Гартман Николай - Этика

Глава 54. Ценности внешнего обхождения

445

человеческое достоинство страдает от непрошеных взглядов. Истинным благом может быть только благотворный стыд. Избежать стыда не поможет и помощь друга. Доверительные отношения также требуют наличия дистанции, просто она передвинута «глубже» и больше открывает другому. Но совершенно она не может отсутствовать нигде. Если друг не соблюдает никакой дистанции, он становится непереносим в своем бесстыдстве

Действительно любящий прикрывает глаза, он не отваживается настойчиво вглядываться в другого. Это справедливо и в отношении гордого. Только гордый является в высшем смысле сдержанным — и считаясь при этом не с самим собой, но с другим. Только чувствующий собственное достоинство может оценить чу$ жое достоинство. Несоблюдение дистанции покажется ему отсутствием вкуса. Этос человека, соблюдающего дистанцию, можно обозначить как аристокра$ тизм. В нем мы имеем четко очерченный и чувствуемый в качестве такового цен$ ностный синтез гордости и скромности — аналогично вышеописанному синтезу гордости и смирения — во внутреннем облике человека. Аристократизм в пове$ дении по отношению к чужой личности обусловлен соотнесением своего пове$ дения с абсолютным нравственным идеалом.

Аристократ окружает себя прочным барьером, который не только защищает от назойливых, но и чужую личность охраняет от слишком больших жертв. Аристократ ставит равное требование для себя, как и для других,— его справед$ ливость распространяется и на самые интимные отношения. Он сохраняет ува$ жение перед личностью даже там, где она не умеет себя защитить. Он тем са$ мым охраняет интимную сферу, которая слаба перед посягательствами со сто$ роны других. Если сохранять эту дистанцию, признавая ее как некий тонкий внутренний правопорядок чувств, то близость между людьми переживает свой подлинный расцвет. Ибо даже не сочувствие, любовь, доверие находят здесь свой предел — они абсолютны и ценны безо всяких границ — но их суррогат, подделка и карикатура на них.

Глава 54. Ценности внешнего обхождения

a) Нравственный характер ценностей конвенциональных форм

Этос дистанции подводит нас к следующей группе ценностей, которые уже не могут считаться собственно ценностями умонастроения, и однако же суть цен$ ности поведения. Они больше лежат на поверхности человеческого существа, там, где оно внешне соприкасается с каждым, как бы на поверхности его трения. Глубина «Я», сфера зарождения интенций ими совершенно не затрагиваются. Но каждая интенция, обращенная вовне, выражается с их помощью; пересекая пе$ реходную сферу поверхности, независимо от более глубокой своей собственной ценности, она еще раз подпадает под мерку иных ценностей, которые касаются исключительно форм ее выражения.

Форма выражения в жизни отнюдь не лишена значения. «Плохое поведение» человека может быть невыносимо и делать невыносимой жизнь другим. Хотя су$ ществующие нормы поведения могут представляться случайными или конвен$

446	Часть 2. Раздел VI

циональными, попавшим в них из другого культурного круга могут казаться смешными, они все же являются глубокой жизненной необходимостью, и кто нарушает нормы поведения, грешит перед окружающими людьми точно так же, как несправедливый или лишенный любви. Да он и оказывается тем самым в действительности несправедливым и жестоким, он «преступник в малом» со все$ ми симптомами такового, он виновен перед другими и подлежит, как настоящий преступник, суду и взысканию, бойкоту и отвержению.

Истинная любовь к ближнему подразумевает и соблюдение норм поведения, тонкое, индивидуальное совершенствование этих норм, внимания, такта и тер$ пимости к другим. На каждого отдельного человека падает в этой связи весьма серьезная ответственность. И в смысле этой ответственности, которой, если она однажды понята, соответствует совершенно определенная установка умона$ строения, ценности форм обхождения косвенно суть подлинные ценности умо$ настроения.

