§ 3. Об историческом сознании

Уважение к минувшему — вот черта, отрицаю­щая образованность от дикости.

Л. С. Пушкин

философия есть душа и смысл истории, а история есть живое, практическое проявление философии в событиях и фактах.

В. Г. Белинский

Общественное сознание не существует вне и помимо сознания индивидов так же, как и само общество не существу­ет «по ту сторону» от реальных, смертных людей. Но в одном, весьма определенном смысле абстракция общественного созна­ния, в его относительном отличении от иных форм и уровней человеческого духа, правомерна. Она теоретически правомер­на и даже необходима тогда, когда сознание исследуется в це­лом— со стороны выявления и анализа его общей структуры, исследования общих законов его функционирования и разви­тия. В этом смысле, в этом контексте гегелевское отличение «субъективного духа» и «абсолютного духа» разумно.

На уровне организации и функционирования всей системы сознания общества вопрос о характере и существе отражения им социального времени обретает иную плоскость, иной ас­пект, чем на уровне мировосприятия, самосознания индивида и человеческого поколения. Теперь для нас важным будет не изу­чение и анализ отдельных (метрических и топологических) свойств субъективного времени, даже не та роль, которая при­надлежит осознанию времени общественного бытия в жизни, в духовном складе поколений, а уже нечто иное: место самой общественной «рефлексии на время» в общей структуре челове­ческого сознания, способы этой рефлексии, отношение ее к сложившимся и функционирующим формам сознания (науке, морали, религии, искусству и т. д.). В процессе такого рассмот­рения и должны, полагаем мы, выявиться специфическое со­держание и функции этого духовного феномена.

5* 131

Общественное сознание есть отражение общественного бы­тия. Но общественное бытие существует во времени, т. е. оно исторично. Как отражается, как осмысливается обществом его собственное время? Иными словами, как осмысливается, как осознается человеком человеческая история? Составляет ли та­кое отражение особую форму сознания (в ряду других его форм)? Или оно вписывается в эти формы, растворяется в них? Или, напротив, субъективное время общества, как более широкий духовный феномен, само должно быть дифференциро­вано на какие-то формы? Наиболее естественным будет начать обсуждение подобного рода вопросов с вопроса о соотношении между историческим сознанием .(так мы будем впредь назы­вать рефлексию общественного сознания на реальное время социума) и исторической наукой, ибо именно последней отво­дились и отводятся особое место и особая роль в познании и оценке действительного хода событий и перемен, пережитых и переживаемых человечеством. Тождественны ли эти поня­тия — историческое сознание и историческая наука? Вопрос этот имеет, по крайней мере, две стороны; 1) может ли исто­рическое сознание быть научным, т. е. возможна ли история как наука? и 2) сводимо ли тем самым историческое сознание к единственной форме сознания — науке (в случае положитель­ного ответа на первый вопрос)?

Начнем с рассмотрения первого вопроса. Многовековой спор, является ли история наукой, решен лишь с открытием материалистического понимания общественной жизни. Решен положительно: история человечества, во всей ее конкретности и многообразии, есть процесс естественно исторический, а за­коны истории столь же строги и объективны, как законы при­роды. Для марксиста защита положения о возможности и. необходимости науки истории имеет исключительное, прин­ципиальное значение. Без этого невозможны ни теория, ни практика коммунизма — ни материалистический монизм марк­систской философии, ни объективные основы революционного действия.

Дискуссия по философским и методологическим вопросам исторической науки, оживившаяся у нас в последние годы [81; 89; 95; 108; 112; ИЗ; 142; 218; 228], показала, что советские обществоведы единодушны в признании объективного, катего­риального характера исторического знания, что эта позиция является водоразделом между марксистским и буржуазным по­ниманием социальной действительности. Научной обществен­ности хорошо известны работы В. Ф. Асмуса, А. В. Гулыги, А. Я. Гуревича, И. С. Кона, Э. С. Маркаряна, Б. Ф. Поршнева,

132

В. И. Салова и других авторов, в которых дана содержатель­ная, убедительная критика идеализма и агностицизма как классической, так и современной буржуазной философии исто­рии— от Фихте и Шопенгауэра, Риккерта и Дильтея до Шпен-глера и Тойнби, Рассела и Кроче [31; ПО; 112; 114- 131- 161-207; 223; 237].

Но дискуссия показала, что есть немало проблем, требую­щих позитивного решения. И они, как это становится все более и более теперь ясным, связаны именно с особенностями, спе­цификой исторической рефлексии, со сложным характером взаимодействия ее с различными уровнями и формами обще­ственного сознания. Дискуссия о предмете и специфике истори­ческой науки возникла не случайно, так же, как не случайно обострилась в это время подобная дискуссия и в отношении философии. Обращение к подобного рода проблемам, т. е. склонность двух древнейших форм духовной культуры к само­анализу, более чем естественно: и философия, и история, глу­боко связанные между собой, требующие синтетического мышле­ния, входят в теоретический фундамент мировоззрения, играют важнейшую роль в жизненной ориентации человека. Присталь­ное внимание, большой интерес к характеру, особенностям, внутренним логическим и даже психологическим механизмам как философского, так и исторического творчества не только не должны уводить исследователей от важнейших и актуальных проблем современности, но, напротив, серьезным образом дол­жны способствовать их глубокому познанию и разрешению.

В этой связи и ставится нами теперь вопрос о соотношении исторического сознания и науки. Покрывается ли первое поня­тие вторым? Другими словами, входит ли историческая реф­лексия в систему научного знания целиком и полностью или же у нее есть наряду с наукой и другие выходы в сферу обще­ственного сознания? Если история только наука (а наукой ис­торию сделал лишь марксизм), то как в таком случае быть с домарксистской и немарксистской историографией? Считать ее толькой беллетристикой? Но если «Жизнеописания» Плутарха и «Историю Пугачевского бунта» Пушкина — при всем их зна­чении для исторического познания — действительно следует от­нести к беллетристическим произведениям (в лучшем смысле этого слова), то приписать все сочинения и исследования по мировой и национальной истории, а также относящиеся сюда тексты и источники к «ведомству» художественной литературы невозможно по двум причинам. Во-первых, далеко не все из них претендуют на образную форму обобщения. В то же вре­мя, во-вторых, по способам и средствам добычи и обработки

материала, по методам и процедурам своих поисков исследова­тели-историки во многом сближаются с учеными-натурали­стами.

Домарксистская мысль запечатлела противоречивость и не-обычность исторического знания (его как бы промежуточное положение между «строгой» наукой и «вольным» искусством) в жесткой, антиномичной форме: 1) история должна в прехо­дящем многообразии явлений увидеть и удержать общее, т. е. стать прикладной логикой (Гегель); 2) история — это описание лишь единичного, уникального и неповторимого (Шопенгауэр,. Риккерт). При этом в объективно-идеалистической, панлоги-ческой философии Гегеля общее абсолютизировалось, мистифи­цировалось, отрывалось от реальной жизни действительных лю­дей, противопоставлялось им как нечто сверхъестественное и потустороннее. От подлинной науки такая точка зрения была не менее далека, чем субъективизм и агностицизм неокантиан­цев и иррационалистов.

Марксистская критика идеализма — это, однако, не только-опровержение, отбрасывание неверных идей и взглядов, но и раскрытие, выявление гносеологических корней и социальных истоков опровергаемых воззрений. В отличие от просветителей, видевших в идеалистических теориях лишь плод невежества или преднамеренный обман, диалектические материалисты стре­мятся добраться до реального смысла преодолеваемой идеоло­гии, до ее рационального зерна. Ставя вопрос таким образом, марксизм исходит из того, что «даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, сво­его рода испарениями их материального жизненного процесса» [3,25].

