10.5. Многоточие

Многоточию в «Правилах русской орфографии и пунктуации»¹ отведено очень скромное место: отмечается лишь, что знак этот обозначает незаконченность высказывания, заминки в речи, а также пропуски при цитировании. На самом деле в современной печати употребление многоточия значительно шире и оно более значимо: оно связано с содержательной и эмоциональной стороной речи.

Развитие значений многоточия идет по пути углубления его содержательной сущности: указание на подтекстное содержание, алогизмы, указание на неожиданность и неоправданность каких-либо сочетаний слов и т. п. Вот некоторые примеры на употребление многоточия, указывающего на глубокое подтекстное содержание: Я перепугалась и смотрела в воду: может быть, ничего не увижу, а может, увижу, как это глубоко... (А. Грин); Если б теперь вернуться к Коле, вымолить прощение. Но Коля за стенами и замками... (В.Тендряков); Тогда, в 41-м... (Моск. комс. 1981. 11 ноября); Где дуб шумел и красовался, там пень стоит... А дуба нет... (Н. Рубцов).

В примере Нужна ли ученому наука... (заголовок в газете — Моск. комс. 1981. 4 ноября) подчеркивается неожиданность высказывания, в какой-то мере абсурдность его.

Многоточие способно подчеркнуть алогизм, неоправданность сочетания каких-либо слов, указать на факты, противоречащие здравому смыслу. Вот примеры подобных заголовков в газетах:Туристские тропы... под землей (Комс. правда. 1981. 17 ноября); Роса... по заказу (Веч. Москва. 1981. 28 окт.); Громкая... тишина (Комс. правда. 1981. 25 окт.); О конкуренции и... равенстве(Комс. правда. 1981. 29 окт.); Целебная вода под... городом (Правда. 1981. 25 сент.); Разнообразие... по стандарту (Правда, 1982.18 июля).

При многократном повторении многоточие усиливает контекстуальное напряжение, разрывает грамматические связи слов и одновременно объединяет содержательно разрозненные детали описания в целостную картину, передающую смену ощущений, неясных, быстро следующих друг за другом: Сердце выпрыгивало из груди, когда он наконец поспел вовремя. Ялик с прекрасным гребцом... белая рубашка, отложной ворот, кудри, высокомерный взгляд... на корме дама в широкополой шляпе с солнечным зонтиком... бочком, как амазонка, лица под полями не

¹ См.: Правила русской орфографии и пунктуации. М., 1956. С. 106—107.

125

разглядеть... лодка с разгона, шурша, ткнулась в песок, юноша выпрыгнул и подтянул ее к берегу... стройный! подал руку и дама подняла лицо... заплаканное! Там они расстались, под соснами, на песчаной тропе. Игорь, как мог, остановил мгновение: Александр Александрович!!. чтобы в лицо... но это был уже кто-то совсем другой, хоть и тоже в белой рубашке, но с ракеткой под мышкой: стоял поближе к кустам и озирался направо и налево... (А. Битов). Довольно густо оснащен многоточиями следующий текст, хотя ситуация здесь несколько иная — двоеточие потребовалось для заполнения пропусков в чужом тексте (персонаж пересказывает разговор по телефону):

— Что это у нас трубка не повешена?.. — и я хватила мокрыми, наскоро обтертыми пальцами трубку, чтобы крикнуть: «Да, Женечка! Конечно, Женечка!» — и снова броситься прочь. Слуховой аппарат ее пел и попискивал, она ничего не замечала.

— Ну что она говорит? — спрашивал на ходу кто-нибудь из домашних.

— Сейчас послушаю... Про какую-то Софью Сергеевну, как та летом ездила в санаторий и какие там были розы... розы, говорит, были красные, а листья у них зеленые... на небе было солнце... а ночью — луна... а в море — вода... кто выкупался — выходит из воды... и переодевается в сухое... а мокрую одежду сушит... а вот спросила, как мы живем. Хорошо, Женечка! Я говорю, хорошо, Женечка! Хо-ро-шо! Да! Передам! Передам! (Т. Толстая. Самая любимая.)

Многоточие — частый и незаменимый знак в текстах большого эмоционального накала, интеллектуального напряжения. Такое многоточие может заключать в себе очень большое и глубокое содержание, объяснимое лишь широким контекстом.

Приведем пример:

 

Твои сыны, Отчизна

 

Необычайно трудно диктовать эти строки отсюда, из Караганды. Нас всех словно оглушила неожиданная трагичность случившегося. Вчера беседовали с врачами, договаривались, как и где нам позволят встретиться с ребятами.

А идти некуда.

