§ 8. Теперь я перехожу к рассмотрению законов о не­состоятельности.

В этом отношении хорошие законы важны прежде все­го и главным образом для поддержания общественной нравственности, хорошее или плохое направление которой

[Это ^предложение заменило собой в 6-м издании (1865 г.) здующий первоначальный текст: «...и я согласен с мнением, что тому же выводу в конце концов должны прийти и наука, и за­конодательство».]

295

зависит от закона в данном случае сильнее, чем в каком бы то ни было другом, так как тут дело идет о денежной честности, охрана которой представляет чрезвычайно важ­ную задачу закона. Однако вопрос этот имеет громадное значение и в чисто экономическом плане. Во-первых, в связи с тем что экономическое благополучие как отдель­ного народа, так и человечества в целом в большой мере зависит от возможности доверять заключаемым обязатель­ствам. Во-вторых, в связи с тем что одним из рисков или расходов промышленных операций является риск или рас­ход, относящийся к так называемым безнадежным долгам, и всякое полученное здесь сбережение способствует умень­шению издержек производства, поскольку сокращает статью расходов, которая ни в каком случае не ведет к желаемой цели и должна быть покрыта либо за счет по­требителя товара, либо за счет общих прибылей на капи- ., тал — в зависимости от того, носят ли эти расходы общий или частный характер.

В этом отношении законы и обычаи разных народов почти всегда впадали в какую-нибудь крайность. Старин­ные законы в большинстве стран сурово карали должника. Они наделяли кредитора более или менее тираническим правом принуждения, которым он мог воспользоваться против своего несостоятельного должника, чтобы добиться выдачи укрываемого имущества или получить удовлетво­рение посредством мести в качестве возможного утешения за неуплату долга. В ряде стран деспотичное право при­нуждения давало возможность превращать несостоятель­ного должника в раба, обязанного служить кредитору, — в этом правиле, однако, была по крайней мере крупица здравого смысла, поскольку оно могло восприниматься как способ заставить должника отработать долг собственным трудом. В Англии принуждение приняло более мягкую форму — форму обычного тюремного заключения. Но как то, так и другое были варварскими обычаями грубого века, несовместимыми с понятиями справедливости и человечно­сти. К сожалению, реформа этих законов, равно как и уго­ловного законодательства в целом, проводилась с учетом только человечности, но не справедливости, и новомодная человечность — понятие, по существу, одностороннее⁹, -⁹ [Имевшаяся в первоначальном тексте вставка в скобках «(сходное с боязнью причинить что-либо, напоминающее боль и родственное трусости, стремящейся избежать излишнего ее воздей­ствия)» была опущена в 3-м издании (1852 г.).]

296

как и в других случаях, вступила в яростную схватку с древней жестокостью и добилась такого положения, что потеря или растрата чужой собственности считаются ныне едва ли не заслуживающими особого снисхождения. Лю­бые положения закона, предусматривавшие неприятные последствия за совершение таких деяний, либо смягча­лись, либо исключались вообще; и в конце концов демора­лизующий эффект попустительства стал настолько очевид­ным, что в законах последнего времени наметился благо­творный, но еще крайне недостаточный сдвиг в обратном направлении ¹⁰.

В оправдание снисходительности законодательства к тем, кто не в состоянии расплатиться со своими не вызы­вающими сомнения долгами, обычно приводят аргумент, гласящий, что в случае неплатежеспособности единствен­ной целью закона должно быть не принятие мер принуж­дения в отношении личности должника, а изъятие его соб­ственности и справедливое распределение ее между креди­торами. Если предположить, что это является и должно являться единственной целью закона, то его первоначаль­ное смягчение зашло так далеко, что цель оказалась при­несенной в жертву. Заключение в тюрьму по усмотрению кредитора было действительно мощным средством изъя­тия у должника собственности, которую он утаил или устранил из поля зрения каким-либо иным путем; и прак­тика покажет, предоставил ли закон — в свете последних изменений -- кредиторам равнозначную замену отобран­ному у них праву ^и. Однако теория, утверждающая, будто

