Глава 1. Проблема человеческого я

Предыдущая часть нашей книги закончилась на теме смысла жизни. Эта тема выступила пограничной между сюжетами, посвященными родовому человеку и «человеку экзистенциальному» - индивиду, личности, проходящей свой жизненный путь. «Смысл жизни» - это проблема и рода, и индивида. Но то же самое можно сказать и о ряде других тем, которые нам предстоит рассмотреть : о теме судьбы и теме любви, о смерти и об одиночестве. А разве вопросы о свободе и потребностях, которые мы описали чуть выше, не является вопросами индивида, непосредственно переживающего и жажду освобождения, и просто жажду? Поэтому, обращаясь к экзистенциальной проблематике, мы будем помнить об условности принятого разделения на «родовое» и «индивидуальное», ибо все индивиды обладают родовыми человеческими качествами, а жизнь рода складывается из неповторимых человеческих судеб.

Человеческое Я и его границы

Проблема человеческого Я – одна из самых загадочных в философском знании. Я – это то, что непосредственно нам знакомо, но, как известно, знакомость не всегда означает понятность. Некоторым «Я» обладает каждый, через призму Я мы смотрим на мир, в то же время оно неуловимо, непредметно и до конца не отождествимо с телом. Это давало возможность философам разных времен ставить вопрос о реальности Я: так буддизм говорит нам, что Я – это всего лишь изменчивый поток дхарм, поэтому никакого единого Я не существует; близкой точки зрения придерживается Д.Юм, тоже полагающий, что наше Я – не более, чем иллюзия.

Может быть, конечно, оно и иллюзия, но уж больно важная и устойчивая! Поэтому в своем дальнейшем разговоре мы будем исходить из того, что Я – реальность и целостность, а вот какая она и как к ней подобраться - это конкретные вопросы, на которые можно дать определенные ответы. Однако при этом стоит заметить, что Я имеет целый ряд синонимов: эго, сознание, самосознание, личность, индивидуальность, внутренний мир, дух, «вечный свидетель» – все они сообщают теме Я разнообразные оттенки, и мы будем употреблять их по мере необходимости.

Весьма важным положением для понимания Я, сформулированным в 20 веке, является тезис, разделяемый Э.Гуссерлем и К.Ясперсом, М.М.Бахтиным и Ж.-П.Сартром: «Человек не может быть познан как вещь». Его нельзя просто описать извне – «сосчитать, измерить, взвесить», пути познания человека – иные. В ходе интеллектуальной истории человечество выработало представление по крайней мере о трех условиях ( трех путях), при которых мы можем с высокой степенью адекватности постигнуть свое Я, ответить на вопрос «Кто я есть?»

Первый, самый древний путь и первое условие самопонимания – это самообращенность, когда внимание человека переносится с внешнего мира, которым мы обычно заняты и увлечены, на собственный внутренний мир. Этот процесс может происходить, как мы сейчас знаем, в разных формах и на разных уровнях. Исходный уровень – психологический, на котором мы рефлексивно обращаемся к своим переживаниям и мыслям чаще всего в тех случаях, когда собственное внутреннее состояние почему-то не устраивает нас (например, противоречит морали или вызывает какие-то сомнения). В западной культуре нет традиции «обращать очи внутрь» без серьезной к тому житейской необходимости - моральных противоречий либо поиска эмоционального равновесия. Рефлексирующий остается на обыденном, эмпирическом уровне: он вовлечен во внутренний диалог и пристрастен. В психологическом экспериментировании начала 20 века была поставлена задача беспристрастного созерцания внутренних состояний, что оказалось чрезвычайно трудной задачей.

Второй, более глубокий уровень, выработанный Европе в рамках философско-теоретических поисков, это уровень феноменологический. Э.Гуссерль полагал, что, совершив феноменологическую редукцию, можно проникнуть в область чистых форм сознания, подняться (или углубиться?) до трансцендентального эго, понять, что есть наше сознание внутри себя самого. Как известно, Гуссерль высказал идею о том, что жизнь сознания (бытие Я) невозможно объяснить причинно, а можно только описывать, потому метод феноменологии – дескриптивный. При этом язык описания Я изнутри по сей день остается для феноменологов главной проблемой, поскольку он не может быть предметным языком эмпирического мира.

Третий, наиболее глубокий уровень, до которого не доходит ни интроспекция, ни феноменология, но который с древних времен хорошо знаком мистикам и оккультистам всего мира – это эзотерический уровень. Он достигается в медитации, когда ищущий так глубоко проникает в свое Я, что за пределами всех частных форм обнаруживает его единство или даже тождество с Богом, Духом, Абсолютом, осознает себя в качестве вечного и бессмертного «свидетеля» всех конкретных преходящих событий. Язык эзотерики, описывающий этот уровень Я, как правило, художественно-образный, метафорический и не претендует на полную адекватность текста понятому и пережитому. Многие светские исследователи не признают существования этого глубинного уровня, полагая, что его существование – не более, чем разыгравшаяся фантазия того, кто экспериментирует над собой.