Видеть реальный смысл и рациональное зерно неверных, ошибочных теорий — это совсем не значит сближать их с тео­рией марксизма или соглашаться на компромисс с ним. Ни о какой «средней линии» между историческим материализмом и историческим идеализмом не может быть и речи, но может и должна быть речь о научном, материалистическом анализе ре­альных явлений духовной жизни классового общества. А та-кой анализ не может не показать, что буржуазные мыслители-идеалисты, исследуя исторический процесс и отношение к нему сознания, натолкнулись не на мнимые, а на действительные проблемы, односторонне преувеличивая, однако, раздувая и ги­пертрофируя определенные черты и тенденции в развитии исто­рического сознания. Закономерный характер, логика истори­ческого процесса изображались как вмешательство в дела лю­дей сверхчеловеческих сил; напротив, субъективный, личност-

134

ный фактор социального действия становился преградой на пути к разумному, рациональному его постижению.

Но есть ли что-нибудь рациональное в самом иррациональ­ном? Ответ на этот, на самом деле парадоксальный, вопрос должен быть, на наш взгляд, утвердительным. Иррационализм не беспочвен. Его опровержение, как и опровержение идеа­лизма вообще, должно тоже быть не отбрасыванием, а исправ­лением с позиций более высокого и более конкретного знания. Нельзя не учитывать и историю иррационалистической мысли: философия, отрицающая универсальные претензии разума, вы­ступала как реакция не только на материализм, но и на рас­судочный рационализм просветителей, и на тоталитаризм анти­гуманистической системы Гегеля.

Иррационализм нащупал наиболее слабые, уязвимые места как просветительства, так и гегельянства. Тезису идеалистиче­ского рационализма — миром правит разум — он противопоста­вил (и небеспочвенно) другое утверждение; жизнь человека и история человеческая до сих пор идет неразумно, да и повсе­дневная практика свидетельствует о том, что слепой инстинкт, воля к жизни и к власти сплошь и рядом пересиливают дово­ды рассудка, что разум не есть первичная и изначальная суб­станция мира и что сам мир должен подчиняться каким то за­конам. Отождествляя рационализм прежде всего с рационализ­мом Гегеля, в котором «особая самостоятельность отдельных лиц... как нечто ничтожное» [63, 364] и несущественное отбра­сывается в угоду общему Понятию, Шопенгауэр и Кьеркегор, а позднее Дильтей и Вл. Соловьев возложили на дискурсивное мышление и, главным образом, на науку, ответственность за антигуманистическую, бесчеловечную практику эксплуататор­ского строя. Спор Кьеркегора с Гегелем не умер, в современ­ном буржуазном отчужденном сознании он продолжается как борьба абстрактного гуманизма со «Сциентизмом», эсхатоло­гических пророчеств о гибели цивилизации от безудержного развития науки и техники — с не менее горячим упованием на то, что интеллектуальный прогресс сам по себе (без покуше­ния на устои «свободного мира») разрешит все самые слож­ные, не только технологические, но и социальные проблемы и противоречия.

Рационализм, как утверждение силы и могущества челове­ческой мысли, ее способности к бесконечному познанию мира, выдвижение интеллекта на высший пьедестал жизненных цен­ностей— это громадный шаг в развитии мировой культуры, впечатление от которого становится еще сильней, если мы со­поставим его с духовной атмосферой средневековья, с догма-

135

тическим и авторитарным образом мысли, почти безраздельна господствовавшим тогда в сознании самых различных слоев общества. Но каждая истина есть истина лишь в своих преде­лах. Будучи «чрезмерной», она превращается в абсурд. «Чрез­мерным» же рационализм становится не только тогда, когда стремится разум — исторически обусловленное свойство особым образом организованной материи — перенести на весь универ­сум, но и тогда, когда «онаучивает» всю духовную, психиче­скую сферу человека, когда сводит сознание к знанию, а зна­ние — лишь к одному его виду: науке.

Но подлинная наука меньше всего нуждается в такой фети­шизации. Нет, например, никакой необходимости в том, чтобы люди любили, мечтали, веселились и скучали «по-научному», чтобы они решали свои сердечные, интимные и просто житей­ские, бытовые вопросы на основе формул и уравнений *. Вслед за Кантом и старыми эстетиками XVIII века согласимся, что «способности души» не исчерпываются лишь способностью по­знания, что «способность желания» и «способность к чувству удовольствия» — не менее глубокие и не менее значимые сто­роны в духовном складе личности.

Все эти стороны, но каждая по-своему, каждая особым об­разом, открыты к отражению и запечатлению исторического времени, т. е. изменяющейся, развивающейся социальной ре­альности. Вопрос же о соотношении между различными сторо­нами (формами) осознания человеком своего исторического движения не должен ставиться в альтернативной форме: или— или. Диалектика этого отношения требует иного союза — не разделительного «или», а соединительного «и».

Да, познание истории может и должно быть научным, если только оно основано на материалистической и диалектической методологии, на принципах классового и партийного подхода к анализу и оценке социальных явлений. Как наука история играет не рядовую, а синтезирующую и интегрирующую роль во всей системе гуманитарного знания, все теснее и интенсив­нее сотрудничая со смежными дисциплинами, беря на воору­жение новейшие приемы и методы специального исследо­вания.

Но почему человека так влечет к своей истории? Чем объяс­нить сам познавательный интерес к ней, существовавший и существующий у всех сколько-нибудь культурных народов? Представление о прошлом могло быть фантастичным и мифо-

* Сатирическое изображение такого образа жизни великолепно дал Дж. Свифт в «Путешествии Гулливера в Лапуту».

136

логичным, само прошлое — либо сливать в сознании людей с настоящим (первобытный презентизм), либо мистифициро­ваться и отуманиваться культом предков. Историческое время могло выступать в головах людей в самых ирреальных и при­чудливых формах, но связь поколений существовала, матери­альное и духовное наследие так или иначе отражалось в со­знании, следы минувшего в нем оставались, а следовательно, развивалась и пополнялась социальная память.

Память — это то, без чего нет не только человеческой лич­ности (об этом уже была речь выше — см. § 3 гл. 1), но и чело­веческого общества, нет человеческой истории. Это «самое ве­ликое чудо человеческой организации» (Сеченов), такой же «дар Прометея», как и огонь.

Послушайте, что смертным сделал я... Им память дал, мать муз, всего причину...

(Эсхил)

Социальная память, наряду с ощущением настоящего и ожиданием будущего, есть важнейшая и наиболее содержа­тельная сторона исторического сознания, т. е. осознания об­ществом своего движения во времени. Но настоящее мимолет­но, а будущее еще неизвестно, неопределенно. Лишь прошед­шее уже совершилось, проявило себя, лишь оно реально и не­прерывно возрастает, и только им измеряется социальный опыт людей, и лишь прошедшее связано как с достоверностью при­обретенного, так и с невозвратимостью утрат. Это и дает нам здесь известное право рассматривать историческое сознание преимущественно как социальную память — глубочайший и не­устранимый феномен культуры, который возник и развивался в человеческом обществе не только как рационалистическое знание о прошлом, но и как эмоциональное, духовно-практиче­ское, оценочное отношение к последнему. В современном со­знании оба эти вида памяти — «память ума» и «память серд­ца»— взаимопереплетены и находятся в сложном, а то и про­тиворечивом сцеплении. Историческая наука, как и наука во­обще, стремится к объективному знанию о своем предмете, но элиминировать из него субъект она полностью не может, так как и субъект, и объект исторического знания — это люди, их жизнь и деятельность.

Со своей стороны, рациональное (тем более научное) позна­ние не только не остается в сфере чисто интеллектуального, отвлеченного интереса, но оказывает, хотя и не сразу и не всег­да в адекватной форме, глубокое обратное воздействие

137

на социально-психологическую, нравственную и художествен­ную стороны человеческого духа. И хотя в сознании цивили­зованного, культурно развитого индивида знание и ценность,, теоретическое и духовно-практическое трудно отделимы, это не значит, что их выделение на философском уровне исследова-ния бесцельно. Практический разум, как показал уже Кант, не только не сводим к теоретическому разуму, но и главенствует над ним. Это значит, что познавательный интерес к прошлому имеет под собой интерес еще более сильный и более древний — интерес нравственный и идеологический.

«Народ, который забыл свое прошлое, в известной степени ампутировал часть самого себя» [цит. по 29, 62].

...когда исчезает чувство истории, исчезает чувство страны

(Е. Евтушенко)

Сами историки интерес к истории объясняют так.

