§2. Время и деятельность (о «ширине» и «глубине» индивидуального времени)

Действительно, от более или менее удачного употребления этих десяти или двенадцати часов и зависит главным образом счастье или несчастье большинства людей.

Гельвеции

Дела человека или человеческая деятельность и есть не что иное, как способ существования социальной материи.

Жизнедеятелыюсть общественного человека не просто много-лика и многообразна. Она, как показал уже Фейербах, универ­сальна [225]. Только человек может подняться над узкоутили-

31

тарным отношением к окружающей среде, сделать предметом своего интереса всю многоликую и бесконечную природу. То, что Фейербаху представлялось изначальным, антропологическим свойством человеческого существа, марксизм объяснил научно как исторический продукт, развившийся на базе активного, пре­образовательного отношения человека к материальному миру. Деятельность современного развитого человека не сводится к труду, тем более труду физическому. Но прежде чем открыть себе доступ в самые высокие сферы духа, подняться к самым утонченным формам культуры, прежде чем заняться медитацией и «игрой в бисер», люди должны есть, пить, одеваться, строить себе жилище. Без этого нет ни политики, ни философии, ни ис­кусства. Золотой век пещерных людей — миф!

Мы были бы очень далеки от истины, если бы думали, что труд дает человеку лишь средство жизни — он дает ему саму жизнь. Вся человеческая история есть порождение труда. Труд не только создал, но и продолжает создавать человека — с каж­дым новым и новым человеческим поколением. Вне труда про­исходит деградация, разложение личности. Но диалектический парадокс истории заключается в том, что труд не только творит и созидает человека, но и в определенных условиях разрушает, убивает в человеке все человеческое. Тот труд, которым в тече­ние веков и тысячелетий занимались рабы и крепостные, наем­ные работники и домашняя прислуга в патриархальных домост­роевских семьях, был источником жизни, источником культуры, но человека-труженика он сводил к роли говорящего орудия, простого придатка к колесу, мотыге, машине, корыту.

Еще 200 с лишним лет назад, рассматривая вопрос об ис­пользовании времени, Гельвеции заметил, что люди могли бы быть одинаково счастливы, если бы все они в меру трудились, если бы те 10—12 часов, которые остаются у них в сутки после сна и других непреложных (естественных) затрат, все они в рав­ной мере употребляли для занятий любимым и интересным де­лом [68, 379—382]. Судья и слесарь, поэт и музыкант, если толь­ко они заняты делом по душе и не знают скуки, живут гораздо более интересной и содержательной жизнью, чем бездельники— богачи, не прилагающие никакого труда даже для удовлетворе­ния своих вздорных и причудливых прихотей.

Гельвеции противопоставляет вялому и скучному богачу-вель­може бодрого и жизнерадостного ремесленника, представителя третьего сословия. Однако философ писал об умеренном труде. Но в годы, когда создавался трактат, на земле трудились не только поэты и свободные ремесленники. В той же Франции

основным видом производительного труда вплоть до 1793 года был труд крепостных. На английских фабриках рабочие, в том числе и дети, работали по 16 часов в сутки. А в Америке суще­ствовало узаконенное рабство. И надо учесть, что Франция, Ан­глия, Северо-Американские Соединенные Штаты были к тому времени самыми передовыми, наиболее просвещенными страна­ми мира. А как, сколько и в каких условиях работали люди в странах «непросвещенных»: в Турции и Персии, в Туркестане и Египте?

Аристократы Версаля не были счастливы, потому что изны­вали от хандры и безделья. Но был ли счастлив 7-летний маль­чик, о котором писал Маркс в «Капитале»? Этот мальчик 16 ча­сов подряд работал вместе с отцом на фабрике. Отец кормил его, становясь перед сыном на колени, так как ребенок ни на миг не имел права отойти от машины! [7, т. 23, 258].

Бесполезно плакать и молиться, Колесо не слышит, не щадит: Хоть умри — проклятое вертится, Хоть умри — гудит — лудит — гудит!

(Н. Некрасов)

Социальный прогресс, вызванный промышленной революцией конца XVIII—начала XIX веков, превосходил по своему значе­нию все, что знала раньше история. Промышленная революция сопровождалась революцией политической (Северная Америка, Франция). Слом капитализмом натурального хозяйства, сведе­ние им производительного труда к наемному труду были вы­званы гигантским скачком в развитии производительных сил и способствовали их дальнейшему, еще более интенсивному раз­витию. Но этот прогресс совершался «за счет большинства че­ловеческих индивидов и даже целых человеческих классов» [8, ч. 2, 123].

Промышленная революция, применение машин привели к не­бывалой концентрации человеческой энергии и высокой степени специализации каждого работника. Но в условиях капиталисти­ческой эксплуатации этот прогресс оборачивается тем, что к физическому изнурению работника от продолжительного и сверх­напряженного труда прибавляется изнурение от его однообразия. То обстоятельство, что в наше время в развитых капиталисти­ческих странах Запада рабочие трудятся на предприятии не 14— 16, а 7—8 часов и рабочий день и рабочая неделя у них по про­должительности практически такие же, как и в СССР, отнюдь не свидетельствует ни о гуманности «свободного мира», ни о конвергенции капитализма и социализма в единое «индустриаль­ное общество».

