2.5. Мыследеятельность на уровне актов деятельности

Последний уровень погружения мышления в деятельность, который нам осталось рассмотреть – это уровень актов, осуществляемых отдельным индивидом. Рассматривая мыследеятельность на уровне индивидуальных актов, Г.П. Щедровицкий выделяет «феномен» креативности. На первый взгляд, идея креативности, или творчества, в деятельности кажется парадоксальной. Ведь я утверждаю, что деятельность, включая акты индивидуальной деятельности, задается нормами исключительно и исчерпывающе. Поэтому заявление Георгия Петровича о том, что «любой процесс деятельности, любой интеллектуальный процесс – и нормирован, и креативен одновременно» и звучит парадоксально. Но на уровне здравого смысла оно нас не удивляет, поскольку на уровне обыденной жизни явление творчества нам хорошо знакомо и каждый из нас не раз переживал «эврику!». Это означает, что перед нами встает задача реконструировать «творчество» в терминах деятельностных онтологем.

Г.П. Щедровицкий предлагает рассматривать человека, осуществляющего акт мыследеятельности не как актора, осуществляющего лишь данный акт, а как индивида, «реализующего всего себя в целом» как культурного носителя собственной «микрокультуры» -- совокупности норм, усвоенных в виде способностей, знаний, умений, навыков и пр. в течении своей жизни («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 480). Он предполагает, что в этой индивидуальной сфере микрокультуры эти самые навыки, знания, способности и так далее организованны как парадигматическая система.

Богдан. Вы сказали, что норма есть эталон хорошего, или правильного, выбора.

Дубровский. Я такого не мог сказать, поскольку вообще не обсуждал выбора.

Богдан. Если мы поступаем по норме, то мы получим вознаграждение. Мы правильно сделали выбор.

Дубровский. А вот социологи на этот счет не уверены. Оказывается, что это не совсем так. Вспомните, Гесиод говорит: «Ох, не хотел бы я жить с поколением пятого века, раньше его умереть или позже родиться… И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель, ни справедливый, ни добрый. Лишь подлецу и злодею будет почет воздаваться. Где сила, там будет и право. Стыд пропадет». Или Экклезиаст говорит: «И видел я праведника, погибающего в праведности своей, и злодея, процветающего в своем злодействе». Правильный поступок не всегда вознаграждается, и наоборот, неправильный не всегда наказывается.

Богдан. Вот и получается, что норма -- как правило.

Дубровский. Правило является одной из форм нормы.

Богдан. История правильных выборов создает правило.

Дубровский. И да, и нет. Мы обсуждали этот вопрос. Помните, мы говорили, что знание о деятельности меняет деятельность. И мы говорили, что когда мы описываем деятельность, нас не столько волнует соответствие описания тому, что на самом деле было. Нас более интересует, чтобы мы смогли это описание эффективно использовать как предписание для предстоящей деятельности. И в этом смысле, если Вы, Богдан, описали эмпирические факты принятия решений значительно ближе к тому, что действительно происходило, чем это сделал я, но человек, который принимал решения в Вашем описании, ошибался или использовал не очень эффективные методы, а я возьми и припиши ему то, чего он не делал, опустив ошибки и улучшив методы, то мое описание будет считаться более правильным. Почему? Да потому что в деятельности нас не интересует соответствие знания или описания объекту. Нас интересует соответствие объекта проекту или соответствие деятельности предписанию. У нас совсем другие критерии истинности. У натуралистов критерием является соответствие знания объекту, а у нас реализуемость проекта или предписания.

Богдан. То есть, реализация как достижение цели?

Дубровский. Не совсем. Реализация как актуализация нормы. Между прочим, цель тоже нормирована.

Идея индивидуальной сферы, организованной как парадигматическая—синтагматическая система способностей, или того, что Г.П. называл «интериоризированными средствами» позволяет разрешить парадокс «нормативности – креативности» следующим образом. Осуществляя акт деятельности, человек является наполнением функционального места актора, который должен обладать способностями, соответствующими способу данного акта. Но как индивид с микрокультурой, он, помимо этих способностей, обладает многими другими, накопленными в процессе своего воспитания и обучения и организованными в парадигматическую—синтагматическую систему. Это позволяет рассмотреть выполнение каждого акта в двух различных отношениях. По отношению к трансляции, выполнение акта деятельности выступает как реализация нормы—способа – актуализация. А со стороны индивидуальной жизнедеятельности и микрокультуры индивида, оно выступает, как синтагматический процесс, или как «синтагматическая цепочка», реализующая парадигматическую—синтагматическую систему его способностей.

