§ 12. Право.

I. Вознаграждение является могущественным средством для того, чтобы заинтересовать человека в чужом деле и организовать взаимодействие индивидуальных сил. Но этого средства недостаточно для прочной организации человеческого общества. Здесь требуется известный постоянный порядок. Наклонности людей слишком различны, степень умственного развития слишком неодинакова для того, чтобы большой общественный союз мог держаться исключительно на соглашениях частных лиц, вызываемых их заботами о своих интересах. Необходимы известные нормы поведения, обязательные для всех. Отсюда является новый рычаг социальной механики – психическое воздействие путем предписаний и увещаний, которое заставляет членов общества в своем внешнем поведении сообразоваться с общеобязательными правилами и по их указанию совершать действия полезные для общества и избегать действий вредных и опасных. Степень принудительности социальных норм поведения бывает различна; отсюда возникает деление этих норм на право и нравы.

II. Под именем права разумеются те социальные нормы нашего поведения, которые отличаются принудительностью в высшей степени. Принудительность этих норм состоит в том, что они имеют тенденцию господствовать над членами человеческого общежития независимо от согласия каждого из них подчиняться этим нормам. Член союза, отказывающийся повиноваться этим нормам, может быть вынужден к этому разными средствами, находящимися в распоряжении права; за свое неповиновение праву он может поплатиться даже своею жизнью (ср. § 3, II).

Само собой разумеется, что нормы человеческого поведения могут получить такую силу лишь в том случае, когда за ними стоит какой-нибудь общепризнанный авторитет, наделенный достаточным могуществом, чтобы сообщать эту силу своим велениям. Таким авторитетом может являться только высшая власть человеческого союза. Иными словами, право возможно лишь тогда, когда человеческое общество достигло степени развития, обращающей его в волевую организацию. И притом эта волевая организация должна быть настолько сильна, чтобы обращаться к членам союза с велениями принудительного характера в указанном смысле слова.

Такой силой одарена верховная власть в государстве. Поэтому мы в настоящее время привыкли считать понятия права и государства коррелятами (см. выше § 1, I). Мы считаем за право те нормы поведения, которые взяты под защиту государственной властью и в силу ее авторитет претендуют на господство над членами союза независимо от их желания подчиняться этим велениям. Таким образом, хотя содержание не всех норм права, как мы увидим в учении об источниках права, вырабатывается органами государства, но значение норм права получают во всяком случае лишь те правила поведения, которые взяты под защиту государственной властью. Это не значит, впрочем, что в истории право также тесно связано с понятием государства. В настоящее время государство является главным носителем права. Но для возникновения права нет безусловной необходимости в появлении государства в смысле оседлого союза свободных людей, объединенных подчинением верховной власти. Если союз, находящийся в кочевом состоянии, настолько развился, что в нем создались известные общие нормы поведения и притом принудительные для членов союза в указанном выше смысле, то мы и здесь можем говорить о праве. Но, конечно, до появления оседлого государства трудно ожидать полного развития права со всеми особенностями этого понятия. Кочевой союз обыкновенно недостаточно сплочен для создания общих норм и власть его недостаточно сильна для придания этим нормам характера принудительности.

Из сказанного ясно, что принудительность права не следует разуметь в грубом, механическом смысле. Не нужно представлять себе дело так, будто нормой права считается лишь то правило поведения, которое исполняется только из страха наказания и за которым стоит неизменно санкция в виде такого наказания за неповиновение. Нормы права принудительны лишь в том смысле, что за ними стоит могущественный авторитет в лице верховной сласти, веления которого обязательны для нас мимо нашего желания. Но все эти нормы представляют собою сложное целое. Они имеют задачей установить прочный порядок в государстве. Поэтому они обнимают не только отношения государства к членам союза и членов союза между собою, но и отношения подданных к государству, а также и самое устройство государства. Отсюда ясно, что во всей системе юридических норм неизбежно должны оказаться и такие ведения, за которыми не стоит санкция наказания за отсутствием органа, способного наложить такое наказание. Таковы те нормы, которые определяют положение высших органов в государстве, их права и обязанности, например, положение монарха. Не существует наказаний, карающих за нарушение этих норм. Тем не менее, это – нормы юридические, ибо они также поставлены под авторитет верховной власти и составляют необходимое завершение общей системы принудительных норм социального поведения, из которых состоит право.

