2.4. Мыследеятельность на уровне отс

Дубровский. На уровне ОТС и коллективной мыследеятельности речь--мысль предстает как мысль-коммуникация между кооперантами -- членами коллектива, когда один индивид создает текст и «передает» (произносит, пишет на доске, посылает и т.д.) его другому индивиду. Вопрос о специфическом нормировании мысли—коммуникации был поставлен впервые Г.П. Щедровицким в контексте нормирования коллективного мышления и мыследеятельности в связи с управлением и организацией семинаров ММК («Мышление. Понимание. Рефлексия», М. 2005, с. 341-390].

2.4.1. Схема мысли—коммуникации Г.П. Щедровицкого

Исходным онтологическим изображением мысли—коммуникации, введенным Г.П., была схема, в которой один индивид создает текст и передает его другому индивиду. При этом, индивид создающий текст мыслит, а индивид получающий этот текст должен этот текст понять. Как я уже упоминал, противопоставление мышления и понимания позволили Георгию Петровичу уточнить основные функции нормативных систем мышления и языка. От отмечает, что системы мышления -- логики создавались, главным образом, для нормирования мышления; в то время как системы языка создавались, главным образом, для нормирования понимания. Цитирую: ««Логик, как и нормировщик, начинает склеивать тексты речи с соответствующими идеальными объектами, создает правила такого сведения, где текст речи точно соответствует развертыванию идеальных объектов. ... И я утверждаю, что все системы языка были ориентированы на обеспечение и организацию понимания. ... Логика высказывания (текста) соответствует правилам оперирования с идеальными объектами, а язык обеспечивает понимание текстов речи или конструкцию идеальных объектов, соответствующих текстам»» («Мышление. Понимание. Рефлексия», М. 2005, с. 704).

Как вам известно, эту простенькую исходную схему Георгий Петрович, развернул методом псевдогенетического восхождения в чрезвычайно сложную схему с несколькими рефлексивными уровнями и такими емкими понятиями как конструкции значения, знания, действительность и др. На мой взгляд, главным недостатком этой схемы является именно ее сложность. А последняя, как мне кажется является следствием того, что не учтены два важных обстоятельства.

2.4.2. Необходимость учета протоколов и ситуации совместной деятельности

Первое обстоятельство – это то, что при рассмотрении мысли—коммуникации не учтены специфические нормы, координирующие совместную деятельность – протоколы. Хотя мне очень хочется сказать, что всякая коммуникация является особым типом кооперативной связи, я сделаю более осторожное утверждение, что коммуникация является таковой в контексте ОТС. Это значит, что, по крайней мере, в контексте ОТС коммуникация нормируется протоколами. При этом дело осложняется тем, что, как мы говорили раньше, отдельная кооперативная связка не может быть самостоятельным, т.е. целостным, объектом рассмотрения, а является лишь «моментом» понятия ОТС. Как выразился Георгий Петрович, «понятие ОТС снимает понятие кооперации».

В естественных науках мы требуем, чтобы объект был целостным относительно закона. В деятельности функцию законов выполняют нормы. Это значит, мы требуем, чтобы наш объект анализа был целостным относительно норм. С этой точки зрения, одна кооперативная связка, в том числе и коммуникативная, в принципе не обладает нормативной целостностью, т.е. не может сама реализовать норму, а значит и не может быть самостоятельным объектом анализа.

