4. Имидж современного журналиста. Независимость мышления.

Из Прониной:

Часть из второго вопроса. Журналистика, говорит с умным видом Пронина, - это психологически небезопасная работа. Дело в том, что социально-политическая антиномия, которая рассматривалась выше как психологический итог XX в., в том или ином ее житейском проявлении ощущается всеми как безот­лагательная потребность, что называется «злоба дня», и становит­ся поэтому психологическим импульсом журналистского творче­ства. В конечном счете именно «злоба дня» обращает человека к массовой коммуникации с проклятыми вопросами «Кто вино­ват?», «Что делать?» и «Как быть?». Но разумно ли требовать от журналиста правильных ответов, если антиномия в том и состо­ит, что решения не имеет?

Как живой человек, журналист не может избежать человече­ских заблуждений. Однако логика профессии и технология мас­совой коммуникации позволяют ему продвинуться в разрешении антиномий так далеко, как ни в каком другом виде творчества. И вот как это бывает.

Пример со взятием Бендеров (см. вопрос 6). Это репортаж в классической чистоте жанра: «сообщение, отражающее поступательное развитие реального со­бытия с предельной наглядностью, порождающей «эффект при­сутствия». В конце концов это просто профессиональный при­ем, стимулирующий творчество-в-процессе-коммуницирования в массовой аудитории. Благодаря эффекту присутствия информа­ция воспринимается как данность, на уровне переживания, в котором задействуются все резервы психики, поскольку без комментария-подсказки прогнозировать последствия приходится самому. Личный опыт расширяется до социального масштаба с неизбежными при этом ошибками, но и с внезапными прозрени­ями, которые меняют людей и мир.

Часто объективному восприятию события или явления мешает предвзятость журналистов, факты цензурирования российских СМИ, ибо цензура в России всегда была и будет. В результате – ложная картинка, заблуждение, и нужный для пробуждения людей и разрешения антиномий катарсис не наступает.

Есть и феномен своеобразного внутреннего цензурирования. Профессионал массовой коммуникации видит, что может помочь тому или иному лицу, поддержать то или иное мнение, посодействовать тому или иному делу. Сплошное искушение. Особенно для натуры благородной. Но как только журналист впадает в соблазн пропаганды, его мысль становится односторонней, творчество — ущербным, личность — податливой цензурному принуждению.

Увлеченный высокой идеей журналист желает быть «политическим бойцом», но логика пропаганды делает его «подручным партии», подвластным внушению авторитета. Владение техникой пропаганды вызывает ощущение личной влиятельности, информационного и даже социального могущест­ва. Под обаянием этой иллюзии журналист оказывается во власти «непреодолимого магнетизма свободы слова», как назвал такую форму утраты самоконтроля американский социолог Том Купер.

В социальном плане весьма существенно, что при любых формах цензуры состояния принужденности и увлеченности мо­гут переплетаться сколь угодно причудливым образом. В плане же личном это требует сознательного выбора линии поведения, ибо от него зависят психическое самочувствие и творческая судь­ба журналиста. К сожалению, слишком часто журналисты склон­ны уклоняться от трудных решений, уповая на то, что массовая коммуникация и так сама несет всех, подобно реке. Однако сти­хийная игра информационных потоков, отшлифовывая творче­ские индивидуальности, как гальку, сносит их в особый социаль­ный тип ландскнехтов пропаганды. Не так уж странно, что лите­раторы самых разных стран и культур свои повести и романы о журналистах называют «Враги общества», «Храм сатаны», «Вторая древнейшая профессия», если журналисты и сами нередко обна­руживают в себе помимо обычных человеческих достоинств и не­достатков гремучую смесь продажности и самовосхищения.

«...Хотя независимости нет, и не надо врать о необходимости ее добиваться, не может быть прямой зависимости четвертой вла­сти от первой, — размышляет корреспондент солидного журнала Лев М. — И я как журналист буду писать строго так, как писал я школьные сочинения в пионерском детстве — твердо зная, что и как надо изобразить словом, чтобы интеллигентная учительница, сама в эту ахинею не верящая, смогла бы с чистой совестью по­ставить пятерку и не тянуть дежурные слова: «Подумай еще... Ду­май самостоятельно...» Как журналист я не буду рубить сук, на котором уселся... Власть над микрофоном или печатной страни­цей предоставляет удовольствие, близкое к половому... И хотя среди пишущих есть люди, которым удается писать так, что их тексты имеют инвариантную относительно времени значимость, все же основная задача журналиста — нащупать, пусть остро вре­менные, эрогенные точки на теле народа... Что касается совре­менной российской прессы, то идет борьба не за независимость, но исключительно за право продаваться подороже — не только за живые деньги, журналисты народ всеядный и безыскусный, до­вольствующийся шампанским на фуршетах хоть без закуски под головную боль или даже за возможность попасть в один кадр НТВ с Гайдаром...»^.

Столь нелицеприятный самодиагноз не является чем-то иск­лючительным в журналистской среде. К примеру, контент-анализ юбилейного номера газеты «Московский комсомолец» обнаружи­вает след точно тех же профессиональных установок практически во всех саморекламных публикациях. И это вовсе не постсовет­ская проблема. Во все времена и во всех странах считалось, что пьянство, цинизм, самохвальство, перемежающееся депрес­сиями, — профессиональные заболевания журналистов. По ста­тистике ЮНЕСКО, журналистика давно уже отнесена к числу профессий с самой короткой продолжительностью жизни. Это действительно одно из самых опасных занятий прежде всего в психологическом плане, потому что массовая коммуникация была, есть и будет одной из самых стрессогенных сфер человече­ской жизнедеятельности.