Как справедливость и любовь, так и остальные ценности внутреннего этоса здесь раскрываются в уменьшенном виде, и все же ясно видны. Яснее всего это видно в многочисленных не$добродетелях обхождения. Лишенный самообла$ дания оказывается в этой сфере — капризным, немудрый — невнимательным, высокомерным или разочарованным и пребывающим в мировой скорби; тру$ сость превращается в нерешительность и колебания, недостаток гордости и достоинства — в общее отсутствие позиции, неправдивость — в жеманную позу или маску, нескромность и несоблюдение дистанции — в нарушение уважения и мелочную навязчивость, гордыня — в высокомерное важничанье и презри$ тельную мину.

Но особую роль здесь играет отношение надежности и доверия. В свете вооб$ ще существующих форм в сущности совместной жизни заключено то, что каж$ дый отдельный человек полагается на соблюдение таких форм каждым другим. Доверие в этом внешнем смысле как таковое есть условие жизни: нарушающий нормы лишается доверия. И уж тем более не доверяющий другим, не полагаю$ щийся ни на какие нормы, будет действовать неуверенно и расширять неуве$ ренность вокруг себя. Он не знает, как вести себя с другими и как другие будут вести себя с ним. Вся сфера внешнего обхождения основывается, в сущности, на отношении доверия, переведенном в плоскость повседневной жизни. Вся$ кое приличие при встрече настоятельно требует равного приличия. Все челове$ ческие связи, уже основываются на силе доверия. Кто в сфере форм лишен любви или несправедлив, тот только невнимателен и невыносим; недоверчи$ вый же распространяет в ней тлетворное влияние, даже уничтожает сами связи сферы совместного обхождения.

b) Существующие нравы

Содержание этой сферы чрезвычайно многообразно, является важной состав$ ной частью человеческой культуры, которая постоянно изменяется и обогащает$ ся. К ней принадлежит все, что принято называть «нравами» в узком смысле сло$ ва — от внешнего установленного «обычая» до неисчислимого многообразия стилей жизни. Конечно, существующие нравы исторически являются случай$ ными, преходящими, конвенциональными, и невозможно понять a priori, поче$

Глава 54. Ценности внешнего обхождения

447

му они именно такие, а не другие. Содержание их особенных форм не имеет ни$ какого аксиологического основания. Но, тем не менее, они не являются ценно$ стно индифферентными. Ибо они всегда суть оформления действительных цен$ ностей, а именно, перенесенных в сферу внешнего обхождения нравственных ценностей — внимательности, такта, простоты, дружелюбия, вежливости, доб$ родушия, чувства манер и пристойности, меры в настойчивости и уступчивости.

Перечисленные ценности и бесчисленные родственные им являются подлин$ ными вечными ценностями, которые проявляются во всякой конвенциональ$ ной форме, сколь бы отличны друг от друга те ни были. Не они сами составляют «существующие нравы», но особая форма, в которой они проявляются. Ибо если нет особой формы, эти ценности не могут быть реализованы.

Но и здесь историческое многообразие так велико, что разглядеть за ними единый нравственный смысл довольно трудно. Каждая отдельная норма, осо$ бый «этос» ценен не абсолютно, но относительно; абсолютной ценностью явля$ ется наличие нравов как таковое. Без господствующих нравов человечество по$ грузилось бы в аморфное, бескультурное состояние. Без них было бы невозмож$ но раскрытие внутреннего этоса, ибо он связан с устойчивой формой поверхно$ сти точно так же, как с устойчивой формой права. Нравственная ценность «нра$ вов» является в соответствии с этим весьма своеобразной. Ее природу составляет не специфическое содержание каждой нормы, но их наличие вообще, их значи$ мость в окружающей среде, их «существование». Это косвенно — нравственная ценность в себе нравственно ценностно$индифферентных форм жизни.

