Какой модерн. Том 1 (Научное издание)-2010

Л и д и я С т а р о д у б ц е в а

Да вот только, увы и увы, то ли причины оказались слишком уж сомнительными, то ли вера слишком уж инстинктивной, то ли философия – слишком уж спекулятивной, грамматологически тяжеловесной, иллюзионистски деконструктивной и шизоаналитически раздвоенной. Вот уже несколько десятилетий длится подмеченная критиками особая «постмодерная шизофрения» одновременной любви и ненависти теоретиков к постмодернизму.4 Приходится признать, что в течение всего этого времени более или менее изящно справиться с пресловутой проблемой демаркации модерна и постмодерна так и не удалось: граница неизбывно ускользала, оставляя следы пустых знаков. Собственно, уже с конца 1980-х пошли на попятную, туманно поговаривая о различиях позднего (late), после- (after-) и пост- (post-) модерна, в 1990-х стали в открытую заявлять, что, дескать, наступил постпостмодерн, упорно провозглашая еще более странную контаминацию after-postmodernism, не говоря уж о коварной префикс-экви- либристике вроде пост(недо-). Пауза с самономинацией непростительно затянулась... Что ж, кажется, «болезнь к смерти» модерна (никак не могущего умереть и потому нелепого в жажде возродиться) все еще длится.

новый мир». Несколько десятилетий спустя Р. Рорти, рассуждая о декартовом «аргументе от сомнения», возвращается к этой дефиниции, чтобы развить ее в ином направлении. Рорти различает нахождение «плохих» и «добрых» резонов «того, во что мы верим инстинктивно»: первое служит ключом к инстинктам, второе – к философии. См.: Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1997. С. 41, 141.

4 См: «... дискуссии о постмодерне не выходят за границы тех, которые пару десятилетий назад Умберто Эко окрестил «Аpocalittici e integrati»* и которые касались бурной полемики относительно добра и зла средств массовой информации. В Соединенных Штатах они имели несколько самостоятельных оттенков, в частности, особой постмодерной шизофрении, вследствие которой теоретики одновременно любят и ненавидят постмодернизм. Возможно, наиболее интересным представителем из них является эксцентричный космический профет Жан Бодрийяр, простое упоминание его имени производит на участников дискуссии примерно тот же эффект, что Моисея на Красное Море», – этой цитатой Э. Сойя завершает раздел «Жан Бодрийяр и прецессия симулякра» в своей книге, посвященной гиперреальности постметрополиса. См.: Сойя Э. Постметрополис // Логос. 2003. № 6 (40). С. 139.

318

А л ь т е р м о д е р н

Попытки поименовать модерн в качестве «второго», «позднего», «другого», «рефлексивного» или «программируемого»5 по сути ничего не решают до тех пор, пока неотвеченным остается вопрос: стал ли постмодерн «самоотрицанием» модерна или остался всего лишь его очередной модификацией? Было бы пагубной самонадеянностью пытаться давать односложные ответы на этот вопрос, однако в поле, которым последний очерчен, заманчиво маячит еще один. Сформулируем его следующим образом. Так все же, чем сегодня является модерн с каким-либо новым префиксом (будь то гипер-, супер-, ультра- и т.д.): alius или alter, т.е. иным (из многих) или одной из альтернативных (исключающих друг друга) возможностей – по отношению как к модерну, так и к постмодерну?

На этот, должно быть, не такой уж и простой вопрос, устав от перечисления «всевозможных модернов», вероятнее всего, следует со вздохом ответить (не столько сожалея о прошлых модернах, возврата которых не жаждем, сколько заклиная будущие модерны, к приходу которых готовы): сегодня уж скорее ощущается жажда переживания alter, чем желание рассуждать об alius. Ибо альтер – не просто другой, но и подчеркнуто противопоставленный. Иными словами, есть немало оснований полагать, что сегодня особую притягательность приобретает уже не конформная, невнятная, осторожно пересвечивающая нюансами различаний alius modernity*, а решительная и брутальная, чреватая жесткостью недвусмысленных артикуляций alter modernity*. А, стало быть, самое время провозгласить: «Постмодерн умер, да здравствует Альтермодерн!».

