Иммануил Валлерштейн: биографический очерк

Хотя Иммануил Валлерштейн получил признание в 1960-х гг. в качестве эксперта по странам Африки, его наиболее значительным вкладом в социологию стала вышедшая в 1974 г. книга «Современная мировая система» (The Modern World-System). Она немедленно за­воевала успех и приобрела мировую известность, была переведена на 10 языков и на язык для слепых по системе Брайля.

Валлерштейн родился 28 сентября 1930 г. Все ученые звания он получил в Колумбий­ском университете, включая докторскую степень в 1959 г. Затем он занял должность на факультете в Колумбийском университете и провел там много лет. После пятилетнего пребывания на посту в университете McGill в Монреале, Валлерштейн в 1976 г. стал известным профессором социологии в государственном университете Нью-Йорка в Бингемтоне.

За первый том «Современной мировой системы» в 1975 г. Валлерштейн был удостоен престижной премии имени Сорокина. Он продолжает работать над этой темой до сих пор, написал ряд статей, а также еще две книги, в которых он проводит анализ мировых систем вплоть до 1840-х. В ближайшие годы можно ожидать выхода в свет его новых работ. В настоящее время Валлерштейн пишет книгу, которой еще предстоит завоевать своих почитателей в будущем.

В действительности, с многих точек зрения, внимание, которое книга уже привлекла и будет продолжать привлекать, даже более важно, чем книга сама по себе. Концепция мировой системы оказалась в центре внимания и размышлений исследователей-социологов, лишь немногие ученые могут похвастаться подобным достижением. Многие социологи, которые в настоящее время занимаются теорией и исследованиями концепции мировой системы, так или иначе критикуют Валлерштейна. Но они ясно сознают важность той роли, которую он сыграл в происхождении их идей.

Хотя и сама концепция мировой системы представляет собой серьезный вклад, не менее значительно и влияние на возрождение теоретически обоснованного исторического исследования. Этим характеризовались и наиболее важные работы, созданные на начальных этапах развития социологии такими людьми, как Маркс, Вебер и Дюркгейм. Однако в недавние годы большинство социологов отказались от исследований подобного рода, обратившись к использованию таких неисторичных методов, как анкеты для опросов и интервью. Это быстрее и проще в применении, чем исторический подход, а собранные данные можно легко обработать при помощи компьютера. Для использования подобных методов требуется узкий набор технических знаний, а не широкий исторический кругозор. Более того, теория играет сравнительно незначительную роль в исследовании с помощью анкет и интервью. Валлерштейн занимает важнейшее место среди тех, кто участвовал в возрождении интереса к историческому исследованию на серьезной теоретической основе.

Джорджа Герберта Мид : биографический очерк

Большинство значительных теоретиков, обсуждаемых в этой книге, при жизни достигли наибольшего признания, опубликовав какую-либо работу. Однако преподавательская деятельность Джорджа Герберта Мида имела не меньшее значение, чем его писательская деятельность. Его слова имели мощное влияние на многих людей, впоследствии ставших видными социологами XX в. Как сказал один из студентов Мида: «Лучшим его средством был разговор; по сравнению с ним его письменное творчество выглядело бледно» (Т. V. Smith, 1931, р. 369). Давайте посмотрим, как описывает преподавание Мида другой его студент, сам известный социолог - Леонард Коттрелл:

«Для меня курс профессора Мида был уникальным и незабываемым опытом... Профессор Мид был крупным добродушным человеком, он носил великолепные усы и вандейковскую бородку. Его характерной мягкой застенчивой улыбке сопутствовал огонек в глазах, словно он радовался какой-то скрытой шутке, которую разыгрывал с аудиторией ...

Читая лекцию, всегда без записей, профессор Мид обычно вертел в руках кусок мела и пристально смотрел на него... Высказывая особенно хитроумный тезис лекции, он обычно бросал беглый взгляд и робко, почти извиняясь, улыбался, никогда не смотря ни на кого в отдельности. В ходе лекций мы вскоре поняли, что вопросы или комментарии аудитории не приветствуются. Действительно, когда кто-либо осмеливался задать вопрос, поднимался неодобрительный ропот студентов, которые возражали против любого прерывания восхитительного повествования ...