Второй путь постижения Я ( или второе необходимое условие нашего самопознания) был описан Гегелем в его знаменитой «Феноменологии духа». Это путь самоопредмечивания, самовоплощения. Гегелевский абсолютный дух пребывает в состоянии маяты, потому что не знает, кто он, каков он? И единственным для него путем понять себя самого оказывается путь определенного самоотчуждения, создающий возможность «посмотреть на себя со стороны». Дух воплощается в природе, и не находит себя в ней, он воплощается в человеческой истории, в религии и искусстве, и лишь после долгого поиска обретает себя в логическом движении философско-теоретической мысли. Но то же самое касается и человека! Пока человек не воплотил себя в делах, в своих творениях самого разного рода, он остается лишь потенциальностью, задающейся вопросом: «Кто я? Какой я ?» Чтобы понять себя и определить свое место в реальности, надо воплотиться. В этом смысле описанная А.Маслоу «вершинная» потребность в самоактуализации оказывается чрезвычайно важна: сколько бы мы ни пили и не ели, сколь высокие места ни занимали бы в обществе, если мы не реализовали своих сил, то так никогда и не узнаем, кто же мы такие на самом деле…

Третий путь постижения Я – это путь коммуникации. Эта идея была первоначально развита в работах Гегеля и Маркса, а затем получила широкую разработку в разнообразных концепциях 20 века. Рождаясь, человек еще не имеет сформированного сознания и самосознания, актуально не выступает Я. Он приобретает свое Я, отграниченное от остального мира, только через общение с другими людьми: с теми, кто его нянчит, воспитывает, учит действовать по-человечески, и просто общается – улыбается, разговаривает. Я – это в некотором смысле зеркало, которое отражает Другого человека, его взгляд на нас, его оценку, и каждый из нас является таким же зеркалом для Другого. Такого рода идеи мы находим в «теории зеркального Я» Чарльза Кули и в символическом интеракционизме, представленном в первую очередь идеями Дж.Мида. Если Другие видят нас красивыми и умными, мы, скорее всего, тоже увидим себя такими, если же Другой ( в особенности значимый Другой!) будет давать нам негативную оценку, то нашему Я обеспечен комплекс неполноценности. Таким образом, мы и формируем, и узнаем свое Я через Других. Именно они расскажут и покажут нам, кто мы есть такие на белом свете и чего стоим!

Впрочем, не хотелось бы принимать за абсолютную истину упрощенное понимание «самопознания через коммуникацию». Если я, в свою очередь, могу влиять на чужое представление о себе, значит я должен иметь свою собственную позицию – и относительно себя, и относительно Другого. Это значит, что, когда личность сложилась, она отнюдь не черпает механически все самооценки и оценки других из чужих мнений, а создает собственные, опираясь на те умения, что были почерпнуты в общении. Сложившееся Я способно дистанцироваться от мира Других, который его породил, и вступать с иными Я в творческий диалог на любые темы, в том числе, создавая для себя и для других свой собственный образ.

Все три способа постижения Я ( самопогружение, самовоплощение и коммуникация) в реальной жизни всегда сопутствуют друг другу и выступают вместе, хотя, конечно, доля их в самопознании у разных людей различна. В полной мере мы постигаем себя, переходя от одного способа к другому, возвращаясь и снова себя испытывая на всех трех путях. При этом никогда не стоит обольщаться по поводу того, что наше самопостижение может стать исчерпывающим, и завтра познавать будет нечего. Наше Я слишком глубоко, слишком богато и слишком изменчиво, чтобы когда-нибудь понять его до конца.

Но все-таки, что такое Я? Через какие понятия мы можем – с немалой долей условности - описать и представить его?

Рассмотрим два взаимодополнительных варианта описания Я.

1. Я – это субъект действия, познания, восприятия. Субъект – это центр активности, та точка, отождествляемая нами с нашим телом либо находящаяся «внутри нас», из которой исходят все интенции: любопытство к миру, внимание, гнев, желание действовать, любовь и т.д. Выступая в качестве компактного субъекта-центра, Я все отсчитывает от себя: верх и низ, право и лево, близко и далеко, вкусно и невкусно, «мое» и «чужое». Мир первоначально организуется вокруг Я как центра, это восприятие мира как «того, что вокруг меня» особенно заметно у маленьких детей, выступающих «наивными эгоцентриками». Они просто еще не знают, что условных культурных центров много ( родители, учителя, центральная улица в городе, столица в государстве и т.д.), и думают, что, как в их собственном восприятии, весь мир отстраивается от них самих. Детей долго переучивают, доказывая им, что не они – «пуп земли».

Я-субъект выступает носителем как осознаваемых, так и туманных потребностей и интересов, средоточием всех мотиваций поведения, обладателем ценностных установок и убеждений. Именно он задает себе вопросы «Кто я?»,»Каков я?» и «Зачем я?»