2. Социальное время - 33

Промышленно развитые капиталистические страны не состав­ляют даже большинства в современном несоциалистическом ми­ре. Кроме Швеции и ФРГ, Швейцарии и Бельгии, есть еще Бра­зилия и Парагвай, ЮАР, Индонезия и Таиланд. На сегодняшний день существуют еще резервации для «цветного» и «неполноцен­ного» населения, где условия эксплуатации мало чем отличаются от тех, которые существовали там и в прошлом, и в позапрошлом веке. В развитых капиталистических странах 8-часовой рабочий день не является подарком капиталистов, а вырван у них тру­дящимися в упорной борьбе. Это есть завоевание не националь­ного, а международного рабочего класса. И без главного из этих завоеваний — существования великой социалистической стра­ны — не было бы и тех немногих прав, которыми обладают на сегодняшний день американские и западноевропейские трудя­щиеся и которые выдаются теперь буржуазной пропагандой за исконные институты «западной демократии».

Поэтому, если на сегодняшний день общая структура инди­видуального времени в социалистических и некоторых капита­листических странах будет во многом сходной, это не свидетель­ствует о сходстве капиталистического и социалистического обра­зов жизни, так как существенное значение имеет здесь не струк­тура, не объем используемого времени, а прежде всего содержа­ние его, т. е. содержание деятельности, наполняющей это вре­мя. А это содержание определяется не только тем, что и как делает человек, но и тем, зачем и во имя чего он это делает. В конкретно-экономических и конкретно-социологических ис­следованиях хорошо известна схема Г. А. Пруденского, предло­женная им для изучения бюджета времени трудящихся*. Не вдаваясь пока в анализ этой схемы (что будет сделано ниже), отметим ее несомненные достоинства: наглядность и простоту. Схема Г. А. Пруденского может быть хорошей иллюстрацией к мысли Гельвеция: «счастье или несчастье большинства людей» зависит фактически лишь от двух временных компонентов — от рабочего и той части внерабочего времени, которая остается у каждого из нас после непреложных затрат, т. е. от тех «десяти или двенадцати часов», на которые приходятся два основных вида человеческой жизнедеятельности и о которых писал фран­цузский философ.

Но счастлив или несчастлив человек в этой деятельности? На

* Г. А. Пруденский делит все время суток (недели, месяцы и так далее) на рабочее я внерабочее, а во внерабочем выделяет 4 элемента: 1) дополни­тельные затраты времени, связанные с производством, 2) время на сон и другие физиологические нужды, 3) время на домашний труд, 4) свободное время [194].

34

этот вопрос ответа дать не может ни схема Г. А. Пруденского ни любого другого экономиста. Ибо это не экономический вопрос.

Чтобы знать, счастлив ли человек в рабочее время, нужно знать, каковы содержание и характер его труда. Занят ли он в рабочие часы любимым или ненавистным ему делом? Творче­ским или рутинным? Общественно необходимым или маловаж­ным? Занят ли он свободным трудом или принудительным?

Для мыслящего и сознательно относящегося к окружающему миру человека главное, решающее значение имеет, конечно, цель его деятельности. Если эта цель признается им большой и до­стойной, человек может быть счастлив, жертвуя многим, рабо­тая на пределе сил, даже рискуя здоровьем, а то и жизнью. На­против, если он не видит высокой цели и настоящего смысла в своем труде, то этого не заменит, не компенсирует никакой ком­форт — ни техническая эстетика, ни кондиционеры.

Наряду с экономической схемой Г. А. Пруденского в марк­систской литературе известна и иная, философско-социологиче-ская схема индивидуального времени, предложенная Л. Сэвом. В книге «Марксизм и теория личности» французский исследова­тель выдвигает задачу «создания подлинной науки об индивиду­альной жизни» [210, 581]. На графиках Сэва изображается индивидуальное социальное время некоторых представителей современного буржуазного общества (рис. 1).

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ВРЕМЕНИ

Студент Рабочий

Продуктивная деятельность конкретная абстрактная

обучение

обучение

Рис. 1. Индивидуальное время .студента и рабочего в современном бур­жуазном обществе (по Л. Сэву) [310]

35

Хотя эти схемы и являются научной идеализацией, но из них хорошо видно, что и на сегодняшний день для индивида в ка­питалистическом обществе «конкретная деятельность», т, е. дея­тельность на себя, возможна фактически лишь в непродуктив­ном возрасте — в дорабочем и послерабочем периодах жизнен­ного цикла, тогда как производственная деятельность наемного работника — это «абстрактная деятельность», чуждая интересам самого работника, безразличная или даже враждебная ему. Но и «конкретная деятельность», если только она не связана с обу­чением индивида и не относится поэтому к сравнительно моло­дому возрасту, ограничивается, как правило, такими элементар­ными занятиями, как домашний труд и формы примитивного досуга.

Капиталистический стандарт, жесткое разделение труда, практическая предуготовленность каждому индивиду его соци­альной роли в зависимости от принадлежности к данному клас­су легко превращают индивида современного буржуазного мира в обезличенного, усредненного человека тоталитарного об­щества.

Обезличенный, усредненный индивид — это, можно сказать, идеал империалистического государства, как нельзя лучше до­полняющий рвущихся к власти фюреров и сверхчеловеков. Без загипнотизированной сверхчеловеком толпы богопочита-телей нет и самих богов. Человеку из толпы не нужно ни думать по-своему, ни жить по-своему, ему не нужно быть индивидуаль­ностью. Если «люди, основавшие современное господство бур­жуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными» [,12, 346], то во второй половине XX века воро­тилы военно-промышленного комплекса шагают по «коридорам власти» не в силу своих индивидуальных, личностных качеств, а только потому, что олицетворяют собою государственно-моно­полистический капитал.