Его требования к студентам были умеренными. Он никогда не устраивал экзаменов. Главной задачей для каждого из нас, студентов, было написать по возможности грамотную работу. Профессор Мид читал их очень внимательно, и то, что он об этом думал, становилось твоей оценкой по предмету. Можно было бы предположить, что студенты будут для подготовки к работе скорее читать литературу, чем посещать его лекции, но это был не тот случай. Студенты всегда приходили на занятия. Мид никогда им не надоедал. (Cottrell, 1980, р. 49-50).

Миду было чрезвычайно сложно писать, и это его сильно беспокоило. «Меня крайне угнетает моя неспособность записать то, что хочу» (Цит. по G. Cook, 1993:xiii). Однако со временем многие идеи Мида были опубликованы, главным образом, в книге «Разум, самость и общество» (основанной на записях студентов курса, которым преподавал Мид). Эта книга и другие произведения Мида оказали мощное влияние на развитие современной социологии, особенно символического интеракционизма.

Родившийся в Хедли, штат Массачусетс, 27 февраля 1863 года, Мид получал образова­ние, главным образом, в области философии и ее применения к социальной психологии.

В 1883 г. он получил степень бакалавра в Оберлин-колледже (где был профессором его отец), и спустя несколько лет, проработав школьным учителем, инспектором железнодорожных компаний и частным преподавателем, в 1887 г. Мид продолжил высшее образо­вание в Гарварде. После нескольких лет обучения в Гарварде, а также в университетах Лейпцига и Берлина, в 1891 г. Миду предложили место преподавателя в Мичиганском университете. Интересно отметить, что Мид так никогда и не получил диплома о законченном высшем образовании. В 1894 г. по приглашению Джона Дьюи он перешел в Чикагский университет, в котором оставался до конца жизни.

Как поясняет Мид в следующем отрывке из письма, Дьюи оказал на него огромное влияние: «Мистер Дьюи - не только очень оригинальный и глубоко думающий человек, но и наиболее восприимчивый мыслитель из всех, кого я когда-либо встречал. Он дал мне больше, чем кто-либо из известных мне ученых» (цит. по: G.Cook, 1993, р. 32). Это особенно верно относительно ранней работы Мида в Чикаго, он даже следовал за Дьюи в теории обучения (Дьюи уехал из Чикаго в 1904 г.). Однако вскоре воззрения Мида разошлись с позицией Дьюи, и их развитие привело к его знаменитым социологическим теориям разума, самости и общества. Он начал вести курс социальной психологии в 1900 г. В 1916-1917 гг. он был переработан в развернутый курс (стенографические за­писи студентов курса 1928 г. стали основой книги «Разум, самость и общество»), который читался после введения в социальную психологию, после 1919 года этот курс вел на социологическом отделении Элсворт Фэрис. Именно благодаря настоящему курсу Мид имел такое мощное влияние на студентов-социологов (а также на будущих психологов и педагогов).

Помимо научных занятий Мид участвовал в общественных реформах. Он был убежден, что науку можно использовать для решения социальных проблем. Например, он был всерьез увлечен основанием и формированием политики Фонда отчетной палаты (Settlement House) при Чикагском университете, идея которого была подана, Джейн Адаме, создав­шей реформаторскую общину «Халл-хауз» (Hull House). Что, вероятно, наиболее важно, он играл ключевую роль в проводимых Отчетной палатой социальных исследованиях.

Хотя в 1928 г. подошел возраст выхода на пенсию, Мид продолжал преподавать по при­глашению университета и летом 1930 г. стал профессором философского отделения. К сожалению, он был замешан в серьезном конфликте между отделением и ректором. Это привело к тому, что в начале 1931 г. Мид на больничной койке написал заявление об отставке. Его выписали из больницы в конце апреля, на следующий день он умер от сердечной недостаточности. Джон Дьюи сказал, что это был «самый оригинальный ум в философии Америки среди последних поколений»