Некоторые авторы, в том числе современные отечественные, полагают, что Я-субъект – это фикция, что роль Я неправомерно гипертрофирована, и что на самом деле мы по большей части погружены в действие и восприятие, ориентированы на содержания, притекающие извне, и вовсе не помним о своем Я. Нельзя не согласиться с тем, что в обычной жизни мы захвачены миром, но КТО захвачен? «Кто» – это как раз то самое Я, которое не фиксировано сейчас на себе самом, но от этого не перестает быть. Через минуту оно может обернуться на себя и соотнести себя с происходящим.

Другие авторы считают, что Я не может быть субъектом, потому что Я – это «вечный свидетель», то сознающее-наблюдающее начало в нас, которое по сути своей бесстрастно. Оно не отождествляется со смертным эмпирическим телом, но лишь сопровождает фиксирующим взглядом его, тела, подвиги, деяния и страсти. Думаю, с этой позицией тоже трудно согласиться, так как эмпирическое Я, с которым мы себя идентифицируем в повседневной жизни, никогда не бывает совершенно индифферентным к тому, что с ним происходит. Оно становится беспристрастным только в измененных состояниях сознания и при психических отклонениях. Поэтому, полагаю, мы можем без больших сомнений все же сказать, что Я выступает как субъект – по крайней мере в нашей обыденной действительности.

Однако, Я не только субъект, оно еще и субъективная реальность. Субъективная реальность являет собой целый особый мир, в котором все обстоятельства, люди, события получают интерпретацию, присущую только данному человеку. Здесь все видится по-своему. Э.Гуссерль писал о том, что самое чуждое для нас – другой человек, потому, что он придает всему свои смыслы, для нас же остается неведомым, что это за смыслы, мы можем только о них догадываться, или получать от Другого неполное и нередко невнятное их объяснение. Каждый человек, таким образом, выступает как маленькая вселенная. Обычный житейский опыт показывает, что порой мы не в состоянии даже вообразить, что там в голове у других людей - что они думают и представляют себе о себе, о нас, о событиях.

Субъективная реальность выступает как некая целостность, которая выражается в «эго-идентичности» человека. Проще говоря, мы не расплываемся в пространстве и во времени, не смешиваем себя с окружающими предметами, не меняемся ежеминутно. Мы остаемся сами собой на протяжении всей, порой длинной жизни. Как обеспечивается эта идентичность?

1. Идентичность во времени

Согласно анализу, проведенному Э.Гуссерлем, темпоральная (временная) целостность внутреннего мира обеспечивается прежде всего ретенциально-протенциальной структурой сознания. Протенция – это открытость сознания следующему мгновению, а ретенция – удержание предыдущего мгновения. Так мелодия складывается для нас в целое и не распадается на отдельные звуки, потому что мы помним ноту, звучавшую мгновенье назад. Именно благодаря такому устройству сознания мы обладаем «длением» Я во времени. Однако темпоральная целостность внутреннего мира обеспечивается и обычной памятью, которая не просто оживляет для нас ушедшие в прошлое факты, но и способна воспроизводить их минута за минутой, позволяя все пережить заново.

Идентичность Я во времени позволяет старику узнавать себя на детской фотографии, помнить себя молодым, чувствовать всю свою жизненную историю во-первых, как «свою» историю, а во-вторых, как историю целостную. Разумеется, мы помним из своей жизни далеко не все. Целые периоды, в которых не было выдающихся событий, вместе с именами и датами могут как бы «уходить в подполье», исчезать из памяти. Что-то может быть со временем иначе понято, что-то старательно приукрашено – об этом подробно пишут психологи - исследователи биографической памяти, и все же удержание в сознании основных вех жизни, судьбоносных моментов создает единство Я и единство ответственности за свою жизнь и судьбу.

Современные трансперсональные психологи (С.Гроф) говорят о том, что в измененном состоянии сознания человек способен вспомнить все, начиная от момента собственного рождения и включая те впечатления, которые он получал в бессознательном состоянии, например, во сне. Если это так, то эго-идентичность оказывается потенциально еще более прочной и богатой по содержанию, но нам, людям в массе не экспериментирующим над собой, к сожалению не доступен этот кладезь воспоминаний.

Духовные поиски, издревле проводимые в рамках религиозно-эзотерических практик, нередко приводили к обнаружению более глубокого уровня идентичности Я, который обычно отрицается материалистами. Это высшее духовное Я, которое не отождествляет себя с эмпирической личностью, обладающей конкретным именем, полом, возрастом и социальным положением. Как мы уже говорили, оно вечно и лишь проявляется во времени. Подобное Я может показать себя также в состояниях клинической смерти и даже в обычных просоночных состояниях, когда человек прекрасно понимает, что он есть, что он – это он сам, но в то же время еще не вспомнил своих конкретных житейских характеристик.

2. Идентичность в пространстве

Говоря об идентичности в пространстве, мы имеем в виду как физическое пространство, так и другие виды пространства – социокультурное и внутреннее пространство ( последнее, скорее, выступает как метафора).

