1. Распространение феноменологических школ в послевоенной Франции. Феноменологические концепции ж.-п. Сартра и м. Мерло-Понти.

Облик СФФ определили три последовавшие друг за друга события в философской жизни Франции: 1) закат французских феноменологических школ, 2) кризис структурализма, и других философских направлений, ориентированных на строгую научность 3) появление нового, неодногородного по своему составу философского течения - представленного самыми раными парадигмами... но все же чем-то связанным - это часто называется постструктурализмом, постмодернизмом (на западе это вся философия нового времени до последний трети 20 века...). Сами французы предпочитают именовать это течение иначе "философией сингулярности", полагая, что это название является более содержательным, чем два предыдущие.

В первые последовенные годы во Франции господствуют фемоменологические философские школы (во время оккупации философия во Франции не прекращалась, не останавливалась). Французские философские словари определяли феноменологию так: "феноменология - это описание реальности такой, какой она открывается сознанию; описание, исключающее построение какой-либо ее концепции или предварительной интерпретацмм; это описание иметь целью выяснить существенные составляющие опыта по мере его развертывания." Т.е. для строгости философского мышления, надо исходить из предельных очевидностей. Внешний мир источником этих предельных очевидностей быть не может. Но если он и существует, то никогда не дан нам как таковой, а только в виде гипотетических интерпретаций. Единственный истоник предельных очевидностей - наш внутренний опыт, не имеющий предпосылок. На французских феноменологов повлияли немцы: 1) Гегель (Феноменология духа - некоторый уровень опыта, беспредпосылочный... и приобщаяющий как ступень субъекта к собственному мушлению) (во Франции же он оказался значим как феноменолог... Алексадр Кожев прочитал Гегеля как феноменолога - Батай, Сартр с этим и познакомились), 2) Гуссерль (французы познакомились не в чистом виде... а сквозь призмы разных философов), 3) Хайдеггер (от феноменологии до онтологии и герменевтики шел в своем развитии....). Лидирующие позиции во ФФ занимают феноменологические школы Ж.-П. Сартра (1905-1980) и Мориса Мерло-Понти (1908-1961). Они разрабатывали пробелму смысла, которым наделяет вещи человеческое Я. Исходя из сознания, задающегося вопросом о своей собственной организации. Во вранцузском языке глагол "существовать" (как и в русском) нетранзитивный, не имеет прямого дополнения. Но в феноменологии Сартра и Мело-Понти он становится переходным. Здесь выражение "Я существую" означает "Существует мой проект, мое дело" (я существую, значит существует и мой мир, который конституируется мой мир, ... т.е. "существовать" имеет свой предмет). Философский язык трансформируется из национального... не только лексикой, но и синтаксисом - и это не просто уркашение, а единственный способ выразить то, что в их философии. "Существовать мир" (у Хайдеггера: мышление бытия). У Сартра и Мерло-Понти "Я" всегда телесно (тело - феноменологически беспредпосылочно, не тело в оппозиции с душой, а не материальный объект... ): тело - сфера эмоционально-чувственная, особенная сфера, сфера аффектов, в рамках которой мы проживаем плотностсь бытия, плотность опыта, драматичность и трагичность нашего пребывания в мире. Экзистенциал (особые сильные способы переживания человека, а не просто категории как предметы. У Хайдеггера это - ужас) в ФФ изначален: ФФ есть экзистенциализм, французская феноменология или фр. экзистенциализм. Это специфика фр. феноменологии, в ее отличии от немецкой ... - отношения телесные, половые. Но и сам Хайдеггер занимался экзистенциалами, т.е. создавал феноменологию экзистенциальную. Т.о. Хайдеггер понимал Сартра.

Анализ осязающего и осязаемого тела ведет Сертра и Мерло-Понти к тесно связанной с телесностью проблематикой: взгляда, сексуальности и особым образом понятого языка (мы говорим всем своим существованием - и это подлинный язык).

2. Возникновение структурализма. Французкий неорационализм. - конспект - Направление в философии и конкретно-научных исследованиях, возникшее в 1920— 1930-е гг. и получившее широкое распространение в 1950—1960-е гг., особенно во Франции.