Мишель Фуко : биографический очерк

«Мишель Фуко был, возможно, самым знаменитым интеллектуалом в мире», - произнес Миллер после смерти Фуко от СПИДа в 1984 г. в возрасте 57 лет. (J. Miller, 1993, р. 13). Слава Фуко была результатом захватывающих работ, оказавших влияние на мыслителей в различных сферах, включая социологию. Кроме того, Фуко прожил крайне интересную жизнь, и темы, проходящие через его жизнь, как правило, определяли и его творчество. По сути дела, можно утверждать, что через свое творчество Фуко стремился лучше понять себя и те силы, которые заставляли его вести ту жизнь, которую он вел. Среди последних работ Фуко была трилогия, посвященная сексу, - «История сексуальности» (1976), «Забота о себе» (1984) и «Польза удовольствия» (1984). Эти работы отражают пожизненную одержимость Фуко сексом. Значительная доля жизни Фуко, кажется, определялась этой навязчивой идеей, особенно его гомосексуальность и садомазохизм. Во время поездки в Сан-Франциско в 1975 г. Фуко посетил сильно заинтересовавшее его процветающее городское сообщество геев. Фуко, по-видимому, привлекал обезличенный секс, процветавший в имевших дурную репутацию банях там в тот период. Его интерес и участие в этих занятиях были частью его пожизненного интереса к «непреодолимому, невыразимому, бросающему в дрожь, ошеломляющему, экстатическому» (цит. по: J. Miller, 1993, р. 27). Иначе говоря, в жизни (и в творчестве) Фуко глубоко интересовали «пограничные переживания» (в которых люди [и он в том числе] целенаправленно доводили свои умы и тела до предела прочности), наподобие обезличенных садомазохистских опытов, происходивших в этих банях и вокруг них. Фуко был убежден в том, что именно во время таких пограничных переживаний становятся возможны великие личные и интеллектуальные прорывы.

Таким образом, секс был связан с пограничными переживаниями, при этом одно и другое было связано с взглядом Фуко на смерть: «Я думаю, что удовольствие, которое я счел бы самым настоящим удовольствием, было бы столь глубоким, столь сильным, столь непреодолимым, что я не смог бы его вынести. ...Полное абсолютное удовольствие... для меня оно связано со смертью». Даже осенью 1983 г., когда он уже прекрасно знал о СПИДе и о том, что гомосексуалисты имеют несоразмерно большую вероятность заразиться, он опять окунулся в обезличенный секс бань Сан-Франциско: «Он воспринял СПИД очень серьезно... Когда он в последний раз отпра­вился в Сан-Франциско, он воспринял болезнь как пограничное переживание» (цит. по: J. Miller, 1993, р. 380).

Фуко также имел пограничный опыт с ЛСД в Забриски-Пойнт в Долине Смерти весной 1975 г. Там Фуко впервые попробовал ЛСД, и наркотики очень сильно повлияли на его рассудок: «Небо взорвалось... и звезды дождем сыпятся на меня. Я знаю, что это не прав­да, и все же это Правда» (цит. no: J. Miller, 1993, р. 250). Со слезами, струившимися по лицу, Фуко сказал: «Я очень счастлив.... Сегодня вечером я по-новому взглянул на себя. ...Теперь я понимаю свою сексуальность. ...Мы должны вернуться домой» (цит. по: J.Miller, 1993, р. 251).

До своего опыта употребления ЛСД Фуко испытывал затруднения при работе над исследованием по истории сексуальности. Он планировал применить в этой работе во многом такой же подход, какой использовал в предыдущих произведениях, посвященных вопросам безумия и др. Однако после своего пограничного опыта употребления ЛСД он пол­ностью переосмыслил свой проект. Среди прочего, он уделил большее внимание лично­сти. Возможно, именно этот новый подход Фуко предчувствовал, когда во время своей поездки говорил о возвращении домой (т. е. к личности).

Фуко довел себя до предела не только в личной жизни, но и в своем творчестве. В самом деле, можно сказать, что экстремальный характер обоих взаимно подпитывал обе сферы его жизни. Что бы ни говорили о творчестве Фуко, оно, несомненно, имело чрезвычайно креативный характер; оно раздвигало и, возможно, даже выходило за границы креативности. Творчество было для него пограничным переживанием, и исследование этого творчества может быть «пограничным переживанием» для читателя.

Поскольку Фуко действовал на пределе, его жизнь и творчество не поддаются простому определению. Эта трудность была бы естественной для Фуко, учитывая, что однажды он написал: «Не спрашивайте, кто я, и не просите меня оставаться неизменным.... Не один человек, как и я, несомненно, пишет для того, чтобы не иметь лица» (Foucault, цит. по: J.Miller, 1993, р. 19).