§ 2. Смена человеческих поколений как ритм социального времени

Увы! На жизненных браздах Мгновенной жатвой поколенья, По тайной воле провиденья Восходят, зреют и падут; Другие им вослед идут...

А. С. Пушкин

К смене поколений можно подходить с различных сто­рон. С точки зрения демографа, статистика, экономиста — это есть процесс, обеспечивающий непрерывное воспроизводство об­щественной жизни. Для изучения такого процесса ученые-обще­ствоведы привлекают математический аппарат, специальные

78

средства анализа, вычислительную технику. Все это нужно, все это важно.

Но смена человеческих поколений есть жизнь и смерть лю­дей. А это — больше, неизмеримо больше, чем просто «ход исто­рии». У каждого человека только одна жизнь. И за бесстраст­ным языком статистических расчетов и демографических пирамид скрываются и самая большая человеческая радость, и самое тя­желое горе. Новое поколение — это новые люди. Нет, казалось бы, ничего проще и ничего банальней этой истины. Но нет и ни­чего сокровеннее ее! Что может быть проще? Меня родили, вот я и живу. Но что может быть сокровенней этого и чудесней этого — моей жизни! И что может быть более естественным и в то же время более поражать и потрясать своей безмерной глу­биной, как не то, что наши дети повторяют нас, а вместе с ними мы вновь повторяем себя? Но мы не только повторяемся в детях. Мы повторяем собою своих отцов и матерей, своих ближних и не только ближних предков. «Как все в природе, я бесконечен. Мое начало, так же как и мой конец, может быть только ус­ловно. Начать себя я могу как угодно: с равным правом с ми­га моего рождения или с мига смерти любого из моих пред­ков» [ 126,6].

В живой природе повторять — значит наследовать. Хотя со­циальное наследование не есть наследование биологическое или генетическое, человеку свойственно и то и другое. Да и кого из нас не трогало портретное сходство родителей и детей? Но в че­ловеческом, социальном мире, в процессе общественно-историче­ской жизнедеятельности сложилась и развивается, помимо при­родной, своя, особая генетика: последовательные поколения — это как бы один человек, который «постоянно учится» (Паскаль). Поэтому, чем позже пришло в мир поколение, тем больше обога­щено оно опытом общечеловеческой мудрости. Те, кто, как Бэкон и Декарт, выступали против слепого подражания предкам, вы­ступали тем самым против недооценки фактора времени в исто­рии. Если историческое время идет вперед, если дети продол­жают родителей и в своих мальчишеских играх, шутя и забав­ляясь, достигают того, что когда-то «занимало зрелый дух му­жей» (Гегель), то это возможно только потому, что историче­ский процесс есть не простое, а расширенное воспроизводство со­циальной жизни; опираясь на прошлое, мы прибавляем к нему и кое-что новое, от своей собственной продуктивной творческой деятельности. Если время истории идет вперед, то потому, что ученик превосходит учителя. Поэтому социальное наследование есть не только сохранение старого и даже не только прибавле­ние к старому нового. Оно может быть и отрицанием старого,

79

разрывом с ним (но сам такой разрыв есть не что иное как ут­верждение неодолимости жизни). Смена поколений, вхождение в жизнь все новых и новых людей расширяет, углубляет соци­альное пространство — время, многократно увеличивает разно­образие возможностей дальнейшего социального развития.

Есть, однако, еще одно отличие современного поколения от всех прошлых. Особенность современного поколения в том, что оно состоит из живых людей. Особенность прошлых поколений— в том, что те люди умерли. Живые воплощают историческое на­стоящее время, мертвые — историческое прошлое. Для живых время мертвых — это .пространство их социального бытия и раз­вития: застыв, выкристаллизовавшись в предметный мир культу­ры, время прошлой жизнедеятельности не умерло вместе с его но­сителями, а вошло в плоть и кровь новой жизни. Жизнь и время прошедших поколений сконцентрированы в материальной и ду­ховной силе общества, в формах культуры, в социальных инсти­тутах общения, в языке, в формах суждения, в категориях логики. Гениальная ошибка Канта заключалась в том, что он говорил об априорности форм мышления и общеобязательности морального императива. И то и другое априорно, хотя и в ином смысле, чем полагал критический философ. Априорно — лишь по отношению к отдельному индивиду: предки, уходя из жизни, завещали нам не только движимое и недвижимое, но и схемы понятий рассуд­ка, которые, как устанавливает «Критика чистого разума», суть не что иное как «определения времени» [121, 226].

