§ 10. Нормы человеческого общежития.

I. В предыдущем отделе мы установили, что человеческое общество есть социальный организм. Этим мы отметили следующие существенные черты его природы. 1) Общество и государство не представляют из себя продукта чисто механического построения со стороны извне стоящей воли; они возникают в результате процесса, который не определяется всецело разумными целями входящих в общество индивидов, но зависит также от состояния условий внешнего мира и от непредвиденно наступающих последствий человеческих действий (закон гетерогонии целей, см. выше § 8, I). – 2) Общество не есть простой организм и в том отношении, что живет своей особой жизнью, не исчерпывающейся в жизни отдельных его членов. Хотя каждая отдельная личность является самостоятельным центром психической жизни, но из взаимодействия личностей развиваются социальные движения и вырастает социальная деятельность, дающая особые социальные продукты, каковы: язык, право, наука и т.п. Эта социальная жизнь подлежит особым законам, в основе которых лежит коллективная психология, психология народов.

II. Каждое механическое и органическое единство представляет сложное целое, которое состоит из отдельных частей. Эти части приведены в связь между собою, которая и образует из них высшее единство, преследующее самостоятельные цели. Для возникновения этой связи необходим известный внутренний порядок сложного единства: каждой части должно быть отведено свое место и должно быть установлено отношение части к всему целому, определены функции целого и функции его составных частей. Такой порядок существует и в человеческом обществе, где каждая личность представляет собой часть сложного целого. Должны быть определены отношения личности и общества и взаимные отношения отдельных индивидов.

Общественный порядок, согласно общему принципу эволюции и гетерогонии целей, не остается неизменным, но и не устанавливается произвольно и сознательно. Начинается эта эволюция с самых простых форм общественного устройства и постепенно переходит к более сложным. Простейшие формы общежития отличаются слабой дифференциацией общества, т.е. слабым различием его составных элементов, но в то же время и слабой интеграцией общества, т.е. слабой степенью его сплоченности. Главные различия в составе первобытной орды, как его рисует себе социология, покоятся на естественных различиях ее членов по полу и возрасту и сопровождающих эти различия неодинаковых условий образа жизни и занятий. Простотой отличается и управление такой ордой: наиболее смелый и предприимчивый ее член в силу естественного хода вещей занимает передовое место в походе или на охоте. С другой стороны, и сплоченность такой орды весьма слаба: она легко распадается и члены ее без особых затруднений могут составить отдельные группы. По мере культурного развития усложняется строение человеческого общества, является разница в богатстве, занятиях, общественном положении, вырастают сословные группы. В связи с этим усложняются внутренние отношения между членами общества, меняется и получает более рациональный характер и порядок управления. Общественный строй делается более сплоченным и более устойчивым. Набольшую сложность получает общественный строй и управление в государстве.

Разнообразная деятельность государства, с которой мы ознакомились в предыдущем отделе, в связи с сложностью его внутреннего строения, вызывает с необходимостью возникновение самых разнородных способов для поддержания в нем внутреннего порядка, для урегулирования отношений целого к его частям и частей между собою. Является масса норм различного типа, которые имеют целью определить место каждого индивида в государстве, задачи сложного целого и функции его частей. Но на этом не останавливается процесс социальной эволюции: государства вступают в общение между собою и в этом международном общении также возникает тенденция к прочному упорядочению взаимных отношений на почве общих норм.