¹⁰ [Так начиная с 5-го издания (1862 г.). В первоначальном тексте было сказано: «Любые положения закона... постепенно смяг­чались, а многие исключались вообще. Так как раньше несостоя­тельность неизменно рассматривали как своего рода преступление, то теперь делают все, чтобы по возможности не считать ее даже несчастьем». Имеющаяся ныне ссылка на сдвиг в обратном направ­лении «благодаря недавно принятым законам» была включена в 3-е издание (1852 г.), где этот сдвиг характеризовался как «частич­ный, но весьма благотворный».]

¹¹ [Так начиная с 3-го издания (1852 г.). В первоначальном тексте было сказано: «Лишив кредиторов этого права, закон не дал им достаточно равнозначной замены». И далее: «Для недобросове­стного должника не составляет в большинстве случаев труда исхо­дя из буквы закона и по договоренности с одним или несколькими кредиторами или с помощью специально подобранных мнимых- кре­диторов ртделить часть, и, возможно, большую часть, своих средств от общей массы. Легкость и частота совершения подобных мошен-

297

закон сделал все, что следует от него ожидать, передав кредиторам право распоряжаться собственностью должни­ка, сама по себе является совершенно недопустимым при­мером превратно понимаемой человечности. Задача зако­на — предотвращать правонарушения, а не сглаживать последствия уже совершенных правонарушений. Закон обязан позаботиться о том, чтобы несостоятельность не стала выгодной финансовой спекуляцией и чтобы ни у кого не было привилегии подвергать риску собственность других людей без их ведома и согласия, привилегии заби­рать себе прибыль предприятия в случае успеха, а в слу­чае неудачи перекладывать все убытки на плечи тех, кто вверил им свой капитал, а также о том, чтобы должники не находили выгодным объявлять себя несостоятельными к уплате своих долгов, растрачивая деньги, полученные от кредиторов на удовлетворение личных потребностей. Все признают, что так называемое злостное банкротство, т. е. ложное объявление себя несостоятельным, при обнаруже­нии должно подлежать наказанию^!2. Но разве из этого следует, что несостоятельность не может быть результа­том дурного поведения и тогда, когда неспособность к уплате оказывается реальной? Если человек промотал или проиграл собственность, на которую его кредиторы имели преимущественные права, позволительно ли будет остав­лять его безнаказанным, поскольку зло уже свершилось и денег больше нет? Есть ли с точки зрения нравственности какая-нибудь существенная разница между подобным по­ведением и другими видами бесчестности, называемыми обманом и растратой?

Подобных случаев среди дел о несостоятельности не меньшинство, а подавляющее большинство. Это доказано и статистикой банкротств. «Подавляющая часть дел о не­состоятельности является результатом заведомо дурного поведения, что подтверждается всей практикой суда по делам несостоятельных должников и суда по делам о несо- j

_________

ничеств вызывают множество жалоб, а их предотвращение требует решительных действий со стороны законодательной власти, пред­принимаемых под руководством здравомыслящих лиц, разбираю­щихся в предмете с практической точки зрения».]

¹² [Так начиная с 3-го издания, в первоначальном тексте было сказано: «Филантропы не отрицают, что так называемая... непла­тежеспособность при обнаружении таковой должна в разумных пределах подлежать наказанию».]