Поколение живых проходит путь и новый, и в то же время в чем-то известный, уже пройденный другими. Если все возрас­ты сосуществуют в хронологической одновременности, то спра­ведливо и другое: каждый возраст вечен, т. е. он всегда (в лю­бой год и век) имеет своих носителей. Всегда, в любой век, жи­вут на свете грудные младенцы, отроки, юноши, старики, хотя численное соотношение между ними далеко не всегда одинако­во. У каждого из нас, ныне живущих, были в прошлые эпохи сверстники. Их последующий жизненный путь может в какой-то мере быть намеком и на наше будущее, но, конечно, только намеком.

Я повторяю жизненный цикл, опробованный и испытанный миллионами, миллиардами людей, в том числе и людьми близ­кими, дорогими мне. Я повторяю — с интервалом в поколение — своего отца, он живет во мне. И только таким образом я могу теперь понять его. Когда наши родители были в нашем возрас­те, а мы — в возрасте наших детей, было, конечно, другое время: в мире совершались другие события, совершали их другие лю-

80

ди, при других обстоятельствах. Но это были люди, давшие нам жизнь и воспитавшие нас. Это были наши непосредственные предшественники. Их жизнь и наша жизнь — две волны, первая из которых и рождает, и ведет вторую, хотя у второй мо­жет быть свой бег.

Но и мы сами ведем за собой следующую волну — своих де­тей. За каждым человеком «чувствуется напор целого океана — всемирной истории» (Герцен). Волны жизни, воплощенные в по­колениях, с большой высоты (в масштабе исторического време­ни) не видны, не различимы. Взятое в таких масштабах, соци­альное время представляется как сплошное и непрерывное. Но вблизи оно иное: прерывное, «пульсирующее». Перефразируя Гераклита, о таком времени можно сказать, что оно есть вечно живой огонь, воспламеняющийся и угасающий, — время обще­ственной жизни воспламеняется с новым поколением, новой жиз­нью, и угасает с уходом из нее каждой реальной и конкретной личности.

Пульс, ритм есть всеобщий закон живого. Биологический ритм многосложен. Но из всех его уровней и звеньев особое зна­чение имеет воспроизводство самой жизни. С ритмом воспроиз­водства, т. е. со сменой поколений, связана главным образом и прежде всего биогеохимическая работа жизни, «напор» живого вещества на среду [50, 265—267]. Воспроизводство человека — тоже ритм, хотя суть его принципиально иная, чем у биологи­ческого ритма размножения. И не только потому, что демогра­фические законы не сводимы к биологическим, но еще и потому, что социальные законы не сводимы, в свою очередь, к одним лишь демографическим. В человеческом обществе «простая сме­на поколений никогда не служила признаком устойчивости и интенсивности процесса развития. Время, как абстрактное ме­рило хронологии, и поколения, следующие одно за другим через приблизительно равные промежутки времени, не дают ни кри­терия, ни указаний на какие-либо законы и процессы» [144, 108]. Это потому, что социальные поколения образуются и цементи­руются не на одной лишь хронологической основе. Хотя социаль­ный ритм поколений есть тоже «работа», но «давление» на сре­ду человечество производит не физиологическими функциями своей жизнедеятельности, а орудиями культуры. Смена социаль­но-исторических поколений связана не только и не столько с де­торождением, сколько с вовлечением все новых и новых людей в историческую деятельность, с участием их в делах и событиях своего века.