По Георгию Петровичу, осуществление акта деятельности детерминировано тремя факторами – (1) нормой—способом, (2) целью и (3) ситуацией. Всякий «живой» акт мыследеятельности всегда реализует нормы в соответствии с целью и конкретной ситуацией. Нормы и цели являются взаимодополняющими факторами, которые создают «запас надежности» мыследеятельности в изменяющихся ситуациях («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 405). По ходу актуализации индивид выбирает и комбинирует элементы парадигматики в соответствии с целью, развертывая уникальный и творческий акт мыследействия. Именно поэтому «любой процесс деятельности, любой интеллектуальный процесс и нормирован и креативен одновременно» («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 397).

Моя интерпретация является более прозаичным уточнением того, о чем говорит Георгий Петрович. Для меня способ нормирует не только само действие, но и цель и ситуацию. Если вы помните схему структуры нормы, рассмотренной в конце первой лекции, то там предполагается, что нормы, как правило, реализуются не идеально, а с отклонениями различной степени. Поэтому любой способ деятельности должен иметь «рефлексивную добавку» для абсорбирования и/или компенсации этих отклонений, которую, по-видимому, Богдан и имел в виду, когда говорил о выборе, – принятие решения. Ведь если ситуация не соответствует своей норме, а значит и цели, то требуется поправка, компенсация, или корректировка осуществления действия, соответствующая отклонениям ситуации и ее элементов от нормы. Если само действие на какой-то стадии невзначай отклоняется он нормы, оно часто может быть скорректировано на последующих стадиях. Эти корректировки осуществляются с помощью особых стадий принятия решения, «вплетенных» в способ. Именно эти, не менее нормированные, стадии принятия решения, выполняемые в актуальном времени, на мой взгляд, придают «творческую гибкость» способу деятельности, каждый раз обеспечивая построение уникального процесса выполнения акта – уникальной «синтагматической цепочки». Следует отметить, что в более сложных системах деятельности, например, ОТС, принятие решения может обособиться в отдельный акт со своим собственным способом – способом принятия решения. При дальнейшем усложнении деятельности, принятие решений может приобрести статус особого учреждения, требующего сложной кооперации целого коллектива индивидов.

Муж. А креативность где возникает?

Дубровский. Благодаря принятию решения, каждый процесс деятельности является уникальным. Хотя мы и используем стандартные способы принятия решений, мы используем стандартные парадигмы, находящиеся в нашей микрокультуре, стандартные цели, навыки, умения, знания. Всё стандартизировано. Однако в соответствии с целью и реально наличной динамической ситуацией, мы, путем принятия решения, выстраиваем их в уникальный процесс, синтагматическую цепочку, и это и есть, то, что Георгий Петрович называл «креативностью».

При этом, интуитивно, мы чувствуем, что «творчество» имеет также и субъективную сторону –переживание творчества. Но тут я должен заметить, что для того, чтобы включить этот субъективный аспект творчества, мы должны представить переживание в онтологемах деятельности, т.е. нормативно. Но об этом, если будет время, я скажу пару слов несколько позднее.

Таким образом, по сути, творчество есть развертывание сопровождаемого принятием решения уникального процесса исполнения действия, в соответствии с синтагматическими правилами из набора парадигматических элементов—способностей в широком смысле. Но творчество есть просто уникальный комбинаторный выбор стандартных, усвоенных нормативных образований. С точки зрения Георгия Петровича, эта уникальность равнозначна креативности. И я к этому присоединяюсь.

Данилова. Но, вероятнее всего, не всякая уникальная синтагматическая цепочка является творчеством.

Дубровский. А что если я добавлю к уникальности переживание творчества.

Данилова. Но если взять такие цепочки, как рифмованный ритмизованный текст? Интуитивно мы отличаем настоящее стихотворение поэта от творения графомана. Но на уровне уникальности комбинации норм они тождественны.

Муж. У греков было различение между ремеслом и искусством, или творчеством.

Дубровский. Вы справедливо обращаете внимание на то, что есть еще и иное понимание творчества. А именно, что эта действенная цепочка и ее результат уникальны в том смысле, что они вносят культурную новизну, то чего до этого еще не было. В идеале --шедевр.