Тем самым отнюдь не упускается из виду, что нравственная культура поверх$ ности этих форм может иметь и свой расцвет, даже свою своеобразную глубину. В связи с этим не нужно думать только об эстетическом роде утончения нравов, об обитателях городов (фь буфеъпн)’ и их общественных качествах. Сердечность, чувствительность, гуманность также являются составляющими сферы этикета. К работе над ними морально зрелая личностность никогда не может быть рав$ нодушной и работа эта в человеческой жизни никогда не остановится, посколь$ ку она помимо всего прочего составляет и важную часть воспитания молодежи.

c) Аристотелевские добродетели обхождения

Мысль о том, что существуют особые ценности внешнего обхождения, стара. «Никомахова этика» в своей таблице добродетелей таковых насчитывает три — характерно, что две из них «безымянные». Но где отказывается работать язык, там помогает описание. Эти добродетели подобно всем остальным характеризу$ ются как меуьфзфет, причем как таковые, которые связаны с «обращением, выра$ жающимся в словах и действиях»1.

Первая добродетель связана со спором мнений, практическим столкновением различных убеждений. Крайности заключены в позициях ’Ьсеукпт2 и дэукплпт3. Первая есть уступчивость, бездумное соглашательство и боязнь выражать какое бы то ни было убеждение; вторая — неприступность, «сложность», признание

1 Eth. Nic. Ä. Kap. 12–14. S. 1126 b ff. 2 Угодливый (др. греч.). (Прим. ред.)

3 Вздорный (др. греч.). (Прим. ред.)

448	Часть 2. Раздел VI

правоты только своего собственного мнения и игнорирование суждения другого. Подразумеваемая добродетель, очевидно, является синтезом соглашательства и настойчивости касательно своего мнения, предложением своего мнения при признании значимости другого.

Вторая добродетель этого рода затрагивает то, как человек себя подает. Ари$ стотель обозначает ее как «истинность» внешней сущности (блеиеэейн)’ . С правди$ востью она связана весьма условно, название ее обманчиво. Ее содержание опи$ сывается, исходя из ее срединного положения. Она среднее между блбжпнеЯб’ и ейспнеЯб’ . Первая — бахвальство, последняя — самоуничижение. Крайности не со$ держат истины, искренности, скромности, являются намеренной позой. Между обеими имеется «простая подача себя», как есть, не зазнаваясь или скрываясь, короче, без позы. Можно было бы это назвать добродетелью прямоты. В направ$ ленности вовне, в самоподаче она является тем, что мегблпшхчЯб есть в направ$ ленности вовнутрь, в самооценке (ср. гл. 48 d).

Еще более принадлежит поверхности третья аристотелевская добродетель об$ хождения. Она поэтому представляет особый интерес. Ее сфера — умение под$ держивать легкую и серьезную беседу, обсуждать шутливые и важные вопросы. Имеется добродетель умения шутить, подлинно этический габитус — не то что$ бы искусство остроты (оно как таковое нравственно индифферентно), но пра$ вильно сбалансированное, тактичное реагирование на шутку, проявление свет$ скости в отношении юмора. Аристотелевские названия ерйдеойьфзт’ 1 и ехфсбрелЯб’ 2 довольно несовершенны; в немецком же языке вообще отсутствуют точные эк$ виваленты. Ибо «чувство юмора» лишено нравственной оценки. Это ясно видно, если рассмотреть используемые Аристотелем ’Ьксб: бгспйкЯб’ 3 и вщмплпчЯб4. Пер$ вое — полное отсутствие понимания комического, последнее — фривольность, все выставляющая в смешном свете. Еще сильнее проступает из этих крайностей этос середины, если показать, что они значат в действительной реакции на чу$ жие слова. ’Агспъкпт тогда вообще не понимает никакой шутки, вщмпльчпт же не может ничего принять всерьез.