Ритм человеческих поколений есть не демографический, а исторический ритм. Интервал времени между родителями и деть-

81

ми не имеет того «мистического значения», которое придавал ему, например, Шпенглер [245, 116]. Ибо смена характера и со­держания жизнедеятельности, образа жизни и мысли людей, со­циальное наследование и его программа зависят не от хроноло­гического интервала и определяются не простым пополнением-рода человеческого, а главным образом и прежде всего событи­ями общественной жизни, участниками которых становятся лю­ди только в силу объективной связи между самими этими собы­тиями и только потому, что каждый из нас воспитан и обучен нашими предшественниками.

Отдельный человек или даже группа людей может, при из­вестных условиях, вырваться из своего времени — аборигены Австралии, если им с детства дать соответствующее образова­ние и воспитание, ничем не будут отличаться от цивилизованных людей XX века. Мы являемся свидетелями того, как в наши дни делают героический рывок к исторической современности целые народы, пребывавшие до этого чуть ли не в каменном веке. Но это возможно лишь потому, что на свете есть другие люди и дру­гое общество, с иным уровнем развития. Без этого перепрыгнуть через свой век невозможно. «Человек XVII века не мог бы ни в коем случае, если бы его и не отделяло время, быть отцом че­ловека XIX века, ибо слишком велико качественное расстояние, различие в нравах, привычках, представлениях, проявлениях ума, которое отражается даже и физически» [226, 592]. Глав­ными «персонажами» поколенческого ритма в человеческом об­ществе являются даже не Отец и Сын, а Учитель и Ученик. «Учитель, образно говоря, осуществляет связь времен, он — зве­но в цепи поколений. Он как бы передает эстафету из настояще­го в будущее...» [21, 228].

Поэтому если уж ставить вопрос об интервале в развитии культуры, о ширине «шага истории», то таким интервалом, кван­том исторического движения, будет тот, который необходим и достаточен для формирования и воспитания нового социально-исторического поколения. «Шаг истории» — это время, по про­шествии которого ученики сами становятся учителями.

Прослеживая эстафету поколений русских революционеров от Радищева до героев 1905 года, В. И. Ленин говорит, конечно, не о демографических поколениях. Он прямо связывает выделяемые им поколения с общественными классами: дворянами, разночин­цами и пролетариями [17, 261; 18, 398—399]. Русское освободи­тельное движение XIX века шло по пути расширения, демокра­тизации круга его участников. Предшественники учили своих по­следователей, они учили их собственным опытом, собственными

82

ошибками. Но ученики не останавливались на достигнутом учи­телями, они превосходили их уровень.

Если демографические поколения не зависят от содержания человеческой деятельности и хронологические сверстники просто сосуществуют друг с другом в одном календарном времени, то социально-исторические поколения и социально-исторические современники находятся по отношению друг к другу в более сложной и более конкретной зависимости. И это не может не отразиться на характере и своеобразии преемственности, насле­дования в истории, на гетерохронности и асинхронности поколен-ческих ритмов в обществе. Социальное наследование и социаль­ная преемственность не есть нечто аморфное, бесструктурное. Они (наследование и преемственность) столь же многолики и многогранны, как многолика и многогранна сама наша жизнь и сама наша деятельность. Если в одной сфере социальной дей-ствительности происходит смена поколений, то это еще не зна­чит, что в те же годы и дни смена поколений должна происхо­дить и во всех других сферах. Смена социально-исторических по­колений в политической жизни — не то же самое, что смена та­ких поколений в науке или искусстве (где последняя принимает форму смены школ и направлений). В каждой из таких сфер —

своя периодизация, свой темп, своя логика, свои законы и прин­ципы соотношений между учителями и учениками.