Манифест альтермодерна

«Постмодернизм умер»: с этих чеканных (в оригинале набранных черным, чрезмерно акцентуированным, тяжеловесным шрифтом) слов краткой эпитафии, которыми

5 Соответственно, по З. Бауману, У. Беку, Д. Ваттимо, Э. Гидденсу и А. Турену.

319

Л и д и я С т а р о д у б ц е в а

сегодня уже, похоже, никого не удивить и с которыми очень сложно не согласиться, начинается столь же многообещающий, сколь и претенциозный эстетический манифест арт-критика, куратора Лондонской выставки «Тейт Британ» и директора парижского Центра современного искусства «Пале де Токио» Николя Буррио, озаглавленный «Альтермодерн»6. «Мне кажется, что альтермодернистский жест сегодня простирается вперед, в авангард событий, для того, чтобы, наконец, найти что-то иное» – не без профетического пафоса уверяет своих зрителей, читателей и почитателей Н. Буррио.7 Предъявленный на излете нулевых, в 2009 году, манифест альтермодерна пророчит наступление новой эпохи: провозглашает эру некоего «сверхнового» искусства со «сверхновыми» темами, которое якобы призвано занять место утомительных игр в цитаты и пастиши обветшавшего постмодерна.

Необходимо в нескольких словах очертить контекст этого альтермодернистского жеста. Дело в том, что за несколько лет до описываемого события, а именно 1 марта 2000 года, завсегдатаи той же лондонской галереи «Тейт», два художника-основателя «стакизма»: Чарли Томсон и Билли Чайлдиш – выступили с манифестом «Remodernism» (сокращенно «ReMo»), предвещая с наступлением нового века неизбежную замену постмодерна «ремодерном». Повидимому, в надежде защититься от грозящих обвинений в

6 Манифест «Альтермодерн» был приурочен одноименной выставке в рамках Триеннале Тейт 2009 (Tate-Britain, Лондон, 3.02.09–25.04.09), собравшей объекты и инсталляции «альтермодерного» искусства. См.: Bourriaud N. Altermodern. London: Tate Publishing, 2009. 224 p. В последнее время благодаря французским теоретикам искусства и критикам, откликнувшимся на инициативу Н. Буррио, понятие «альтермодерн» приобретает популярность. См., например, Lau Ch. Altermodern: Tate Triennial 2009 // International Contemporary Art. 2009. No. 102. P. 50-54; Varnelis K. Tate Triennial 2009: Altermodern // The Architectural Review. 2009. Vol. 225. No. 1346. P. 102-104 и др.

7 Ryan B. Altermodern: A Conversation with Nicolas Bourriaud // Art in America. International Review. 2009.03.17. См.: http://www.artinamericamagazine.com/news- opinion/conversations/2009-03-17/altermodern-a-conversation-with-nicolas-bourriaud.

320

А л ь т е р м о д е р н

консерватизме «ремодернисты» всячески подчеркивали, что их концепция базируется не на «реакционном» призыве возврата к модерну, а на радикальной идее его «реактуализации»8. Думается, именно в качестве антитезы провозглашению ремодернизма Н. Буррио и выдвигает свой манифест альтермодерна, отказываясь, во-первых, от радикализма, вовторых, от стратегии реактуализации чего бы то ни было. Возможно, именно отсюда берет начало идея замены привычного традиционно-консервативного «ре» на заманчивособлазнительное, бунтарски-креативное «альтер».

Вслушаемся в слова манифеста «Альтермодерн», а также одного из интервью с его автором. По словам Н. Буррио, сегодня наступила связанная с глобализацией особая фаза развития мира, когда человек превратился в кочевника, а «мультикультурализм и идентичность» оказались побеждены «креолизацией»9. Благодаря распространению новых форм медиа-коммуникаций, усложнению контактов, интенсификации культурного обмена и небывалому всплеску процессов миграции в изобилующей хаосом вселенной рождается «новый универсализм», основанный на «транзитности» идей, концепций и ценностей, тотальной «переводимости» всего и вся.