«История в некотором смысле есть священная книга на­родов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельно­сти; скрижаль откровений и правил; завет предков к потом­ству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего» (Н. М. Карамзин) [124, IX].

«В судьбе отцов мы ищем преимущественно объяснение соб­ственной» (Т. Н. Грановский) [73, 439].

«Любовь к истории кажется неотделимой от человеческой природы, потому что она неотделима от любви к самому себе. Именно эта первопричина влечет нас вперед и назад, в буду­щее и к прошлым векам» (Болингброк) [41, 10].

«Изучая дедов, узнаем внуков, т. е. изучая предков, изуча­ем самих себя. Без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем живем, как и к чему должны стремиться, механическими куклами, которые не родятся, а делаются, не умирают по законам природы, жизни, а ломаются по чьему-то детскому капризу» (В. О. Ключевский) [130, 332].

«Любовь людей к самим себе», «завет предков к потомству», << приобщение ныне живущего поколения к делам и мыслям-де­дов>>— это прежде всего нравственно-эмоциональные мотивы, гражданский императив, и они не могут не быть «первичны­ми» по отношению к чисто интеллектуальным интересам и пот требностям рационалистического (теоретического) познания. То обстоятельство, что в индивидуальном сознании специали-

138

ета-историка эти две стороны исторического сознания — науч­ное и вненаучное — могут находиться и в ином соподчинении, при котором исследовательская установка даже вытеснит все другие мотивы и стимулы, не отменяет, как нам думается, всего сказанного, так как речь здесь идет, конечно, не об ин­дивидуальном, а об общественном сознании, и еще по той про­стой причине, что носителями исторического сознания явля-ляются отнюдь не одни историки.

Носителем исторического сознания является каждый психи­чески здоровый человек. Субъектом (носителем) социальной памяти является также и коллектив: семья, класс, нация, чело­вечество. История-память наполняет смыслом жизнь и деяния людей, дает единственно возможное удовлетворение человече­скому желанию бессмертия. Ибо для духовно развитого чело­века мысль об исчезновении в памяти людей более страшна, чем мысль об уничтожении физическом.

Боюсь не смерти я. О, нет! Боюсь исчезнуть совершенно.

(М. Лермонтов)

Память как историческое сознание не существует без вы­ражения отношения субъекта памяти к своему объекту. Это отношение обычно окрашено в яркие эмоциональные тона: «священная», «добрая», «жестокая», «беспощадная» память. Такие эпитеты были бы неуместны для характеристики памяти в кибернетике или теории информации. Как установлено психо­логами [39, 317], сила памяти и ее продолжительность нахо­дятся в прямой зависимости от значительности пережитого, а следовательно, от глубины и интенсивности того эмоционально­го воздействия, которое оказали на человека (на поколение современников) происшедшие события. И людей мы помним дольше всего тех, кого очень сильно любили или зло ненави­дели.

Благодаря памяти, показал еще Кант, достигается синтети­ческое единство сознания, развивается самосознание. Амнезия "ведет к распаду, деградации не только личности, но и любого коллектива. Общественная амнезия ведет к распаду, деградации самого общества. Ибо память — это соизмерение нашей жизни с жизнью наших предков, нашего народа, это осознание нашей причастности и нашей ответственности к тому и за то, что было и что осталось, что не должно умереть и исчезнуть с нашей собственной смертью.

139

Чем дальше ушло человечество от своей «исходной точки»— животного состояния, тем историчнее его сознание. В этом смысле лишь животное неисторично и целиком «растворяется в настоящем» [175, 92]. В отличие от животных, люди «продол­жают» себя и в прошлое, и в будущее, но лишь будущее выяв­ляет подлинный смысл и подлинное значение прожитой каж­дым жизни.

Историческая наука — это «теоретический срез» социальной памяти. Чтобы хранить такую память, наука истории вырабо­тала и продолжает совершенствовать специальный арсенал способов и средств, приемов и процедур. Такая память накап­ливается и хранится сознательно и преднамеренно, она есть па­мять произвольная. Но так же, как теоретическое сознание во­обще опирается на широчайший массив духовно-практических форм отражения реального мира, так и в плоскости историче­ского сознания (или социальной памяти) произвольное отра­жение исторического времени опирается на отражение непро­извольное— непроизвольную социальную память.

А непроизвольная память — это не только знание, но и нравственное, гражданское, идеологическое отношение к тому, что мы знаем и помним. И это составляет главный стержень, суть и смысл социальной памяти. Но непроизвольная память сильней произвольной и не сводится к ней. Что, например, зна­чит— помнить Хиросиму? Это значит, что хотя о событии, про­исшедшем в японском городе в августе 1945 года, мы знаем из: газет, радиопередач, что о нем можно прочесть в специальных монографиях по военной истории и атомной физике, однако-человеческое горе и человеческое возмущение, страх, отчаяние или же, напротив, мужественная решимость бороться против на­висшей угрозы атомной смерти не выучены по книгам, не обре­тены одним лишь рассудком, а выстраданы кровью и плотью, продиктованы прежде всего заботой людей о своем будущем, О своих детях.

В широком, социальном плане память есть распредмечива-ние прошлого времени, прошлой деятельности, одухотворение прошлым настоящего. Для новых и новых поколений советских людей помнить 1905 год, Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну — это значит сознавать свою личную при­частность к коммунистическому строительству, к мировому ре­волюционному процессу, к противоборству двух социальных си­стем. Объективацией исторического знания будет и следова­ние сына примеру отца, и воспитание у молодого поколения народной (классовой, национальной) традиции, и, наконец, формирование в ходе истории самого мощного и самого универ-

140

сального средства человеческого общения — языка. Язык, тем более письменность, перебрасывает мост от поколения к поко­лению и оказывает огромное обратное воздействие как на рас­ширение, так и на упрочение социальной памяти.

Но и забвение не есть лишь негативная, абстрактная про­тивоположность памяти, не есть лишь пустота. Социальное забвение входит в историческое сознание (социальную память), но не как абстрактная, а как диалектическая противополож­ность последней. Забвение не только убирает «шум», освобож­дая место для полезной информации. Оно расчищает дорогу также и от того, что должно окончательно отмереть, исчезнуть. Мудрость жизни, а иногда и величие духа, заключается в том, чтобы уметь не только помнить, но и быть в силах забыть.

В личной, обыденной жизни уметь забывать — это уметь прощать, уметь не отвечать на мелочное зло—злом, на копееч­ную обиду — обидой, т. е. не быть злопамятным. Для народа же, для нации уметь забыть — значит подняться иногда на но­вую историческую, нравственную высоту, расстаться с тяже­лым наследием прошлого. А. С. Пушкин около 150 лет назад мечтал о таком времени,

Когда народы, распри позабыв, В великую семью соединятся.

Да, о такого рода забвении можно только мечтать! Такое забвение должно прийти не вопреки, а по велению высших критериев социальной памяти и вместе с ней войти в структуру исторического сознания общества.

В этой структуре, как мы старались показать, исторической науке принадлежит хотя и почетное, но отнюдь не монопольное положение. История как наука — это лишь теоретическое, ра­ционалистическое ядро исторического сознания. Не повторяя сказанного, отметим лишь, что большинство авторов (как исто­риков, так и философов) не делает, однако, подобного разли­чения. Спор если и возникает между ними, то по другому вопросу: к чему ближе историческая наука — к естествознанию (С. Д. Сказкин, М. А. Барг, М. И. Лавровский)- [205] и точ­ным дисциплинам (Б. Ф. Лоршнев) [114, 153] или к искусству (А. В. Гулыга, М. А. Ельчанинов) [81; 95].

Понятие исторического сознания использует А. Я. Гуревич [84; 86; 89] и Ю. А. Левада [228, 191—224]. Особенно ценно то, что оба автора связывают его с категорией времени, с об­щим развитием культуры. А. Я. Гуревич говорит об истории как форме общественного сознания [84, 186] и выделяет на­ряду с научным исследованием исторического процесса также

141

философско-аксиологическое и художественно-эстетическое его познание [84, 198]. Ю. А. Левада рассматривает историческое сознание наравне с правовым, нравственным, национальным, оговариваясь лишь, что оно не может быть поставлено в один ряд с последними [228, 191]. Частью общественного сознания считает историческое познание и Л. Элекеш [249].