Все мы учителя и ученики, хотя не все осознаем это. Мы все учителя, поскольку так или иначе, вольно или невольно, входим в микросреду других людей, оказываем на них свое влияние. Но мы все также и ученики: нас учит жизнь, обстоятельства, т. е. другие люди. Однако Учитель и Ученик в поколенческом диало­ге — это уже не случайные и стихийные обстоятельства и фак­торы повседневности. В своем единстве они олицетворяют и вы­ражают не только величину, но и направление шага истории. И эта величина, и это направление могут в различных сферах со­циальной жизни не совпадать между собой: в один и тот же хронологический отрезок времени может, например, произойти

-смена нескольких поколений в спорте и все остаться на своих местах в науке и в политике. А смена поколений и династий ко­ролей и императоров шла совсем не в том направлении, в каком шла смена поколений революционеров.

Общественное развитие, таким образом, не только полифо-нично, но и полиритмично. В конечном счете полиритмичность выражается в том, что в разных социальных областях и сферах с различной скоростью происходит смена поколений, смена ак­тивных участников совершаемых действий, а следовательно, в различных областях и сферах общественной жизни за один и

83

тот же хронологический промежуток времени проходит свой путь и неодинаковое количество поколений демографических. Ритм поколений не остается неизменным и в пределах одной социаль­ной сферы деятельности. Русские писатели-реалисты, от Гоголя до Чехова, несмотря на редчайшую индивидуальность талантов, настолько близки по творческим принципам и художественному направлению, что образуют как бы один «пласт», один феномен культуры, одно великое литературное направление. А вот заяв­ление современного французского писателя Ива Симона, сделан­ное им в возрасте 29 лет: «Все идет слишком быстро. Пропасть между поколениями устанавливается теперь за четыре года. Я чувствую, что уже далек от тех, кому 25, и мне почти нечего ска­зать восемнадцатилетним» [238, 15].

Если в высказывании французского писателя нет преувеличе­ния, то оно свидетельствует, конечно, прежде всего не об успе­хах литературного процесса на его родине, а, напротив, об из­мельчании и упадке писательского труда, ибо истинные художест­венные ценности не умирают и не стареют, тем более за 4 го­да. Писатель, который пишет только для 29-летних и которого не понимают 25-летние, может стать на короткое время модным. Но произведения такого автора не обладают самостоятельной ценностью. Ибо ритм поколений заключается не в том, что сверст­ники и ровесники живут и творят лишь для себя, не в том, что вовремя должны уйти старики, а в том, и прежде всего в том, что вовремя должны прийти молодые!

Молодые необязательно должны вытеснять старых. Но они и не просто сосуществуют со своими предшественниками. Вно­ся новое слово, заявляющее о себе поколение добавляет как бы верхний голос в многоголосую фугу, каковой является жизнь и деятельность современников. Продолжая аналогию с музыкой, интервал между поколениями можно было бы сравнить с интер­валом созвучия, а согласие и несогласие поколений — с консо-нирующими и диссонирующими интервалами. И так же, как для развития сложной, содержательной музыкальной темы необхо­димы и консонансы и диссонансы (поскольку весьма совершен­ный консонанс, т. е. унисон, звучит пусто, бессодержательно), так и для развития социальной темы требуется безостановочное биение пульса исторических поколений, но не на одной ноте, а по всей гамме, с использованием всех регистров.

Ритм поколений, ритм социального времени нельзя выразить алгебраической формулой, как это, например, пытался сделать поэт В. В. Хлебников [232, 174—175]. Социальную гармонию можно поверить лишь «социальной алгеброй», а у нее свои, бо­лее сложные формулы и уравнения. Здесь за основу счисления

84

должна быть взята не количественная, а качественная характе­ристика. И такой характеристикой, полагаем мы, является от­ношение (объективное и субъективное), складывающееся и раз­вивающееся между учителем и учеником, т. е. между самими поколениями.

Объективное отношение между поколениями выражается в единстве тождества и различия задач, встающих перед этими поколениями и решаемых ими. Оно выражается также в един­стве тождества и различия тех условий и обстоятельств, в кото­рых совершается жизнедеятельность людей разных поколений и разных эпох. Хотя эти условия и обстоятельства созданы тоже людьми, но они созданы предшественниками входящего в жизнь жизни, сами решаем унаследованные проблемы, несем ответ­ственность за свой выбор перед современниками и потомками, ис­ходный пункт, начальная точка нашего движения заданы не нами.