III. Таким образом, известную часть юридических норм мы признаем таковыми лишь потому, что они исходят от того же авторитета, от которого исходят все юридические нормы, т.е. от верховной власти, и составляют необходимое завершение системы принудительных норм. Сюда относятся все нормы, определяющие устройство самой верховной власти. Какую же однако практическую ценность имеют подобные нормы, если за ними не стоит никакого органа, который следил бы за их исполнением и карал бы за их нарушение? Это нас приводит к другому важному признаку права. Юридические нормы суть такие, которые не только обязательны для подданных, но считаются обязательными и для верховной власти. Их связующая сила обоюдна: они связывают и подданных, и ту власть, которая взяла их под защиту. Это значит, что верховная власть, раз только она признала известную норму нормой права, обязуется сама сообразоваться с ней и не отступать от нее, пока эта норма не будет изменена или отменена установленным для этого порядком. Только при этом условии нормы права действительно внесут в жизнь государства устойчивость и порядок. Подданные должны знать наперед, с какими велениями государства им придется считаться в своих действиях, и должны быть уверены в том, что эти веления не будут меняться произвольно. Только при соблюдении верховною властью собственных предписаний можно рассчитывать на развитие в подданных уважение к закону и чувство законности. Развитие же такого чувства в конце концов выгодно и для самой верховной власти, ибо чем оно сильнее, тем реже будут встречаться со стороны подданных случаи нарушения права, тем реже самому государству придется прибегать к карательным мерам относительно подданных. В этом и состоит различие так называемого правового государства от деспотии. В деспотии существуют веления верховной власти в смысле общих принудительных предписаний, обращенных к гражданам. Но эти предписания не считаются обязательными для самой власти и могут быть постоянно ниспровергнуты минутным ее капризом. Поэтому и в населении не может развиться чувство уверенности в праве и уважении у праву, но вместо этого развивается наклонность к фатализму: не твердые нормы считаются управляющими жизнью человека, но слепой случай, действия которого заранее нельзя ни учесть, ни предотвратить[1].

Какие, однако, существуют ручательства в том, что органы верховной власти действительно будут придерживаться тех норм, которые они сами признали нормами права?

Здесь мы встречаемся с вопросом о так называемых гарантиях публичного права. На этот вопрос современная наука права дает следующий ответ[2]: сила общественного мнения с одной стороны[3], распределение функций власти между органами, правильная постановка ответственности органов власти, правильное устройство законодательства, управления и суда, с другой стороны, - вот те гарантии, от которых зависит, будет ли право исполняться или же только существовать на бумаге.

IV. До сих пор мы говорили только о праве, применяющемся в пределах государства. Но право выходит и за эти пределы. В отношениях между самыми государствами, суверенными и друг от друга независящими, также установились известные правила поведения. Отчасти эти правила вытекают из соглашений между государствами, отчасти же они освящены стародавними международными обычаями. Эти правила не только касаются мирных сношений между государствами, но они стремятся подвергнуть известной регулировке даже споров вооруженной силой, т.е. войну. Все эти нормы, определяющие порядок мирных и военных отношений между государствами, составляют область так называемого международного права. За этими нормами не стоит уже, по-видимому, внешний авторитет; нарушение их не обложено никакими наказаниями; при исполнении международных договоров действует так называемая clausula rebus sic stantibus, дозволяющая каждому контрагенту отступить от дальнейшего соблюдения трактата, раз это соблюдение признается вредным для жизненных интересов государства; нет, наконец, той организованной силы, которая могла бы заставить суверенное государство вступить в международное общение или воспрепятствовать ему из него выйти. Установление такой высшей организованной силы было бы противно самой идее международного права, ибо уничтожило бы суверенитет отдельных государств и сделало бы из международного общения единое государство. Всеми этими чертами право международное отличается от внутригосударственного права. В нем нет принудительности в том смысле, в каком мы ее считаем необходимым признаком внутригосударственного права. Напротив, этими чертами международное право сближается с другой категорией норм поведения, которая существует и внутри государства и о которой речь будет ниже: именно в нравами. Если, тем не менее, мы и международное право причисляем к области права, то это имеет следующие основания.