И только возвращаешься памятью к началу июня, когда они стояли втроем на бетонных плитах у подножия ракеты

126

и даже во время рапорта не могли погасить улыбки — так нетерпеливо они рвались в космос.

— Если бы мне сказали, что я не полечу, я, кажется, умер бы,— сказал накануне Георгий Добровольский.

— Я не понимаю, как новое дело может быть неинтересным, особенно такое огромное, важное для всего человечества, как освоение космоса,— признался Виктор Пацаев.

— Это будет трудный полет, ребята, и все же я жду с нетерпением, когда смогу сказать: «Здравствуй, космос!» — говорил Владислав Волков.

Кто мог предположить, что это их последняя встреча с журналистами?

Вот сейчас я думаю о них и невольно задаю себе вопрос, который, наверное, многие задают. Ну, а если бы, если бы накануне старта кто-нибудь сказал им: всякое, мол, может случиться, решайте заново, идти или не идти? Сделал ли бы кто-нибудь из них шаг назад?

Нет, конечно.

Таких людей, как они, не испугать предполагаемой опасностью. Хотя бы уже потому, что они лучше, чем кто-либо, знают и возможности техники, и ту неизбежную долю риска, без которой ничто новое на свете не совершается. Они выбрали свой путь не накануне старта, они обдумывали свое решение не в одночасье, накоротке. Это был выбор жизни, выбор призвания. Я видел их за месяц, за два дня, за день, за два часа до полета. Не могу найти других слов: они были очень счастливы.

Счастливы...

Только что приехал в гостиницу Иван Григорьевич Борисенко, спортивный комиссар. Оттуда. От корабля. Глядя куда-то поверх наших голов, с остановками, словно удивляясь собственным словам, стал рассказывать. Какое утро было тихое, и как все шло точно по расписанию, и как мягко сел корабль — чуть полынь качнулась. Только связь почему-то прервалась. А потом люк открыли...

Да, дорого иногда дается нам счастье.

Мне кажется, сегодня утром человечество стало старше. Сколько раз и прежде мы говорили о том, что освоение космоса — трудное, полное неизведанных глубин дело. И вот космос вновь грозно заявил о себе, напомнил, что путь к звездам действительно ведет сквозь тернии.

(Правда. 1971. 1 июля.)

127

Первое многоточие стоит после слова счастливы, выделенного абзацем. Впереди уже было слово счастливы (они были очень счастливы). Здесь это слово наполнено конкретным смыслом: космонавты были действительно счастливы, готовясь к полету-подвигу. Но они погибли. И за вторым счастливы (уже с многоточием!) целая бездна горя и страдания. Катастрофа потрясающая и очевидная. Но верить не хочется. Это инстинктивное сопротивление очевидности, желание отстраниться от нее передается журналистом просто и ясно (см. текст): А потом люк открыли...Продолжать излишне. И бесконечно тяжело. Пусть читатель сам вообразит себе, что там увидели, а пишущему достаточно поставить многоточие.

Многоточие — знак эмоционального напряжения, знак, расшифровывающий подтекст, знак скрытого смысла. Такую функцию выполняет этот знак, трижды употребленный, и в следующем тексте:

Он стоял на сером бетонном поле аэродрома — один, даже тени не было возле него. Жаркое африканское солнце висело в зените, и все тени спрятались под ноги людям. Несколько последних часов для Мануэля были нервными, напряженными. В городе шли жестокие схватки, вокруг умирали люди — его друзья среди них были тоже, — а он, оставив их, пусть ненадолго, отправлял из города нас...

Вот таким он запомнился мне: невысокий человек с кудрявой, окладистой, иссиня-черной бородой на умном тонком лице — один на поле... А за спиной у него уже раздавались выстрелы — перестрелка из центра города сместилась к территории аэропорта...

(Комс. правда. 1975. 12 июня.)

Многоточие как знак эмоционального напряжения, как знак, помогающий скрыть мысль, не дать ее обнаженно, и вместе с тем наметить перспективу в восприятии и осмыслении текста, очень часто используется в поэтических произведениях:

 

Тяжко и горько мне...

Кровью поют уста...

Снеги, белые снега —

Покров моей родины —

Рвут на части.

На кресте висит

Ее тело,

Голени дорог и холмов

Перебиты...

(С. Есенин. Сельский часослов.)

128

И вдруг такой повеяло с полей

Тоской любви, тоской свиданий кратких!

Я уплывал... все дальше... без оглядки

На мглистый берег юности своей.

(Н. Рубцов. «И вдруг такой повеяло...»)

 

В глухую темень искры мечет,

От искр всю ночь, всю ночь светло...

Бубенчик под дугой лепечет

О том, что счастие прошло...