В истории формулы обычной алгебры не годятся именно по­тому, что историческое движение осуществляется, как уже го­ворилось, не демографическими, а социальными поколениями — их приливом и отливом, их консонирующими и диссонирующими созвучиями. И само появление этих поколений обязано не физи­ческому рождению индивидов, а социальному формированию лич­ностей. В силу же многопланового, специфического для каждой социальной сферы и относительно самостоятельного для каждого общественного уровня темпа социализации человеческих инди­видов, в силу неравномерности и неоднородности, неравноцен­ности размещения исторических событий на шкале хронологиче­ского времени интервал между социально-историческими поко­лениями не есть неизменная величина. Он является составной функцией многих переменных.

Новое поколение отделено от своих предшественников обыч­но крупными, значительными событиями общественной жизни. Эти события объективно, естественным образом разделяют лю­дей — старших и младших современников — на тех, кто успел и кто опоздал принять в них участие. Ясно поэтому, что в годы, насыщенные большими и содержательными событиями, поколе­ния вырисовываются четче, рельефнее, хотя это не означает, что между ними обязательно должна возникнуть стена отчуждения и непонимания. Быстрая смена поколений, но происходящая на неглубокой, невыразительной основе, так же вредна для обще­ственного организма, как для человеческого организма вредно учащенное, но слабое, анемичное дыхание. Поэтому сама по себе величина интервала между социальными (тем более демографи­ческими) поколениями еще мало что говорит о характере и сте-

85

пени зрелости общества; с большим основанием об этом можно судить по содержанию и глубине той основы, на которой форми­руются и по которой размежевываются поколения. Эта основа тем глубже, чем значительнее происходящие события, чем более крутым поворотом и для большей массы людей они являются. Такие события объединяют и разъединяют людей, и не только по возрасту.

Межой между поколениями могут быть и повороты в движе­нии мысли, если это поколения интеллектуалов (художников и ученых); и качественные преобразования в технике, если это поколения инженеров; и существенно новые шаги в теории и практике воспитания, если это поколения педагогов, и т. д., и т. п. О новых поколениях здесь приходится говорить потому, что до и после таких межевых событий активно действуют, почти всегда и повсюду, не одни и те же люди. В области духовного производства, если даже продуктивная деятельность индивида продолжается до весьма преклонных лет, принципиально новые идеи и существенно новые решения приходят к человеку, как правило, в молодости, на старте его самостоятельного творче­ского пути. Хотя сказанное и не имеет абсолютного и безуслов­ного значения, но, с учетом исключений, можно все-таки сказать, что в той сфере человеческой деятельности, которая предполага­ет особые умственные и душевные усилия человека, творцы-пер­вооткрыватели — это и есть новые поколения, новые люди, за которыми затем следуют продолжатели и эпигоны.

Так, творцы современной физики («пионеры атомного века»), от Планка до Гейзенберга, составили то новое поколение уче­ных, которое в исторических масштабах времени резко, даже хронологически четко, отделяется от поколения физиков доатом-ного XIX столетия. В свою очередь, поколение Фарадея — Мак­свелла и по духу, и по времени также достаточно определенно отличается от своих предшественников и учителей — поколения натуралистов XVIII — первой половины XIX веков (Франклин, Дэви, Ампер, Гей-Люссак). Подобного рода примеры можно при­вести и с поколением художников (романтики, «передвижники», импрессионисты), и с поколением философов (младогегельянцы, неокантианцы, революционеры-демократы). Неравноценность творческого вклада, внесенного поколениями в общий багаж че­ловеческой культуры, несомненна, но это говорит лишь о нерав­ноценности и неравнозначности исторических эпох.