Тем не менее, мне представляется, что первое понятие творчества, как уникального процесса, переживаемого как творчество, тоже осмысленно. Если вы помните, в «Денискиных рассказах» Дениска и Мишка рассказывают с творческим восторгом о том, что они сочинили стихотворение, в то время как они просто заменили одно слово на другое, по-моему, в стихотворении Пушкина. При этом они переживали эту замену как творчество -- акт творения. Можно ли сказать, что они не творили?

Жен. Нет, а Вера Данилова говорит о результате.

Данилова. Я понимаю, что графоман может переживать все субъективные состояния творчества. Но, вроде бы, мы каким-то образом все-таки отличаем?

Дубровский. Опять же я не возражаю. Это просто иное понимание творчества, Но когда Г.П. говорил, что каждый акт и реализация нормы и творчество, он, на мой взгляд, имел в виду первое понятие. Ведь я могу после упорного «многодумного безмыслия» открыть для себя мир и воскликнуть «Эврика!» Потом приду, поделюсь с Вами, а вы скажете: «Тоже мне, новости! Это было три тысячи лет тому назад сказано Аристотелем!» И вы будете правы. Моя же задача -- прояснить, что Г.П. имел ввиду, говоря о «креативности» в осуществлении деятельности.

Правда, у него было еще одно понятие творчества. В генетическом плане он рассматривает творчество как саморазвитие индивида, основанное на саморефлексии. Цитирую: «Что такое творчество? Творчество есть развитие самого себя и только. Но для того, чтобы развивать самого себя, надо себя положить в качестве объекта. И вот начинается этот процесс сначала осторожно, робко, в виде рефлексии, фиксируемой в коммуникации, но как только появляется средство для зарисовки себя, происходит реальное полагание за счет схематизации в знаках. И мы начинаем существовать вторично, противопоставленные себе» (История становления представлений об организационно-технической (социотехнической) системе в ММК, Доклад 25.08.1982).

Жен. Можно мне добавить к этому Вериному вопросу? Вот есть стихотворение Мандельштама, скажем, и оно было не встроено в определенные социальные рамки времени, в которое он жил. Результат мы знаем. Он был вытряхнут и в конечном итоге уничтожен как поэт. И есть стихотворение, встроенное в социальные рамки ...

Данилова. Сергея Михалкова.

Жен. Я бы даже похуже пример привела: какого-нибудь Ивана Бездомного из «Мастера и Маргариты». При этом смотрите: абсолютно нормированное стихотворение Ивана Бездомного и отсутствие вот этой самой нормативности в стихотворении Мандельштама? Мне хочется сказать, что нет там этой нормативности, поскольку нет социализированности.

Дубровский. Хотя я Вас хорошо понимаю и не возражаю, замечу, что Вы взялись за безнадежное дело. Я Вам объясню, почему. Ведь если моим основным онтологическим принципом является исключительная, абсолютная заданность деятельности нормами, а кроме деятельности ничего не существует, то Ваш вопрос – с заранее оплаченным ответом. В моей онтологии Мандельштам должен полностью следовать нормам, потому что ничего другого не бывает. Но, может быть, следующий мой шаг ответить на Ваш вопрос к Вашему удовлетворению. (Что касается Мандельштама, то он, как и многие его современники должны были выбирать, каким нормам следовать, общечеловеческим нормам, скажем, поэтического творчества искусства или бесчеловечным нормам тоталитарного режима.)

Креативность подчас приводит к отклонениям от нормы-способа. Именно эти отклонения представляют главный интерес для нормативно-деятельностного исследования, принципом которого является «выделение из прошлого должное» (Мышление. Понимание. Рефлексия, с. 39). В результате такого исследования должна быть получена нормативная модель осуществленного акта -- описание процесса актуализации в терминах нормы-способа. Все отклонения актуализации от способа затем квалифицируются либо как ошибки, либо как творческое создание новых норм, нового способа («Мышление. Понимание. Рефлексия», с. 405).

Критики анализируют произведение искусства в терминах существующих норм. Если поэт или художник уже завоевали должную репутацию, или, как говорят социальные ученые, уже имеют достаточный «идеосинкретический кредит», то им позволено нарушать установившиеся нормы и вводить новые. Примером могут служить «законодатели моды». Известна история о том, что в ответ на донос о том, что Вольтер в своих произведения нарушает правила французской грамматики, король, кажется Луиз 14-ый, сказал: «Тем хуже для грамматики!». При отсутствии репутации новатор часто вынужден вести очень тяжелую жизнь. Достаточно вспомнить Ван Гога. Создание новых норм тоже особым образом нормировано.