Прежде всего пространственная идентичность Эго закрепляется его существованием в теле. Мы определены по отношению к другим вещам и существам через координаты нашей телесности: где тело, там и Я. Казалось бы, в этой ситуации совершенно естественно определять границы нашего Я границами тела. Однако в действительности все обстоит не так просто. Трансперсональными психологами проводились эксперименты, в которых ставилась задача выяснить, с чем в себе человек идентифицирует Я? В них выяснилось, что американцы и европейцы отождествляют Я не только не со своим телом, но даже не с целостностью своего внутреннего мира. Так люди, описывая себя, называли только свои положительные черты, полностью игнорируя то, что Юнг называл Тенью: свои недостатки участники эксперименты предпочитали проецировать вовне – на других людей. Получилось, что Я – это лучшее во мне.

При акцентировке внимания именно на соотношении Я и тела, люди отождествляли себя с собственной головой ( Я «живет» там), а все остальное воспринимали как некий «довесок», болтающийся внизу и не слишком обязательный. Стоит заметить, что у восточных народов – китайцев и японцев – Я отождествляется, скорее, с животом, которым «думают» ( при вопросе «каким местом ты думаешь?», там указывают на живот).

Но даже если Я и тело воспринимаются как полностью совпадающие, разные мировоззрения приписывают этим двум сторонам единства различную значимость. Так материалисты полагают, что «тело главнее», потому что его нарушение или разрушение пагубно влияет на Я вплоть до его полного и окончательного исчезновения. Христиане, мусульмане, индусы, иудаисты и эзотерики считают, что Я, которое отождествляется с душой или духом, бессмертно, поэтому оно переживет бренное тело и отбросит его как снимают одежду. Буддисты же убеждены, что и тело, и Я в равной степени иллюзорны, и то, и другое исчезнет в пустоте-шуньяте.

Тем не менее, в пределах эмпирической реальности Я и тело, рассматриваются сегодня как нерасторжимое двуединство, как целостность, где воздействие на одну сторону тотчас же сказывается на состоянии другой. Так наше Я, будь оно сколь угодно духовным, не может освоить окружающую предметную среду без активного использования тела – рук, которыми мы прикасаемся ко всему, глаз, которые вслед за руками позволяют нам «совершать прогулку в вещах». Именно поэтому французский феноменолог Морис Мерло-Понти пишет о том, что наш мир является прежде всего миром моторных проектов. Только перемещаясь, прикасаясь, воздействуя, мы можем составить свое представление и о действительности, и о себе.

В рамках социокультурного пространства идентичность нашего Я закрепляется именем. Имя издревле выступало как магическое, оно даже рассматривалось как создающее Я: при рождении ребенка нарекали именем, выражающем его сущность, и имя это скрывали, чтобы злые силы не смогли навредить дитяти, а растущего человека звали другим, явным именем, не имеющим волшебной силы. Имя человека меняли при прохождении им возрастных инициаций: у равноправного взрослого иное имя, чем у зависимого ребенка.

Вообще смена имени всегда была связана с трансформацией Я и изменением судьбы. В наши дни мы видим это в изменении фамилии, когда женщина выходит замуж ( теперь она идентифицирует себя иначе!), в актерских и художественных псевдонимах, в уголовных кличках и псевдонимах разведчиков. Перемена имени – это частичная смена Я: была вольная девица – стала мужняя жена, был студент – стал актер на сцене или писатель, был обычный человек – стал человек с тайной миссией.

Согласно эзотерическим представлениям само звучание имени может менять личность: определенный вид вибраций, свойственный его звукам сообщает человеку конкретные качества. Поэтому-то смена имени и бывает судьбоносной: вялое имя тормозило карьеру и творческий поиск, новое, энергичное имя сообщает силу, способствует развитию воображения и содействует успеху. На эту тему написано много книг таким автором как Борис Хигир. Но даже если не верить в «вибрационные объяснения» роли имени, оно глубоко значимо для обычного человека просто потому, что оно представляет его среди других людей: до какой-то степени встречают не только «по одежке», но и по имени. Имя – мой знак, мой символ, утверждение того, что я есть, свидетельство моей индивидуальности и неповторимости. Потому люди стремятся к уникальности имени: меня не должны путать ни с кем!

Особенности эмпирического Я

Наше Я, пребывающее в эмпирическом мире, обладает рядом особенностей, определяющих наше восприятие действительности, самих себя и другого человека. Само пребывание Я в теле, облеченность плотью делает наши возможности восприятия суженными и специфически направленными. Тема «восприятие себя и восприятие Другого» неоднократно поднималась в 20 веке, в частности, можно обратиться к двум известным авторам – М.М.Бахтину и Х.Ортеге-и-Гассету. Бахтин рассматривает этот сюжет в работе «Автор и герой в эстетической деятельности». А Ортега-и-Гассет в «Эссе на эстетические темы». Как же описывают философы особенности эмпирического Я, внимание которого переходит от себя к Другому и обратно?