298

стоятельности. Чрезмерное и неоправданное расширение торговли без учета имеющихся средств, нелепые спекуля­ции товарами, предпринимаемые просто потому, что бед­ный спекулянт «думал, что они поднимутся в цене», а почему он так думал, объяснить не может, спекуляции хмелем, чаем, шелком, хлебом, т. е. товарами, с которыми он совершенно незнаком; сумасбродные, нелепые капита­ловложения в иностранные ценные бумаги или акции — таковы самые невинные причины банкротств» *. Опытный и знающий автор, которого я цитирую, подкрепляет свое утверждение свидетельствами ряда официальных уполно­моченных суда по делам о несостоятельности. Один из них заявил: «По данным учетных книг и других документов, представляемых банкротами, у меня создалось впечатле­ние», что в целом ряде дел, рассмотренных в течение определенного отрезка времени судом, где он служил, «14 человек разорились на спекуляциях товарами, с кото* рыми были совершенно незнакомы; три человека — из-за небрежного ведения учетных книг; 10 — из-за расширения торговли без учета имеющегося капитала и средств с по­следующей потерей дружеских векселей и возникновением необходимости их оплаты; 49 — из-за того что тратили больше, чем могли, в расчете на ожидаемую прибыль, хотя их дело приносило порядочный доход и ни один не разо­рился по причине какого-либо всеобщего бедствия или упадка конкретной отрасли торговли». Другой чиновник заявил: «...за 18 месяцев через мои руки прошло 52 дела о банкротстве. Я считаю, что в 32 случаях причиной разо­рения послужили неблагоразумные расходы; в 5 случа­ях — отчасти расходы, а отчасти трудные обстоятельства в делах, которыми занимались банкроты. 15 дел я отношу на счет неблагоразумных спекуляций, сочетающихся во многих случаях с расточительным образом жизни».

Эти цитаты автор дополняет следующими замечаниями из своих личных наблюдений: «Во многих случаях несо­стоятельность является результатом нерадивости торгов­цев: они не ведут учетных книг или ведут их так неудов­летворительно, что никогда не подводят баланса, они ни­когда не производят переучета товаров; при обширных торговых операциях они нанимают служащих, которых не

Life

^{Н< EllioU}- ^Credit

299

дают себе труда даже контролировать, а потом оказывают­ся несостоятельными должниками. Не будет преувеличе­нием сказать, что половина лиц, занимающихся торговлей даже в Лондоне, вообще никогда не занимаются переуче­том товаров: на протяжении многих лет они ведут свое дело, не представляя, в каком положении оно находится, и в конце концов, как школьники, вдруг с удивлением об­наруживают, что в кармане осталось всего полпенса. Сме­ло можно сказать, что в провинции из всех людей, зани­мающихся фабричным производством, торговлей или земледелием, даже и четвертая часть вряд ли когда-нибудь проводила переучет своих товаров и что едва ли половина из них когда-либо вела учетные книги, которые можно было бы назвать как-нибудь иначе, а не сборниками памятных записок. Я достаточно хорошо знаком с делами 500 мелких провинциальных торговцев, чтобы с уверенно­стью заявить, что едва ли пятая их часть когда-либо за­нималась переучетом товаров или вела хотя бы самый обычный бухгалтерский учет. На основе тщательно под­готовленных таблиц, при составлении которых относились самым снисходительным образом к тем случаям, где воз­никало какое-либо сомнение в причинах несостоятельно­сти, я могу сказать, что на каждые 9 банкротств, явивших­ся результатом расточительности или мошенничества, «максимум» одно можно отнести исключительно за счет

неудачи» *.

Разумно ли рассчитывать на наличие у торговых клас­сов какого-либо высокого чувства справедливости, чести и 1 честности, если закон позволяет людям, поступающим по­добным образом, перекладывать последствия своего дур­ного ведения дел на тех, кто так неосмотрительно доверил­ся им, и фактически провозглашает, что смотрит на вызванную их поступками несостоятельность как на «не­счастье», а не как на преступление?

Конечно, нельзя отрицать, что несостоятельность мо­жет явиться следствием причин, независящих от должни­ка, и что во многих случаях его виновность не так уж велика; и закон должен проявлять снисхождение в подоб­ных ситуациях, но только после проведения тщательно­го расследования; ни одно дело не должно рассматривать­ся без всестороннего — насколько это осуществимо прак-

* Там же, с. 50—51.