Альтермодерн – культура, основанная на переводах и перезаписях, субтитрах и дубляже, нескончаемом преобразовании информации из одного формата в другой. Это – новый мир «блуждания во времени, местах и средах»10. Согласно Н. Буррио, культурные ландшафты, перенасыщенные знаками и символами разных традиций, превращаются в сложные гипертексты, при этом воспетые постмодерном релятивизм и деконструкция все более уступают место новому – альтермодернистскому – бережно сохраняющему локальную самобытность универсализму. Субъекта эпохи аltermodern конституируют включенность в пространство нескончаемых кросскультурных взаимодействий, «гибридная идентичность» и легкое пересечение всевозмож-

8 Childish B., Thomson Ch. Remodernism. Towards a new spirituality in art. 2000. См.: http://www.stuckism.com/manifest.html#remod; http://www.worldlingo.com/ma/ enwiki/en/Remodernism. О движении ремодернистов см. также: Radley K. RE MODernism: Trajectories towards the NU Modern. 2002. (http://www.magnifico.org); Remodernism: Modernism, Stuckism, Billy Childish, Charles Thomson / Eds. L.M. Surhone, M.T. Timpledon, S. F. Marseken. Berkeley: University of California, Betascript Publishing, 2010. 124 p.

9 Bourriaud N. Op. cit.

10 Ryan B. Op. cit.

321

Л и д и я С т а р о д у б ц е в а

ных границ: государственных, культурных, междисциплинарных. Среди специфических черт альтермодерна Н. Буррио также выделяет культурную автономизацию, противостояние неолиберализму и приверженность стратегиям возможного.

Вкратце, теоретические постулаты манифеста «Альтермодерн» можно свести к четырем положениям: 1) конец постмодернизма; 2) культурная «креолизация» и, как следствие, гибридизация идентичности; 3) реальное и виртуальное «кочевничество», путешествие как новый путь созидания; 4) расширение форматов искусства, окутанного иллюзией всеобщей «транслируемости». Таков четвероякий корень достаточного основания альтермодерна. Нов ли он? Безусловно, нет. Так же, как не новы сами по себе объекты и инсталляции выставки «Альтермодерн» в Лондонской Тейт.

С теоретической точки зрения концепция альтермодерна Н. Буррио не выдерживает критики, ибо все то, что автор провозглашает, он тут же отрицает (взять, к примеру, сомнительный тезис о тотальной переводимости всего и вся в эру альтермодерна, тезис, которому противоречит хотя бы все та же идея усиливающейся культурной автономизации как протест против стандартизированного мира, благодаря чему ключевые концепты культур простотаки обречены оставаться нетранслируемыми11).

Кроме того, в манифесте, пожалуй, нет ни одного понятия, которое бы уже не стало предметом дискуссий в артдискурсах постмодерна, которому манифест альтермодерна

11 Любопытно, что за несколько лет до появления манифеста альтермодерна, в 2004 году, в Сорбонне группой французских философов под руководством Барбары Кассен был осуществлен гигантский проект создания «лексикона непереводимостей», исходным постулатом которого является признание принципиальной непереводимости основных философских понятий: «“Європейський словник філософій” є “лексиконом неперекладностей” тією мірою, якою він висвітлює … симптоми відмінностей мов». (См.: Кассен Б. Вступне слово // Європейський словник філософій: Лексикон неперекладностей. К.: Дух і літера, 2009. Т. 1. С. 13.) Такое признание симптома непереводимости можно назвать «альтер-альтермодернистским» жестом в сфере философии.

322

А л ь т е р м о д е р н

жаждет себя противопоставить, будь то теоретические доктрины гибридизации и креолизации или метафорический ряд апелляций к номадизму и гипертекстуальности.

По сути, манифест альтермодерна Буррио скорее мог бы претендовать на то, чтобы именоваться квинтэссенцией постмодерна, чем на то, чтобы выступить в качестве его концептуального alter ego. Действительно, он не столько бунтует против постмодернизма, сколько доводит его ключевые идеи до абсурда, пронизывая их пафосом никак не аль- тер-, а самой что ни на есть модернистской «прививки».