В этих трех добродетелях скрыты подлинные нравственные ценности. Было бы не слишком трудно по этому образцу описать другие ценности этой сферы. Но примеров достаточно. Большой этической значимостью никакая из них не обладает, хотя они и могут подниматься до весьма значительных высот. Вся об$ ласть ценностей этикета — это пограничная область таблицы этических ценно$ стей. Ее значение в целом состоит только в относительной автономии по отно$ шению к основным ценностям.

1 Любезность, такт (др. греч.). (Прим. ред.) 2 Остроумие (др. греч.). (Прим. ред.)

3 Неотесанность (др. греч.). (Прим. ред.)

4 Шутовство (др. греч.). (Прим. ред.)

Раздел VII:

Частные нравственные ценности (третья группа)

Глава 55. Любовь к дальнему

a) Ценности, находящиеся на границе этического ценностного видения

Если две первые группы добродетелей были весьма условными в своей цело$ стности, то третья группа, собственно, уже вообще не группа. Скорее, каждую из следующих четырех ценностей можно воспринять как небольшую ценностную группу. Каждая из них находится, с точки зрения обсуждавшихся ценностей, в особой ценностной области, намечает уходящую в бесконечность ценностные перспективы, теряется в аксиологически иррациональном. По направлению взгляда это расходящиеся пограничные ценности — не ценностного царства во$ обще (ибо мы не можем этого знать), но человеческого ценностного видения.

Для некоторых из них нелегко определить в словах их материю или даже одно$ значно назвать ее. В наибольшей степени это касается двух первых ценностей. Исторического этоса, который бы им точно соответствовал, нет. Поэтому они оставались «безымянными», так как ценностное чувство направлялось на мно$ гое другое, что вполне можно узнать и различить. И поскольку метафоры и ино$ сказания несовершенны, то определить данные ценности объективно — пред$ приятие с самого начала рискованное.

Тем не менее, приходится рисковать. Нужно понять мотивы, чтобы выявить, где и как их находить. Ницше здесь проложил путь более чем в одном направле$ нии. Преувеличенность его афоризмов, которые часто принимают парадоксаль$ ную форму, была верной, и позитивно выраженное в них увидено правильно. Жажда сенсаций, которая вот уже два десятка лет определяет отношение к этим афоризмам и делает проблему двусмысленной, должна быть полностью преодо$ лена. В бушующих страстях его пророчеств нужно попытаться смотреть трезво.

b) Естественная привязанность стремления к ближайшему

Всякая этически активная жизнь устремлена вперед, — это жизнь будущим и ради будущего, что заключено в самой сущности активности. Стремиться можно только к будущему. Воля не в силах изменить того, что уже произошло (см. гл. 36 g). Высокий дар предвидения и предопределения (телеология), свойственный человеку, имеет нечто глубоко обязывающее. Он взваливает на него ответствен$ ность за будущее, коль скоро изменить его человеку по силам. В какой мере — это, конечно, никогда нельзя узнать заранее. Но принципиальных, действитель$ но абсолютных границ здесь нет. Его власть определяющим образом вмешивать$ ся в течение мировых событий простирается ровно настолько, как если бы он

450	Часть 2. Раздел VII

умел распространять ее собственными силами. То, что воля как возможность простирается дальше, ничего в этом не меняет.

Этой принципиальной неограниченности противоречит факт, что человек, в общем, склонен ограничиваться близлежащим, самым актуальным, скоро пред$ стоящим. Он живет одним днем, подвержен влиянию мгновения. Близкое при$ тягивает его активность, закрывает все более далекие перспективы, которые ока$ зываются в забвении.