И только сбруя золотая

Всю ночь видна... Всю ночь слышна...

А ты, душа... душа глухая...

Пьяным пьяна... пьяным пьяна...

(А. Блок. «Я пригвожден к трактирной стойке».)

 

Вот задрожали березы плакучие

И встрепенулися вдруг,

Тени легли на дорогу сыпучую:

Что-то ползет, надвигается тучею,

Что-то наводит испуг...

С гордой осанкою, с лицами сытыми...

Ноги торчат в стременах.

Серую пыль поднимают копытами

И колеи оставляют изрытыми...

Все на холеных конях.

(О. Мандельштам. «Среди лесов, унылых и заброшенных...»)

 

Особенных претензий не имею

Я к этому сиятельному дому,

Но так случилось, что почти всю жизнь

Я прожила под знаменитой кровлей

Фонтанного дворца... Я нищей

В него вошла и нищей выхожу...

(А. Ахматова. «Особенных претензий не имею...»)

 

Боже мой!

Неужели пришла пора?

Неужель под душой так же падаешь, как под ношей?

А казалось... Казалось еще вчера...

Дорогие мои... дорогие... хор-рошие...

(С. Есенин. Пугачев.)

129

Многоточие в поэтических текстах передает нескончаемость перечисляемого ряда, подчеркивает неисчерпанность передаваемого содержания:

 

И если умирает человек,

с ним умирает первый его снег,

и первый поцелуй, и первый бой...

Все это забирает он с собой.

(Е. Евтушенко. «Людей неинтересных в мире нет».)

 

Зачем же никто из придворных вельмож,

Увы, на него не похож?

А солнца лучи... а звезды в ночи...

А эта холодная дрожь...

(А. Ахматова. Мелхола.)

 

Многоточие так популярно у поэтов, что подчас употребление его перерастает в некий композиционный прием, позволяющий скрепить части стихотворения в единую сложную форму, как, например, у А. Блока:

 

Лишь раз гусар, рукой небрежною

Облокотясъ на бархат алый,

Скользнул по ней улыбкой нежною...

Скользнул — и поезд в даль умчало.

Так мчалась юность бесполезная,

В пустых мечтах изнемогая...

Тоска дорожная, железная

Свистела, сердце разрывая...

(А. Блок. На железной дороге.)

 

Это не означает, конечно, что в стихотворных текстах невозможно обычное употребление этого знака, например при передаче недосказанности речи, прерывистости, при передаче обычных разговорных пауз:

 

Ты знаешь,

Он был забавно

Когда-то в меня влюблен.

Был скромный такой мальчишка,

А нынче...

Поди ж ты...

Вот...

130

Писатель...

Известная шишка...

Без просьбы уж к нам не придет.

(С. Есенин. Анна Онегина.)

 

Или когда многоточие служит знаком смещения временных планов при передаче воспоминаний о прошлом: многоточие здесь как бы проясняет постепенно всплывающие в памяти детали далекого, ушедшего времени:

 

«Смотрите...

Уже светает.

Заря как пожар на снегу...

Мне что-то напоминает...

Но что?..

Я понять не могу...

Ах!.. Да...

Это было в детстве...

Другой... Не осенний рассвет...

Мы с вами сидели вместе...

Нам по шестнадцать лет...»

(С. Есенин. Анна Снегина.)

 

Как видим, многоточие — знак достаточно емкий: он обладает способностью передавать еле уловимые оттенки значений, более того, как раз эта неуловимость и подчеркивается знаком, когда словами уже трудно что-либо выразить; это знак эмоционально наполненный, показатель психологического напряжения, подтекста.

Именно в этом направлении идет развитие значений знака — расширение содержательных и эмоционально-экспрессивных качеств. Разумеется, знак не теряет при этом и своих традиционных свойств — передача недосказанности, недоговоренности высказывания, прерывистости и затрудненности речи, наконец, указание на преднамеренные пропуски частей высказывания. Словом, многоточие — знак активный в современной печати, особенно в некоторых видах и разновидностях литературы. Это художественная литература, а также публицистика — в малых и больших ее жанрах. В литературе официально-деловой и научной нет места многоточию (разве только для обозначения пропусков при цитировании). Это и понятно: в таких произведениях не может быть недоговоренности, двусмысленности, недосказанности, как недопустимо разное прочтение, предугадывание смысла и т. п.

131

Очевидно, что многоточие как знак лишено «грамматичности». Его позиции в составе предложения и целого текста непредсказуемы. Они не могут быть определены четкими правилами, поскольку не связаны с грамматикой текста, с построением синтаксических конструкций, а всецело подчинены эмоциональной и содержательной стороне речи.