III. Мы увидим впоследствии, что нормы, регулирующие жизнь государства, разнородны по своему характеру и могут быть сведены к трем главным группам: право, нравы и мораль. Всем этим нормам, однако, присуща одна общая черта, которая отличает их от законов природы. Именно, в то время, как законы природы представляются нам неизменными и не подлежащими нарушению со стороны человеческой воли, социальные нормы, напротив, суть веления, обращенные к воли людей, и могут быть изменяемы, а также и нарушаемы человеческой волей. Это различие вытекает из того, что в жизни природы мы имеем дело только с чисто механической причинностью. Между тем в жизни человеческого общества мы встречаемся с новым фактором – с человеческой волей, которая подлежит особым законам причинности психической[1]. С точки зрения этой особой причинности мы можем говорить о свободе человеческой воли. Этим выражением мы не обозначаем того, что принято называть индетерминизмом, т.е. мы не хотим сказать, что воля человека есть нечто такое, что вообще не подлежит никакой причинной зависимости и не поддается никаким воздействиям извне. Если бы это было так, то невозможно было бы и никакое научное изучение тех процессов, в состав которых входят проявления человеческой воли, невозможны были бы и самые социальные нормы, цель которых состоит именно в руководстве человеческой волей. Но мы становимся, напротив, на почву правильно понимаемого детерминизма. Мы признаем, конечно, сто характер каждого человека определяется влиянием получаемых по наследству свойств и задатков и воздействием той внешней среды, в которой человек развивается. Но внутренняя жизнь и развитие человека подчинены особым психическим законам, которые приводят к тому, что человек выступает и сам, как деятельное начало в общем жизненном процессе. В этом и состоит свобода человеческой воли: она проявляется в способности человека, прежде предпринять известное решение, делать выбор между различными побуждениями и влечениями, которые обусловлены воздействиями извне. Такой выбор зависит, конечно, от общего характера данного лица, и чем тверже и определеннее этот характер, тем легче заранее предсказать направление, в котором сделан будет выбор. Задача всех социальных норм и состоит в том, чтобы в надлежащих случаях направлять этот выбор в согласие с требованиями социального идеала. Если характер лица приводит его к тому, что оно принимает решения, несогласные с требованиями социальных норм, то это лицо привлекается к ответственности за допущенное им нарушение этих норм. Общество борется с людьми, наделенными такими характерами, как с опасными и вредными элементами общежития[2].

IV. Социальные нормы не остаются неизменными. Содержание их, как мы уже указывали, меняется соответственно развитию самого общежития и усложнению общественных отношений. Тем не менее, во всем этом бесконечном разнообразии норм, открываемом нам историей человеческих обществ, мы можем уловить один общий принцип, который всегда и везде остается неизменным руководящим началом при выработке этих норм и служит масштабом для их оценки. Этот принцип неизменен, потому что вытекает из самых основных свойств человеческой природы. Он представляет собою, в его отчетливой научной формулировке, самое широкое обобщение, которое мы можем сделать из данных истории и антропологии по вопросу о свойствах человеческой натуры. Свойства эти хорошо изображены уже в известной нам формуле Аристотеля, характеризовавшего человека, как существо общежительное (см. выше § 2, I). Они состоят в том, что человек представляя собою самостоятельную психическую единицу, в то же время не может жить и развиваться иначе, как в среде общества себе подобных, которое также, как мы видели, ведет свою особую психическую жизнь, порождаемую взаимодействием индивидуальных воль, а потому также может рассматриваться как своего рода организм, психическое единство. Этими свойствами человеческой природы и определяется общий принцип эволюции социальных норм, который мы можем назвать социальным или этическим идеалом.

Дело в том, что, хотя отдельный индивид и стоит в теснейшей зависимости от окружающей его социальной среды, но он все же не вполне ею поглощается и, чем дальше подвигается культурное развитие, тем в большей мере каждый индивид сознает себя самостоятельной личностью (см. о происхождении индивидуальных различий § 6, I). Если правильно понимать задачи общественного развития, то в них вовсе не входит подавление этих индивидуальных различий и индивидуальной свободы; напротив, только широкий простор индивидуального творчества может создать живую общественную деятельность. Индивидуальные различия в обществе взаимно пополняют друг друга и придают разнообразие и разносторонность всему процессу социальной эволюции. Но в то же время крайний индивидуализм может оказаться и весьма опасными для общества, взятого как целое. У общества могут быть свои особые задачи, содействовать выполнению которых для отдельных личностей может быть нежелательно, но которые для всего общества, как целого, являются насущными, так что без разрешения их самок существование общества делается проблематичным. В таких случаях общество, как целое, не может войти в конфликт с своими отдельными членами и не принять мер к ограничению их индивидуальной свободы. К этим мерам общество вынуждается простым чувством самосохранения. Таким образом, конфликты неизбежны; интересы личности, взятой в отдельности, и общества, взятого как целое, не всегда совпадают. Но с другой стороны, верно и то, что благосостояние общества зиждется всегда на благосостоянии отдельных личностей.