Человек имеет естественную тенденцию заниматься самим собой. Проторен$ ная дорога, требующая минимум активности,— самое удобное. Для человека достаточно уже и того, если он решается на перспективу, охватывающую по меньшей мере его собственную жизнь. Насколько такой охват касается внешне$ го жизненного пути, он есть у каждого нормального человека хотя бы в опреде$ ленные моменты. Этого мало, в особенности редко такой «практический» охват выходит за пределы материальных или эвдемонологических целей. Конечно, бывают великие исключения, когда люди стремятся к высоким жизненным идеалам. Но такие люди обычно впадают в другую крайность, их стремления со$ вершенно непрактичны, оторваны от жизни и сходят на нет в бесплодных мечта$ ниях, страстях и ошибках. У таких людей как правило отсутствует настоящий, серьезный жизненный опыт и ставшее критическим провидение. Мечтательный идеализм этически столь же лишен ценности, как и отупляющая суета сиюми$ нутной жизни. И в том и в другом случае недостает именно главного дела, пол$ ной серьезности стремления.

Синтез жизни, рассматриваемой с точки зрения ценностных идеалов с трез$ вым взглядом на данное и возможное — уже этос, значительно выдающийся над средним уровнем. Он придает своему носителю определенное достоинство, ко$ торое растет с величиной цели и практическими результатами. Человек исполня$ ет свое призвание быть участником творения мира. Но именно здесь обнаружи$ вается, что даже перспектива отдельной человеческой жизни еще слишком мала для реализации идеалов человечества. Отдельный человек на этом пути может сделать лишь некоторые шаги. И в своих трудах он способен расширять сферу своего влияния, увлекать за собой других людей. Но что это может значить, если дело жизни умирает вместе с ним или вскоре после него? Именно такое дело тре$ бует движения вперед, продолжения, собственной жизненной силы. В сущности всякого стремления, направленного на объективную ценность, заложено пере$ шагивать через жизнь и стремление отдельного человека в будущее, которого ему не достичь. Это не только судьба, но и гордость творца и также имеет отношение к его делу, что дело это переживает его самого, т. е. плоды его трудов перепадают не ему, но другим, жизни которых он уже не причастен..

Но природа человека устроена так, что он хочет видеть плоды своих усилий. Он хочет иметь и нечто для себя, и восстает против недоступности результатов своих стараний. Кроется ли в этом что$то от эгоизма, или какая$то более глубоко обоснованная потребность участия, факт тот, что почти всякое конечное челове$ ческое стремление поддерживается этой тенденцией. Освободиться от нее чело$ век пытается в своем самопреодолении. Но как раз в этом самопреодолении здесь все дело. С ним вступает в действие новая нравственная ценность, которую нам необходимо схватить.

Глава 55. Любовь к дальнему

451

Важно уяснить себе, что отнюдь не только естественное и, тем более, не «ан$ тиморальное» в человеке приносит с собой тенденцию быть причастным к творческой цели. Даже иной высокоразвитый этос обнаруживает ту же тенден$ цию. Ярче всего это проявляется в любви к ближнему. Почему она, собственно говоря, направлена к ближнему, а не к дальнему, будущему человеку? Потому что ближний нам дан, потому что мы знаем его, его жизнь и его нужду и видим результаты наших усилий в отношении него, потому и проявляем к нему лю$ бовь. Его любить легко, он именно ближе, и сам представляется как объект любви. Преодолен здесь должен быть только общий эгоизм подлеца, который любит лишь себя; эгоизм же, превратившийся в со$радость по поводу чужого успеха, эгоизм чувствующей причастности сохраняется.

c) ’¸ñùò Платона

Платон в своей философии, и это его несомненная заслуга, четко показал единственную в своем роде ценность стремления, которое оставляет за собой не только узкие цели личности, но и цели ее жизненной сферы и вообще современ$ ности. И не важно, трактовать ли ’Ýñùò в «Пире» как иносказание или как строгое понятие. Важен здесь единственно сам этот предмет, и недооценить его нельзя.

’¸ñùò есть причастность к бессмертию. Природа животного, проявляясь, про$ должает себя в воспроизводстве. Ее забота о молодом поколении, ее способность «стремиться к этому» символична в ее жесткой соотнесенности с будущей жиз$ нью рода. Она уже — «бессмертие в смертном». Человек же наряду с телесным воспроизводством знает еще и другое, чем он выражает непреходящее — духов$ ное зачатие. Его переживают его труды, он причастен вечному через «бессмерт$ ную добродетель». Он тоже может жить и умирать за такое свое потомство.