300

тически — выяснения не только самого факта несостоя- ' тельности, но и причин, ее вызвавших. Получить деньги или вещи, имеющие денежную стоимость, и потерять или растратить их — значит prima facie (прежде всего) пока­зать что что-то неладно; и не дело кредитора доказывать наличие преступного умысла, чего он в одном случае из десяти сделать не в состоянии, а задача должника опро­вергнуть это подозрение, раскрыв истинное положение своих дел и показав, что ведение их было безупречно или заключало в себе лишь извинительные ошибки. Если он не сумеет сделать этого, то ни под каким предлогом не должен уйти от наказания, соизмеримого со степенью его вины, какая ему, по-видимому, справедливо приписывает­ся; причем наказание это может быть сокращено или смяг­чено, если создается впечатление, что он готов приложить усилия для возмещения нанесенного ущерба.

Сторонники смягченного законодательства о несостоя­тельности обычно приводят тот аргумент, что, за исклю­чением случаев крупных торговых операций, кредит вре­ден и что лишение кредиторов законного права на удовле­творение явилось бы разумной предупредительной мерой против выдачи кредитов. Кредит, выдаваемый розничными торговцами непроизводительным потребителям, в том чрезмерном виде, как это имеет место ныне, вне всякого сомнения, является значительным злом. Однако утвержде­ние это справедливо только в отношении крупных и осо­бенно долгосрочных кредитов, поскольку кредитование имеет место всегда, когда товар не оплачен до того, как он покинет пределы магазина или по крайней мере вый­дет из-под опеки продавца, и прекращение подобного кре­дитования вызвало бы массу неудобств. Но значительная часть задолженностей, подпадающих под действие зако­нов о несостоятельности, слагается из долгов мелких тор­говцев посредникам, поставляющим им товары, и именно на этом виде долгов наиболее пагубно сказывается разла­гающий эффект неудовлетворительного состояния законо­дательства. Эти долги относятся к коммерческому кредиту, -сокращения которого никто не желает, ибо его существова­ние крайне важно для экономики страны, равно как и для большинства честных, порядочных людей с небольшими средствами, которым невозможность получения необходи­мой ссуды нанесла бы большой урон и которые не встанут Да путь злоупотреблений, воспользовавшись тем, что за-

301

кон не обеспечил соответствующих санкций против недоб­росовестных и безответственных заемщиков.

Даже если допустить, что розничные операции, совер­шаемые на любой другой основе, кроме прямой денежной оплаты, являются злом и одной из приличествующих зако­нодательству целей должно стать их полное искоренение,, вряд ли можно отыскать более скверный способ решения проблемы, чем позволить тем, кому было оказано доверие,, безнаказанно обманывать и обкрадывать своих доверите­лей. Закон, как правило, не избирает пороки человечества в качестве подходящего орудия для наказания сравнитель­но невиновных. Пытаясь воспрепятствовать каким-либо* поступкам, он прибегает к собственным средствам, не ста­вя вне закона тех, чьи поступки представляются предосу­дительными, и не давая хищническим инстинктам никчем­ной части человечества паразитировать за их счет. Если человек совершает убийство, закон приговаривает его к смерти, и в то же время закон не обещает безнаказанно­сти тому, кто может лишить жизни убийцу, дабы завла­деть его кошельком. Доверие, даже опрометчивое, одного-человека к слову другого не такое уж преступление, чтобы для устранения его необходимо было выставлять для все­общего обозрения случаи торжествующей подлости, осме­ивающей свои жертвы под прикрытием закона. После-смягчения законов о несостоятельности подобных пагуб­ных примеров стало предостаточно. Тщетно полагать, что, даже полностью лишив кредиторов всех прав на возмеще­ние, удастся сильно сократить тот вид кредита, который представляется нежелательным. Жулики и мошенники все еще являются исключениями из рода человеческого, и лю­ди и впредь будут продолжать верить обещаниям друг друга. Крупные оптовые торговцы в прибыльных пред­приятиях не стали бы предоставлять кредита, что многие из них делают уже сегодня; но разве в условиях острой конкуренции большого города или при зависимом поло­жении, в каком находятся деревенские лавочники, можно* ожидать того же от торговца, для которого важен каждый отдельный покупатель, или от лица, начинающего торгов­лю и старающегося привлечь клиентов? Он пойдет на риск, даже если этот риск будет больше нынешнего, — ведь он, безусловно, разорится, если не сможет продать товар,, и лишь может оказаться разоренным, если его обманут-He стоит говорить, что ему следует навести соответствую^