Муж1. У меня вопрос – а куда же Вы дели переживания? Потому что сначала, вроде бы, было понятно, что творчество Вы связали с переживанием творчества. Вы ввели субъективные переживания как принципиальную характеристику. Потом Вас стали вести в результат, в социализированность результата – и указывать, что характер результата есть этот внешний признак творчества.

Дубровский. Мой ответ был очень четким и прозаичным. Каждая синтагматическая цепочка в терминах Георгия Петровича является уникальной, и в этом смысле, как уникальная, она, согласно Георгию Петровичу, является креативной. При этом я добавил, что человек может переживать творчество и кричать «эврика!» и не творя шедевров. Иными словами, мы можем считать творчеством осуществление всякого акта деятельности, поскольку оно является уникальным синтагматическим процессом. Мы можем к этому добавить переживание творчества, а можем требовать создания шедевра, как результата творческого акта. При этом, мы каждый раз употребляем разные понятия творчества и все они имеют смысл. Поэтому, когда мы употребляем этот термин, мы каждый раз должны оговаривать, что мы имеем ввиду.

Данилова. Я не поняла, что есть здесь в вашем рассуждении помимо чисто деятельностных конструкций. Вроде бы, на всех предыдущих уровнях Вы показывали место мыследеятельности, как бы монтируя это в деятельности, в традиционных деятельностных представлениях образца шестидесятых годов. А в последнем рассуждении о способе и об уникальности реализации я не увидела ничего, что выходило бы за пределы шестидесятых. То есть, где там или мысль, или коммуникация, грубо говоря, или чистая мысль, или коммуникация в том, что Вы говорите?

Дубровский. Поскольку принятие решения является мыслительным процессом – стадией, актом, или учреждением, то его «вплетение» в способ деятельности, позволяется интерпретировать этот способ как способ мыследеятельности, а его актуализацию как мыследеятельность. Благодаря вплетению принятия решения в способ, я и объяснил каким образом каждое выполнение акта является уникальным, или креативным, синтагматическим процессом, зажатым, как говорил Г.П. между целью и ситуацией. А с другой стороны, само принятие решения, помимо мыслительной стороны, имеет физическую сторону – манипуляционные и сенсорные операции. Если помните, я вам приводил мой излюбленный пример древнего кормчего, который направляет корабль по Полярной звезде?

Реплика. Нет, не помним.

Дубровский. Хорошо, давайте перенесемся во времени в Древнюю Грецию. Компас еще не изобретен. Мы стоим рядом с кормчим на капитанском мостике и наблюдаем, что он делает. Он смотрит на небо, ожидая разрыва в облаках. Наконец, облака разошлись и он увидел Полярную звезду. Проходит несколько мгновений, и он, подгребая кормовым веслом, устанавливает корабль в определенном направлении. Теперь мы спрашиваем: «Почему ты направил корабль именно туда?» Он говорит: «Смотрите: вот это Полярная звезда – она всегда находится на Севере. Вот на этой карте, мы находимся примерно здесь, а нам надо вот на этот остров. С этой стороны течение примерно в два узла, а с той -- ветер в четыре. Мой наставник меня учил меня, что я должен сочетать их так-то и так-то, и, как видите, в результате мы получаем именно это направление».

Так вот, обратите внимание, как человек принимает решение. Конечно, он мыслит -- решает вопрос о направлении корабля. Но он также смотрит на Полярную звезду, которая, заметьте должна физически присутствовать в ситуации, осуществив соответствующую сенсорную процедуру смотрения. Он должен физически взять карту и держать ее в руках – манипуляционные операции. Он должен на нее смотреть – опять сенсорная стадия. И т.д. Ни о каком принятии решения вне контекста деятельности с ее манипуляционными, сенсорными и материально--знаковыми «физическими» операциями, речи быть не может. И наряду со знаковыми конструкциями, такими как карта и речь, в ситуации принятия решения включены такие физические сущности как сам кормчий, Полярная звезда, океан, остров, течение и др. И это касается всякой мыслительной деятельности. Именно поэтому мы и говорим, нет деятельности без вплетенного в нее мышления, и нет мышления вне деятельности с ее сенсорными и материально—знаковыми операциями. И поэтому мы вынуждены говорить о мыследеятельности при выполнении любого акта.

Итак мы рассмотрели погружение мышления в деятельность на всех четырех уровнях организации воспроизводства. В результате этого погружения, мы получили не интерпретацию мышления в терминах онтологии деятельности, как это изначально предполагалось, а новую интерпретацию онтологии деятельности как онтологии мыследеятельности.