1.Прежде всего надо сказать, что себя мы воспринимаем изнутри. Мы практически никогда без помощи специальных устройств не видим себя целиком. Так мы никогда не созерцаем собственного затылка и большей части спины, не знаем и своего лица, если оно не отражено зеркалом, озером или глазами другого человека. Психологи даже вычислили тот угол, под которым мы начинам видеть собственное тело: точно его не назову, но обзор начинается ниже шеи. То есть, мы никогда не даны самим себе как вещь среди вещей. Конечно, кроме зеркал в современной культуре есть портреты, фотографии, видео- и кинозапись. Но, глядя на себя «со стороны», мы видим уже не совсем себя самих, а отчужденный образ, в котором можно себя в первый момент вовсе не узнать. Зато нам непосредственно знакомы и ведомы все ощущения и чувства нашего организма, каждое движение мысли, каждая эмоция.

Другого же человека мы изначально видим на фона мира – как вещь среди вещей. Мы можем обойти его с разных сторон, рассмотреть в различных ракурсах. Именно поэтому эстетическое восприятие возможно в первую очередь по отношению к Другому: им мы любуемся, восхищаемся, над ним наше внимание любовно медлит, созерцая. По отношению к себе это невозможно. Любование самим собой всегда является лишь отражением в нашем сознании взгляда и оценки другого человека, который, в свою очередь, видит нас эстетически «на фоне мира».

2. Поскольку мы сами даны себе изнутри, мы воспринимаем себя непосредственно-чувственно, если мы ощущаем боль, то нам не надо доказывать себе, что она есть. Однако чувства другого человека не даны нам непосредственно, они могут лишь быть опосредованно выражены им через мимику и жесты, которые должны быть нами поняты, правильно расшифрованы. Именно это опосредованное восприятие позволяет нам не просто отождествляться с чужим страданием, страдая так же, но сочувствовать и помогать, исходя из своей внешней по отношению к страдающему позиции: если бы врач болел и умирал с каждым пациентом, оно не смог бы никому оказать реальной помощи.

М.М.Бахтин считает также, что только другой человек может быть внешним объектом такого нашего страстного и целенаправленного чувства как любовь. Любя, я стремлюсь к Другому как прекрасному и привлекательному для меня внешнему существу, в чем-то загадочному и до конца никогда не понятному, я могу выражать свои чувства, целуя любимому руки, но не стану же я целовать руки сам себе? С точки зрения Бахтина Я, которое дано себе изнутри и не имеет полноты эстетической формы, внутренне холодно по отношению к себе, по крайней мере, мы не испытываем к себе таких горячих чувств как к Другому.

3. Сам человек в нормальном состоянии сознания не помнит своего рождения и раннего детства, а когда приходит смерть, наше Я исчезает – это значит, что субъект внутри самого себя оказывается вечен. Я не родился и я не умру: я просто есть, пребываю, перехожу из состояния в состояние, прохожу цепь состояний, у которых нет ни начала, ни конца. Бахтин считает, что именно это ощущение «внутреннего бессмертия» является психологической основой идеалистических концепций. В то же время Другой явно смертен: его жизнь может полностью пройти на наших глазах – от рождения до смерти, в этом случае мы знаем время, когда его не было на свете, и время, когда его уже нет.

4. В силу того, что мы воспринимаем себя изнутри, мы знаем не только о крупных, но и о мельчайших изменениях в собственном состоянии: сегодня я грустен, а завтра буду весел, вчера я был зол, а сегодня – благодушен. Быть переменчивым – естественно, всякое Я чувствует себя потенциально открытым для перемен, мобильным, динамичным. Иное дело – другой человек. Как уже было сказано, мы воспринимаем его под формой вещи, как предмет среди предметов, поэтому облику Другого сообщается для нас устойчивость и стабильность, ригидность и неизменность. Оттого к Другому легко приклеивать ярлыки: тот трус, этот – нахал, а вон тот – добряк и наивная душа. Кажется, что качества человека, которые мы узнали однажды, остаются с ним навсегда, что они неизменны. Нам надо делать над собой усилие, чтобы понять, что Другой изменчив точно так же, как мы сами, что он может трансформироваться и проявлять те черты и свойства, которых мы от него вовсе не ожидаем.

Особенности существования эмпирического Я проявляются не только в его отношении к Другому, но и в его отношении с окружающим миром. Существо в теле всегда занимает в материальных, культурных и духовных пространствах определенную позицию, обладает частной (партикулярной) точкой зрения. Наша ограниченность и принципиальная «недостаточность» ( мы не равны Богу и миру!) порождает, как мы уже говорили об этом, весь спектр наших потребностей, совокупность «нехваток», диктующих переживания и поведение, связанные с восполнением себя. Всякое конечное существо должно черпать извне энергию, занимать пространство, быть активным – и все это, чтобы жить и развиваться. Отсюда рождается возможность эгоизма, агрессии, страдания, в тех случаях, когда мы не получаем искомого. Вот почему в рамках эзотерической традиции земное человеческое Я всегда осуждается. Чтобы исчезла враждебность и войны, зависть и ненависть, надо избавиться от Я – этого жадного самоцентрированного источника всех смут. Поэтому медитативная практика как восточных, так и западных направлений эзотерического поиска всегда направлена на освобождение от земных страстей, присущих Эго, и от самого Эго, отождествляющего себя с конкретным народом, классом, профессией и социальными ролями. «Я» должно раствориться в Абсолюте, и тогда исчезают все поводы иметь «частную точку зрения», свой «ракурс видения» и свои себялюбивые интересы. Для того, кто утратил Я, нет причин спорить и вступать в конфликты. Таков взгляд эзотерики.