Чтобы пояснить, я вам напомню, что протокол является специфическим типом норм для уровня ОТС. Функция протокола – координировать совместные действия. Необходимость координации возникает, прежде всего, из-за пересечения предметных организованностей, или ситуаций актов, осуществляемых кооперантами в актуальном времени. Это как бы общий «плацдарм», на котором разворачиваются координированные деятельности. Именно здесь мы говорим об инфраструктуре. Хороший пример автомобильная дорога как инфраструктура для движения массы автомобилей. Действия водителей координируются протоколами – правилами дорожного движения. Протокол транслируется в культуре и должен быть известен всем участникам кооперативных действий. Например, ресторанный протокол: клиент входит и ждет, чтобы его посадили за столик, дали меню, он затем выбирает еду, заказывает и т.д. Все это происходит в контексте ОТС – ресторана, т.е. в рамках его организационной структуры, включающей целый ряд кооперантов, работающих в условиях общей инфраструктуры, включающей здания, парковку для машин, столы, кухонное оборудование и т.д.. Так вот акт мысли—коммуникации, специфической для ресторана, не может рассматриваться не только вне рамок общего ресторанного протокола, куда помимо коммуникации входят и другие акты деятельности, но и вне контекста конкретной ситуации ресторана как ОТС. Например, вы зашли в ресторан и метрдотель спрашивает, какой столик вы предпочитаете – у окна или в углу. Вне рамок ресторанных протокола и ситуации (в литературе по «скриптам» называемой «сценой») такой вопрос может оказаться неосмысленным. А вот в этих рамках его понимание вряд ли вызовет затруднения. Поэтому, когда мы говорим о нормах коммуникации, мы должны учитывать, как протокол самой коммуникации, так и место данного коммуникативного акта в общем кооперативном протоколе и ситуацию, в которой этот акт осуществляется. Мне представляется, что идеальный объект построенный при таком подходе является более осмысленным, нежели изолированная схема мысли—коммуникации.

2.4.3. Необходимость преодоление абстракций противопоставления

Вторым обстоятельством, которое следует учитывать при рассмотрении мысли—коммуникации, является то, что в схема Георгия Петровича задает мысль—коммуникацию на уровне противопоставления мышления и понимания, т.е. на самом абстрактном уровне. Если я не ошибаюсь и это действительно противопоставление, то прежде соотносить эту схему с эмпирическим материалом и практикой, ее следует еще развернуть до конкретного уровня. Георгий Петрович и делал это с помощью псевдогенетического восхождения, получив очень сложную схему, о чем я уже упоминал. Мне представляется, что эта сложность результат метода псевдогенетического восхождения, когда конкретизация достигается не за счет конструктивного развертывания исходной схемы противопоставления, а за счет ненормированного введения новых онтологем (конструкций значений, знаний и т.д.) вытаскиваемых для заполнения разрывов из «эмпирического мешка».

Я бы пошел иным путем, следуя Аристотелевому методу. Во-первых, следовало бы определить родовое основание противопоставления мышления и понимания и их общую категорию. Во-вторых, следовало бы ввести промежуточные онтологемы «понимающей мысли» и «осмысленного понимания». Это означает очень простую вещь. Когда я сейчас формулирую мысль и передаю ее вам, то я, во-первых, оформляя ее словесно, пытаюсь сделать ее как можно более понятной. Во-вторых, я стараюсь произносить слова членораздельно и достаточно громко, чтобы вы могли знаковый материал посылаемых мною сигналов легко идентифицировать. И в этом смысле, я имитирую ваше понимание. Ведь в другой аудитории я бы изъяснялся иначе. Точно так же, понимая меня, вы имитируете мою мысль, например, относите ее к нарисованным мною схемам, и тем самым, осуществляете осмысленное понимание.

2.4.4. Протоколы и «сознание»

Наша способность такой двухсторонней имитации основана на конкретных протоколах и не должна вызывать у вас удивление. По Выготскому, мышление, как высшая психическая функция, есть коммуникация с собой. Следуя принципу Жане—Выготского, мы должны полагать, что коммуникация с собой есть «интериоризированная», а лучше, освоенная коммуникация между ребенком и взрослыми. Но это же и означает, что освоены обе стороны, как правило, двусторонней коммуникации – и мышление и понимание в обе стороны. Это и означает, что когда мы «думаем», мы мыслим понимая себя и одновременно понимаем себя мысля. Эта связь мысли и понимания нарушается в патологии. Например, я ежедневно сталкиваюсь с девяностолетним человеком, страдающим старческим слабоумием (dementia). Этот человек снабжен качественным слуховым аппаратом. Он хорошо «слышит» в том смысле, что может повторить очень тихо сказанные слова. Но в разговоре он не слышит, т.к. не может понять смысл слов. Одновременно этот человек не способен сформулировать ни одного предложения. Все вопросы и просьбы состоят из отрывочных слов или неоконченных фраз.