И все же само понятие альтермодерна, предложенное Буррио, дает прекрасный повод для рефлексий над ситуацией modernity. И потому следует быть признательным манифесту альтермодерна хотя бы за сам факт его появления, за его нотки проективной наивности и налет футуристичности, за решимость отказа от назойливых «пост». И еще – за манифестацию того, что подобный альтермодернистский жест является не чем иным как попросту самим по себе жестом манифестации, с присущими ему азартом, драйвом, игривой дерзостью, обманчивой легкостью и довольно оптимистичным взглядом в будущее.

Две аналогии

Как минимум, две исторические параллели манифесту альтермодерна самоочевидны. Для начала следует подчеркнуть, что, как известно, проблема самообоснования модерна «стала осознаваться прежде всего в сфере эстетической критики»12. Здесь уместно вспомнить и «Спор о древних и новых» («Querelte des Anciens et des Modernes»), в котором – еще в начале XVIII века – едва ли не впервые отчетливо выкристаллизовалось само понятие «модерн», и рассужде-

12 Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М.: Изд-во «Весь Мир», 2003. С. 13.

323

Л и д и я С т а р о д у б ц е в а

ния Ш. Бодлера о «модерности»13. Ряд эстетических инициаций модерна, который можно продолжать едва ли не ad infinitum* был бы невозможен и без упоминания о возгласе А. Рембо «необходимо быть абсолютно современным!» («il faut être absolument moderne!»); комментарием к этому призыву не случайно завершает свою книгу «Сингулярный модерн» Ф. Джеймисон14.

Впрочем, из колыбели эстетики явилась на свет рефлексия не только над понятием модерна. Не стоит забывать и о том, что триумфальное шествие понятия «постмодерн» культуре конца ХХ века предваряла также своего рода эстетическая интродукция – апологетика «Языка архитектуры постмодернизма» Чарльза Дженкса.

С этой точки зрения, сегодняшнее провозглашение альтермодерна в качестве концепта прежде всего эстетического вовсе не удивительно15: возможно, как и в случае с понятиями модерна и постмодерна, их наследнику альтермодерну именно из мира размышлений об искусстве и суждено совершить экспансию в пространство философии – куда более привычного места, в котором принято «формировать, изобретать, изготавливать концепты»16 (или, точнее, дисциплины, состоящей «в творчестве концептов»17).

13«Модерность» Бодлера интригующе поэтична: это «молния» начала нового мира, в котором вечное и неизменное сокрыто под покровом преходящего, исчезающего и случайного; это мимолетно ускользающее мгновение «модерна», который когда-нибудь однажды, возможно, станет «классическим», найдя себе подтверждение как «аутентичное прошлое некоего будущего настоящего». По Бодлеру, «для того, чтобы каждое modernitas* было достойно стать antiquitas*, из него необходимо заимствовать то таинственное прекрасное, которое человеческая жизнь невольно в него вложила». Детальную интерпретацию суждений

Ш.Бодлера о «модерности» см.: Хабермас Ю. Указ. соч. С. 13-15, 27.

14См.: C. 351-355 наст. изд., а также прим. 15 на C. 351.

15Н. Буррио уверен, что искусство может изменить не только философию, оно способно трансформировать «социальные формы» и «перепрограммировать» весь мир. См: Bourriaud N. Culture as Screenplay: How Art Reprograms the World. New York: Lukas & Sternberg, 2005. P. 7.

16Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.: Ин-т экспериментальной социологии, СПб: Алетейя, 1998. С. 10.

17Там же. С. 14.

324

А л ь т е р м о д е р н

Так, словно следуя натоптанными тропами философского дискурса о модерне, прежде чем стать предметом строгой теоретической рефлексии, понятие «альтермодерн» предъявлено одним из современных арт-критиков как своего рода ready-made* – в качестве то ли концепта, то ли перцепта, то ли аффекта, то ли коана, то ли провокации, то ли броска костей, то ли очередного пустого означаемого.

Однако манифестация альтермодерна любопытна не только «эстетическим», но и «хронологическим» адресом. Речь идет еще об одной исторической параллели: именно на излете нулевых – столетие тому назад – на смену декадансу и мрачновато-эсхатологическим настроениям fin de siècle* пришли шумные манифесты авангарда.

