«Естественный стиль» в мировоззрении и творчестве с «Новым Временем»

С «Новым Временем» связан последний, самый сложный и главный этап в жизни и деятельности Меньшикова. Острых проблем в России в начале века было великое множество, и они нарастали, как снежный ком. Меньшиков обращался к широкому кругу духовно-нравственных, культурных, социальных, политических, экономических, бытовых и других вопросов. Характер выступлений определялся его общественно-политическим идеалом, который сложился в 90-х годах: крепкая монархическая власть с парламентским представительством и определенными конституционными свободами, способная защищать традиционные ценности России и оздоровить народную жизнь. Будучи одним из создателей «Всероссийского национального союза», Меньшиков в ряде статей сформулировал его основную цель: «...Восстановление русской национальности не только как главенствующей, но и государственно-творческой». Отвергая деятельность революционных организаций как партий «русской смуты», Меньшиков одновременно выступал и против черносотенных групп с их ретроградной борьбой против обновления России.

Много внимания уделял Меньшиков вопросам культуры. Одной из главных категорий в его культурологических писаниях является понятие «естественного», или «органического». Выдвигается критерий почти биологической функциональной целесообразности в устройстве как человека, так и общества, нации. Есть голова, есть руки, есть ноги — ни один из членов не мешает в теле другому. Есть и у народа как бы органы, специально ответственные за прогнозирование и регуляцию исторического творчества. Это то, что мы называем сегодня национальной элитой. Меньшиков говорил обычно о «правящих классах», аристократии. В одной из статей на вопрос, можно ли видеть будущее, публицист уверенно отвечал: «его должно видеть, и эта способность становится [в XX веке. — Н. Л., М. П.] критерием существования. Предвидящие спасаются или одолевают. Не столько сильным, сколько зорким принадлежит право жизни. В огромном царстве (России), как в организме, не все клетки могут обладать зрительной способностью, но зато небольшая группа клеток, образующая глаза народные, должна быть зрячей. Именно на то и выдвигаются правящие сословия, чтобы быть зрением общества, слухом, вкусом, обонянием и осязанием. Держать в полной исправности эти обсерватории народной жизни, как и центральный, связывающий их мозг, то есть правительство, — первейший долг нации, желающей в XX веке жить хоть сколько-нибудь удовлетворительно. Будущее, по крайней мере ближайшее, нужно отчетливо видеть, как дорогу под ногами»⁵².

«Очками», которые предлагал Меньшиков правительствам и элитам для того, чтобы видеть правильную дорогу, и был принцип «естественного стиля».

Красота, любил говорить он, «это лицо Божие, насколько оно доступно смертным». Готовность и способность к восприятию лика Божия в истории закладывается с детства. Для этого выработана национальными традициями целая градация воспитательных институтов. Воспитывает детей прежде всего семья, но сама семья, считал Меньшиков, в свою очередь, «воспитывается государством», и пока государство не возьмется серьезно за воспитание семьи, — воспитание детей будет нести на себе все язвы этого «первородного греха». Исторические примеры доказывают, что домашнее воспитание всегда стояло наиболее высоко не в либеральные, а в патриархальные, «реакционные» эпохи, когда, по словам писателя, «общество держалось строго-аристократических основ — религии, самодержавия, непререкаемого родительского авторитета».

«Когда монарх считался как бы вассалом Господа, а отец — вассалом монарха, то и сыну приходилось быть в благоговейном подчинении и к монарху, и к отцу своему. Каждый новый человек в обществе являлся новой клеткой организма, знающей, что ей делать, и исчерпывающей полноту своих сил производительно».

Практически речь идет не только о биологическом единстве и здоровье нации, хотя и проблеме физического здоровья Меньшиков всегда уделял большое внимание. Речь скорее о том, что современные социологи называют «идентификационными полями», «системами ценностных или социальных ориентации». Но эти поля, эти ориентационные системы понимались русским мыслителем — и это выгодно отличает его от современных политологов — как вещь, насквозь органичная. Это особенно наглядно при анализе соотношения власти и народа — проблемы, так мучающей и сегодняшних политиков и аналитиков.

«Народ беспомощен вне власти, но и власть, как оказывается, бессильна без народа, — формулирует Меньшиков в одном из «Писем к ближним». — О действительном единении этих двух условий — государства и народа — народ мечтает как о спасительной самозащите». Снова мы видим, что весь анализ строится в терминах естественных защитных реакций живого национального организма.

«Нет власти», «паралич власти» — постоянный предреволюционный лейтмотив политических прогнозов «Нового Времени». «Дело близится к тому, — предупреждал Меньшиков в статье, которая так и называлась «Нет власти», и консерваторов, и либералов, — что и бессильное правительство, и бессильное общество со всем багажом речей, деклараций, программ, политических статей рискуют наконец быть смытыми поднимающеюся снизу грязной анархией. [Писано за четыре года до «Великой Октябрьской». — Н.Л., М.П.] Если сейчас “нет власти”, то необходимо сделать, чтобы она была. С организации власти надо начинать, если ее нет, а не с чего иного. Если подвыпивший кучер, допустим, свалился с козел — смешно философствовать о предоставлении инициативы лошадям».