Отсюда и вытекает содержание того принципа, которым должно определяться устройство человеческого общества согласно основным свойствам человеческой природы и который поэтому может быть назван социальным идеалом. Этот принцип состоит в идее гармонического примирения запросов личности и общества; идеальным является такое устройство, которое вполне отвечает этому принципу, которое обеспечивает благосостояние общества, основанное на благосостоянии личности. Этот принцип составляет содержание идеи высшей справедливости, с точки зрения которой подвергаются оценке отдельные социальные нормы[3].

V. Когда мы говорим о благосостоянии социального целого и отдельных, входящих в него личностей, как о содержании социального идеала, то мы не становимся на точку зрения грубого утилитаризма или эвдемонизма. Мы далеки от того, чтобы утверждать, что благосостояние человека сводится к пассивному состоянию удовлетворенности. Такое понимание благосостояния не соответствовало бы деятельности, активной природе человека. Мы измеряем этическую ценность человека по высоте его потребностей и по характеру развиваемой им деятельности, а не по степени его удовлетворенности или насыщения. «Главный недостаток утилитарной школы, правильно замечает Гюйо[4],состоит в том, что она слишком исключительное значение в человеческой деятельности придавала наклонности к удовольствию, и притом к удовольствию в самой его поверхностной форме. Есть два рода удовольствия: один отвечает частной и преходящей форме деятельности, как удовольствие есть и пить; другой связан с самым существом деятельности, как удовольствие жить, хотеть, думать. Первый ряд удовольствий – чисто чувственный; другой, более независимый от внешних объектов, составляет единство с самым сознанием жизни. Утилитаристы обратили слишком исключительное внимание на первый вид удовольствия. Не всегда человек действует, преследуя частное удовольствие, определенное и внешнее по отношению к самому действию; иногда действуют из удовольствия действовать, живут, чтобы жить, мыслят, чтобы мыслить. В нас есть накопившаяся сила, которая требует расходования; когда какое-либо препятствие мешает ее расходованию, эта сила делается желанием или отвращением; когда желание удовлетворено, получается удовольствие; когда ему препятствуют, возникает страданье; но из этого не следует, что накопленная активная сила разрешается исключительно в виду удовольствия, с удовольствием, как мотивом; жизнь развивается и проявляется, потому что она – жизнь. Удовольствие сопровождает у всех существ искание жизни гораздо в большей степени, чем вызывает его; прежде всего нужно жить, а затем уже наслаждаться».

Но, конечно, не всякая деятельность имеет одинаковую этическую ценность. Первым и необходимым условием является то, что она должна стоять в согласии с социальной природой человека. Отдельный человек не должен преследовать таких целей, при которых делается невозможной жизнь всего общежития, к которому он принадлежит; все социальное целое не должно развивать своей деятельности в направлении, подавляющем личную свободу и самодеятельность.

Понимаемое с этой точки зрения благосостояние сводится к свободной и разумной деятельности социального характера. Благосостояние каждого индивидуума состоит в возможности свободно развивать все его свойства и задатки в гармонии с целями общества. Благосостояние общества состоит в свободном развитии социального целого на почве разнообразия свойств и задатков входящих в его состав людей. Такого рода деятельность есть сама по себе благо, и притом более прочное, нежели все внешние блага. Не в удовлетворенности, а в стремлении к идеалу следует полагать цену жизни. Эта идея составляет канву Гетевского «Фауста»[5] и энергично выражена во многих стихах поэмы, между прочим в одном из заключительных хоров:

Чья жизнь стремлением была,

Того спасти мы можем[6].