Было бы неверно и даже наивно объяснять расцвет или упа­док культуры в ту или иную эпоху тем, что поколения талантли­вых людей вдруг сменяются поколениями людей бесталанных, ибо за всеми подъемами и спадами человеческого ума и талан-

та стоят в конечном счете более веские и серьезные факторы, чем просто удачное или неудачное стечение обстоятельств, счаст­ливый или несчастливый случай. Ритм поколений, как и ритм социального творчества вообще, задается внутренними закона­ми, логикой развития всей сложной совокупности общественных отношений, из которых ведущими и основными являются отно­шения в сфере материального производства. Но для нормального функционирования социального организма необходимо, чтобы «большинство взрослых людей», участвующих в общественно-историческом действии, периодически обновлялось, чтобы на место тех, кто «изношены событиями», своевременно приходили свежие силы [236, 16].

Новые люди не могут перешагнуть через историческую не­обходимость. Но они могут созидать ее. Они осуществляют, в рамках необходимости, свой выбор, делают свой собственный шаг от возможного к действительному. В поколенческом ритме сопрягаются обе стороны производства социальной жизни: про­изводство материальных и духовных благ и производство са­мого производителя этих благ, т. е. человека.

События и процессы общественной жизни определяют не только метрику, но и топологию времени поколения, т. е. от их характера и содержания зависит не только продолжительность бытия социально-исторических поколений, не только расстояние между ними, но и направление вектора поколенческого времени, а также другие качественные свойства последнего: размерность, последовательность слагающих это время интервалов, необра­тимость такой последовательности.

Если вектор смены демографических поколений задан по су­ти дела природными, биогенетическим факторами, и его направ­ление, как и направление вектора смены поколений любого дру­гого биологического вида, определяется законами наследствен­ности, то стрела времени социально-исторических (т. е. подлин­но человеческих) поколений устремлена туда, куда устремлен ход истории. Поскольку же исторический процесс не есть прямая и единая линия, а движение общественных форм прокладывает себе путь в борьбе различных сил и тенденций, то и воплощаю­щие и олицетворяющие эти перипетии истории поколения людей тоже нельзя выстроить в один ряд, в простую цепочку. Сын не пристраивается к отцу, если он не продолжает его дела, его традиций. Социальная родословная далеко не всегда совпадает с родословной демографической и генетической. И это тем спра­ведливее, чем более развито общество, чем глубже и полнее выражена в нем реальная степень свободы для каждой лично­сти избирать и осуществлять свой путь в жизни, чем с более

87

сложной, более творческой сферой человеческой деятельности мы имеем дело. В современном цивилизованном обществе, где процесс социализации индивида выходит далеко за рамки се-мейно-патриархального воспитания и требует включения широ­кой и многообразной системы общественных механизмов, где перед человеком встают все новые и новые задачи, а решение этих задач заранее неизвестно, перед каждым из нас и не еди­ножды открываются различные возможности, складываются противоречивые ситуации. И делая в этих условиях свой шаг, решаясь на свой выбор, мы выбираем тем самым своих пред­шественников, протягиваем от них к себе нить времени. И в этом же смысле бросаем эту нить вперед, чтобы ее могли под­хватить последователи, наши потомки.

Если в средневековом патриархальном обществе, в среде крестьян или ремесленников, в силу укоренившихся, устоявших­ся стереотипов условий производства и образа жизни людей со­циальное наследование совпадало с наследованием генетическим (это же можно сказать и о привилегированных сословиях и классах, где князьями и графами люди становились от рожде­ния), то социальная революция пролетариата утверждает дру­гие принципы. «Кто был ничем, тот станет всем», «каждому — по труду» — это должно значить, что отныне и навсегда каждый индивид не только юридически, но и фактически признается сво­бодным субъектом, несущим всю полноту ответственности за свое настоящее и прошлое, что и будущее свое он должен стро­ить своими руками. Нить времени связывает поколения не по генам, а по духу.

