник обязан был исполнить только то, что буквально вытекает из произнесенных вопроса и ответа. Эта точка зрения приводила к тому, например, что если должник обязался пере­дать вещь, а она погибла или испорчена, то должник признавался от­ветственным лишь тогда, если он допустил culpa in faciendo, т.е. своим положительным действием вызвал невозможность исполнения обяза­тельства или ухудшение предмета; если же такое последствие наступи­ло ввиду непринятия должником необходимых мер или его упущений (culpa in non faciendo), должник по стипуляции ответственности не несет

. Если допущена culpa in faciendo, то, несмотря на гибель вещи, можно предъявить иск из стипуляции на тех же основаниях, как если бы вещь была цела (Pauli Sent. 5, 7, 4); за culpa in non faciendo должник не отвечает.

Установить, допустил ли должник culpa in faciendo или только culpa in non faciendo, не всегда легко. Поэтому, кредиторы для ограждения своих интересов стали вносить в стипуляцию doli clausula — оговорку об ответственности за dolus, благодаря которой судья мог установить ответственность должника также в тех случаях, когда по букве договора ее признать было нельзя.

Cautio. Для обеспечения доказательства факта совершения стипуляции вошло в обычай составлять письменный акт, удостоверяю­щий это обстоятельство и называющийся cautio.