Мы перешли, тем самым, к вопросу о структуре обществен­ного сознания в целом: каково место в нем исторического со­знания, каково соотношение его с различными элементами и сторонами этой макроструктуры? К сожалению, в специальных работах, посвященных структуре общественного сознания, по­добного рода вопрос даже не ставится [52; 128; 220].

Прежде всего, историческое сознание само имеет историю, т. е. осознание исторического времени в обществе складывалось постепенно, развиваясь вместе с общим прогрессом материаль­ного производства, социально-экономических отношений и куль­туры. Рядом зарубежных [91; 145; 219; 230] и современных советских исследователей [38; 209] выявлены общие черты и закономерности развития общественной идеи времени. От пре-зентизма первобытного мышления до сложнейших временных представлений современной науки, от мифологического образа времени как всепожирающего Кроноса до философского и эсте­тического его постижения мыслителями и художниками XX ве­ка— этот путь глубоко и своеобразно отражает весь долгий исторический путь, пройденный человечеством.

Презентизм первобытного сознания вполне соответствовал сто неразвитости, аморфности, что, в свою очередь, соответ­ствовало известному однообразию, «нерасщепленности» дея­тельности первобытного человека. Теоретическое сознание — довольно поздний продукт общественного развития. Да и раз­витое сознание — «не только знание, но и переживание» [240, 84]. Историзм дотеоретического (и внетеоретического) сознания исследован значительно меньше, чем историзм в сфере науки, тем более что само понятие «историзм» большинством иссле­дователей относится даже не к теоретическому сознанию в це­лом, а только к области философской методологии [74; 143; 185; 229].

Однако ощущение старения, бренности собственной жизни и. «поколенческое» мышление говорят нам более красноречиво, чем научные и философские аргументы, о необратимости вре­мени. А неодинаковый темп переживаемого времени (в зависи­мости от темпа социального развития и образа жизни людей той или иной эпохи, того или иного класса и в зависимости от конкретной исторической ситуации), как и неодинаковая за-

142

лолненность его глубоко несходными между собой событиями, разнообразной по виду деятельностью, убедительно свидетель­ствуют о неотделимости времени от реальных явлений и процес­сов в мире. Здравый смысл здесь более диалектичен, чем иная наука!

Но обыденное сознание — это не только здравый смысл. Это может быть при определенных обстоятельствах и «нездра­вый», извращенный, превратный вид сознания — религия. В ис­торизм «здравого смысла» религия вносит свои поправки. Че­ловеческие масштабы и координаты времени заменяются сверх­человеческими: земному времени противопоставляется потусто­ронняя вечность, а время греховного мира замыкается в гра­ницы — от сотворения этого мира богом до второго пришествия мессии. Все люди всех поколений встретятся на Страшном суде как современники (вернее —вневременники).

В практическую жизнедеятельность людей уходит своими корнями и искусство. В своей опредмеченной форме оно пред­ставлено произведениями художников, на идеологическом уров­не (на уровне эстетического самосознания) —теориями филосо­фов и искусствоведов. Но нас интересуют пока не концепции мыслителей, а преломление феномена художественной культу­ры в массовом сознании, т. е. та роль, которую играет искус­ство в формировании особого образа мыслей и чувств цивили­зованного человека. Последнее интересует нас, опять-таки, в определенном аспекте — в аспекте историзма, исторического сознания, вырабатываемого у человека в процессе создания и «распредмечивания» эстетических, художественных ценностей.

Как бы ни изменялись и ни развивались концепции времени в искусстве [189; 191; 201], оно всегда было образным, ассо­циативным отражением и воспроизведением действительности. Ассоциация и образ, метафора и символ из мастерской худож­ника переносятся на простор всей мыслительной культуры, ста­новятся ее всеобщим достоянием. Поскольку к тому же искус­ство сосредоточено на человеческом бытии и весь природный и социальный мир охватывается им сквозь призму человече­ских чувств и стремлений, приобщение к искуссству — это при­общение к тысячам и тысячам людских судеб, к их жизни и времени. Художественный образ сохраняет для нас индивиду­альность и неповторимость человеческого ума и сердца, эстети­ческая ассоциация связывает, объединяет, сравнивает, сопостав­ляет имена и эпохи, события и даты. Искусство дает свою меру времени: исторический художественный тип.

Мы видим, таким образом, что историческое сознание — осознание обществом исторического времени — охватывает фор-

143

мы «практически духовного освоения мира», проникает в них, придает им особый характер и колорит, что оно функциони­рует в них как социальная память и образ будущего. Эта функ­ция не существует без своего носителя, но, как разумная аб­стракция, может быть выделена и рассмотрена в относительно «чистом» виде как состояние сознания.

На теоретическом (концептуальном) уровне историческое сознание общества по-разному выступает и по-разному прояв­ляет себя в естественнонаучном, научно-гуманитарном и фи­лософском сознании. Науки о природе изучают не социальные, а натуральные объекты, поэтому естествоиспытатель к социаль­ному времени приходит опосредованно — «через данные своей науки». Это двоякий путь: ученый-естественник открывает объ­ективные грани соприкосновения и взаимопроникновения вре­мени природы и времени общества [180]. На этой основе истр-рическое время вводится в общую временную структуру мира, обнаруживает себя в деятельности человека по преобразованию природной среды.

Другой аспект исторического сознания выступает в работе естествоиспытателя как осознание преемственности, связи меж­ду своим трудом и трудом своих предшественников. Теорети­ческой формой такого самосознания науки является история знаний [48]. Как наука история естествознания есть уже не естественная, а общественная дисциплина.

Историко-научный аспект в гуманитарном знании высту­пает в еще более зримом виде, так как здесь он совпадает с содержанием и формой знания, входит в него как составная часть. Здесь он не только выполняет «внутреннюю службу» по связи между поколениями исследователей, но и находит, вопло­щаясь в ткань научной теории, непосредственный выход к по­знанию реального исторического времени. Все обществознание (а не только история) познает историческое время в реальном его наполнении. И все же науке истории принадлежит здесь особая роль.

Лишив историческую науку (и науку вообще) «монополь­ного права» на осознание исторического времени, мы отнюдь не собирались умалить эту великую область знания. Мы лишь стремились показать многогранность и многоликость человече­ского отношения к социальному, историческому времени, вы­явить его первичную основу, формы выражения на различных уровнях сознания и место в общей структуре духовного про­цесса. Этот процесс совершают не единицы, а массы. Но тем труднее и тем ответственнее работа историка. Вот почему под­линная историческая наука есть в то же время и искусство,

144

а дар настоящего историка — счастливый и редкий дар —есть, по словам Н. В. Гоголя, «верх развития и совершенствования ума» [70, 106].

«Сравнивая при изучении опыт других людей и эпох с на­шим собственным, мы совершенствуем общечеловеческий опыт; мы поступаем подобно тому, как это делается в философии,— сводим все абстрактные теории и общие правила человеческого поведения к их первоосновам... Так история становится тем, чем она должна быть и чем ее когда-то называли, — magistra vitae*, повелительницей, подобно философии, человеческой жиз­ни» [41, 54]. История и философия, по мысли английского про­светителя XVIII века, сближаются постольку, поскольку обе они не только раскрывают перед человеком — благодаря син­тезирующей силе разума — реальную картину бытия, но и по­тому еще, что обе «учат жизни», т. е. органически соединяют в себе сущее и должное, знание и ценность.

В научной философии, каковой является философия марк­сизма, историческое сознание обретает свой высший концепту­альный уровень. На этом уровне историческое время стано­вится не только объектом, но и предметом специального — кате­гориального— анализа. Революционная теория марксизма есть не только научное осознание исторического времени, но и ключ к глубочайшему преобразованию его в интересах прогрессив­ных классов, в конечном счете — в интересах всего человече­ства.

* <<учительница жизни>> (лат.).