3»2

щие справки и удостовериться в репутации тех, кому он поставляет товары в кредит. Хотя в ряде наиболее скан­дальных историй должников-расточителей, разбиравших­ся судом по делам о несостоятельности, мошенники сумели достать и представить отличные рекомендации *.

* Приводимые ниже выдержки из французского Code de Com­merce (Коммерческий кодекс) (в переводе Фейна) дают представ­ление о том, сколь большие и справедливые различия в подходе к делам допускает французское законодательство и сколь тща­тельное расследование оно предусматривает. Слово «banqueroute» (банкротство) употребляется во Франции только в смысле несостоя­тельности, происшедшей по вине обанкротившегося лица, и подраз­деляется на простое банкротство и злостное. Ниже приводятся слу­чаи простого банкротства.

«Любой несостоятельный должник должен обвиняться как простой банкрот, если при расследовании дела он окажется ви­новным в одном или нескольких ниже перечисленных преступле­ниях:

Если его домашние расходы, которые он обязан регулярно за­носить в книгу, окажутся чрезмерными.

Если он тратил значительные суммы на игру или операции слишком рискованного характера.

Если окажется, что он взял большой заем либо перепродал товар с убытком или по цене, ниже существующей, после того как в ходе последней проверки счетов было установлено, что его за­долженность наполовину превышает стоимость его имущества, из которого могут быть выплачены долги.

Если он выпустил акций на сумму, в три раза превышающую стоимость его имущества согласно последней проверке.

Следующие лица могут привлекаться к суду в качестве про­стых банкротов:

Тот, кто не заявил о своей несостоятельности в соответствии с узаконенным порядком.

Тот, кто в течение определенного срока не явился в суд без уважительных на то причин для признания себя несостоятельным должником.

Тот, кто либо вообще не вел учетных книг, либо вел их непра-обман°) ^{ДаЖ6 6СЛИ ЭТИ нарушения не} свидетельствуют о наличии

В качестве наказания за «простое банкротство» предусмотрено тюремное заключение на срок не менее одного месяца и не более Ж™™ ^водятся случаи злостного банкротства, в каче-

ные ра^ты)^НИЯ "* ^К°^Т°^Р°^{е ПреДусмот}Р^ены travauz force, (каторж-

«Если торговец в опись своего имущества заносил фиктивные поступлений ^П°^{ТеРИ И}™ ^е°^ЛИ °^{Н Н6 вписывал в нее} всех своих тег ^f ,?^{E мошенни}?^еским образом скрыл известную сумму де-^аС

303

Если он с целью сокрытия продал или подарил свое имуще­ство.

Если он допустил признание на свое имущество фиктивных

долгов.

Если он присвоил для собственного пользования имущество, которое было доверено ему либо просто на сохранение, либо с особыми указаниями относительно его использования.

Если он приобрел недвижимость на чье-либо чужое имя.

Если он утаил учетные книги.

В следующих случаях торговец также может обвиняться в злостном банкротстве:

Если он либо не вел учетных книг, либо книги эти не отража­ют его действительного положения в отношении долгов и кредитов.

Если он, получив охранное свидетельство (sаиf-conduit), не исполняет должным образом содержащихся в нем условий».

Все эти статьи относятся только к случаям торговой несостоя­тельности. Законы же, касающиеся обычных долгов, значительно суровее по отношению к должнику.