И обобщающий философский вывод: «Я думаю, власть по своей природе ничем незаменима. Как все необходимое, она непременно должна быть на своем месте, иначе пиши пропало!»

Никак не удержаться от обильного цитирования в статье о столь блистательном стилисте. Да и дело требует. Лучше Меньшикова о его воззрениях, пожалуй, никто не скажет.

Вот он говорит о необходимости «естественного стиля» в государственной жизни России, о вполне реальном восстановлении Патриаршества и сугубо романтическом — древнего Боярства (статья к романовскому юбилею «Милость народу»): «Бюрократия имелась у нас и в Московскую эпоху, но и выше нее стояла группа, которая составляла, так сказать, живой Кремль монархии с такими башнями, какими возвышались Романовы, Курбские, Воротынские, Трубецкие, Шуйские, Пожарские. Если весь народ отстаивал Россию от великой Смуты, то предводительство в этом подвиге принадлежало патриаршеству и боярству. Восстановление древнего органического стиля нашей государственности было бы “возвращением домой” после героического похода Петра Великого на чужую сторону. Это возвращение к родной земле, к ее корням, к ее красоте и ее заветам — было бы встречено народом как сказочная мечта»⁵³.

Меньшиков понимал — «погибающее государство не спасут ни пышные парламентские фразы, ни триумфы, ни салюты. Единственно, что производительный, культурный труд». И ради пропаганды такого труда он не жалел ни сил, ни времени. Михаил Осипович убеждал: погибнет крестьянский двор — погибнет государство. Ведь крестьянский двор — это маленькая Россия, микрокосм, имеющий те же основные признаки, что и государство. И это наиболее естественный стиль ведения всякого хозяйства.

Итак, власть должна быть на своем месте и соответствовать своему месту. Национальная элита должна быть на своем месте. Семья, как источник авторитета, должна быть на своем месте. Это и есть естественный, от Бога заведенный порядок вещей, органическая для человека и общества иерархия ценностей. Возглавлять, осенять благословением эту иерархию ценностей и авторитетов призвана церковь. Неорганичность, невыдержанность «стиля» в самой Церкви ведет и к ее упадку, и тогда приходится ставить вопрос: что восстанавливать прежде — нацию или христианство.

«Христианство прививалось, — подчеркивает Меньшиков, — всегда лишь одним способом. Приходили апостолы, увлекали своей проповедью небольшое число последователей, строили крохотные церковки. Но эти церковки были огромны внутренним объемом веры, которая быстро — как река в половодье — выступала из берегов. Вот естественный и разумный способ насаждения христианства. У нас же хотят наоборот: сначала создать храмы, а потом будто бы сами собой откуда-то явятся и верующие. Боюсь, что этот расчет ошибочен».

Обратим внимание, писатель и в сфере сугубо духовной требует в первую очередь (не он — природа, дело требуют) «естественного стиля». Более того, здесь, в религии, в Церкви, он может быть нужнее, чем где-либо. То, что огромные холодные храмы Москвы и Петербурга стояли еще и при батюшке-царе пустыми, что они не были «намелены», «надышаны» верующим народом, — это, увы, как ни прискорбно, факт. И сегодня, в условиях восстановления интереса к христианству — далеко еще не «восстановления христианства» — полезно, думаем, прислушаться к суждению проницательного, хотя и не очень церковного, современника. Раздумья о Вере, о Боге увлекали Меньшикова в безграничность макро- и микрокосмоса. Свои мысли он фиксировал, порой, в поэтической форме, но стихов не публиковал. Мы приведем одно из стихотворений, сохранившихся в семейном архиве:

Конечно, — я ничто в сравненьи с Миром, Но ведь и он ничто в сравнении со мной. Кто кажется ничтожней в отдаленьи? Я ль на Земле, невидимый, бесследный, Иль он, сведенный к еле видным точкам? Гляжу на свод небесный... Вот Арктур, Вот Вега — вечный океан огня, Вот Сириус таинственный, безмерный, — Но необъятность их не больше искры Ничтожно малой. Отступи подальше — На сотни миллионов новых верст, И ты светил великих не увидишь. Они сольются все в неясное мерцанье Той звездной пыли, что зовется Потоком Млечным. А еще подальше Исчезнет из очей и это привиденье.

Пусть миллиарды лет Такие искорки горят в небесной тверди, Но и они погаснут. Вся неисчислимость Веков в сравненьи с Вечностью — мгновенье. Так в чем же должен видеть я величье мира? Покорен он, как я, жестокому закону Бытия, сплетенного с небытием.

Мир, как и я: он есть — и нет его. По-видимому мир — мое же повторенье. Он тех же волн, как я, безмерный океан И ничего нет вне души моей такого, Что не было бы в ней самой. Ничтожен я, Но я сознательно стою пред вечным Небом. Я знаю многое в его существованья, О нем я мыслю. А оно..? О, Боже!