Заключение

О человеческом времени можно сказать то же, что и о человеческой истории: мы сами творим свое время, но при обстоятельствах, от нашей воли не зависящих. Ни история, ни историческое время не стоят над людьми. На каком бы высоком, уровне абстракции ни рассматривалось время социального дви­жения материи, оно всегда было и будет лишь производным от жизни и смерти человека.

Два полюса социального времени — индивидуальное время, конечной, единичной жизни и время бытия и развития челове­ческого рода (человеческая история) столь же противополож­ны, как и едины. Индивид, даже если он не ведает того, вопло­щает в себе дела и помыслы бесчисленной череды предшествен­ников. С другой стороны, результаты деятельности его выходят за пределы первоначально намеченных субъективных целей, обретают собственную, независимую от данного индивида, жизнь, подчиняются объективной логике общественно-историче­ской деятельности.

Социальное время есть единство длительности и последо­вательности событий и процессов, вызванных деятельностью-, людей. Оно есть потому высший вид и высший уровень време­ни, что лишь в человеческом обществе связь событий, ритм про­исходящего обеспечиваются не линейным детерминизмом сле­пых сил, а целеполаганием, сознательной борьбой за желаемое будущее. Социальное время есть единство объективного и субъ­ективного времени человека, т. е. оно выступает и как реаль­ное течение событий, смена состояний его личной и обществен­ной жизни, и как мысленное, духовное отражение, переживание их сознанием.

Время человека не существует вне времени природы (своей основы и предпосылки), но оно включает его в себя, снимает собою, накладывает на метрику и топологию природных рит­мов свою особую печать, определяемую содержанием и харак­тером социальной, исторической деятельности. Но несводимость к природному времени, отличие от него — это лишь внешнее противоречие формы бытия и развития социальной действи­тельности с внесоциальным и досоциальным миром. Как бы ни было это противоречие существенно и значительно в общей системе, иерархии временных форм материи, собственную следи-фику социального времени составляют его внутренние противо­речия. Они и определяют как количественные, так и качествен­ные свойства времени человека.

146

Исследованию этих свойств, как и выявлению основных, важнейших форм социального времени, было уделено централь­ное место в книге. Общий замысел проведенного исследования воплощен автором в многомерной модели социального времени, в которой топологическое свойство размерности определяется многозначностью человеческой деятельности, а также сочета­нием, взаимопроникновением в ней экстенсивной и интенсив­ной сторон. Социальное время, как и время вообще, необра­тимо. Но эта необратимость — особого рода. Она включает, предполагает бренность существующего, но не сводится к ней. В мире, где есть созидание и творчество, это также и вечное омоложение, т. е. все новая и новая жизнь. Необратимость со­циального времени есть, таким образом, и «обратимость», вос­производство его в новых людях, в новых делах, поступках и мыслях. Ритм времени в обществе — это ритм поколений, кото­рый так же многосложен, как многосложны сами человеческие отношения, человеческие цели, человеческая деятельность. Ритм поколений, единство жизни и смерти есть единство пре­рывности и непрерывности социального времени.

Для человека время — это сама жизнь. Он не только «бо­рется со временем» [5, 252], но и борется за время. Каждое общество, однако, по-своему понимает и по-своему определяет цену и ценность человеческого времени, потому что каждое общество по-разному ценит и оценивает самого человека. Те, для кого человек — не самоцель, а только средство для каких бы то ни было целей, цену времени подсчитывают в собствен­ных барышах и прибылях, которые и есть не что иное, .как украденное, награбленное чужое время. Но в том обществе, где свободное развитие каждого индивида есть самоцель и вместе с тем условие свободного развития всех, время человеческой жизни не имеет стороннего эквивалента, оно есть само по себе высшая, подлинная ценность.

Эта ценность непреходяща. Уходя в прошлое, время акту­альной жизнедеятельности людей переходит в свое инобытие, в опредмеченный мир культуры, в социальное пространство. Последнее, как и само время, есть тоже не внешний по отноше­нию к человеку фон, а собственная форма его деятельности, многомерное, многослойное сочленение «силовых полей» исто­рии. В этом смысле единство настоящего и прошлого, единство времени и пространства человеческой жизни есть единство нас с теми, кто оставил, завещал нам свои дела, помыслы и на­дежды.

На всех уровнях социальной организации, от индивида до общества, время реального бытия людей отражается в их созна-

147

нии и составляет один из глубочайших феноменов культуры. Осознание времени является основой нашей ориентировки в ми­ре, выступает как необходимое условие функционирования, раз­вития и познавательной, и практической деятельности человека. Внутреннее, или субъективное, время есть поэтому одно из важ­нейших и неустранимых измерений социального времени.

Человек-творец, человек-созидатель не ждет милости от времени, он не покорно приближается к будущему, а сам при­ближает его к себе. За будущее мы несем такую же ответст­венность, как и за настоящее. Ибо «будущее не находится за пределами настоящего. Будущее заложено в настоящем, и, ре­шая задачи сегодняшнего — социалистического дня, мы посте­пенно вступаем в день завтрашний — в день коммунистический» [23,537].

Литература

1 iM а р к с К. К критике гегелевской философии права. Введение, — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1.

2 М а р к с К-, Энгельс Ф. Святое семейство, или критика критиче­ской критиии. — Соч., т. 2.

3 Map к с K-i Энгельс Ф. Немецкая идеология.—Соч., т. 3.

4 Маркс К. Нищета философии.—Марке К., Энгельс Ф. Соч., т.4.

5 Map кс К. Из рукописного наследства. — Маркс К-, Энгельс Ф. Соч, т. 12,

6 Map кс 'К. К критике политической экономии.—Маркс К., Эн­гельс Ф. Соч., т. 13.

7 (М а р к с К. Капитал. — Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т. 23, 24, 25 (ч. 1, 2),

8 М а р к с К. К теории прибавочной стоимости. — Маркс К-, Эн­гельс Ф. Соч., т. 26 (ч. 1—3).

9 М а р к с К- Письмо П. В. Анненкову от 28 декабря 1846 года'. — Маркс К-, Энгельс Ф. Соч., т,. 27.

10 Map кс К. Экономаческо-философские рукописи 1844 года.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 42.

11 Маркс К. Экономические рукописи 1857—1859 годов. — Маркс К.. Энгельс Ф. Соч., т. 46 (ч. 1, 2)j

12 Энгельс Ф. Диалектика природы. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20.

13 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и госу­дарства. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч,, т. 21.

14 Энгельс Ф. Письмо И. Блоху от 21—22 сентября 1890 года.— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37.

15 Ленин В. И. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве (отражение марксизма в «буржуазной литерату­ре).— Поли. собр. соч., т. 1.

16 Ленин В. И. Л. Н. Толстой и его эпоха. — Поли. собр. соч., т. 20.

17 Лении В. И. Памяти Герцена. — Поли, шбр, соч., т. 21.

18 Л е н и н В. И. Роль сословий и классов в освободительном движе­нии. — Поли. собр. соч., т. 23.

¹19 Л е'нин В. И. Детская 'болезнь «левизны» в коммунизме. — Поли, собр. соч., т. 41.

20 Ленин В. И. III Конгресс Коммунистического интернационала.— Поли. собр. соч., т. 44.

21 Брежнев Л. И. Речь на Всесоюзном съезде учителей. — Ленинским курсом, т. 2. М., 1970.

22 Брежнев Л. И. Речь на XVI съезде ВЛКСМ. — Ленинским курсом, т. 3. М., Г972.

23 Брежнев Л. И. О проекте .Конституции (Основного Закона) Союза Советских Социалистических республик и итогах его всенародного об­суждения.— Ленинским'курсом, т. 6. М., 1978. 34 Калинин М. ,И. О молодежи. М., 1969,

25 А € у л ь х а я о в а - С л а в с к а я К- А. Диалектика человеческой жиз­ни. М., 1977.

26 Авгу с т ин. Фрагменты из «Монологов», «Исповеди», «О граде <5о-жием», «Об истинной религии».— R кн.: Антология мировой философии в 4-х т„ т. 1, ч. 2. М., 1969.

