Обмен внушений

Нет сомнения, что народ внушает образованному обществу свои настроения, как и образованное общество народу. То, что называется духом нации, темперамент, вековые привычки культа и бытовых особенностей — все это есть внушение простонародное, до такой степени сильное, что от него не свободны самые далекие от народа аристократы. Помните в «Войне и мире», как, охваченная восторгом, «застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого», когда дядя ее заиграл «По улице мостовой», и как она безотчетно пошла в пляс. «Где, как, — говорит Толстой, — когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale³⁰ давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка». Народ внушает образованному обществу свою душу, психологию основных настроений — веры, поэзии и мысли. Но народ заражает верхние классы и грубостью своею, и суевериями, и жестокостью простого быта. В прежние годы мне случалось наблюдать нравы блестящей военной молодежи. Я был поражен царившею среди нее модой на сквернословие и кулачную расправу. После каждой большой войны нравы общества грубеют. Военные среди солдат, как и помещики, близко стоящие к народу, заметно омужичиваются. До чего трудно бороться со стихийным внушением, показывает длинный ряд людей хорошего круга, кончивших университеты и в качестве чиновников попавших под суд за кулачную расправу с крестьянами. Одно из грустных внушений со стороны народа — это переживаемая образованным обществом глубокая тоска в годы бедствий. Я знаю примеры ничем не объяснимой тревоги, душевной боли среди людей, лично обеспеченных в годы неурожаев. Уныние народное, несомненно, заражает интеллигенцию и обессиливает ее, как, наоборот, подъем народного счастья безотчетно передается и верхним слоям. Народ внушает не только кровным русским барам русскую душу, но даже инородцам, если они долго живут среди русских. Множество немцев быстро русеют в России. Наоборот, образованное общество русское европеизирует народ, передавая ему культурные внушения западной трехсотмиллионной человеческой группы. Как сила притяжения, сила внушения прямо пропорциональна массам. Народ через посредство высших классов подражает Европе и пересоздает себя по ее образу и подобию. Пока Россия была замкнута, русская аристократия была выражением лучших свойств народных, но уже до такой степени, что народу нечему было подражать.

Боярин был тот же мужик, только побогаче. В миросозерцании, нравах, умственном развитии, религии, быте — во всем боярин был то же, что мужик, и именно в силу этого наша старая аристократия потеряла способность внушать. Народу приходилось в лице господ подражать самому себе, то есть оставаться без движения. Этим объясняется кипучая страстность, с какой сначала высшие классы, потом и средние ринулись к европейской культуре. При жажде неудовлетворенного внушения чужое худшее кажется лучше своего превосходного. Перенимаются часто смешные моды и странные, иногда вредные, обычаи. «Хоть гирше, да инше», — говорят южане, выражая присущую природе человека потребность новизны. В самой Европе богатые классы подражают обыкновенно заграничной моде. В XV веке на Западе царствовал испанский вкус, затем итальянский, затем французский и теперь английский, причем сами англичане подражают или старофранцузским, или новонемецким модам. Простой народ, прикасающийся к загранице через свою аристократию и буржуазию, непосредственно подражает этим последним. Способность принимать внушения до такой степени сильна, что превращается в потребность и даже в порок. Чисто с детскою впечатлительностью и чистосердечием простой народ подражает «взрослым» классам, перенимая от них, как дети, не только добрые, но и самые низкие внушения. Как живут, одеваются, едят, что делают, что говорят и думают «господа» — все это становится неписаным, но как бы священным законом для миллионов бедняков, все это считается образцом настоящей жизни, настоящего человека. Нередко народы, подражая в роскоши своей аристократии, доходили до последнего разорения. Чтобы приобрести заграничные ткани, утварь, лакомства, вина, машины, украшения, аристократия вычерпывала все свои средства и заставляла народ вычерпывать свои. Но кроме внешних, материальных, есть еще более губительные внушения — умственные, наития ложных взглядов, которые опутывают душу народную, как хищные лианы ствол дерева, и душат ее. Есть множество ученых суеверий, Идущих сверху вниз: может быть, и все суеверия — ученые, то есть они были когда-нибудь заимствованы народом от тех, кому народ верил и кого чтил. Возможно, что и та грубость, которой теперь заражаются аристократы от народа, есть внушение феодальных времен. Чтобы удержать мирную массу в повиновении, древним рабовладельцам приходилось в течение долгих веков применять жестокие меры, и эта жестокость отпечаталась на народном характере, по природе кротком. Ясно, какая нравственная ответственность лежит на образованном обществе. Каждая ошибка здесь глубоко печальна, так как она делается общей. Особенно бедственны ошибки в основных вопросах души человеческой: что такое Бог и что такое человек. Если аристократия вырабатывает представление о Боге как о Благом Отце, то эта мысль, передаваясь концентрическими волнами в океан народный, понесет с собой неисчислимо прекрасные последствия. Если же мысль о Боге темна и напоена страхом, как у некоторых племен, или загромождена пустыми сказками, то миллионы людей лишаются благодатного орошения света, какой дает здесь истина. Если высшие классы смотрят на человека как на существо священное, оберегаемое нашей любовью и совестью, то и весь народ проникается благородством и благоволением. Наоборот, если образованное общество не уважает личности человеческой, во всей массе народной устанавливаются нравы грубые и самое темное бесправие. Простой народ, как медиум, слепо повторяет мысли и жесты своих внушителей. От внушения истинной веры начинается жизнь истинная, то есть в существе своем блаженная. От внушений ложных начинается жизнь безумная, полная страданий.