Подобная позиция хороша всем, кроме того, что человеку, утратившему вместе с Я свои желания и стремления, вовсе незачем оказывается рождать детей, трудиться, добиваться успеха, заниматься творчеством. Парадокс состоит в том, что вместе с негативными сторонами «партикулярной точки зрения» уходят и ее позитивные моменты: сама человеческая жизнь. Реальный человек в реальном мире не может быть только созерцателем и лежать в трансе, созерцая Абсолют, он должен выполнять свои естественные культурные и природные задачи, преодолевать препятствия, бороться, достигать цели -, а это значит, в том числе сохранять позицию конкретной «точки зрения». Другой вопрос, что для достижения своих целей ему желательно не быть чересчур агрессивным и жестоким, эгоистичным и невоздержанным, но это уже совсем другая тема.

Наличие у «Я, облаченного в кожу» пространственной, временной и культурной локализации, отграниченность его от других вещей и существ означает также, что человек вписан в определенную систему отношений. Будучи «партикулярным существом», он взаимодействует с другими «партикулярными существами», создавая некие локальные сети взаимодействий. У Ортеги-и-Гассета это называется просто: Я и мои обстоятельства. Здесь проявляется вторая сторона противоречия между частным телесным существом и многообразным целостным универсумом. Если первая сторона заключается в нашей принципиальной отдельности и локальности, то вторая состоит в нашей глубокой сопричастности ко всему, что нас окружает. «Я и мои обстоятельства» - это Я, которое никогда не бывает в полном смысле бытийно одиноко. Наш внутренний мир пронизан впечатлениями, следующими из окружающей нас действительности, наша способность думать, говорить и переживать – результат нашего постоянного общения с другими Я – другими «локальными существами». Идущий по жизни индивид – не «отдельная точка», он – целое кружево разных отношений, взаимосплетений с другими людьми через дела, эмоции, совместное времяпровождение. Вся наша жизнь находится с нами, концентрируясь и преломляясь в Я, наличие «частной точки зрения» органично предполагает коллективное взаимодействие.

И все же этот «ансамбль общественных отношений», который по К.Марксу составляет нашу сущность, это кружево взаимосвязей даны нам через нас самих. У эмпирического Я, как бы тесно оно не общалось с себе подобными, всегда сохраняется определенная дистанция от других людей. Причем, это не только поверхность кожи, явно разделяющая наше «внутри» от «вовне», это также некое «личное пространство», о котором сейчас немало пишут психологи. Личное пространство способствует нашей самоидентификации, составляет один из ее механизмов. Все те же эзотерики считают, что личное пространство основано на существовании тонкоматериального кокона вокруг человеческого тела, который выступает за пределы фигуры и имеет форму аурического яйца: когда к нам протягивается чужая рука, то, еще не касаясь кожи, она по - существу, вторгается в «святая святых» - в область невидимых «тонких тел», окружающих грубое физическое тело, и может при неосторожности нанести им травму. Но даже если не разделять эзотерических взглядов, просто из опыта мы знаем, что совсем близко к себе человек подпускает только доверенных людей, с которыми интимно-личностно связан. Насильственное вторжение в ближайшее к нам пространство мы воспринимаем либо как агрессию, либо как вынужденную неприятность (например в транспорте) и старательно уклоняемся от того, кто слишком близко к нам подошел.

Впрочем, особенности культуры оказывают влияние на нашу пространственную самоидентификацию: широко известно, что жители северных стран сохраняют довольно большую дистанцию, отделяющую одного человека от другого и не любят, чтобы у них перед носом махали руками, в то время как жители южных краев гораздо более терпимы к вмешательству в их «личное пространство» и не препятствуют бурной жестикуляции.

Внутренняя структура и противоречия Я: разные подходы

Поскольку Я, оно же субъективная реальность, выступает достаточно обширной и сложной сферой, в истории мысли многократно делались разнообразные попытки выявить его структуру. Попробуем прочертить здесь лишь некоторые линии, связанные со стремлением представит внутренний мир как схематизированный и упорядоченный.