27 Ар и ее с Ф. Возрасты жизни.— В кн.: Философия и методология истории. М., 1977.

14»

28 Артемов В. А. и др. Статистика бюджетов времени трудящихся. М, 1967.

29Аскинадзе Я. Ф. К вопросу о сущности времени. — Вопросы фи­лософии, 1961, № 3,

30 А с кия Я. Ф. Проблема времени. Ее философское истолкование. М., 1966.

31 Асмус В. Ф. Маркс и буржуазный историзм. — Избр. филос. труды в 2-х т., т. 2. М., 1969,

32 Афанасьев В. Г. О структуре целостной системы. — Философские науки, 1980, № 3,

33 Б а б у ш к и н С. А. Пространство и время художественного образа в свете ленинской теории отражения. — Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та, 1971, т. 76.

34 Б а р г М. А. Понятие всемирно-исторического как познавательный принцип исторической науки. М., 1979.

35 Б а хму теки и В. Я. Категория времени во французской классиче­ской трагедии 17 века. — В кн.: Рембрандт. Художественная культура Западной Европы 17 в. Материалы теоретической конференции Государ­ственного (Музея изобразительных искусств. М., 1970.

36 Бахтин М. М, Время и пространство в ро'маяе.— Вопросы лите­ратуры, 1974, № 3.

37 Белинский В. Г. Стихотворения М. Лермонтова.—Поли. сО'бр. соч., т. 4. М., 1954.

38 Бестужев-Лад а И. В. Развитие представлений о будущем: пер­вые шаги (презентизм первобытного мышления).. — Советская этнопра-фия, 1968, № 5.

39 Б л о некий П. П. Память и мышление. — В кн.: Избранные пси­хологические произведения. М., 1964.

40 Бол г о в В. И. Бюджет времени при социализме. М., 1973.

41 Болингброк. Письма об изучении и пользе истории. М., 1978.

42 Б о р о д а и Ю. М*., К е л л е В. Ж., Л л и м а к Е. Г. Наследие К. Маркса и проблема теории общественно-экономических формаций. М., 1974.

43 Бузский |М. П. Социальные пространство и время в формировании естественнонаучного знания. Автореф. канд. дне. Киев, 1979.

44 В. Т. Основы темпологии. Одесса, 1911.

45 Вальд А. Человек и время. — В кн.: Проблема гуманизма в марк­систско-ленинской философии. М., 1975.

46 В а т и н И. В. К проблеме социального времени. — В кн.: Материалы IX научной конференции аспирантов (сер. гуманитарных наук). Ростов н/Д, 1969.

47 (Ватин И. В., Яковлев В. 1П. Рецензия «а книгу Э. А. Елизарье-ва «Время общества». — Вопросы философии, 1972, № 2.

48 Вер над с к ии В. И. Мысли о современном значении •истории зна­ний. Л., 1927.

49 Берн а деки и В. И. Биогеохимические очерки. М., 1940.

50 Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. IM., 1965.

51 [Вернадский |В. И. _Размышления натуралиста. Пространство и время в неживой и живой природе. М., 1975.

52 Вз а и м о действие форм общественного сознания. М., 1964.

53 В и вер Н, Кибернетика и общество. М., 1958.

54 В и н о г р а д о в В. В. Стиль «Пиковой дамы».—Пушкинский вре­менник, т. 2. М. — Л., 1936.

55 В и п л е р Б. Р. Проблема времени в изобразительном искусстве. —

150

В кн.: 50 лет ГМИИ им. А. С. Пушкина, М., 1962.

56'1В не рабочее время трудящихся. Новосибирск, 1961.

57 Во з р астн а я и педагогическая психология. М., 1973.

58 Вопросы 'использования и прогнозирования бюджетов времени. Новосибирск, 1973.

59 В о с три я т « е пространства и времени. Л., 1969.

60 (Выготский Л. С. Педология подростка. М., 1929.

61 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 1. Наука логи­ки. М., 1974.

62 Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 2. Философия природы. М., 1975.

63 Г е г е л ь Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук, т. 3. Философия духа. М., 1977.

64 Гете ль Г. В. Ф. Феноменология духа. — Соч., т. 4. М., 1959.

65 Гегель Г. В. Ф. Наука логики, т. 1—3. М., 1970—1974.

66 Гегель Г. В. Ф. Философия истории. — Соч., т. 8. М. — Л., 1935.

67 Гегель Г. В. Ф. Эстетика, т. 1—4. М., 1968—1973.

68 Г е л ыв еци и К. А. О человеке.—Соч. в 2-х т., т. 2. М., 1974.

69 Гессе Г. Игра в бисер. М., 1969.

70 Гоголь Н. В. Письмо П. А. Вяземскому от 7 сентября 1842 г..— Поля. собр. соч., т. 12. М., 1952.

71 Гольбах П. Система природы, или о законах мира физического и мира духовного.—Избр. произв. в 2-х т., т. 1. М., 1967.

72 Гор ь кий А. М. О .молодежи. М., 1974. ТЭТ-ран.о ас кий Т. Н. Соч. в 2-х т., т. 1. Спб., 1905.

74 Трушин Б. А. Очерки логики исторического исследования. М., 1961.

75 Г р у шин Б. А. Свободное время: величина, структура, проблемы. М., 4966.

76 Г р у ш и н Б.. А. Свободное время. Актуальные проблемы. М., 1967.

77 Г р у ш и н Б. А. Творческий потенциал свободного времени. — Комму­нист, 1980, № 2.

7в Гулы г а А. В. О характере исторического знания. — Вопросы фило­софии, 1962, № 9'.

79 Г у л ыг.а А. В. О предмете исторической науки. — Вопросы истории, '1964, № 4.

80 Г у л ы г а А. В. Понятие и образ в исторической науке. — Вопросы

истории, 1965, № 9.

811 Гулы га А. В,. Эстетика истории. М., 1974.

82 Гу мил ев Л. Н. Этнос и категория времени. — Докл. Географиче­ского общества- QQCP. Л., 1970, вып. 15.

83 Г у р е в и ч А. Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории • (общественная история и психология). — Вопросы истории, 1964, № 10.

84 Гу реви ч А. Я. К вопросу о-б особенностях истории как науки.— Тр. Московского гос. историко-архивного ин-та. Вопросы методологии исторической науки. М., 1967, т. 25.

85Гуревич А. Я. Что есть время? — Вопросы литературы, 1968, № 4. 86Гу,ревич А. Я. Время как проблема истории культуры. — Вопросы философии, 1969, № 3.

87 Гуревич А. Я. Проблема генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970:

88 Г у р е в и ч А. Я- История и сага. М., 1972.

89 Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.

90 Гуревич А. Я. Мировая культура и современность. — Иностранная литература, 1976, № 1.

151

91 Гюйо М. Происхождение идеи времени. Спб., 1899.

92 Егор о в. а М. В. Категория «историческое время». Ее методологиче­ские функции. — В кн.: Вопросы методологии науки, вып. 5. Томск, 1975.

93 Егорова М. В. К вопросу о роли категории времени в историче­ском познании. — В ш.: Гуманитарная теория и научно-техническая ре­волюция. Калинин, 1975.

94 Елизарьев Э. А. Время общества. (Философский и социально-экономический аспект). Красноярск, 1969.

95 Ельчанинов В. А. Об отношении истории как науки к искусству. Барнаул, 1975.

96 Еремин Ю. В. Поколение в трех измерениях. — Советская литера­тура, 1970, № 7.

97 Есипчук Н. М. Историческая реальность как предмет познания. (Киев, 1978.

98 Ж~а ip о в А, М. О зависимости свойств временя от уровня организа­ции материи. — Ф'йло<оофские науки, 1969, № 5.

99 Ж а р о в А. М. Философский и социально-психологический аспект восприятия времени.—'Учен. зап. кафедр общественных наук вузов Ле­нинграда. Философия. Л., 1975, вып. 16.

•100 Жявкович Л. Теория социального'отражения. М., 1965.

•101 Жуков Е. М, Ленин и понятие «эпоха» в мировой истории. — Но­вая и новейшая история, 19'65, № 5.