Монополистический капитал на обоих своих полюсах порож­дает «одномерного человека». Можно было бы согласиться с ав­тором этого термина Г. Маркузе, такую характеристику массовый индивид буржуазного общества заслужил, если бы именитый фи­лософ выводил исследуемый им тип из тех социальных отноше­ний, которые в действительности ответственны за антигуманизм и тоталитаризм западного общества, т. е. из социально-поли­тической и экономической сущности современного капитализма, а не выдавал обрисованный им тип за абстрактное порождение индустриального, машинного уровня производства вообще.

Портрет «одномерного человека», данный Маркузе, как и рас­суждение Хайдеггера о человеке с «неподлинным существова-

36

нием» [255; 256], не составляют, однако, философского откры­тия. Задолго до Маркузе и Хайдеггера, Камю и Кафки об отчуж­дении труда в классово-антагонистическом обществе писал Карл Маркс. Под отчужденным трудом Маркс еще в 1844 году пони­мал труд, продукт которого противостоит произведшему его ра­ботнику как чуждая и не зависящая от него сила. К тому же, подчеркивал Маркс, при капитализме отчуждение труда «прояв­ляется не только в конечном результате, но и в самом акте про­изводства, в самой производственной деятельности» [10,90].По­падая под власть продукта труда и процесса труда, человек в конце концов оказывается под властью всей своей собственной деятельности, является уже не господином, а рабом вызванных им же обстоятельств, теряет фактически над ними какой-либо социальный контроль.

В частнособственническом, эксплуататорском обществе от­чуждение охватывает поэтому не только работника, но и хо­зяина, не только угнетенный, но и угнетающий класс. Отчужде­ние охватывает такое общество в целом: наемный рабочий ис­пытывает отвращение, ненависть к подневольному труду, кото­рый не развивает, а изнуряет и разрушает его силы; эксплуата­тор же, устраняясь от труда, устраняется вместе с тем от основ­ного самого богатого и важного источника физического, умствен­ного и нравственного развития личности. Наконец для общества в целом отчуждение выступает как выражение стихийного, как бы надчеловеческого характера социального развития и прояв­ляется в разрыве и взаимном противопоставлении труда и свобо­ды, материально-практической, интеллектуальной и духовно-нравственной деятельности. Все это находит свое преломление в общей структуре жизненного времени индивидов — носителей соответствующих общественных отношений.

В классово-антагонистическом обществе противоположные классы «разорвали» единое общественное время: господствую­щий класс захватил и монополизировал так называемое свобод­ное время, превратив его во время праздности; надолго угнетен­ного класса осталось все рабочее время, т. е. время подневоль­ного труда. -Трудящиеся должны производить не только обще­ственно необходимый продукт, но и несметные богатства, исполь­зуемые угнетателями для еще большего закабаления угнетенных. Они производят условия своей собственной эксплуатации.

Не находя удовлетворения в труде, индивид буржуазного об­щества ищет себя в сфере досуга. По представлениям западных социологов [254], цивилизация труда сменяется уже в индустри­альных странах цивилизацией досуга, и именно досуг должен теперь занять доминирующее место в жизни людей, определить

37

ритм и направление общественного развития. Но свобода стан­дартизированного, шаблонного досуга — мнимая свобода! Вме­сто обогащения культурой она лишь продолжает и усугубляет процесс обезличивания. И не последнее место принадлежит здесь расхожей массовой культуре. Развитие ума возможно толь­ко в его напряжении. Массовая культура такого напряжения не требует, она не требует ума вообще. Воспитание чувств есть воспитание уважения и любви к человеку. Массовая культура рассчитана не на сочувствие, а лишь на соучастие, не на состра­дание, а на эмоциональную глухоту. На место убеждений она ставит конформизм, на место вкуса — моду, на место дружбы — партнерство, на место любви — секс.

Духовное богатство человека зависит от богатства его дей­ствительных отношений. Но «если обстоятельства, в которых жи-вет... индивид, делают для него возможным лишь одностороннее развитие одного какого-либо свойства за счет всех остальных, если они дают ему материал и время для развития одного толь­ко этого свойства, то этот индивид и не может пойти дальше одностороннего, уродливого развития. Никакая моральная про­поведь тут не поможет» [3, 253]. Однако урод может и не заме­чать своего уродства, а раб быть довольным своим рабским по­ложением или, во всяком случае, считать его естественным, един­ственно возможным. «Все, что в нас ушедшим рабьим вбито»,— тяжелое наследие. Кое-кого свобода даже пугает, так как она предполагает ответственность. Значительно легче ни за что не отвечать и лишь выполнять команду. Раб, смирившийся со своим рабским положением и даже наслаждающийся им, — страшная фигура, потому что он не только пассивный объект эксплуата­ции, но и яростный защитник этой системы. «Люди холопского звания сущие псы иногда» (Н. Некрасов). Они ненавидят тех и мстят тем, кто лучше их. Только этим можно объяснить «па­радокс Вандеи», когда на стороне контрреволюции яростно вы­ступают те, в интересах которых революция прежде всего и со­вершалась. Не из господ и суперменов, а из рабов, холопов, сле­пых исполнителей воли фюрера состояли и вымуштрованные полчища Гитлера.