Платоновский ’Ýñùò — если не учитывать все остальное и выделить только этическую составляющую — это глубокая захваченность идеей, огромное страст$ ное стремление к ней, ручательство за нее своей личностью. Эта страсть застав$ ляет человека перешагивать через себя самого и то, что ему близко. Человек рас$ творяется в своем творении, его внутренней жизнью владеет еще не существую$ щее, что «еще на пути из небытия к бытию»; человек принципиально отрекается от настоящего ради будущего, неизведанного, жертвует своей жизнью для жизни будущих поколений, ценной, но ему не принадлежащей.

В человеке раскрывается sui generis потенция и способность к воспроизведе$ нию своего этоса. Уже Платон называл это «беременность и рождение» (кэзуйт и гЭнзуйт). Движущей силой является идея. Ею «поддерживает» себя творящий. Сила зачатия, которой обладают ценности в человеке, или его ценностно под$ держиваемые идеалы. С ними он перерастает себя. Он трансцендирует самого себя. Но направление и размах трансцендирования иной, нежели в любви к ближнему и всем, что ей родственно. Оно лежит в ином жизненном измерении, не исчерпывается окружающими и их целокупностью, но перспективно направ$ лено на пока еще дремлющее в небытии «когда$нибудь». Направление интенции меняет ширину симультанности на глубину последовательности. В этом заклю$ чено не только степеннóе, но и качественное прибавление трансценденции: она перешагивает границу наличного, действительного, пробивается в недействи$ тельное, видимое только в идее, чтобы его реализовать.

452	Часть 2. Раздел VII

Этот род интенции есть лишь продолжение того направления, которое уже за$ ключено во всяком стремлении, во всякой преданности «делу», даже в близком и ма$ лом. И в самоисполнении основой является самопреодоление. Подобно этому вся$ кое общественное развитие поддерживается тенденцией преодолении, свойствен$ ной отдельному человеку. Вечная революция жизни целокупности до корней своих складывается из дифференциалов индивидуальных интенций. Но как совокупный процесс она бесцельна и безрезультатна, пока человек ей как таковой не придает ни$ какой особенной цели и не получает власти над ней, чтобы ею руководить.

d) Человеческий взгляд вдаль и историческая солидарность

Здесь лежит поле человеческого предвидения и деятельности, которое в себе по широте и изобилию задач не ограничено — ограничено лишь субъективно, за счет, конечно, всегда очень узких рамок человеческого взгляда и человеческой силы преодоления. Ничто не помогает человеку увеличить ничтожную степень своих возможностей; и все же ответственность за течение общественной жизни, в конце концов, выпадает ему одному. Поскольку лишь он один, по меньшей мере в принципе, имеет дар предвидения и предопределения.

Ведь нравственные прегрешения политической жизни заключены не в огра$ ниченности этого дара, но в недостатке ее употребления, сопровождаемого радо$ стью ответственности. Государственный муж, как он известен в наше время и как его всегда показывает история, действует, исходя не из чувства ответственности за будущее своего народа и государства, но под влиянием необходимости или сиюминутного шанса. Он не осознает той великой ответственности, которая на него возложена. Он занят ближайшей целью, как если бы за ней не было никаких широких и важных перспектив жизни.

