§ 13. Нравы.

I. Вторую категорию социальных норм человеческого поведения составляют нравы. Под этим именем мы разумеем сложившиеся в человеческом обществе правила, которые, подобно юридическим нормам, также имеют целью регулировать внешние поступки людей, обеспечить в обществе такое поведение его членов, которое было бы согласно с социальным идеалом. Но в отличие от права нормы нравов наделены принудительностью в гораздо меньшей степени. Право, как мы видели, состоит из норм, господствующих над нами помимо нашего согласия им подчиняться: эти нормы взяты под защиту верховной власти и неповиновение им облагается наказаниями, которые могут доходить до отнятия жизни. Таким образом, право требует от нас подчинения нашего поведения безусловным предписаниям высшей социальной воли государства. Напротив, нравы – это нормы, находящиеся под охраной не государства, как волевой организации, но под охраной других общественных групп. Подчинение нравам заключает в себе не сообразование индивидуума с велениями государственной власти, но сообразование его с воззрениями и вкусами того общества, к которому он принадлежит[1]. Защита нравов находится в руках общества; общественное мнение есть та сила, которая вынуждает нас повиноваться предписаниям нравов. Для каждого индивидуума побудительными мотивами подчиняться неудобным или не пользующимся его личным сочувствием нравам служат 1) боязнь выделиться из других своими необычным поведением и обратить на себя всеобщее внимание; 2) боязнь навлечь на себя общественное порицание и презрение. Высшею степенью возмездия за нарушение добрых нравов является исключение индивида из той общественной среды, с нравами и воззрениями которой он не считается. Но с другой стороны и для индивидуума открывается возможность избавиться от подчинения нравам, с которыми он не согласен, добровольно уладившись из той общественной среды, где они господствуют. Право принципиально этой возможности выйти из подчинения ему отдельным лицам не открывает. В этом и состоит принципиальное отличие нравов от права. Его можно выразить в следующей формуле: наше подчинение нравам покоится на нашем желании принадлежать к тому общественному союзу, где они действуют, т.е. на нашем согласии им подчиняться; напротив, подчинение праву не предполагает такого желания. В этом смысле нормы нравов могут быть названы нормами, покоящимися на соглашении, конвенциональными нормами, в отличие от норм права, имеющих чисто принудительный характер (см. выше § 3, II). Если мы говорим о принудительности нравов, то лишь потому, что на практике выход из общественного круга, у которому принадлежит индивидуум, вовсе не легко осуществим, а отсюда риск навлечь на себя общественное порицание или даже исключение из общества является в большинстве случаев достаточным побудительным стимулом для соблюдения и тех нравов, которые нам лично могут не нравиться. Таким образом, по силе принудительности нравы во всяком случае стоят ниже права. Это – нормы более слабые по своему господству над нами.

II. Разумеется, эти нормы, снабженные более слабой санкцией, исходящей от общества, берут под свое покровительство лишь те интересы, которые, с точки зрения государства, являются менее важными и потому оставляются без юридической защиты. Согласно формуле, предлагаемой Иерингом, мораль и право запрещают членам общества поступки, признанные вредными в социальном отношении, тогда как нравы имеют своей задачей удержать членов общества от действий не столько вредных, сколько опасных, т.е. таких, которые легко могут привести к социальному вреду[2]. Нравы таким образом, играют роль полиции, предупреждающей преступления. Так например, нравы стремятся предупредить возможную опасность для женской чести, запрещая женщине ночью выходить без провожатых, посещать жилища одиноких мужчин и т.п. – Из этого следует, что нравы, так же как и право, преследуют общественные цели; они стремятся нормировать наше внешнее поведение в духе социального идеала; но они берут под свою защиту менее важные интересы и снабжены более слабой санкцией. Этому не противоречит то обстоятельство, что встречаются и несомненно вредные нравы, которые однако с большой силой держатся в известных кругах общества и не уступают даже открытой борьбе с ними закона. Примерами таких нравов могут служить: обычай разрешать известные столкновения поединком, обычай оплачивать долги из запрещенных законом игр (долги чести), обычай курить табак в местах общественных собраний и т.п. Такие вредные нравы возникают и держатся в силу разных причин. Они могут быть результатами неправильных представлений о социальной пользе; иногда они являются продуктом слабости народного характера, который не может устоять перед известными влечениями чувственной природы; наконец, такие нравы могут быть только пережитками от старых эпох, когда они, при иных условиях жизни, могли быть общественно полезными. Никогда не следует забывать, что и в истории нравов действует уже знакомый нам закон гетерогонии целей. Известный обычай возникает для одной цели, но затем может оставаться в силе при исчезновении этой цели, и тогда он служит или иной какой-либо цели, или даже держится как простой пережиток, не имеющий разумных оснований. Таким образом, одна и та же форма может сохраняться при полном изменении внутреннего содержания. По весьма вероятному предположению Вундта[3], первоначально все социальные нравы имели религиозный характер в силу того всепроницающего значения, которое вообще имеет религия в жизни примитивных обществ. С течением времени религиозное значение исчезало, а обычай сохранялся, служа уже другим целям. Так, например, теперешние поминальные обеды являются остатком прежней жертвы, приносимый духу умершего; теперешняя дача на чай, которая практикуется со стороны социально высших с социально низшими, есть остаток от прежнего угощения, которое предлагалось гостю хозяином для религиозного освящения их дружественного союза; здесь из знака равноправия обычай выродился в нечто совершенно противоположное; наш современный поклон знакомому при встрече есть остаток прежнего религиозного преклонения перед божеством: почтение выражалось сперва только высшим, затем в несколько измененной форме стало оказываться равным и, наконец, всем (кивок господина прислуге)[4].