•102 Ж У ко в Е. М. Некоторые вопросы теории социально-экономических формаций. — Коммунист, Г973, № 11.

ДОЗ 3 -б о р о в с к и и Г. Е. Свободное время как социологическая кате­гория. Автореф. докт. дис. Сверхшзск, 1974.

>104 Зборовский Г. Е. Пространство и время как формы социаль­ного бытия. Свердловск, 1974.

105 3 бор о в с к и и Г. Е., Орлов Г. П. Досуг: действительность и иллюзии. Свердловск, 1970.

(106 З'бо р о веки и Г. Е., Черников В. Г. О проблеме социального пространства.— В кн.: Человек и.среда. Материалы I Уральских философ­ских чтений. Свердловск, 1975. 407 3 е м а н^- И. Познание и информация. М., 1966.

ilO® Иванов Г. М. Исторический источник и историческое познание. Томск, 1973.

ЮЭИйеш. В ладье Харона, или Симптомы старости. — Иностранная литература, 1977, № 6.

•110 И р и <5 а д ж а к о в Н. Клио перед судом буржуазной философии. М., 1972.

lilil Историческая наука и некоторые проблемы современности. М., 1969.

112 Исторический материализм и социальная философия совре­менной буржуазии. М., 1960.

113 История и психология. М., 1971.

•114 Истер и я и социология. М, 1964.

115 Kara н М. С. Человеческая деятельность. М., 1974.

116 (Каган М. С. Опыт системного анализа человеческой деятельно­сти.— Философские науки, 1970, № 5.

•117 Казарян В. П. Развитие современной научной идеи о связи вре­мени и движении материи. — В кн.: Ленинская методология и философ­ские вопросы естествознания. М., 1970.

'НвКазарян В. П. Понятие времени в структуре научного знания. М., 1980.

152

(ИЭКанке В. А. Проблема реальности социального дременн. — Фило­софские науки, Г979, № 2.

1'20 К а н к е В. А. Проблема времени в экономической теория К. Марк­са.— Экономические науки, 1979, № 5.

1&1 Кант И. Критика чистого разума. — Соч, в 6-ти т,, т. 3. М., 1964. 1122 Кант И. Критика практического разума.—Соч. в 6-ти т., т. 4, ч 1. М., 1965.

123 1Ка« т И. Критика способности суждения. — Соч. в 6-ти т., т. 5-М.. 1966,

1124 (Кара м з и я Н. |М. История государства Российского (в трех кни­гах), кн. 2. Спб., 1842.

125 Кар ауло в Ю. Н. Языковое время и пространство (о понятий хромоглосы). — Вестник МГУ, 1970, № 1.

126 Катаев В, П. Кладбище в Скулянах. М., 1976.

127 К в е твой М. С. Человеческая деятельность: сущность, структура, типы. Саратов, 1974.

128 Келле В., Ковальзон М. Общественное сознание и его формы. М., 1963.

129 Киплинг Р. Агасфер.—В кн.: Уайльд О. Стихотворения; Порт­рет Дориана Грея; Тюремная исповедь. Киплинг Р. Стихотворения; Рассказы. М., 1976.

130 Ключ е веки и В. О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968.

ISIMKow И. С. Философский идеализм и кризис буржуазной историче­ской мысли. (Критический очерк философии истории эпохи империализ­ма). М., 1959.

132 Кон И. С. История. — Философская энциклопедия, т. 2. М., 1962.

133 К он И. С. Юность как социальная проблема. — В кн.: Бой идет за человека. Л., 1965.

134 Коя И. С. Социология личности. М., 1967.

135 Ко н И. С. История и социология.—.Вопросы философии, 1970„ № 3.

136 Кон И. С. Студенческие волнения и теория «конфликта поколе­ний».— США: Экономика, политика, идеология, 1971, № 3. 137 К он И. С. Понятие поколения в современном обществоведении.— В кн.: Актуальные проблемы этнографии и современная буржуазная наука. Л., 1979.

138 Коя И. С. Возрастные категории в науках о человеке и обществе.— Социологические исследования, 1978, № 3.

139 Кои р а д Н. И. Запад -и Восток. М., 1972.

140 'Копнин П. В. Логические основы науки. Киев, 1968.

141 Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. — В кн.: Новое в лингвистике, вып. 3.. М., 1963.

142 К о с о л а по в В. В. Методология и логика исторического исследо­вания. Киев, 1977.

143 Кох а но в с к и и В. П. Историзм как принцип диалектической ло­гики. Ростов н/Д, 1978.

144 Л а бр иол а А. Очерки материалистического понимания истории. М., 1960.

145 Л ев и - Б р ю л ь А. Первобытное мышление. М., 1930..

146 Ленартович Ст. Организация времени и пространства в произ­ведении киноискусства. — В кн.: Вопросы киноискусства. М., 1959.

147 Лисса 3. Проблема времени в музыка-льном произведении. — В кн.: Интонация и музыкальный образ. М., 1965.

153

148 Ли .с т в ян а Н. И. К постановке проблемы -социального времени.—

В кн.: Методологические вопросы науки, вып. 2. Саратов, 1974.

149 Ли ствян а Н. И. Время и общественное развитие. Автореф. канд.

дис. Саратов, 1975.

150 Лихачев Д. С. Время в произведениях русского фольклора.—

Русская литература, 1962, № 4.

1511 Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1967.

152 Л ой А. Н. Время и пространство как формы социального бытия и познания. Автореф. канд. дис. Киев, Ii976.

153 Л о и А. Н. Социально-историческое содержание категорий «время» и «пространство». Киев, 1978.

154 Л о и А. Н., Шин к ар у к Е. В. Время как категория социально-исторического бытия.— Вопросы философии. 1979, № 12.

155 Лурье Л. Я. Некоторые особенности возрастного состава участни­ков освободительного движения в России (декабристы и революционе­ры-народники).— В кн. Освободительное движение, вып. 7. Саратов, 1978.

156 Льюис Д. Человек и эволюция. М., 1964.

157 !М а г о м е дов М. Г. Духовная атмосфера общества как целостное состояние сознания. Автореф. канд. дис. Ростов н/Д, 1968.

158 (Мали нов а И. П. Размерность социального времени. — Учен. тр. Свердловского юр. ин-та, 19713, вып. 32.

159 Малинова И. П. Проблема времени в историческом материализ­ме. Авто.реф. канд. дис. Саратов, 1'978.

160 Манн Т. Волшебная гора. — Собр. соч. в 10-ти т., т. 3^!. М., 1959. 161Маркарян Э. С. О концепции локальных цивилизаций. Ереван, Г96Й.

162 Map ко в К. К- Пространство, и время в географии. — Природа, 1965., № 5.

163 IM а р ты н ея ко Ю. Я. «Время—пространство» в живописи я ки­но. — Искусство, 1968, № 5.

164Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси, 1965.

165Медриш Д. Н. Структура художественного времени. — Учен. зап. Волгоградского пед. ин-та им. А. С. Серафимовича', 1967, вып. 21.

166 Мельникова Н. М. Поколение как общесоциологическая катего­рия.— Философские науки. 1974, № 3.

167 Мечников И. И. Этюды о природе человека. М.,, 1961. 168 Мечников И. И. Этюды оптимизма. М., 1'9¹64.

169 Мовчан П. И. Социальные пространство и время как характеристи­ки человеческого труда. Автореф. канд. дис. Киев, 1980.

170 Мопассан Г. Милый друг.— Собр. соч. в 7-ми т., т. 4. М., 1977.

171 Мостепаненко А. М. О соотношении уровней материи и про­странственно-временных форм.— Философские науки, 1969, № 2.

172 Мое теп а н е н к о А. М. Проблема многообразия пространственно-временных отношений. — Вопросы философии, 1969, № 11. 173 Мостеп а н е нко А. М. Проблема универсальности основных форм пространства и времени. Л., 1969.

174 Неру Д ж. Взгляд на всемирную историю. Пер. с англ. М., 1975.

175 Ницше Фр. О пользе и вреде истории для жизни. — Поли. собр. соч., т. 2. СПб., 1909.