Сегодня нам известна только недальновидная политика, обусловленная мгно$ вением. Взгляд на века, столь обычный в исторической ретроспективе, практи$ чески отсутствует в отношении будущего, которое как раз и является наиболее актуальным. Пожалуй, в прошлом есть примеры истинно дальновидных полити$ ков. Но они единичны, разобщены, и наше время их не понимает, как, быть мо$ жет, и их современники. Политическая жизнь сегодня характеризуется словом «партия». Мы знаем только партийную политику, партийное правительство, ко$ торые действуют исходя из ближайших интересов. Партии суть именно целевые союзы, связанные единой нуждой. Коль скоро нет никого, кто смог бы поднять$ ся над войной их мелких интересов, то в общественной жизни на первый план выходит ближайшее. Отсутствует дух чистого, собственно «политического» об$ раза мыслей, дух общественного самопреодоления и понимания великой исто$ рической ответственности, которая связывает настоящее с будущим. Пусть сего$ дня нам может казаться утопическим, когда от нас требуется ясный взгляд впе$ ред, на поколения, которые и без наших стараний будут детьми другого духа и увидят перед собой другой мир. Тем не менее, верно, что эти поколения станут нашими историческими наследниками и соберут плоды наших дел, и что мы не$ сем ответственность за то, что оставляем им в наследство. Тяга к жюпн рплйфйкьн1 есть во всех нас. И избежать это невозможно.

1 Общественное животное (др. греч.) (Прим. ред.)

Глава 55. Любовь к дальнему

453

Политическая жизнь — лишь пример. Ответственность, о которой идет здесь речь, распространяется на все области жизни. Всюду действует тот же закон ду$ ховного наследия, единая историческая преемственность. Везде наряду с си$ мультанной общностью существуют иные измерения связности. Во всякой куль$ турной связи отдельный человек видит, что принадлежит еще и другой общно$ сти, череде поколений, которые дают ему понять, насколько он мал и недолгове$ чен. Нравственная ответственность, которая происходит из такого понимания, порождает новую и более сильную солидарность, нежели солидарность справед$ ливости, любви к ближнему и веры. Она, как и последние три явления, также есть связь, сплоченность, ручательство и совместная ответственность личности за личность. И все же она совершенно иная. Здесь сегодняшний человек чувству$ ет себя солидарным с человеком другого времени, который его не знает и, со сво$ ей стороны, не может что$то сделать для него. Направление влияния во времени необратимо. Ручательство человека за человека, сама солидарность здесь одно$ сторонни. Только ранее живший может ручаться за того, кто будет жить позже. Эпигон не несет никакой обратной ответственности. За это ему выпадает новая ответственность за грядущие поколения. Описываемая солидарность простира$ ется только вперед; ее форма — процесс, а не наличное сосуществование. И все же это связь большего масштаба, уже по экстенсивности, не говоря уже о содер$ жании задач.

Что она менее прочна, что воспринимается живущими гораздо менее серьез$ но, чем солидарность права или любви, это не принадлежит ее сущности. Объяс$ няется это нравственной незрелостью живущих, неподготовленности их к вели$ ким задачам и ответственности. Это недостаток радикального, трансцендирую$ щего сферу сейчас и близко самопреодоления.

e) Любовь к ближнему и любовь к дальнему

Имеется этос, который осуществляет это новое трансцендирование чувствен$ ной силой платоновского ’Ýñùò. Это — этос любви, но иной любви, нежели лю$ бовь к ближнему, любви, которая направлена к человеку будущего, как он пред$ ставляется ныне живущему в идее. Такая любовь, которая не знает взаимности, которая только излучает, только дает, отдается, преодолевает, жертвует, живет в неудовлетворенной страсти, но которая знает, что будущее настанет, и что суще$ ствует прегрешение равнодушия к нему — это «любовь к дальнему».

Такое название открытой им добродетели дал Ницше в противоположность любви к ближнему. Его отрицание последней можно оставить без внимания; тут он бил мимо цели и только вредил своему предмету (см. гл. 49 d). Но то, что пер$ вооткрыватель новой ценности смог впасть в крайность, объяснимо. Конфликт обеих ценностей, несомненно, правомерен. Но можно увидеть другую ценност$ ную антиномию, нечто становящееся в ней позитивным. Решить ее в пользу од$ ной стороны соблазнительнее всего. Но это неизбежно ведет к ценностной недо$ оценке другой стороны.