Первоначально С. сложился в языкознании и литературоведении в связи с появлением структурной лингвистики, основы которой разработал швейц. филолог Ф. де Соссюр. В отличие от прежних представлений о языке, где он рассматривался в единстве с мышлением и окружающей действительностью и даже в зависимости от них, а его внутренняя организация во многом игнорировалась, новая концепция ограничивается изучением именно внутреннего, формального строения языка, отделяя его от внешнего мира и подчиняя ему мышление. Соссюр в этом плане утверждает: «язык есть форма, а не субстанция»; «язык есть система, которая подчиняется лишь своему собственному порядку»; «наше мышление, если отвлечься от выражения его словами, представляет собой аморфную, нерасчлененную массу». Вместе с разработкой структурной лингвистики Соссюр набрасывает общие контуры семиотики, называя ее семиологией, которая будет изучать «жизнь знаков в рамках жизни общества». Однако на деле семиотика складывалась и существует сегодня как лингвосемиотика. Значительный вклад в развитие структурной лингвистики внесли представители московского лингвистического кружка (Р. Якобсон), русской «формальной школы» (В. Шкловский, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум) и пражского лингвистического кружка (Н. Трубецкой). Вариантами С. в лингвистике стали глоссематика (Л. Ельмслев), дистрибутивам (Э. Харрис), порождающая грамматика (Н. Хомский).

Наибольшее развитие в структурной лигвистике получила фонология, изучающая минимальные языковые единицы — фонемы, являющиеся здесь исходными средствами смыслоразличения и составляющие основу для построения структуры языка. Именно фонологическая модель нашла широкое использование в гуманитарных науках. Др. разделы структурной лингвистики (семантика, синтаксис) имеют более скромные достижения.

В послевоенное время С. получил широкое распространение в самых разных областях познания: в антропологии и социологии (К. Леви-Строс), литературоведении и искусствознании (Р. Барт, У. Эко), эпистемологии (М. Фуко, М. Серр), мифологии и религиоведении (Ж. Дюмезиль, Ж.-П. Вернан), политэкономии (Л. Альтюссер), психоанализе (Ж. Лакан). К С. примыкали писатели и критики, входившие в группу «Тель кель» (Ф. Соллерс, Ю. Кристева, Ц. Тодоров, Ж. Женнет, М. Плейне, Ж. Рикарду и др.). Особое место занимал генетический С. (Л. Гольдман). Классической структуралистской работой довоенного периода считается книга В. Проппа «Морфология сказки» (1928). В послевоенный период главной фигурой С. выступает фр. ученый и философ Леви-Строс. В 1970-е гг. С. трансформировался в постструктурализм (неоструктурализм), который, в свою очередь, сомкнулся с постмодернизмом.

С. стал последним воплощением зап., в особенности фр., рационализма, испытав влияние со стороны неорационализма (Г. Башляр) и др. современных течений. Он принадлежит эпохе модерна, отмечен оптимизмом, верой в разум и науку, которая нередко принимает форму сциентизма. С. предпринял смелую попытку поднять гуманитарное знание до уровня строгой теории. Леви-Строс называет его «сверхрационализмом» и видит его задачи в том, чтобы объединить строгость и логическую последовательность ученого с метафоричностью и парадоксальностью художника, «включить чувственное и рациональное, не пожертвовав при этом ни одним из чувственных качеств». По основным своим параметрам С. находится ближе всего к неопозитивизму, хотя и существенно от него отличается: последний берет язык в качестве объекта анализа и изучения, тогда как в С. язык играет прежде всего методологическую роль: по образу и подобию его рассматриваются все др. явления общества и культуры. С. также отличается большей широтой взгляда, стремлением преодолеть узкий эмпиризм и за внешним многообразием явлений увидеть объединяющие черты и связи, подняться до глобальных теоретических обобщений. Он проявляет интерес к филос. абстракциям и категориям, усиливает тенденцию к растущей теоретичности, которая иногда принимает форму крайнего «теорицизма». Леви-Строс подчеркивает, что «понятие социальной структуры относится не к эмпирической реальности, но к построенным по поводу нее моделям». Применительно к литературе Ц. Тодоров отмечает, что «объектом поэтики является не множество эмпирических фактов (литературных произведений), а некоторая абстрактная структура (литература)», что свои абстрактные понятия поэтика «относит не к конкретному произведению, а к литературному тексту вообще». Опираясь на лингвистику, С. видит идеал научности в математике, которая, по словам Серра, «стала тем языком, который говорит без рта, и тем слепым и активным мышлением, которое видит без взгляда и мыслит без субъекта cogito».