Если же раб сознает свое положение, борется против него, то он уже не раб, как указывал В. И. Ленин, а революционер. Самое великое, что создал капитализм, — это свою собственную критику в лице антибуржуазного, пролетарского революционно­го движения. Только через революционную борьбу эксплуати­руемые массы смогли выйти из состояния вековой спячки и апатии, занять подобающее им место в истории. На гребне ре­волюционной борьбы против капитала, как предвестники буду-

38

щего, выросли величайшие исторические личности — вожди, организаторы и теоретики революционного класса.

Капитализм сам создал объективные и субъективные пред­посылки своего собственного уничтожения. Подчеркивая это об­стоятельство, марксистская научная критика капитализма не имеет ничего общего с романтической апологетикой докапитали­стического прошлого. Капитализм сломал патриархальное хозяй­ство, оторвал производителя от своего клочка земли, но тем са­мым он создал промышленность, построил современные города, гигантски развил производительные силы, не умещающиеся уже в рамки капиталистических отношений. Капитализм поляризо­вал, обострил взаимоотношения классов, но он же и создал впер­вые реальные материальные предпосылки для ликвидации этого антагонизма. Капиталистическое производство породило «частич­ного» человека, но оно же и вызвало потребность в универсаль­ном развитии личности. Отсюда — и разрушающее, и в то же время «великое цивилизующее влияние капитала» [11, ч. 1, 387]. «Та универсальность, к которой неудержимо стремится капи­тал, — писал Маркс (и в этом пункте Марксова учения о капи­тализме заключается полная противоположность революционно­го марксизма и либерально-апологетического прославления ка­питалистического «прогресса»), — находит в его собственной, природе такие границы, которые на определенной ступени капи­талистического развития заставят осознать, что самым большим пределом для этой тенденции является сам капитал, и которые поэтому будут влечь людей к уничтожению капитала посред­ством самого капитала» [11, ч. 1, 387].

Как бы коммунизм ни отличался от капитализма, он выра­стает из последнего как из своей предпосылки и противополож­ности. Но то, что капитализм наметил, выявил внутри себя лишь как противоречивую и ведущую к уничтожению самого частно­собственнического, эксплуататорского общества тенденцию — преодоление «частичного» человека и воспитание всесторонне, гармонично развитой личности,— социализм и коммунизм ре­ализуют, делают и условием, и следствием своего социального развития.

Коммунистическое строительство, писал В. И. Ленин, неиз­бежно должно привести «к уничтожению разделения труда меж­ду людьми, воспитанию, обучению и подготовке всесторонне раз­витых и всесторонне подготовленных людей, людей, которые уме­ют все делать» [19, 33]. Чтобы уметь все делать, индивид дол­жен усвоить, «распредметить» для себя богатейший социальный опыт, воплотить в своем индивидуальном времени время многих и многих человеческих поколений. И чем выше уровень общест-

39

венного развития, чем богаче, сложнее мир человека, чем осно­вательнее социализация индивида, тем глубже и тоньше может быть выражена индивидуализация личности. На зрелых этапах развития культуры диалектика общего и единичного раскрывает­ся со всей своей силой и убедительностью: личность тем уникаль-нее и самобытнее в своей оригинальности и неповторимости, чем больше и полнее она впитала в себя общечеловеческого, истори­ческого достояния. И чем, с другой стороны, менее зауряден, ме­нее похож человек на других людей, тем больше он способен на такое творчество, которое будет вызывать к себе широкий инте­рес и представлять всеобщую ценность.

Для этого только нужно, чтобы с человека были сняты око­вы эксплуатации, чтобы он не был привязан на всю жизнь к ограниченному, «предуготовленному» ему чуть ли не от рожде­ния виду занятий, а имел возможность отправлять различные об­щественные функции как «сменяющие друг друга способы жиз­недеятельности» [7, т. 23, 499; 3, 31—32].

В схемы-графики, предложенные Л. Сэвом для изображения времени индивида буржуазного общества, социализм и комму­низм вносят существенное упрощение: из двух осей графика остается лишь одна — горизонтальная. Вертикальная ось, делив­шая время человека на время конкретной и абстрактной деятель­ности, т. е. на время деятельности на себя и время деятельно­сти, отчуждаемой капиталистом, исчезает. Вся человеческая дея­тельность является теперь конкретной, выражающей и способ­ности, и потребности трудящихся. Горизонтальная ось остается, она отделяет время деятельности по усвоению социального и культурного наследия (t2) от времени продуктивной деятельно­сти индивида в различных формах и сферах (t₁). Время t₂ иначе может быть определено как время распредмечивания, а время t₁ — как время опредмечивания. Соотношение t₂/t₁ выразит «ко­эффициент обученности», подготовленности индивида к данному виду деятельности; соотношение t₁/t₂—«коэффициент отдачи», т. е. расчета индивида с обществом за предоставленную возможность учиться.

В зависимости от значения величин t₁ и t₂ соотношение t₁/t₂ может быть больше 1 (t₁>t₂), меньше 1 (t₁<t₂) и приближено к 1 (t₁«t₂). В преобразованном (применительно к условиям со­циализма) виде схемы Сэва изображены на рис. 2.