VI. Очерченный выше социальный идеал всегда является руководящим началом эволюции социальных норм. Этим мы не хотим сказать, что он всегда выступал и выступает в человеческом сознании в той отчетливой формулировке, какая ему дана была выше. Такое утверждение противоречило бы всему, что излагалось выше в опровержение механической теории общественного развития. Но мы хотим сказать, что выставленный нами принцип есть только отчетливая формулировка тех тенденций, которые проникают в процесс развития социальных отношений, которые и не всегда в уловимой для человеческого сознания форме[7]. Исторический процесс слагается не столько под влиянием отвлеченных идей, сколько под влиянием чувств. Чувство может действовать долгое время, и не будучи освещено сознанием, это имеет место и в данном случае. Соответственно общему характеру общежительной природы человека, действия последнего обусловлены столкновением двух основных влечений: себялюбия, которое лежит в основе эгоистических побуждений и заставляет человека делать себя самого центром и целью своих забот, и сочувствия, которое лежит в основе альтруистических чувств и склоняет человека поступаться своими личными интересами для блага окружающей его социальной среды. Между этими чувствами возникают конфликты, но социальная природа человека заставляет его стремиться к примирению этих конфликтов. Не каждому и не в одинаковой степени удается это примирение; не все социальные нормы в одинаковой мере создают условия, благоприятные для такого улаживания внутренних конфликтов и для создания собственного общественного порядка. Отсюда вытекает неодинаковая оценка, применяемая к отдельным индивидуумам, которые распределяются на социально-годных и негодных, и к отдельным социальным нормам, которые квалифицируются, как справедливые и несправедливые. Оценка эта происходит под влиянием чувства справедливости, которое и состоит в потребности найти гармоническое примирение влечений эгоистических и альтруистических.

Человеческое сознание понемногу овладевает этим материалом заложенных в человеческой природе чувств и претворяет в ясную формулу то, что до сих пор было побудительным агентом воли, не вполне освещаясь сознанием.

VII. Установленный нами социальный идеал есть высшая цель общественного развития. Как и всякий идеал, он никогда и нигде еще достигнут не был. Ни разу еще не удалось создать вполне совершенной формы общественного строя, при которой запросы личности и общества нашли бы себе безусловное гармоническое примирение. Это объясняется теми многочисленными и разнообразными препятствиями, которые стоят на пути осуществления высшей справедливости. Хотя природа всех людей заключает в себе чувства эгоистические и альтруистические, которые стремятся к внутреннему примирению, но это примирение не всеми достигается в одинаковой степени. При современном состоянии этического развития еще слишком часто эгоистические побуждения берут верх над альтруистическими и интересы общего блага приносятся в жертву чисто личным побуждением. Отсюда и бесчисленные столкновения классовых интересов. С другой стороны, и при построении социальных норм трудно избежать влияния этих противоречивых и односторонних интересов; воззрения господствующей партии нередко отражаются на законодательстве в ущерб высшей справедливости. Наконец, даже и при вполне беспристрастном стремлении к справедливости, часто весьма затруднительно найти правильный путь, по которому должно идти законодательство. Жизнь общества чрезвычайно сложна и по мере культурного развития все более усложняется; самые условия жизни меняются, а потому меняются и те конкретные социальные проблемы, которые подлежат разрешению с точки зрения высшей справедливости.

Таким образом, природа человеческого общежития постоянно вызывает стремление к установлению наиболее справедливого порядка общежития, где благосостояние целого покоилось бы на благосостоянии всех отдельных индивидов, но это стремление постоянно остается не вполне осуществленным. Общий социальный идеал неизменно остается одним и тем же, но отдельные социальные проблемы меняются, меняются и способы к их разрешению. Вся социальная жизнь общества получает характер эволюции, т.е. развития, совершающегося постоянно в определенном направлении[8]. Социальный идеал является моментом, определяющим общее направление этого развития.