В целом С. представляет собой больше метод, чем филос. учение. Основу структурной методологии составляют понятия структуры, системы и модели, которые тесно связаны между собой и часто не различаются. Структура есть система отношений между элементами. Система предполагает структурную организацию входящих в нее элементов, что делает объект единым и целостным. Свойство системности означает примат отношений над элементами, в силу чего различия между элементами либо нивелируются, либо растворяются в соединяющих их связях. Что касается природы структур, то она трудно поддается определению. Структуры не являются ни реальными, ни воображаемыми. Леви-Строс называет их бессознательными, понимая бессознательное в дофрейдовском смысле, когда в нем нет никаких желаний или представлений и оно остается «всегда пустым». Ж. Делёз определяет их как символические или виртуальные. Можно сказать, что структуры имеют математическую, теоретическую или пространственную природу, обладают характером идеальных объектов.

Структура представляет собой инвариант, охватывающий множество сходных или разных явлений-вариантов. Леви-Строс в связи с этим указывает, что в своих исследованиях он стремился «выделить фундаментальные и обязательные для всякого духа свойства, каким бы он ни был: древним или современным, примитивным или цивилизованным». Применительно к литературе сходную мысль формулирует Ж. Женинас-ка: «Наша модель должна обосновать анализ любого литературного текста, к какому бы жанру он ни принадлежал: поэма в стихах или в прозе, роман или повесть, драма или комедия». Р. Барт идет еще дальше и ставит задачу добраться до «последней структуры», которая охватывала бы не только все литературные, но и любые тексты вообще — прошлые, настоящие и будущие. С. в данной перспективе предстает как предельно абстрактное, гипотетическое моделирование.

Понятие структуры дополняют др. принципы методологии С. и среди них — принцип имманентности, который направляет все внимание на изучение внутреннего строения объекта, абстрагируясь от его генезиса, эволюции и внешних функций, как и от его зависимости от др. явлений. Леви-Строс отмечает, что С. ставит задачу «постичь внутренне присущие определенным типам упорядоченности свойства, которые ничего внешнего по отношению к самим себе не выражают». Важное значение в С. имеет принцип примата синхронии над диахронией, согласно которому исследуемый объект берется в состоянии на данный момент, в его синхроническом срезе, скорее в статике и равновесии, чем в динамике и развитии. Устойчивое равновесие системы при этом рассматривается не как временное или относительное, но скорее как фундаментальное состояние, которое либо уже достигнуто, либо к нему направлены происходящие изменения.

Исходя из понятия структуры и др. установок С. радикально пересматривает проблематику человека, понимаемого в качестве субъекта познания, мышления, творчества и иной деятельности. В структуралистских работах традиционный субъект «теряет свои преимущества», «добровольно уходит в отставку», «выводится из игры» или же объявляется «персоной нон грата». Данное обстоятельство отчасти объясняется стремлением достичь полной объективности. У Леви-Строса место традиционного субъекта занимают «ментальные структуры» или «бессознательная деятельность духа», порождающая «структурные законы», которые определяют человеческую деятельность. У Фуко в такой роли выступают «эпистемы», «исторические априори» или же «дискурсивные» и «недискурсивные практики». У Барта роль субъекта творчества, автора-творца выполняет «письмо».

Опираясь на структурно-системный подход, представители С. разрабатывают реляционную теорию смысла, называя ее «коперниковской революцией» в решении вопроса смысла и значения. Раньше смысл обычно рассматривался как то, что уже существует, и нам остается лишь отразить или выразить его при помощи языка или др. средств. С. отвергает онтологический статус смысла и предлагает обратный путь — от структуры и системы к смыслу. В С. смысл никогда не может быть первичным, он всегда вторичен по отношению к форме, структуре и системе. Смысл не отражается и не выражается, но «делается» и «производится».