Коэффициент обученности (по Сэву — «норма органической структуры использования времени») — важнейшая характеристи­ка индивидуального времени. Развитие личности требует посто­янного поддержания высокого значения этого показателя, т. е. следования индивида известному правилу: «век живи — век

40

учись». Чем сложнее вид деятельности, чем больших квалифи­кации и знаний он требует, тем настоятельнее необходимость в непрерывном и неустанном совершенствовании индивида, а сле­довательно, в повышении расходования времени на этот вид дея­тельности. Иначе неизбежны остановка, косность, застой.

Рис. 2. Индивидуальное время работника социашистяческого общества в зависимости от квалификации и стажа работы: а) иизкая квалификация, но большой стаж работы (t₁ > t₂); 6) молодой специалист (t₁ < t₂); в) вы­сокая квалификация, большой стаж работы (t₁ = t₂)

Чем большего времени потребовала подготовка к данному ви­ду деятельности, тем у индивида больше возможностей для про­гресса, меньше опасений исчерпать себя, посвятив свою жизнь именно этому роду занятий. Но вполне реальна и иная ситуация, когда остановка в развитии произойдет сама собой, если сам вид деятельности не требует от человека ни значительных твор­ческих усилий, ни больших знаний, ни особого искусства. Ком­мунистическое общество разрешает это противоречие высоким развитием своей материальной и духовной культуры, переложе­нием простых и механических операций на машины и автоматы, освобождением человека от роли непосредственного агента произ­водства, сосредоточением в его руках лишь общих функций кон­троля и регулирования производственного процесса (11,ч. 2,213)

Когда в социологических схемах свободное время рассматри­вается как часть внерабочего времени, то это можно оправдать лишь исследовательской задачей. Но за пределами специально оговоренной и намеченной установки — изучения внепроизвод-ственной сферы жизни и деятельности человека — разделять и противопоставлять друг другу свободное и рабочее время было бы грубейшей ошибкой. Тем более, если это касается социали­стического общества, покончившего и с эксплуатацией человека человеком, и с отчуждением труда.

41

И не следует думать, что это справедливо лишь по отноше­нию к особым, избранным видам трудовой деятельности, таким, как деятельность ученого или писателя, космонавта или киноре­жиссера. При социализме и представители рядовых, более скром­ных профессий, если только они работают на себя и на общест­во, свободно, в соответствии со склонностью и желанием избра­ли данный род занятий, сознают важность и ответственность своей работы, удовлетворены тем, что их труд не только мате­риально, но и морально поощряется обществом, заняты трудом, который со стороны своего социального содержания является трудом свободным.

Все это, конечно, не означает, что нужно абсолютизировать и апологетизировать сегодняшний день и не видеть перспектив дальнейшего развития: коренных изменений во всем спектре че­ловеческой деятельности, выхода в конце концов человека из не­посредственной сферы материального производства. Тем более было бы недопустимо каким-либо образом тормозить, сдержи­вать этот очень важный и прогрессивный процесс.

При социализме свободное время уже не противоположно рабочему (как при капитализме), но еще и не тождественно ему (как при коммунизме). Социализм есть процесс перехода от не­обходимости к свободе. Но такой переход, который совершается в рамках единой коммунистической формации, и на сегодняшний день — уже на своей собственной основе. Верно, что нельзя за­бегать в завтрашний день. Но еще более верно, что нельзя и оставаться во вчерашнем. Отделение же и противопоставление свободного времени рабочему — это и есть вчерашний день истории.

Проблема культуры внерабочего свободного времени являет­ся, бесспорно, важной и теоретической и практической задачей коммунистического строительства. В том, что это время еще да­леко не всеми расходуется наилучшим образом, виноваты и лю­ди, и обстоятельства. Но не менее важна проблема, как поднять до уровня свободного рабочее время, т. е. как всякий труд пре­вратить в труд творческий, облагораживающий и развивающий человека, т. е. в труд свободный. Полагать, что свободная дея­тельность (и свободное время) возможны всегда и при любых обстоятельствах только вне труда (во внерабочее время), зна­чит, не только допускать непростительную ошибку теоретическо­го характера, но и делать большой педагогический просчет. Это значит воспитывать у людей, прежде всего у подрастающего по­коления, превратный взгляд и превратное отношение к труду (в особенности к труду физическому) как только к обязанности, повинности, тогда как именно труд является основным и реша-

42

ющим фактором социализации личности (тем самым — обрете­ния личностью подлинной свободы). Свободный, творческий труд нужен человеку не только как средство жизни, он нужен ему «сам по ceбе, для развития и поддержания в нем чувства чело­веческого достоинства» [224, 125].

Освобождение человека от непосредственного участия в про­цессе производства означает не упразднение труда, а преобразо­вание его сущности, развитие трудового акта в акт свободной игры интеллектуальных и физических сил человека, соединяю­щий в себе глубину научного овладения объектом с эстетическим изяществом формы этого совершенного, синтетического вида деятельности.

Категории свободного и рабочего времени требуют конкрет­но-исторического употребления. Насколько эти понятия подвиж­ны и переходят, проникают друг в друга в зависимости от раз­вивающихся общественных отношений и прежде всего от того, относятся ли они к обществу в целом или к отдельному инди­виду, можно убедиться из следующих соображений.

Следствием и одной из сторон материального и духовного прогресса общества является наполнение рабочего времени со­циальным содержанием свободной жизнедеятельности, расшире­ние и обогащение сферы человеческой свободы как познанной необходимости. Качественное изменение самого характера труда ведет к тому, что рабочее время, не переставая быть рабочим, поднимается до уровня свободного времени.