Известная пословица на санскрите гласит: «Мой ум был далеко и я не видел, мой ум был далеко и я не слышал, мой ум был далеко и я не знал.». В психологии этот принцип был сформулирован Л.С. Выготским в положении, что мышление лежит в основе всех высших психических функций. Пользуясь принципом Жане—Выготского и понятием протокола, я бы уточнил это положение следующим образом: т.н. высшие психические функции есть ни что иное как базисные способности, которые являются результатом освоения ребенком различных типов протоколов двусторонней мысли--коммуникации со взрослыми. Тип протокола, освоенного ребенком в контексте соответствующей ситуации, определяет формируемую у ребенка способность –восприятие, память, волю и т.д.

Чтобы пояснить, я рассмотрю весьма поверхностно несколько примеров. Мать видит, что ребенок улыбается папе и она с радостным придыханием говорит: «папа». Ребенок научается распознавать отца в сопровождении соответствующей эмоции, которая, таким образом, тоже элемент протокола. Позднее она спрашивает: «Где папа?» и ребенок показывает пальцем. Еще позднее она спрашивает: «А кто это пришел?» и ребенок, с тем же придыханием, отвечает: «па-па». Мать учит ребенка не только словам и значениям, но и категориальным схемам представления ситуаций. Мама спрашивает «Что это такое?», ребенок отвечает: «Кружка». «Какого она цвета?» -- «Красная». «А где зеленая кружка?» -- «Вон она». «А что делает папа?» -- «Читает газету». Заметьте, что мать своим вопросом задает категориальную структуру внимания и каждый раз разную. И ребенок, согласно протоколу мысли—коммуникации, научается отвечать соответствующим образом. Позднее ребенок сам научается задавать подобные вопросы и содержание ожидаемого ответа, как правило, не вызывает у него трудности в понимании ответа. Причем, поскольку речь идет о наличествующем и происходящем здесь и теперь в актуальном пространстве и времени, мы можем сказать, что все эти протоколы – протоколы восприятия. Ребенок научается спрашивать себя, смотреть, слушать и т.д. в соответствии с этим вопросом, и сам себе отвечать о результатах смотрения, слушания и т.д. Существенно, что «физические» манипуляционные и сенсорные операции, являются частью протокола, наряду с мыслью—коммуникацией. Способности, сформированные у ребенка в результате освоения этих базисных протоколов мысли--коммуникации и есть то, что психологи называют произвольными вниманием и восприятием.

В случаях иллюзий, галлюцинаций и т.д., на какой-то стадии происходит нарушение протокола. Либо протокол не соответствует ситуации, либо смотрение, слушания и т.д. не соответствует указанию внимания (вопросу), его категориальной структуре, либо ответ не соответствует вопросу и происходит его непонимание и т.д.. Другими словами, в подобных «патологических» случаях следует восстановить протокол, а затем проанализировать, в каких пунктах его актуализация отклоняется от протокола.

Вопрос. Вы сейчас привели пример с кружкой, объектом. А если объектом является он сам, он сам себя определяет – где он находится, что он делает, зачем ему это, для чего?

Дубровский. Это очень не простой вопрос. Он ведь требует, чтобы я построил деятельностно—нормативную концепцию сознания и рефлексии как акта сознания. Я, естественно, сейчас этого делать не буду, но выскажу на этот счет несколько идей.