Можно, конечно, уйти из журналистики, но полностью отключиться от нее нельзя. Это вызывает либо регресс личности (в случае индивидуальном), либо распад общества (при массовых вариантах). Но то-то и придает занятию журналистикой высокий смысл и острый интерес, так что любая другая работа потом кажется пресной.

Социаль­но-политическая антиномия, которая рассматривалась выше как психологический итог XX в., в том или ином ее житейском про­явлении ощущается всеми как безотлагательная потребность, что называется, «злоба дня», и становится поэтому психологическим импульсом журналистского творчества. Отсюда следует, что первое условие психологической безо­пасности в массовой коммуникации — независимость мышления.

Все, что есть в массовой коммуника­ции, — амбивалентно. А потому все, что есть в массовой комму­никации, может и воссиять, будто светоч премудрости, а может и зачадить, как жупел пропаганды. Но для журналиста и то и дру­гое — соблазн. Журналист честен лишь до той черты, до которой сохраняет живое ощущение амбивалентности происходящего. Красочные детали реальности от этого не тускнеют, и суждения не утрачивают резкости. Но цена им устанавливается подлинная: не выше и не ниже той, во что они действительно обходятся лю­дям. Независимое мышление, как бестеневая хирургическая лам­па, бестрепетно высвечивает аспекты антиномии, а соположение их в перспективе раскрывает, какова вероятность разрешить ан­тиномию или хотя бы оставить ее в стороне.

Лю­бая односторонность, какова бы ни была ее причина, ведет к психическим отклонениям, которые рано или поздно потребуют мучительной самокоррекции. Но при всем том тяга к действи­тельной независимости мышления в человеке неискоренима. Это изначальная потребность души, и, как пел Владимир Высоцкий, «сапогами не вытоптать душу». Любая пропаганда ущербна. Для классного журналиста-профессионала ясно: «чтобы новость стала прибыльной, она должна быть достоверной», а «комментарий действительно имеет ценность, только когда неподкупно оцени­вает то, что есть на самом деле».

В психологии журналистского творчества берет начало и на­ходит свое завершение первое, самое общее, исходно-фундамен­тальное правило техники информационной безопасности социу­ма: личность профессионального журналиста — мера адекватно­сти массовой коммуникации, первый фильтр социальной ответст­венности и последний гарант свободы слова.

Из Олешко:

Это там, где идет описание типов харизматической личности-коммуникатора: герой, антигерой и мистическая личность. То есть имидж как воздействие.

Можно выделить четыре основные функции имиджа журналиста (коммуни­катора):

• номинативная (заявить о себе, хоть как-то выделиться из числа себе подобных);

• эстетическая («облагородить» впечатление от собственного появления пе­ред аудиторией, продемонстрировать наглядно чувство меры, художествен­ного вкуса);

• психологическая (акцентирование внимания на харизме коммуникатора);

• адресная функция (связывает его со своей целевой аудиторией).

Все эти четыре функции имеют наглядные формы проявления в деятельности каждого успешно работающего журналиста, будь то в сфере телевизионной практи­ки, радио или периодической печати. А доминирующей, по мнению экспертов, самих опрошенных журналистов, чаще всего является именно психологическая функция.

Опрошенные нами журналисты-практики понятие «имидж» определили преж­де всего как «образ, которого в сфере массовой коммуникации до сих пор не было» (43 % ответивших), как «респектабельность, располагающий внешний вид» (18 %), «уверенность в себе» (14 %), как «умение казаться, а не быть» (11 %) и т. д.

Однако нужно учитывать тот факт, что имидж коммуникатора всегда упрощен по сравнению с объектом. Этот «публичный портрет» динамичен и в сознании ауди­тории нередко живет как бы «самостоятельной жизнью» и требует постоянной «фактологической» или «драматургической» подпитки. Он также находится как бы между реальным и желанным, восприятием и воображением.

Составляющие имиджа коммуникатора: внешние черты, характер, манера по­ведения, коммуникативные характеристики, «идейная платформа» и, главное, пси­хологические качества коммуникативного лидера — то есть впечатление о нем в комплексе. Последнее особенно важно при подборе адекватного типажа, соответ­ствующего запросам аудитории, ибо коммуникатор, как показало наше исследова­ние, заключенный в рамки типа, воспринимается гармоничнее. Итак, суммируем вышесказанное.

• Внешняя составляющая: имидж, манера одеваться. Хорошие внешние дан­ные. Культура поведения. Эмпатия, расположенность к аудитории. Интел­лигентность.

• Коммуникативные способности: умение улавливать специфику речи ауди­тории, её внешние признаки, не быть для неё «чужим». Быть для неё связую­щим звеном в сложном информационном процессе. Индивидуальность («штучность») коммуникатора.

• Профессиональные способности: владение методами сбора информации, проверки её на доступность и достоверность, творчество, а не тиражирование. Желание быть психологически подготовленным человеком. Быть не скучным ментором, а другом, советчиком, собеседником, известным экспертом.