Но справедливо и обратное. С ростом производительных сил общества и сокращением на этой основе времени, требуемого для производства предметов первой жизненной необходимости (пищи, одежды и прочего), создаются условия, т. е. освобождает­ся все больше и больше времени для производства иной, более изысканной продукции, а также создания и совершенствования сложного и разветвленного социального института услуг, твор­чества в высоких сферах культуры. Какой же из этих видов дея­тельности является работой и время какого из них — рабочим? И что в связи с этим отнести к свободе, время какого вида дея­тельности следует полагать свободным временем?

Если считать, что рабочим временем для общества будет то, когда производятся предметы и условия, необходимые для его жизнедеятельности (такой взгляд кажется естественным), то воз­никает сразу же вопрос: а какие это предметы и какие это усло­вия? Всегда ли, на любой ли ступени общественного развития они одни и те же? Не следует ли согласиться с тем, что с про­грессом общественного производства не менее бурными темпами возрастают и объективные, непреложные потребности самого об-

43

щества, усложняются те факторы и условия, без которых невоз­можно не только расширенное, но и простое воспроизводство со­циальной жизни? В XX веке любая цивилизованная страна пре­кратила бы практически свое существование, если бы перестала значительную часть своего совокупного времени отдавать науке, образованию, здравоохранению, т. е. таким видам деятельности, которые еще 200—300 лет назад были рассчитаны на любителя и рассматривались одними как удовлетворение личного интере­са, другими как блажь, третьими как ересь. И в сфере произво­дительного труда: производство, скажем, кино- и фотоаппара­туры всего 60—70 лет назад предназначалось в основном для любительских и культурно-развлекательных целей, в настоящее же время оно имеет для экономики страны не менее важное значение, чем производство любых других орудий труда и тех­ники. Так свободное время общества, не переставая быть сво­бодным, становится по мере развития производительных сил л производственных отношений социально необходимым, рабочим временем.

У значительной категории трудящихся грань между свобод­ным и рабочим временем стерта уже и на сегодняшний день. В совокупном балансе времени общества весь рабочий день поэта и юриста, учителя и актера, ученого-исследователя и об­щественно-политического, государственного деятеля является свободным временем, так как вся их деятельность относится к сфере свободного творчества, духовного производства. Со сторо­ны общества свободным будет не только рабочее время писа­теля, но и все то время, которое является как бы необходимыми «накладными расходами» к времени писательского труда, т. е. все то время, которое общество должно затратить, чтобы обес­печить, сделать возможным производство духовного продукта — результата труда писателя и довести его до потребителя (чита­теля). В этом смысле свободным (общественным) временем бу­дет рабочее время библиотекаря, книжного продавца, наборщи­ка, переплетчика и т. д. Свободным будет также и время, затра­ченное на производство бумаги, строительство типографии, биб­лиотеки, книжного магазина, так как без всего этого труд со­временного писателя не достигнет общественно значимой цели.

Однако составляя в совокупности свободное время общества, индивидуальное время деятельности каждого из занятых в этой сфере практических работников по отношению к самому работ­нику как индивиду выступает как рабочее время с регламенти­рованным рабочим днем.

Рабочее время является фундаментом свободного времени. От продуктивности, производительности рабочего времени зави-

44

сит культура свободного времени. Но не менее верно и то, что важнейшим условием и фактором, определяющим цену рабоче­го времени — его продуктивность и возможности, выступает сво­бодное время: его величина, структура и содержание, ибо повы­шение производственной квалификации работника находится в-прямой зависимости от культуры свободного времени. Взаимо­связь и взаимозависимость рабочего и свободного времени яв­ляется, таким образом, не только количественной, но и качест­венной, она относится как к их объему, так и к содержанию.

Коммунизм не будет знать противоположности, а в перспек­тиве — и различия между свободным и рабочим временем. Тен­денция к преодолению, разрешению противоречия между трудом и свободой является глубинной прогрессивной тенденцией исто­рии, и уже сегодня весь широкий и сложный спектр человече­ской деятельности мы должны как бы просматривать в свете этой прокладывающей себе путь закономерности. Пройдя через формы внутреннего антагонизма и жесткого разведения вплоть до отчуждения и противопоставления друг другу, время труда и свободное время соединяются на высших ступенях социально­го развития в единое социальное время, в котором, как а един­стве многообразного, синтезированы взятые во временном аспек­те все виды и оттенки исторически изменяющейся, развивающей­ся человеческой жизнедеятельности.

Виды деятельности

объективного

Эти виды и оттенки по-своему персонифицированы, воплоще­ны во времени индивида, составляя на каждом этапе жизнен­ного цикла человека особые, дополнительные (по отношению к хронологии) измерения его личностного, индивидуального времени. Если хронологиче­скую координату (календарное время, когда происходит соот­ветствующее действие) отме­чать на вертикальной оси OZ, то другие существенные харак­теристики,. приходящиеся на данный хронологический мо­мент деятельности (соответст­венно — такие же характери­стики самого индивидуального времени), можно будет в опре­деленном смысле изобразить с помощью координат двух го-ризонтальных, взаимно пер-пендикулярных осей: OX, OY (рис. 3).