Духовное наследование и есть собственно человеческое на­следование. Социализм и коммунизм, уничтожая классы, сосло­вия, капитал и частную собственность на средства производства, реально утверждая в качестве высшей ценности духовное богат­ство свободной, всесторонне развитой личности, устраняет ил­люзию, будто положение и роль индивида в обществе опреде­ляются не социальными, а природными факторами,будто челове­ку на роду написано, к какому рангу, к какой касте принадле­жать. Даже в классовом и сословном обществе люди рано или поздно убеждались, что наследовать можно титулы, знания, ка­питалы, движимое и недвижимое имущество, права и привиле­гии, но не ум и не талант. А если сын и признавал духовное род­ство с отцом, то это было именно духовное родство, духовное наследование, следствие не генетической, а социальной связи поколений, результат не самого по себе рождения индивида от данных родителей, а соответствующего его воспитания.

Социальная родословная поколений в наиболее полном и раз-

88

витом виде находит свое выражение в высоких сферах духовно­го производства, в сложном и противоречивом пути движения: творческой мысли, в истории идейных исканий. Поколения мыс­лителей и художников не выстраиваются в один ряд, в прямую линию. Многоголосье духовной жизни общества определяет мно-гомерность поколенческого времени. Оно имеет столько измере­ний, сколько различных, относительно самостоятельных и не сво­димых друг к другу линий сосуществует в преемственной связи между участниками и творцами духовного процесса. Линия Пла­тона и линия Демокрита в философии, несмотря на их глубокую связь между собой, — это две относительно самостоятельные ду­ховные родословные со своими поколениями (материалистов и идеалистов). Но историк философии знает, что есть еще своя родословная и свои вехи на ее пути у субъективного идеализма и идеализма объективного, у рационализма и сенсуализма, у ди­алектики и метафизики, у каждой большой и значительной фило­софской проблемы, у каждой ее узловой категории.

Каждое крупное явление в духовной жизни людей, в истории их культуры имеет, как правило, сложную, нелинейную преды­сторию, т. е. множество различных предпосылок и источников. И сами такие явления (в силу многогранного, а нередко и про­тиворечивого их содержания и характера) дают ростки в разные стороны, один из них в конце концов выделяется, доминирует. Из Локка вышли и Беркли, и Дидро; из Канта, развивая раз­личные стороны его наследия, — почти вся современная филосо­фия. Из Гайдна — и Моцарт, и Бетховен; из Гоголя — и русский критический реализм, и более поздние направления современного искусства и т. д., и т. п.

Если демографический ритм может лишь замедлить или ус­корить свой темп и ход, если направление смены демографиче­ских поколений задано однозначно — от родителей к детям, от предков к прямым потомкам, то ритм социальных поколений, выражающий собою не один лишь факт прихода в жизнь новых людей, но прежде всего содержание человеческой деятельности, воплощенной в творчестве сменяющих друг друга и продолжаю­щих друг друга людей, нельзя определить с помощью одного универсального метронома. Если социальное поколение — это волна в океане человеческой истории, то для описания сложней­шей картины движения волн и течений в таком океане требуется особая «волновая механика», которая была бы способна не толь­ко выявить обобщенный, суммарный результат макродвижения, т. е. историческую смену эпох и формаций, но и вскрыть реаль­ную микроструктуру социального, в том числе и духовного, про­цесса. Эта структура, рассмотренная вблизи (на уровне живых

89

и реальных творцов человеческой культуры), более походит на

сеть с перепутанными, неправильной формы ячейками, чем на прямую и ровную цепочку. Но чем дальше отходим мы от не­посредственного процесса индивидуальной человеческой деятель­ности и чем в более крупных масштабах вырисовывается перед нами общий ход развития той или иной сферы, той или иной стороны практической и теоретической работы поколений, тем менее различимыми становятся отдельные узоры на ткани исто­рического времени, а само это время, выражающее связь и пре­емственность в содержании и формах социального творчества, все ясней и определеннее обретает характер и свойство поляр­ного необратимого вектора.