III. Нравы обыкновенно локализируются. Очень немного существует всеобщих нравов, в большинстве случаев каждая общественная среда имеет свои нравы, которые и являются ее исключительным достоянием. Низшие классы не разделяют всех нравов высших, в офицерской среде существуют не те нравы, что в купеческой, нравы большого города отличаются от нравов захолустного местечка и т.п.[5] – Что касается систематики нравов по их содержанию, то Иеринг[6] предлагает приблизительно следующую классификацию. 1) Существуют нравы, налагающие на нас обязанность к известного рода экономическим предоставлениям. Так при известных обстоятельствах мы обязаны делать подарки (свадьбы, крестины); иногда мы обязаны уплачивать вознаграждение, которого по закону нельзя взыскать (долг из игры, дача на чай); в некоторых случаях для нас возникает социальная обязанность принимать и угощать посетителей (представительство высокопоставленного чиновника). 2) Но в большинстве случаев нравы налагают на нас только обязанность к личному поведению известного рода. В этом отношении заслуживают упоминания, во-первых, нравы, относящиеся к покрою платья. Платье часто служит внешним указателем социального положения лица и своим покроем должно напоминать ему о тех особых обязанностях, которые связаны с его положением, а окружающим – и о том уважении, которое они ему должны оказывать. И чем сильнее в обществе социальные различия, тем больше значения имеют различия в покрое платья[7]. Иногда даже государство обращает внимание на эту сторону дела: известный покрой платья силою закона закрепляется за известным классом лиц; так является государственная форма одежды. Перед нивелирующим духом нового времени исчезли многие покрои платья сословного характера. Но и до сих пор этого рода нравы играют большую роль. Стоит только вспомнить и различном покрое мужского и женского платья, о разного рода государственных формах, об особом покрое платья духовных лиц. – Далее существует масса социальных правил, касающихся форм обхождения. Эти формы имеют то значение, что они должны делать нашу общественную жизнь, с одной стороны, более приятной, с другой – более безопасной; дело в том, что человек, подчиняющийся этим формам обращения, менее рискует нарушить и более серьезные нормы, так как приучается к сдержанности в своем поведении. Эти формы обхождения в свою очередь бывают двух типов. Прежде всего, отметим так называемые приличия. Так именуются нормы, которые требуют от нас воздержания от грубых слов, от излишней горячности в манерах, от чрезмерного обнаружения наших страданий, от обнажения тела. Вежливость, в отличие от приличий, налагает на нам обязанность к совершению относительно определенных лиц известных положительных действий; цель этих действий состоит в выражении нашего почтения или расположения к этим лицам. Почтение состоит в том, что мы принимаем во внимание ту социальную оценку, которая дается известному лицу: конечно, эта оценка разнится для различных лиц; внешним выражением ее иногда служат титулы, ордена и т.п. Расположение проявляется в том, что мы высказываем участие в чужом горе, проявляем интерес к общему состоянию другого лица (при встрече спрашиваем: «как поживаете»?), оказываем мелкие услуги, которые ничего нам не стоят (подаем стул даме). При проявлении вежливости от нас требуется лишь внешнее поведение, но вовсе не требуется непременно соответственного внутреннего настроения. Вежливость требует, чтобы человек по внешности казался уважающим другое лицо или расположенным к нему, но вовсе не того, чтобы он на самом деле был таким. Можно возражать с этой стороны против вежливости, настаивая, например, на том, что она, будто бы приучает нас ко лжи: казаться не тем, что есть на самом деле. Но в сущности, вежливость не есть ложь, ибо предписываемые ею поступки никого не обманывают; все на них смотрят именно как на проявление простой вежливости. Все знают, что в известных случаях они встречаются с простыми формами обхождения, которым нельзя придавать серьезного значение: никто ведь не станет делать буквальных заключений из тех эпитетов, которыми мы в письмах снабжаем наши обращения к адресату и подписи. Назначение вежливости состоит в том, что она должна украшать нашу социальную жизнь, облегчать социальные сношения и до известной степени содействовать и внутреннему нашему воспитанию, приучая нас к сдержанности и социальности в нашем внешнем поведении. Вежливость дает нам только красивую форму, но в такую форму легче влить и соответственное содержание. В этом состоит общественно-полезное значение простых форм обхождения[8].

[1] См. Matzat, Philos d. Anpassung (1903 г.), стр. 155-157.

[2] Ihering, Zweck, II (3-е изд. 1899 г.) 256 слл, 291.

[3] Wundt, Ethik, I, 113 cлл.

[4] Wundt, Ethik, I, 189.

[5] Ihering, Zweck, II 185 слл.

[6] Zweck, II, стр. 279.

[7] См. Wundt, Ethik, II, 157 cлл.

[8] См. Ihering, Zweck, II, 627 слл. Ed.x. Hartmann, das sittliche Bewusstsein (2-е изд.), стр 289 сл. Доказывает, напротив, что условная лживость форм обхождения не может считаться вполне безвредной, так как всегда вводит до известной степени в заблуждение даже привычных людей.