Если вы помните, в основе культурно—исторической концепции сознания Выготского лежит коммуникация индивида с собою. Однако, под влиянием представлений “id” и “ego” З. Фрейда, но в своей «социальной» интерпретации, Выготский формулирует идею сознания через представление о «двойнике». Согласно этой идее, мы осознаем себя, тем же способом, каким мы осознаем других. Сознание является т.о. интериоризированными социальными коммуникативными связями и конституируется по точному их образцу. Отсюда и идея двойника – «я осознаю себя только постольку, поскольку я являюсь сам для себя другим». Такое понимание означает, что освоив каждую из ролей социального взаимодействия и исполняя их соло, индивид обращается к себе как к другому, понимает себя как другого и отвечает себе же как другой. (Если не ошибаюсь это все изложено в его статье 1925 г. «Сознание как проблема психологии поведения».

На мой взгляд концепция двойника никуда не годится. Во—первых, понятие интериоризации неправомерно применяет к сознанию категорию «внутреннего—внешнего». А именно, интериоризация рассматривается как переход внешних, или, как Выготский их называл, «интерпсихических» социальных отношений ребенка и взрослых внутрь, и которые, таким образом, становящимися «инрапсихическими». Представляется, что применение категории внутреннего—внешнего к сознанию, является свидетельством натуралистической интенции на локализацию сознания. С системодеятельностной точки зрения, правомерным является вопрос не где находится, а как осуществляется сознание. Вместо интериоризации я предлагаю представление о формировании способностей как усвоения социальной кооперации, состоящего из освоения индивидом кооперативных ролей и последующего присвоения их за счет рефлексивного отождествления их с собою – со своим я. При таком понимании, исполняя усвоенные роли, индивид обращается к себе не как к другому, а как к себе, понимает себя как себя и отвечает себе как себе. Это проявляется в актуально-временной непосредственности осознания. Учащаяся на одном из моих курсов аспирантка Jenny Pond выразила это примерно следующим образом: я воспринимаю себя как того, кто смотрит сквозь мои глаза с тенью моего носа. Другие люди в фокусе, я – нет. В зеркале я вижу себя как другого². Когда мы в нашем воображении обращаемся к другому человеку, группе или толпе, то мы обращаемся к другому или другим и он или они отвечают нам как другие. Но это есть, пусть и воображаемый, но вполне социальный диалог, который не равнозначен акту индивидуального сознания – результату усвоения диалога.

Вы, конечно обратили внимание, на то, что понятие усвоения кооперативных ролей основано на понятии рефлексии. Однако, в то время как у Выготского сознание, как отношение к себе как другому, предполагает постоянное состояние рефлексивного выхода, концепция усвоения предполагает, что рефлексивный выход осуществляется только в критических точках. Общепринято считать, что мы осуществляем рефлексивный выход, когда сталкиваемся с проблемами, и тогда мы смотрим на себя со стороны, и тогда начинается диалог уже в том смысле, о котором говорит Выготский. Особый вопрос, каким образом мы усваиваем рефлексивный выход, приобретая интеллектуальную способность саморефлексии и какому специфическому типу протокола соответствует такой диалог. Очевидно, что состояние постоянного рефлексивного выхода, который требует диалог Выготского не соответствует состоянию актуально-временной непосредственности осознания заурядной, т.е. не затруднительной, ситуации и того непрерывного диалога, который мы имеем с собой – не раздвоенные на себя и другого.

Этот наш «сознательный» диалог с собой чрезвычайно лапидарен, благодаря непрерывности последовательности актов деятельности и их иерархической организации. Непрерывность означает, что осознание действия--ситуации не является мгновенным «снимком» (snapshot), который резко смещает осознание из ситуации прошлого акта в ситуацию нынешнего. Напротив, новое действие или его составляющая начинается в той же ситуации, в которой закончилось предыдущее. Ситуация иерархически организованной индивидуальной деятельности предстает как одна непрерывная «текущая» ситуация жизнедеятельности, «перетекающая» из ситуации одного акта в ситуацию следующего акта. Благодаря этой непрерывности, и это чрезвычайно важно, мы не нуждаемся в отчете себе обо всей ситуации – осознание ее мы все время уже имеем. Для поддержания (maintenance) текущего осознания нам необходимы только отчеты о деталях изменений непрерывного потока действий-ситуаций.