1.Прежде всего, обратившись во внутренний мир, мы получаем представление о различении Я и внутреннего предмета. Этим предметом могут быть конкретные образы – как выражающие черты внешнего мира, так и фантастические, чувства, переживания, эмоции, мысли, абстракции. Важно то, что само Я, сколько бы образов и мыслей оно не «отщепляло» от себя в ходе рефлексии, всегда остается исследователем и наблюдателем. Здесь нет «дна», и как долго ни шли бы мы в дурную бесконечность, все более погружаясь внутрь себя, Я-созерцатель все равно присутствует, именно ему даны любые переживания. На этой способности постоянного пребывания основана знаменитая медитация разотождествления: «Я – не есть мое тело; Я – не есть мои чувства, Я – не есть мои мысли…» Медитирующий должен на личном опыте прийти к выводу, что он – не эмпирическое существо, а созерцающий дух, «вечный свидетель». Способность ощущать себя «вечным свидетелем» базируется на невозможности для Я (по К.Ясперсу – для «экзистенции») когда либо стать предметом.

2. Структура внутреннего мира может быть рассмотрена через выделение себя и внутреннего Другого. Наше сознание устроено таким образом, что мы постоянно пребываем в диалоге сами с собой: обращаемся к себе, задаем себе вопросы, получаем на них от себя же ответы. Порой люди даже ведут такие диалоги вслух, когда остаются одни. Эта способность внутреннего диалога формируется в детстве, когда ребенок учится говорить, вступая в разговор с другими людьми, отвечая на их вопросы и пытаясь задать свои. Затем внутренний диалог становится нормой, и отсутствует либо в ситуации психических нарушений либо при медитативной практике, когда внутренний разговор намеренно выключается при помощи волевых усилий. Его прекращение ведет к возникновению измененного состояния сознания, при котором на человека «снисходят озарения» и он слышит «голоса свыше», вот почему сторонники духовного поиска могут сказать нам: «Перестаньте болтать, Господь не может до вас дозвониться!»

Однако в обычном состоянии диалог естественно воспроизводится, и с определенной долей условности мы можем внутри Я выделить «Свое-иное» - Alter ego, внутреннего собеседника,. Конечно, мы говорим с этим собеседником не той оформленной развернутой речью, какой пользуемся, говоря вслух. Внутренняя речь очень отличается от внешней: она прерывиста, вместо слов в ней нередко появляются образы или отчетливые переживания, порой нечто просто интуитивно схватывается, и тем не менее, это диалог. В некоторых случаях Внутренний Другой может стать носителем какой-либо конкретной, например, моральной позиции и даже получить в воображении зримый облик. Примеры подобного рода мы встречаем в художественной литературе, так в «Братьях Карамазовых» Иван , беседуя с чертом, говорит со своим «Другим Я» - холодным, жестоким и циничным. Человек спорит сам с собой, но в лицах. Правда, в крайних случаях такая персонифицированная беседа может привести к раздвоению личности и тяжелому душевному заболеванию. Но это, как обычно бывает, вопрос меры. Если «Внутренний Другой» перестает быть органическим моментом Я и приобретает самостоятельность, речь идет уже не о норме, а о патологии.

3.Структура Я может быть не только двойственной, но также тройственной и множественной. О множественной структуре мы можем говорить в тех случаях, когда обнаруживаем у своего Я «много лиц» – много психологических, ментальных и эмоциональных состояний, каждое из которых, в принципе, можно рассмотреть как некую самостоятельную сущность. Под влиянием значимых для нас событий ( радостей, разочарований, ситуаций опасности) , мы нередко так сильно меняемся, проявляемся столь по-разному, как будто в нас живут разные люди, попеременно «выглядывающие» из-за знакомых черт одного и того же облика. Вот почему народная мудрость говорит, что с другом надо «пуд соли съесть» - только тогда узнаешь разные ракурсы его Я. Идея «множественного Я» интересно представлена в повести Г.Гессе «Степной волк», где главный герой постоянно чувствует, как в нем живет и пробуждается вторая «волчья» натура. Его подозрения относительно множественности личности получают подтверждение, когда он попадает в некий «Магический театр», раскрывающий в людях их «иные Я».

Наличие у Я разнородных устойчивых состояний было использовано психотерапевтами при создании так называемой «драмы субличностей». Терапевт намеренно старается проявить в человеке его «иные лики», рекомендует дать им имя и мысленно посадить их перед собой, чтобы провести нечто вроде «круглого стола» с обсуждением наболевших проблем. Например, женщине не нравится ее собственная плаксивость. Тогда она называет свою субличность «Плаксивая Анна» и проводит беседу «с ней», на тему о том, почему она так часто не довольна жизнью… Правда, основатели направления нейролингвистического программирования Гриндер и Бэндлер пишут в одной из своих книг, что нигде и никогда не видели субличностей, кроме как в кабинете у психотерапевта… Они указывают на опасность такой методики, которая может привести психически неустойчивые личности к болезненному раздвоению, а то и тройственности Я. Множественность личности бывает в патологических случаях, описанных в психиатрической литературе, причем разные личности «живущие» в одном теле, порой ничего не знают друг о друге.