Если в социальном времени взять только макроуровень, т. е. тот его план, который проявляет себя в совокупной деятельности

большого числа людей (современников и исторически связан­ных поколений), то характеристики и свойства такого времени будут качественно иными, чем у времени в социальном микроми­ре, под которым здесь следовало бы понимать тогда сферу и уро­вень индивидуального бытия личности. И так же как физик не вправе абсолютизировать временные свойства макромира и от­рицать на этом основании пространство — время микрообъектов, так и социолог, переходя от изучения образа жизни и действия индивида к исследованию больших и сложных социальных ан­самблей, имеет дело и здесь и там со своеобразными и не сво­димыми друг к другу формами и уровнями социального прост­ранства — времени. Оба они реальны, оба связаны с деятельной, активной стороной человеческого бытия и сознания, но между ними есть и различие: социальное макровремя выражает сторо­ну непрерывности в развитии высшей формы материального ми­ра, тогда как микровремя социума прерывно и конечно. И все же индивид в обществе — это не атом и не кирпичик, из которо­го лишь строится здание истории. Координаты исторического времени задают хотя и глубинную основу для формирования и социального становления личности, но на этой основе происхо­дит практически бесчисленное по своему многообразию варьиро­вание достаточно сложной и широкой темы.

Современники — это и есть «вариации» на общую тему о сво­ем времени. Смена современников, т. е. смена поколений, есть в этом смысле уже смена самих тем. Это есть музыка истории. Она звучит по нотам, написанным миллионами и миллиардами людей, их жизнью, делами и мыслями. Смена поколений — один из самых волнующих, интимных, сокровенных феноменов жиз­ни — глубоко, эмоционально переживается нами. Наши дети и наши ученики, объект постоянной и неустанной заботы, есть

90

вместе с тем и единственная надежда смертного человека на бу­дущее. В детях и учениках мы видим продолжение себя, в своих учителях и наставниках — свое начало, свои собственные исто­ки. И если это эгоизм, то эгоизм разумный. Ибо «каждый чело­век стоит ровно столько, сколько остается от его жизненного опы­та и продолжается в опыте последующих поколений» [109,125].

Осознание этого наполняет нас самым высоким нравствен­ным чувством, какое только дано испытать разумному и свобод­ному существу. Лишь на этой основе и может сложиться под­линное человеческое субъективное отношение между поколения­ми, в том числе и наиболее существенный вид его — отношение между Наставником и Учеником. Когда подготовка к самостоя­тельной жизни человека будет означать нечто большее, чем на­учение его добывать себе хлеб насущный, а сама человеческая жизнь из средства для внешних по отношению к ней и посторон­них целей превратится в самоцель, когда каждый индивид со­вершенно свободно признает свою причастность к человеческо­му роду и человеческой истории, передача социального опыта (социальное наследование) обретет свой высший смысл и наибо­лее глубокое, богатое содержание. Условием свободного разви­тия личности является свободное развитие всех. Вот почему в подлинно гуманистическом обществе забота о сохранении и раз­витии передовых традиций, общенародного, общечеловеческого интеллектуального и морального богатства должна ставиться выше, чем удовлетворение чьих бы то ни было и каких бы то ни было личных интересов. Человек разрывает узкие, установ­ленные ему, казалось бы, самой природой, рамки индивидуаль­ного времени, выступая как частица общего: народа, класса, человечества. И это не может не найти отражения в содержа­нии и характере той связи, которая соединяет передающих об­щественно-исторический опыт и усваивающих, воспринима­ющих его.

И те и другие сознательно делают общее дело, одни сдают, другие принимают вахту человеческой культуры и истории. Поэтому, в конечном счете, «не ученику должен служить на­ставник, но оба они — духу» [69,456].

Однако это не гегелевский «Дух», оторванный от реального индивида, противопоставленный ему и подминающий его под себя. Это дух, который не поглощает личность, а поднимает ее на вершины, завоеванные совместными усилиями поколений. Он и есть творение этих поколений — реальных воплотителей и ре­альных выразителей своего времени. Но и каждому поколению, т. е. каждому времени, присущ свой дух.

91