Нормы международного права исходят от того же авторитета, от которого исходят и нормы внутригосударственного права, т.е. от верховной власти государства. Международное право покоится на самообязывании государств, вступивших в международное общение. Эти государства сами признают для себя обязательными известные нормы поведения в сношениях с другими такими же государствами. Тут нет высшей силы, которая бы заставила государство держаться этих обещаний. Но мы видели, что нет такой силы и над нормами внутригосударственного права, которыми определяется положение высших органов власти. И однако, как внутри каждого государства есть известные гарантии, в большей или меньшей степени обеспечивающие соблюдение норм общественного права, так существуют подобные же гарантии и для норм международного права. Сознание собственных интересов побуждает суверенное государство ко вступлению в международное общение и препятствует ему выход из этого общения. То же сознание, в связи с боязнью вооруженного или иного столкновения, мешает ему без нужды отступать от заключенного соглашения. Таким образом, на деле международное право применяется и случаи его нарушения являются сравнительно редкими. С другой же стороны, как право публичное, хотя и лишено в своих верхушках организованной принуждающей силы, является тем не менее необходимым завершением всего остального внутригосударственного права, указывая самую организацию верховной власти, так и право международное является завершением права публичного, определяя место данного государства в отношениях с подобными же союзами и обеспечивая неприкосновенность его внешнего бытия.

Вот почему трудно выкинуть нормы международного права из области норм права вообще, не нарушая их внутреннего единства, хотя и приходится признать, что многими своими чертами международное право уже приближается к области нравов; с значительным основанием оно могло бы быть окрещено именем межгосударственных нравов.

V. В заключение скажем несколько слов о проблеме так называемого естественного права. Говоря о праве до сих пор, мы все время имели в виду нормы, применяющиеся на практике и снабженные авторитетом верховной власти. Можно ли говорить еще о каком-либо праве, сила которого была бы независима от этого внешнего авторитета? На этот вопрос мы, не колеблясь, отвечаем отрицательно. Лишь те нормы, за которыми стоит авторитет верховной власти и которые применяются в качестве таковых, заслуживают имени права. То, что носит название «естественного права», не есть на самом деле право, ибо оно ни для кого не обязательно и нигде не применяется. Естественным правом именуется обыкновенно право, соответствующее высшей справедливости. И именно на этом свойстве естественного права стараются обосновать его мнимую обязательность. Мы далеки от того, чтобы отрицать значение принципа справедливости для развития права и не имеем ничего против определения Штаммлера, согласно которому право есть «Zwangsversuch zum Richtigen»[4]. Но в то же время мы настаиваем на том, что все наши представления о содержании справедливых норм, пока они не получили санкции верховной власти, не составляют еще права. Эти представления содержат к себе критику существующего права и попытки построения желательного, лучшего права. Но они – не право и не могут быть ни для кого обязательны уже в силу своей изменчивости. Эти представления изменчивы не только по странам и эпохам: это признают и современные защитники естественного права, отказавшиеся уже от идеи отыскания права вечного и повсюду принимаемого. Но они изменчивы и в каждую данную эпоху, ибо каждый член общества по своему понимает справедливость и то, что ей в данном случае соответствует. Конечно, бывают моменты в народной жизни, когда известное представление о справедливости овладевает массой. В такие моменты возможны перевороты в области права, которые, если даже происходят с нарушением существовавшего доселе права, в сознании народа сейчас же облекаются силою права[5]. Такие явления показывают только, что значение самого права относительно и что всю историю развития человеческих отношений нельзя подогнать под юридические шаблоны: помимо юридических имеют место и чисто фактические процессы. Но эти факты не дают нам основания рядом с положительным, действующим право, говорить еще о каком-то естественном праве с чисто субъективным содержанием. Такая терминология приведет лишь к тому, что самое понятие права расплывется, утратит свою определенность и потеряет всякое научное значение.[6]

[1] Iherind, Zweck, стр. 356. См. о связанности Палиенко, Учение о существе права и прав. связ. госуд., стр. 310-342.

[2] См. Еллинек, гл. XXII.

[3] См. об общественном мнении мою брошюру «Общественное мнение и политическая партия». М. 1906 г.

[4] См. Stammler, die Lehre von dem richtigen Rechte, стр. 27 сл. Ср. мой реферат об этой книге в Научн. Сл. 1903 г., № 4.

[5] Еллинек, стр. 230 слл.

[6] О причинах, которые ведут к тому, что нашим идеалам придается часто значение «естественного права», см. Коркунов, Очерки общ. теории права § 17. – Интересный анализ правовых воззрений и убеждений народа и их значения для применения и развития положительного права см. в книге Петражицкого, Теория права, т. II (1907 г.), §§ 35-38 (учение об «интуитивном праве»). См. вообще о доктрине естественного права Палиенко, Учение о существе госуд. и прав. связ. государств (1908 г.). Покровский, Естественно-правовые течения в истории гражданского права (1909 г.).