Разрывы непрерывности осознания подчас случаются. Например, человек очнулся, обнаружив себя лежащим в больничной кровати. В таких случаях требуется некоторое время и относительно длительные диалоги с другими людьми и с собою, чтобы понять ситуацию и восстановить непрерывность потока событий. Я забыл приложить к этой лекции статью из журнала “Time”, в которой описывается одна их жертв взрыва бомбы. Женщина была контужена и пролежала в больнице несколько недель, прежде чем пришла в себя. И, по ее словам, главной целью ее жизни стало восстановление непрерывности событий за опущенный ею промежуток времени. Этот разрыв в осознании отличен от, скажем, сна. Мы «бессознательно» спим всю ночь и, проснувшись в той же кровати, не испытываем никаких проблем разрыва непрерывности осознания. Точно так же, если вам сделали операцию под общим наркозом и вы очнулись в больнице, но вы помните, что вы перед этим пришли в больницу на операцию – у вас нет никаких проблем. Но если человек, скажем, попал в автомобильную катастрофу, и, спустя некоторое время, очнулся в больнице, то у него, как правило, будет проблема разрыва непрерывности самосознания и необходимость ее восстановить.

Вопрос. Почему?

Дубровский. Потому, что, благодаря непрерывности, мы представление о текущей ситуации всегда уже имеем. Как говорил Аристотель: «Вижу и уже увидел». У нас нет необходимости осмысливать новую ситуацию жизнедеятельности с помощью развернутого диалога с собой или с другими. Неожиданная смена ситуации требует такого диалога. Смотрите, я иду, я вижу Вас, идущего навстречу. Прохожу мимо – Вы всё еще там, я Вас уже не вижу, но Вы всё еще там. И если я оглядываюсь, а Вас – нет. Это неожиданная смена меня бы очень сильно удивила и потребовала бы объяснения. Понимаете?

Вопрос. Я не понимаю, потому что у меня была такая ситуация в жизни, и я не занимался восстановлением вот этой непрерывности.

Дубровский. Значит, тот пример, который я привел, это как раз был тот случай, когда у этой женщины разрыв непрерывности породил большую проблему, с которой она, согласно интервью, уже несколько лет не может справиться.

Вопрос. Но это уже, может быть, патологическая реакция.

Дубровский. Вполне возможно.

Реплика. Потому что у меня тоже был провал, после серьезной аварии, но у меня никогда не было стремления что-либо восстанавливать.

Дубровский. Наверно каждый случай требует более пристального анализа. С помощью этой иллюстрации я просто хотел пояснить актуально-временную непрерывность осознания, без необходимости рефлексии коммуникации с собой, поскольку эта коммуникация чрезвычайно лапидарна в обычной непрерывно текущей ситуации иерархически организованной индивидуальной жизнедеятельности.

Верховский. Коллеги, давайте сейчас – 10 минут перерыв.

Дубровский. Перед перерывом я хотел бы подвести некоторый итог. Я фактически закончил уровень ОТС. На мой взгляд, дальнейшие исследования мыследеятельности на этом уровне должны быть исследованиями протоколов -- протоколов совместных действий и протоколов мысли—коммуникации, а также процессов освоения этих протоколов.

Поскольку, отвечая на вопросы, я вынужден был соотнести «сознание» с мыслью—коммуникацией и деятельностью, я бы хотел отметить, что человеческие действия всегда сознательны, а сознание всегда действенно. Первое означает, что выполнение всякого акта деятельности включает коммуникацию индивида с собою. Второе означает, что «поток» сознания состоит из актов коммуникации с собою. Физическая составляющая и умственная составляющие действия, как и их координация, формируются в процессе воспитания и обучения ребенка. Это означает что анализ сознания должен учитывать четыре типа норм: (1) способы деятельности, (2) эталоны предметов, вовлеченных в действие; (3) протоколы совместных действий и коммуникативных актов и (к) культурные и педагогические нормы воспитания и обучения детей.