Антиномия обнаруживается в том, что любовь к дальнему на самом деле пре$ жде всего требует преодоления установки на близкое. Это то самое преодоление, которое вообще заключается в сущности интенции на будущее. С близким связа$ но все, что человек любит и чему доверят. В данном же случае любовь распро$

454	Часть 2. Раздел VII

страняется на далекое. Не только одна естественная склонность, но и подлин$ ный нравственный облик здесь подлежит преодолению. Это — преодоление пре$ одоления. Любовь к ближнему (альтруизм) противопоставлялась любви к себе (эгоизм); она расширяла сферу жизни, действия, ценностного чувства, участия. Теперь и расширенная сфера оказывается слишком узкой, любовь к ближнему — кандалами, приковывающими человека к настоящему. Действие не переживает своего объекта, оно умирает вместе с ним; оно приложено не к дальнейшему раз$ витию, но к настоящему бытию. Любовь к дальнему ищет иные точки приложе$ ния действия — действия, которое переживает своего зачинателя. Она есть «бес$ смертная добродетель» Платона. Правда, и она может начинаться только в ближ$ нем, ибо всякое действие имеет форму телеологии и должно искать первое сред$ ство в наличном. Но ее цели находятся не в нем. Она видит в ближайшем только средство для большего, которое в нем самом реализовать невозможно. Цель она заимствует в ценностном видении, которое не спрашивает об отдельной лично$ сти, и для которого одинаковы и далекое и близкое; вдаль оно устремлено лишь потому, что не находят в близком плодородной почвы.

Влюбви к ближнему сила стремления безальтернативно идет на пользу того, кто случайно оказался близок. Будет ли он самым достойным, об этом она не спрашивает. Для нее нет недостойных, она не судит. В любви к дальнему наобо$ рот. Не к ближнему, но к лучшему должна быть направлена сила, и этот достой$ нейший понесет ее дальше. В направленности поведения происходит отбор лич$ ностей по определенным ценностным критериям, которые, со своей стороны, касаются не данной личности, но всего типа человека.

Влюбви к ближнему заложен пункт, который вынуждает нравственно серьез$ ного думать о некоей слабости в ее сущности. Она действует из нужды ближнего, предпочитает слабых, больных, страдающих (пусть даже, как было показано, не из$за слабости). Помощь слабому ценна в первую очередь. Но такая работа для дальнейшей перспективы с самого начала напрасна. Она в лучшем случае под$ держивает слабого на среднем уровне сил. А подобный уровень с позиций вели$ кого исторического процесса, не имеет ценности. Именно выдающиеся, подни$ мающиеся над этим уровнем ценны для дальнейшего развития. А они в любви к ближнему остаются ни с чем. И даже косвенно испытывают гнет, нагружаются слабостью слабых. Их сковывает этот средний уровень. Последовательная лю$ бовь к ближнему ведет к нивелированию человека, застою и — поскольку в дей$ ствительности движение всегда продолжается — к упадку. Нивелирование неиз$ бежно ведет к энтропии развития.

Это то, что любовь к дальнему, как этос прогресса, вынуждена отрицать. Она должна воскресить погребенный в любви к ближнему принцип отбора. Для нее вновь должен существовать достойнейший, этически сильный и стремящийся вперед, и ему она должна содействовать ценой падающего. Такое усмотрение представляется совершенно простым и трезвым. Оно не имеет ничего общего с высоким пафосом идеалов, которые прокладывали ему дорогу; равно как и с из$ вестным преувеличением Ницше и его страстным обличением любви к ближне$ му. «Но я говорю: что падает, то нужно еще толкнуть!» — верно ли это, или следу$ ет только из означенной слабости любви к ближнему — это большой вопрос. На$ личие ценностной антиномии не приводит к отказу от ценностного синтеза. Ценность любви к ближнему существует сама по себе по праву и не может быть