176 Обществ ен но-экономическая формация. Проблемы теории. М., 1977.

154

177 Орлов Г. П. Время общества как форма социального бытия и его структура.—Учен. зап. Свердловского юр. ин-та, вып. 10, 1969.

178 Орлов Г. П. Культура свободного времени. Свердловск, 1969.

179 О си я о в Р. В., Фролов С. Ф. Внерабочее время и его исполь­зование.—В кн.: Социология в СЮОР, т. 2. М., 1965.

Ш) Пав лов А. П. Представление о времени в истории, археологии и геологии. М., 1920.

181 Л аре ад ааов Н. Я. Образ времени в киноискусстве. М., 1964.

182 П ар ыги к Б. Д. Общественное настроение. М., 1966.

183 П атруш. ев В. Д. Время как экономическая категория. М., 1966.

184 (Пет рос ян Г. С. Внерабочее время трудящихся в СССР. М., 1965.

1®5 Подкур ы то в Г. А. историзм как метод научного познания.

Л., 1S67.

18еПоршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966.

187!Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. (Проблемы па-

леопсихологии). М., 1974.

188 П р еем ств е н н ость поколений как социологическая проблема.

М., 1973.

189 Пр о б л е м а времени в искусстве и кинематографии. М., 1972.

190 Проблема восприятия пространства и времени. Л., 1961.

191 Проблем ы ритма, художественного времени и пространства в литературе « искусстве. Л., 1970.

192 П р_о б л е м ы совокупного баланса времени и итоги исследований. Новосибирск, 1970¹.

193 Проблемы социально-экономических формаций. Историко-типо-лошческие исследования. М., 1975.

194 Пр у д ен с к и и Г. А. Время и труд. М., 1965.

195 О р уд е н с к и и Г. А. Проблема рабочего и внерабочего времена.

М., 197,2.

196 П э р н а Н. Я- Ритм жизни и творчества. Л. — М., 1925.

197 Ребане Я- К. Принцип социальной памяти. — Философские науки, 1977, № 5,.

198 Рейхенбах Г. Направление времени. М., 1<962.

199 (Ремарк Э. М. Жизнь взаймы. М., I960¹.

200 Ржевская Н. Ф. Концепция художественного времени в совре­менном ромаее. — Филологические науки, 1970, № 4.

201 Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974. 202 С а н т о М. Некоторые предварительные итоги изучения свободного времени.—Проблемы мира и социализма, 1965, № 6.

203" С а ф р о н о в И. А. Зависимость временных отношений от форм взаимодействия материальных систем. — Философские науки, 1973, № 4. 204 С и м ф о ии я разума. М., 1977.

206 Сказ кин С., Б ар г М., Лавровский М. История и современ­ность.— Известия, Г962, Г8 сент.

206 Скворцов Л. В. Время и необходимость в истории. М., 1974.

207 Скворцов Л. .В. История и антиистория. К критике методологии буржуазной философии истории. М., 1976.

208 Соловьев В л С. Критика отвлеченных начал. — Собр. соч., т. 2. СПб., 191 !1.

209 С п в р кин А. Т. Происхождение сознания. М., 1960.

210 С э в Л. Марксизм и теория личности. М., 1972.

211 Теккеи Ф. К теории общественных формаций. М., 1975.

21'2 Тилле А. А. Время, пространство, закон. М., 1965.

213 Толстой Л. Н. Детство. — Поли, собр. соч., т. 1. М. — Л., 1935.

214 Толстой Л. Н. Война и мир. Эпилог, часть вторая.—Поли. собр.

155

соч., т. 12.

215 Толстой Л. Н. Дневниковая запись от 29.VII.U'904 г. — Поли. собр.

соч., т. 55.

216 Трубников Н. Н. Проблема времени в свете философского миро­воззрения. — Вопросы философии, 1978, № 2.

217 Тур а ев а 3. Я. Категория времени. Время грамматическое и время художественное. М., 1979.

218 Уваров А. И. Гносеологический анализ теории в исторической

науке. Калинин, 1973.

219 У и т р о у Д ж. Естественная философия времени. М., 1964.

220 У ледов А. К. Структура общественного сознания. М., 1968.

221 Урман ц ев Ю. А., Трусов Ю. П. О свойствах пространства.— Вопросы философии, 1958, № 6.

222 Урманцев Ю. А., Трусов Ю. П. О свойствах времени. — Во­просы философии, 19S1, № 5.

223 У т ч ев к о С. П.. Глазами историка. М., 1966'.

224 У ш и я с к и и К. Д. Труд в его психологическом и воспитательной значении. — Избранные педагогические сочинения в 2-х т., т. 1. М., 1974.

225 Фейербах Л. Основные положения философии будущего. — Из*бр. филос. произв. в 2-х т., т. 1. М., 1955.

226 Фейербах Л. Лекции о сущности религии. — Избр. филос. произв. в 2-х т., т. 2. М., 1955.

227 Ферсман А. Е. Геохимия. — Избр. труды, т. 4. М., 1958.

228 Философские проблемы исторической науки. М., 1969.

229 Ф р а н ц у зо в а Н. П. Исторический метод в иаучном познании. М., 1972.

230 Фресс П. Приспособление человека к времени. — Вопросы психо­логии, 1966, № 1.

231 Хасанов И. А. Две концепции времени.—Вопросы философии, 1966, № 1.

23Й Хлеб ни ко в В. В. Учитель я ученик.—Собр. произв. в 5-ти т., т. 5. Л., 1933.

233 Холостов а Т. В. Проблема социального времени в развитии н функционировании общества.—В кв.: Проблема закона и закономерно­сти в обществознаиии. Л., 1975.

234 Хр апч енко М. Время и жизнь литературных произведений.— Вопросы литературы, 1968, № 10.

235 Цвейг Ст. Звездные часы человечества.—Собр. соч, в 7-ми т., т. 3. М., 1968.

236 Чернышевский Н. Г. Политика. Статьи из «Современника» за 1859 год.— Поли. собр. соч., т. 6. М., 1949.

237 Ч е с н о к о в Г. Д. От концепций исторического круговорота к тео­риям «постиндустриального общества». М., 1978.

238 Ш а л о н Ж. Двадцатилетние: надежды и разочарования. — Литера­турная газета, 1973, 26 сект.

239 Шекспир В. Как вам это нравится.—Поли. собр. соч. в 8-ми т., т. 5. М., 1959.

240 Ш инг аров Г. X. Эмоции и чувства как формы отражения дей­ствительности. М., 197il.

241' Шкловский В. Б. Конвенция времени. — Вопросы литературы, 1969, № 3.

242 Шкловский В. Б. Тетива. О несходстве сходного. — Собр. соч. в 3-х т., т. 3. М., 1970.

243 Шкловский И. С. О возможной уникальности разумной жизни во Вселенной.—Вопросы философии, 1976, № 9:.

156

244 Шопенгауэр А. О возрастах человека. Одесса, 1Ш1.

246 Ш п е н г л е р О. Закат Европы, т. 1. М. — Пг., 1923.

246 Штаерман Е. М. О повторяемости в истории. — Вопросы истории,

1965, № 7.

247 Щербаков Д. Две концепции времени. — Знамя, 1964, № 6.

248 Эйнштейн А. Сущность теории относительности. М., 1955. 249Элекеш Л. Историческое познание— общественное сознание. (Не­которые аспекты исследования, посвященные роли исторических познаний в формировании мысли и современного мышления). М., 1970.

250 Э л ь к и н Д. Восприятие времени. М., 1962.

251 Юм Д. Трактат о человеческой природе, или попытка применить основанный на опыте метод рассуждения к моральным предметам.— Соч. в 2-х т., т. 1. М., 1965.

252 Ян а гид а К. Философия истории. М., 1969¹.

253 Я ц е н к о А. И. Целеполагание и идеалы. Киев, 1977.

254 Dumazedier I. Vers une Civilisation du lonsir? Paris, 1962.

255 Heidegger M. Sein und Zeit. Tubingen, 1960.

256 М а г с u s е Н. One Dimiensiona! Man. Boston, 1968.