VIII. Говоря о социальной справедливости, как о факторе исторического процесса, т.е. как о силе, влияющей на ход исторических событий, в особенности на развитие права и государства, мы отнюдь не становимся на ненаучную, метафизическую почву. Напротив, тенденции общественного развития в сторону справедливости, по нашему мнению, есть вполне установленный научно факт, подтверждаемый, с одной стороны, анализом самого строения всякого человеческого общества, с другой стороны, всей историей человечества. – Человеческое общество, как мы видели, имеет свои особые свойства и интересы, не вполне и не всегда совпадающие со вкусами и стремлениями отдельных людей, входящих в него; но ни общество без этих людей, ни люди вне общества немыслимы. Отсюда и возникает вытекающая из самой природы общества тенденция к примирению противоположностей, неизбежно существующих: блага общества и личной свободы. Эта тенденция всегда и проявлялась в истории, в разные эпохи с различной силой, то как несознаваемая социальная сила, то как более или менее полно и ясно сознанный людьми идеал социальной справедливости, и вся история слагается при участии этого элемента.

Что касается метафизики, то ее роль начинается дальше. Ведь и получение ответа на вопрос о том, что такое социальная справедливость, не разрешает еще всех сомнений, волнующих мыслящего человека. Дальше, за пределами этого вопроса, возникают новые. А зачем нужна самая справедливость, почему мы ее так высоко ценим? В чем состоит вообще смысл человеческого существования и существования человеческих обществ с их борьбой за справедливое право? В чем общий смысл жизни и каково назначение человека во вселенной? Вот те конечные проблемы этики, на которые наука бессильна дать окончательный и категорический ответ. Ответ на эти вопросы подсказывает нам наше чувство. Притом у человека здорового чувство это имеет бодрый жизнерадостный характер и подсказывает ему положительное отношение к жизни и к социальной деятельности. На почве такого чувства слагаются и метафизические системы с положительной, оптимистической окраской. Если же чувство веры в ценность жизни слабеет, если у человека эта вера утрачивается, то и метафизика его получает характер пессимистический, отрицательный.

Но рассмотрение всех этих вопросов, равно как и вопроса о значении религии во всех указанных отношениях, не может быть уложено в рамки настоящего элементарного очерка[9].

[1] См. о ней Вундт, очерк психологии (русс. пер.), стр. 361.

[2] См. о свободе воли Паульсен, Основы этики стр. 451 слл. Wundt, Ethik, II. Cnh. 69 слл. Hoffding, Ethik, стр. 96. Wundelbandt, Ueber Willensfreiheit (1904). Lipps, die ethischen Grundfraden (1988 г.), стр. 240 слл. Петражицкий, Введение в изучении права и нравственности, § 11. Хвостов, «К вопросу о свободе воли» в «Вопр. фил. и псих.», 1909 г., № 1. Bergson, Essal sur les donnees immediates de la conscience. Труды Моск. Псих. Общества, вып. III: о свободе воли.

[3] СР. об отношении личности и общества Вл.Соловьев, Оправдание добра (изд. 2-е), гл. Х.

[4] Guyan, La morale anglaise contemporaine (изд. 5-е, 1904 г.), стр. 424.

[5] См. Kuno Fischer, Goethe, Faust, т. II, стр. 151 слл.

[6] Wer immer streben sich bemuht, Den konnen wir erlosen. – Ср. К изложенному Hoffding, Ethik, 125 сл. Паульсен, Основы этики, стр. 217-282. F. Thilly, Einfuhrung in die Ethik, Ubers. v. Eisler, 1907. Паелсен предлагает термин: энергистическая этика. Выводы из этих принципов по поводу женского вопроса сделаны мною в ст. «Женский вопрос с точки зрения нравственной философии» (см. мою брошюру «Женщина накануне новой эпохи» М. 1905. Изд. кн. маг. Путиловой).

[7] Ср. замечания L.M. Hartmann. Ueber historische Entwickelung (1905 г.), стр.57.

[8] См. Grotenfelt, die Wertschutzung in der Geschichte, стр. 160. Хвостов, в Научн. Слове 1903 г., № 7.

[9] См. об этом мою лекцию «Чего не может дать научное знание?» в «Моск. Еженед.»1908 г., №№ 18 и 19. Бутру, Наука и религия (1920 г.).