Структурный подход оказался эффективным при изучении языка, мифов, кровнородственных отношений «архаических» народов, религии, фольклора, которым по самой их природе присуща высокая плотность прошлого, строгая и ярко выраженная внутренняя организация, примат синхронии над диахронией. Соссюр, в частности, указывает на чрезвычайную устойчивость языка, «сопротивление коллективной косности любым языковым инновациям» и делает вывод о «невозможности революции в языке». Якобсон также отмечает, что «в фольклоре можно найти наиболее четкие и стереотипные формы поэзии, особенно пригодные для структурного анализа». В др. же областях реализация тезисов Барта о том, что «все есть язык», что язык повсюду выступает «фундаментом и моделью смысла», натолкнулась на серьезные трудности и препятствия. В живописи, кино и музыке весьма трудным оказалось выделение своего собственного «алфавита», конечного числа минимальных единиц, своеобразных «букв-фонем» и «слов», наделенных устойчивыми значениями. Все это дало основание У. Эко сделать вывод о том, что «нелингвистический код коммуникации не должен с необходимостью строиться на модели языка». Именно такой подход, не слишком строго связывающий себя с языком, соответствующий больше духу, чем букве лингвистики, стал преобладающим в современных структурно-семиотических исследованиях. В них нет строгого соблюдения принципов имманентности и примата синхронии над диахронией. Методы формализации, математизации и моделирования получают все более широкое применение.