45

Отложим на оси ОХ (в определенном масштабе) столько равных отрезков, сколькими видами деятельности индивид в этот день (месяц, год и так далее) занимался; по оси OY — ве­личину, характеризующую интенсивность этих занятий (послед­няя может быть достаточно объективно выражена тоже вре­менными мерами — количеством часов или минут, которое чело­век затрачивал на соответствующие виды деятельности на ин­тересующем нас хронологическом этапе). Ось OZ — календар­ное время. Получим определенную плоскостную фигуру. В на­шем примере это будет фигура Oabcdefghikl (рис. 4).

I ? 3 4 5

Рис. 4. Человеческая деятельность во (экстенсивная и интенсивная характеристики)

временном выражении

Если единицы измерения по оси OY соответствовали 1 часу, то вычерченная фигура должна быть прочитана так: в данный день индивид занимался пятью видами деятельности, из них первым — 2 часа, вторым—1 час, третьим — З часа, четвертым — 2 часа, пятым — 4 часа. Ясно, что последним видом деятельно­сти он занимался особенно интенсивно, вторым — менее интен­сивно, чем другими.

Сделаем аналогичный замер и вычертим новую фигуру для следующего дня (или для любого другого, пользуясь определен­ным масштабом движения по оси OZ). Эта фигура может сов­пасть с первой, но может и заметно от нее отличаться. Но в лю­бом случае эти две плоские фигуры, расположенные одна над другой на параллельных плоскостях, образуют вместе объемное

тело.

46

Если данным видом деятельности человек занимался три дня, из них в первый день 1 час, во второй — 3 часа, в третий — 2 часа, то объемная модель его индивидуального времени, по­священного данному виду деятельности, будет выглядеть так, как она изображена на рис. 5.

Рис. 5, Вид деятельно­сти во временном выра-жении

Учтя теперь не один, а по возможно­сти все виды деятельности, которыми был занят индивид на протяжении опре­деленного, более или менее продолжи­тельного периода времени, мы должны будем построить объемную модель, кото­рая наглядным образом изобразит все три измерения индивидуального време­ни. Измерение по оси OZ покажет нам в соответствии с масштабом хронологиче­скую, календарную продолжительность исследуемого периода человеческой жиз­ни (в предельном случае это может быть и вся жизнь), и здесь значение будет иметь не только высота пирамиды, но и последовательность ее «этажей». На пи­рамиде можно проследить и конфигура­цию каждой вертикальной ячейки — ее зарождение, вклинивание в горизонталь­ные этажи, развитие или, напротив, ис­чезновение, смену другими ячейками, т. е. другими видами деятельности.

Измерение по оси ОХ даст представление о многообразии (или, напротив, однообразии) видов деятельности индивида. Чем: эта деятельность разностороннее, тем из большего числа отрез­ков будет состоять луч по оси ОХ. Каждому этапу жизненного цикла, более того — каждому моменту индивидуального хроно­логического времени соответствует свое значение «широтной» координаты, которое характеризует в большей мере степень и уровень социализации индивида, хотя и с внешней, количествен­ной еще стороны.

Всесторонне развитая личность вырастает, воспитывается на базе широкого и разнообразного участия в делах общества, всту­пая в обилие связей и отношений с социальным миром. Однако-ставить развитие личности в зависимость только от количества видов деятельности было бы тоже неверно. Ведь разносторон­ность человека может быть и поверхностной. Это пример широ­кой, но не глубокой жизнедеятельности. Напротив, не любое ограничение в видах и формах деятельности должно рассмат-

47

риваться как признак ограниченности, т. е. узости и отсталости, интересов человека. Нередко за внешне незаметным, «скучным» образом жизни, его кажущимся однообразием скрывается «одна, но пламенная страсть», такое высокое напряжение внутренней работы, которое требует от человека полной отдачи всех его жизненных сил.

Степень напряжения, интенсивности усилий индивида в том или ином виде деятельности даст измерение по третьей оси — OY. Теперь мы имеем трехмерную модель индивидуального со­циального времени, наглядно изображающую (при движении вверх по оси OZ, т. е. вдоль вектора хронологического возраста) жизнедеятельность индивида — с его количественной и качест­венной, экстенсивной и интенсивной сторон. Конкретизация этой

•объемной модели, прочтение ее требуют содержательного ана­лиза выделенных и отдифферекцированных (по оси ОХ) видов деятельности, что представляет собою уже особую задачу фило-софско-социологического и психологического характера.

Перед нами сейчас такая задача не стоит. В аспекте иссле­дуемой проблемы индивидуального человеческого времени пред­ставляется, однако, важным отметить следующее.

Различные виды деятельности не всегда и необязательно должны выстраиваться в линейный временной ряд, так как в действительности, напротив, более часто происходит совмещение в одном хронологическом времени не одного, а нескольких ви­дов деятельности индивида. Нельзя, например, полагать, что че­ловек в одно время только трудится, в другое — только общает­ся, в третье — лишь расширяет и углубляет свои теоретические

-познания, а в четвертое—занят исключительно выработкой цен­ностной ориентации своей жизни. Хотя выделение на правах научной абстракции и самостоятельное рассмотрение в этом пла­не трудовой деятельности, а затем вслед за нею и независимо

от нее — деятельности по общению или познавательной деятель­ности, вполне допустимы и даже в известных случаях просто необходимы [115; 116; 127]. В реальной жизни, разумеется, ни труд без общения, ни общение без труда, ни общение без позна­ния, ни познание без общения невозможны.