4.Возможно, наиболее известные структуры внутреннего мира были созданы в рамках направления психоанализа. Эти структуры охватывают, так сказать, «большое Я», то есть, распространяются отнюдь не только на область сознания, но и на ту сферу, которую называют бессознательной. Бессознательное – органичная это тоже составная Я как целостности, тем более, что между сознательным и бессознательным нет жестких границ, и содержания постоянно перетекают туда и обратно.

Зигмунд Фрейд выделяет в качестве структурных звеньев уровень Оно – «низшего бессознательного», вместилища запретных влечений и страхов, вытесненных из области сознаваемого; Я – область самоотчетного рационального сознания; Сверх-Я – «высшее бессознательное» - совокупность социокультурных запретов. Собственно сознательная сфера называется у Фрейда «несчастным Я», поскольку на наше рефлексивное ядро с одной стороны давят страсти и влечения, а с другой – жесткий внутренний цензор.

Другую модель внутреннего мира дает К.-Г.Юнг. Под уровнем личного бессознательного он находит еще более глубокий, но весьма существенный слой – коллективное бессознательное, представленное архетипами, которые во многом направляют поведение человека и его мироощущение. Важнейшим архетипом выступает Самость – образ Бога в человеке, некий центр, вокруг которого могут интегрироваться все потенциальные и актуальные составные личности, разъятые в обычной жизни. В юнговском подходе к структуре внутреннего мира ценно то, что уровень ясного сознания не является страдательным по отношению к стихии бессознательного. Юнг в собственном опыте использовал свой разум как мощное орудие для того, чтобы не дать темным водам бессознательного затопить себя.

Еще одна занимательная структура внутреннего мира создана Э.Берном. Она сделана по фрейдовскому образцу, но составным приданы иные смыслы. Берн пишет о внутреннем Ребенке (Оно), Взрослом (Я) и Родителе (Сверх-Я), но драматизма здесь гораздо меньше, чем у Фрейда. Внутренний ребенок – это спонтанное начало, источник творчества и игры. Он может быть злым и капризным, но является существенным условием всякого раскованного поведения. Взрослый – это то начало в нас, которое действует согласно логике событий, поступает по-деловому, прагматично. А внутренний родитель – это назидательно-поучительное начало в нас, которое вводит нас в рамки социальных норм и обычно «говорит голосом» кого-то из реальных родителей. Разумеется, в реальном человеке все три начала сосуществуют, хотя в конкретных ситуациях на первый план выступает какое-то одно.

5.Последняя структурная модель Я, которую мне хотелось бы здесь назвать ( хотя на самом деле она далеко не последняя), это различение рефлексивного и арефлексивного уровней во внутреннем мире. Оно не совпадает с разделением на сознательное и бессознательное. Арефлексивные слои даны сознанию, явлены ему, поэтому их нельзя назвать бессознательными.

Рефлексивное в нас – это ясное, осознаваемое, самоотчетное. То, что присутствует в сознании на рефлексивном уровне, находится в центре внимания. Кроме того, ясность рефлексивного фокуса позволяет нам ставить дистанцию между собой и рефлексируемым переживанием: я не только нечто чувствую, но могу по-разному относиться к тому, что чувствую. Рефлексивная дистанция является основой свободы. Впрочем, при всех плюсах рефлексии она тоже может иметь негативные черты: если человек слишком сконцентрирован на какой-либо мысли или поведенческом акте, он не может начать действовать ( вспомним притчу о сороконожке, которая задумалась, какой ногой ступать первой, да так и не сдвинулась с места!)

Арефлексивное в нас – это тот фон, который окружает и сопровождает ясный фокус внимания, если в данный момент такого фокуса нет, сознание может спонтанно перетекать от одних предметов к другим, что позволяет говорить о «потоке сознания». Литературные романы «потока сознания» в немалом количестве были созданы в 20 веке (М.Пруст, К.Воннегут, Н.Саррот и др.) Правда, в этих романах нередко момент арефлексивности преувеличен и игнорируются те моменты, которые в обыденной жизни выступают как вполне ясные и самоотчетные). Авторы, исследующие сознание, порой говорят о том, что настоящий момент, по сути, всегда арефлексивен: сознание либо думает о том, что уже прошло, либо готовит следующий шаг, поэтому текущий момент никак не «попадает в фокус».

Различие между рефлексивным и арефлексивным достаточно условно, так как само перемещение нашего внимания меняет их местами.

Вопросы для самопроверки

1. Какие вы знаете пути познания человеческого Я?

2. Как можно определить Я и каковы его границы?

3. В чем особенности эмпирического Я?

4. Какие структурные компоненты выделяют в Я разные исследователи?

Дополнительная литература

1. Новая философская энциклопедия в 4-х томах Т.4. М. 2001 г. Статья «Я».

2. Налимов В.В. Спонтанность сознания М. 1989.

3. Фрумкин К.Г. Позиция наблюдателя Киев-Москва 2003.

4. Гусев С.С. Коммуникативная природа субъективной реальности //Эпистемология и философия науки 2004., Т.II № 2.