3. Формирование философии сингулярности (постструктурализма). Понятие сингулярности. Основные особенности философии сингулярности. СИНГУЛЯРНОСТЬ - одно из понятий, складывающееся в современной философии. Понятие возникает как попытка разрешения некоторых противоречий, рождающихся в результате прояснения сущности конкретного, единичного, а также сущности отношения единичного и множественного, абстрактного и конкретного. Понятие "сингулярность" употреблялось в семиотике, аналитической философии, но, фактически, в значительной степени продуманным и сущностно включенным в сферу размышления оно становится, в первую очередь, в современной французской философии. Наиболее полную и оригинальную трактовку это понятие получает в философии Ж. Делеза. Понятие С., достаточно глубоко проанализированное Делезом во многих его работах, позволяет прояснить способ существования множественности и единичности, той единичности, которая сущностно находится раньше абстрактного единства или Единого. Сущность понятия С. можно раскрыть через понятия схождения и расхождения серий. С. - это событие, имеющее смысл или, другими словами, сам смысл. Само событие, с одной стороны, носит точечный характер, с другой стороны, поскольку оно связано с другими событиями, его необходимо рассматривать как носящее континуальный характер, что на поверхности мира фиксируется как невозможность для События существовать изолированно от других событий. Такое понимание континуальности, однако, вовсе не должно приводить к "размыванию" смысла события и перетеканию его смысла в какой-либо другой. Смысл события остается характеризующимся понятием точки, однако точка носит пролиферированный характер. Подобная пролиферированная точка может быть понята как серия. Любой смысл, любое событие, имеющее свой смысл, может быть переинтерпретировано в пределах этой пролиферированной точки, которая предстает как серия или как линия, исчерпывающая все варианты модификации этой точки. В пределе возможности для такой модификации бесконечны, и точка события тогда Совпадает со всем миром. С другой стороны, точка события, несмотря на свою пролиферацию, продолжает носить точечный характер, и это означает, что пролиферированная точка является в то же самое время серией, другими словами линией, наложенной на другие линии, которые являются в сущности другими точками. Связь точечных событий осуществляется как раз через это наложение линий как пролиферированных точек. Пролиферация, т. о., позволяет осуществлять связь заведомо точечных событий через сериацию. Серия - это серия точек, серия пролиферированных сингулярностей. Серия одновременно и пролиферированная точка, которая через свою модификацию осуществляет преобразование смысла события и, таким образом, связь его со всеми другими событиями, и ряд точек событий, пролиферации которых наложены друг на друга. Существуют разные события, или можно сказать, что существует Разное события. Различие события. В этом мире невозможны, например, синий снег или зеленая роза. В сущности эта невозможность является невозможностью, лежащей в основании этого мира. Однако невозможное и есть не-совозможное как не-совозможность каких-то событий мира. С., осуществляя некую возможность мира как то или иное событие, по сути представляет через него некую не-совозможность, которая первичнее возможности, как первичнее идеальное Событие Делеза по отношению к происшествию. С., т. о., - это место не-совозможности как место, где не-совозможность обнаруживается как более первичная, чем со-возможность. Не-совозможность схождения (со-хождения) некоторых серий может обнаруживаться в мире по-разному, например, как не-совозможность серий предикатов. Замеченная не-совозможность, будучи высказана в качестве С., ставит под сомнение привычную "данную" нам со-возможность, как, например, со-возможность предикатов "зеленый" и "цвет", разрушая тем самым возможность удостоверенного соединения этих предикатов в качестве родо-видового соединения. Существуют другие возможности соединения этих предикатов. С. - это событие, нулевое измерение, точка непрерывного уточнения, в результате этого уточнения превращающаяся в серию, линию или плоскость. С. существует как точка рождения плоскости, как точка фрактала, из которой неизбежно строится структурно определенная плоскость-мир. Точка фрактала создает в своем развертывании мир. С., как отмечает Делез, независима от своих актуализаций. Актуализация всегда вызвана самой С., она является ее пролиферацией в другой точке. Нет никаких различных аспектов одного события как способов видения или интерпретаций одного события, производимых из происшествий. Существует одно событие, которое сериируется, событие, которое как С. длит себя в серии С. Будучи сингулярностью сериации, С. создает совозможность событий или совозможность события. Сериация события - это различные события, собранные в виде "взглядов" на одно событие, по сути в виде их совозможности. Изначальна такая С., где сингулярности в своей сериации распространяются так, что производят или, другими словами, находят совозможными другие С., одновременно и в качестве совозможных и в качестве несовозможных. Это означает, что любая С. производит складывание точек С. в своей точке. Иначе говоря, поскольку С. первичнее заполняемого пространства, которое действительно и которое, вслед за Делезом, можно представить как пространство плоскости, как пространство, лишенное глубины и высоты, то С. оказывается всегда первичнее своей сериации уже хотя бы потому, что всегда имеется одна С. Существует только одна С., и все другие можно представить как линии ее сериации. Топологически С. складывает пространство плоскости-мира в "гармошку", и тогда все точки других С. оказываются собранными действительно в одну точку в силу того, что плоскость, не имея глубины, позволяет это полное геометрическое совпадение всех точек в одной. Такое складывание означает, что в этой сложной или сложенной точке существует уже не С., а индивидуальность как место складывания множественных точек в одной. С другой стороны. С., сохраняя свои характеристики единственной точки остается С. Здесь можно отметить, что всегда существует некоторое собирание, складывание многих точек в одну, которое приводит, с одной стороны, к созданию индивидуального или конкретного которое по своей сущности отлично от С., а на другом полюсе этой логики - к созданию Единого, которое опять-таки является таким же симулякром, как и индивидуальное. В результате подобного "топологического" строения снимается вопрос о том, что является первоначальным - состояние, когда точки рассыпаны на поверхности "развернутой" плоскости, собственно и образуя ее, или состояние, когда поверхность сгибается т. о., что точки на плоскости совпадают и собираются в одну точку и все другие презентируются через нее. У этой плоскости С. нет "правильного" состояния, она сгибается и разгибается, приводя каждый раз к совпадению тех или иных С. на этой плоскости. Следует отметить, что С. как собирание никогда не существует в качестве одной единственной, другими словами, в качестве конкретности. С. в своем существовании определяет возможность других С. как возможность других событий, точнее как их со-возможность в рамках тут же ею создаваемой логики со-возможности, ибо каждая логика в сущности - это тактика со-возможности или набор различных тактик со-возможности. Но, определяя какую-либо со-возможность, С. определяет в то же самое время не-совозможное, которое исходнее со-возможного, т. к. именно не-совозможное фиксирует и определяет некоторую чтойность мира таким способом, что некоторые чтойности не могут в нем встретиться. Мир существует в качестве определенного, но в то же время он определен в первую очередь через свою не-совозможность. Совершая, однако, усилие определения не-совозможности, мы выводим наружу новые области мира как новое определенное, постоянно изменяющее свои границы. Т. о., философия, ставящая вопрос о сущности С. и со-возможности, сама в значительной мере является таким усилием, которое демонстрирует в мысли совозможность тех вещей, что обычно существуют в рамках не-совозможности.