Поэтому при построении объемной модели индивидуального времени и всего многообразия и обилия функций (значений) которыми обладает тот или иной акт деятельности человека и которые сосуществуют вследствие этого в одно и то же хроно­логическое время, следует выбрать (для нанесения на горизон­тальную ось ОХ) основную, доминирующую. Ясно, однако, что в зависимости от контекста, т. е. от поставленной задачи, в той «ли иной связи, в том или ином отношении могут выступать впе-

48

ред, играть главную роль то одна, то другая стороны соверша­емого человеком действия, а от этого будет зависеть и реальное наполнение «объемного» времени индивида.

И все же, рассматривая и оценивая время индивидуальной человеческой жизнедеятельности в целом, выделим особо, как наиболее глубокую, содержательную и интегрирующую в конце концов в себе другие стороны и функции социального творчества индивида, его деятельность по общению с другими людьми, с обществом.

Для общества общение вторично по отношению к труду (оно возникает на базе труда). Но для отдельного индивида фактор социального общения приобретает уже самостоятельное и само­довлеющее значение. Чтобы жить в одиночестве, заметил Ари­стотель, нужно быть или животным, или богом. Вне общения ребенок не становится человеком, тогда как без личного труда человеческая жизнь, хотя и неполноценная, все же возможна, примеров тому достаточно. И главное, конечно, не в этом. Более важно то, что с каждым шагом истории, с каждым завоеванием культуры и с каждым новым и новым поколением людей углуб­ляются, усложняются все виды и типы социальных отношений и связей, возрастает, становится все богаче, разностороннее за­висимость индивида от общества. С постоянным сужением сферы непосредственного участия человека в процессе материального производства, высвобождением больших запасов времени для занятий возвышенными и утонченными видами деятельности роль и значение социального общения не только не падает и не ослабевает, но впервые в истории обретает наконец достойные человека и содержание, и размах. В конце концов в человече­ском общении практически выражаются сущность и содержа­ние, реализуется смысл и личного, и общественного бытия [225, 203]. В нем же поэтому наиболее глубоким и полным образом должно раскрыть себя и содержание времени человека.

Если временной аспект трудовой деятельности уже давно стал предметом основательного философского, экономического и со­циологического изучения, то время других видов деятельности еще требуется осмыслить как теоретическую, философскую про­блему. О времени коммуникативной деятельности нужно сказать прежде всего то, что оно в соответствии с характером самой этой деятельности может проявить себя и проявляет принципиально двояким образом: 1) как время взаимного общения между совре­менниками (время «горизонтального» общения) и 2) как время «общения» ныне живущего поколения с ушедшими и грядущими поколениями (время «вертикального» общения). О каждом из них следует сказать особо.

40

Время «горизонтального», или синхронного, общения — это время актуальной практической и теоретической жизнедеятель­ности, основанной на взаимном, непосредственном обмене инфор­мацией, соучастии (или, напротив, борьбе, столкновении) в син­хронно просматриваемом общественном процессе. Общение меж­ду современниками есть не что иное как наличное бытие социальной формы движения, субстрат этой формы, пронизыва­ющий все виды и все грани субъект-объектного и субъект-субъ­ектного отношений. В сфере труда — это «живой труд», «живое рабочее время»; в сфере познания и сознания — это время «жи­вого» созидания культуры; в сфере политической жизни, поли--тической борьбы — время создания и разрушения социальных: институтов надстройки, взаимопроникновения и взаимостолкно­вения объективных общественных интересов.

Но само «горизонтальное» общение возможно лишь благода­ря «вертикальному» (диахронному) общению — прежде чем всту­пить в какое-либо социальное взаимодействие, индивиды уже должны быть социализированы, а это возможно лишь благодаря, воспитанию, усвоению в той или иной форме опыта предшеству­ющих поколений. Все формы и орудия человеческого общения: и прежде всего самое универсальное из них — язык есть созда­ние не одного, а десятков, а то и сотен поколений. То же отно­сится и к другим средствам межпоколенческой коммуникации — от продуктов материально-производственной деятельности до подлежащих социальному наследованию народных традиций к. нравственных норм. Общение ныне живущего поколения с пред­ками и потомками — это не мистика и не ясновидение, это есть следствие и условие культуры. На наших книжных полках стоят книги Ленина и Пушкина, из наших транзисторов звучит музы­ка Моцарта и Чайковского, на стенах наших квартир—репродук­ции Айвазовского и Левитана. «...Почти все, чем мы владеем, дали нам мертвые... наш язык и наши знания, способность чув­ствовать себя счастливыми и способность приходить в отчаяние» [199,34].

Но и те, кто еще не родились, кому лишь суждено сменить нас на земле, незримо уже входят в нашу жизнь. Для них уже строятся детские сады и школы, готовятся учителя и воспитате­ли, пишутся книги и сочиняется музыка. К ним обращаются те, кто уже сегодня работает для будущего. Если обреченные исто­рией классы живут по формуле «после нас — хоть потоп», та историческому оптимизму коммунистов отвечает другая установ­ка: возложить на свои плечи всю меру ответственности не толь­ко за сегодняшний, но и за завтрашний день, судьбу грядущих поколений. Заботясь о будущем, опредмечивая свое индивиду-

50

альное время в «долгие дела», мы обретаем смысл собственной жизни, социальное бессмертие.