При погружении мышления в деятельность я использовал одну и ту же принципиальную онтологическую схему «шага генеза» деятельности (Схема 5): (1) изначально процесс актуализации, или выполнения деятельности, неразделен, а нормами являются образцы выполнения деятельности; (2) затем в процессе генезиса, образуются специализированные системы норм, которые транслируются по разным культурным каналам; при этом процесс выполнения деятельности обретает вторичное единство, реализуя в едином потоке актуализации более одной системы обособившихся норм. Другими словами, я осуществлял погружение мышления в деятельность с помощью рассмотрения шага генезиса деятельности, соответствующего различным уровням ее организации.

Действительно, в связи с системными представлениями об иерархии генезов -- актуальном развертывании, онтогенезе, филогенезе и эволюции, которые мы обсуждали на третьей лекции, при погружении на уровне универсума воспроизводства, речь шла об эволюции деятельности как овладении предметной средой. На уровне сфер, речь шла об филогенезе различных типов деятельности, их обособлении и формировании особых систем норм – учреждений, оформленных в виде парадигматики—синтагматики. На уровне ОТС, мы говорили о протоколах кооперации и коммуникации и онтогенезе способностей индивидов в процессе усвоения кооперативных и коммуникативных протоколов. Наконец, на уровне индивидуальных актов деятельности, мы говорили о креативности -- актуальном развертывании уникального процесса выполнения действия, как конструирования в актуальном времени синтагматической цепочки из парадигматических конструктивных элементов, контролируемого с помощью принятия решений.

Теперь замечание о термине. Мне термин мыследеятельность не нравится. Я никогда не сомневался, что мышление неотделимо от деятельности, а деятельность от мышления, и в своих собственных построениях я всегда имел в виду именно мыследеятельность. Для методологов очень важен вот этот момент, который подчеркнул Георгий Петрович, что на самом деле мы имеем дело не просто с деятельностью, а с мыследеятельностью. Но с другой стороны, мне бы не хотелось умножать термины. «Деятельности» – вполне достаточно, потому что она включает мышление – как аспект деятельности, оно задается нормами исключительно и исчерпывающе.

Жен. В мыследеятельности очень существенный момент – это коммуникация, а в деятельности этого нет.

Муж2. И в деятельности есть.

Дубровский. И в деятельности коммуникация всегда есть. И она есть аспект деятельности, т.к. абсолютно нормирована. И физическое задействование предметов, и мышление, и коммуникация для меня являются моментами актуализации деятельности. Это значит, что ни один из этих моментов не имеет самостоятельной актуализации. Актуализировать можно только деятельность. И только в нормативном плане можно говорить об обособленных системах соответствующих норм.

Муж2. В действии коммуникации нет. По схеме, в действии ее нет.

Дубровский. А вот это другое дело. Схему следует понимать иначе, или даже сменить. Смотрите: вот мы берем бутылку. Можете ли вы свести это «взятие» к совокупности движений пяти пальцев руки. На мой взгляд – нет. Вы не можете научить человека брать бутылку, описывая сгибание и так далее каждого пальца. Захват осуществляется в целиком, в его единстве. Если для того, чтобы поймать летящий мяч требуется визуальный контроль, то вы не можете отделить его от физического захвата. Это как бы шестой палец в поимке мяча.

В этом смысле любой физический навык включает этот перцептивный--мыслительный контроль. Без этого не может быть никакого навыка. Поэтому я считаю ошибкой, когда психологи описывая действие, полагают, что индивид принимает решения на всех уровнях, вплоть до того какую мышцу, когда сокращать. Мне это кажется смешным.

Муж1. А когда робототехнику проектируют, разве они не проходят эту процедуру?

Дубровский, В робототехнике они совершенно другую процедуру применяют. В робототехнике они вообще с мышлением не имеют дела. Они вообще не имеют дела со значением знака. Всё, что компьютеры могут делать, что может делать автомат в отношении мышления – это реагировать на физику сигнала и преобразовывать материал знаков. Только. Вот даже если взять Лефевров пример, когда бегут буквы сообщения на табло с зажигающимися и гаснущими лампочками. И хотя то, как лампочки зажигаются и гаснут, определяется не законами электричества, а протоколами мысли—коммуникации, без наблюдателя, читающего сообщение, никакого сообщения не было бы. Бил бы только сигнал -- зажигающиеся и гаснущие лампочки.