Может, и в самом деле каждый век имеет свое игривое «детство», проникнутое грезами и ожиданием чуда, и свою «старость», исполненную скепсисом, ни-во-что-не-верием и ностальгией по ушедшему. Во всяком случае, такова судьба предыдущего столетия: «югендштиль» и россыпь новаторских «измов» на старте и «посткультурное» разочарование на финише. А рубежи веков (с их неизбежной двойственностью завершающе-открывающего, прощально-приветствен- ного жеста) означены давно известным иероглифом перехода: смерть и новое рождение. Если так, то постмодерн созвучен трагическому пассеизму искусства умирания конца ХІХ века, а альтермодерн – буйному футуристическому взрыву, авангардистскому Big Bang* начала века ХХ с его неистовым порывом к новизне и наивными обещаниями сбросить историю с корабля современности.

Должно быть, альтермодерн – как и любое «alter» – неизбежный фантазм, порожденный очередной ситуацией «переоценки всех ценностей». Не потому ли так настойчиво, начиная с рубежа ХХ-ХХІ веков, множатся причитания то о столкновении цивилизаций, то о возрождении революционной ситуации, то о том, что «мы обязаны сегодня пережить тяжелую мутацию» (в духе рассуждений А. Турена о «демодернизации» и «разрыве» в его «Critique de la modernité»*)?

325

Л и д и я С т а р о д у б ц е в а

Призрак альтермодерна – как бы его ни толковать: как эпифеномен катастрофического сознания, спасительную иллюзию агонизирующего модерна, симптом его неизлечимой болезни к смерти, мгновенную грезу, которой суждено блеснуть и исчезнуть, или надежду отчаявшихся на выздоровление – не случайно возникает на рубеже веков (и тысячелетий), когда обнажается нерв ситуации кардинального разрыва с прошлым, сгусток тех самых переживаний, из которых сотканы фантомы соскальзывания с кромки одряхлевших представлений и зарождения чарующих альтернатив.

Итак, наши исторические параллели суть таковы: вопервых, понятие альтермодерна (как прежде – модерна и постмодерна) приходит в философию из сферы эстетики, во-вторых, оно возникает как реплика авангардного прорыва в ситуации ментального перелома, что дает немало оснований прочить этому понятию определенную будущность. Идет ли альтермодерн на смену постмодерну, становится ли рядом с ним или его попросту переименовывает? Удастся ли альтермодерну окончательно справить поминки по постмодерну? Впрочем, не лучше ли пока оставить эти вопросы открытыми?

Модерн, Постмодерн, Альтермодерн

Прежде чем обратиться к прояснению концепта «альтермодерн», стоит упомянуть о целом сонме попыток поименовать альтернативные как модерну, так и постмодерну, линии развития мысли. Речь идет о вариациях на тему «других модернов», которые сегодня нередко употребляются в качестве синонимов: гипермодерн, супермодерн, метамодерн, трансмодерн, ультрамодерн, сюрмодерн и др.

Прослеживать историю этих понятий – занятие увлекательное. Так, к примеру, «гипермодернизм» изобрели еще в начале ХХ века в теории шахмат: этим термином обозначали школу 1910-1920-х гг., провозгласившую отказ от устоев «сухой, скучной позиционной игры» и «уклонение от обыч-

326

А л ь т е р м о д е р н

ных теоретически изученных дебютов»18. Но только спустя почти столетие, после выхода в свет книги Жиля Липовецки «Времена гипермодерна»19, это понятие оказалось органично вплетенным в пространство философии и, приобретая неожиданную остроту, стало ассоциироваться, преимущественно, с поисками идентичности расколотого субъекта глобализирующейся ойкумены. Симптоматично, что именно Липовецки, некогда прославившийся как теоретик и критик постмодерна, в начале нового века обращается к поиску альтернативы, которую, отбросив наскучивший префикс пост-, нарекает именем «гипермодерн».

Близкое по значению понятие «супермодерн» своим широким распространением обязано Марку Оже и его книге «Не-места: Введение в антропологию супермодерна»20. То ли следуя известному афоризму Гертруды Стайн «здесь нет здесь» («there is no there there»), то ли продолжая традицию беньяминовских медитаций над феноменом «пассажа», то ли вторя размышлениям Мишеля Фуко о «гетеротопиях», Марк Оже обращается к исследованию безликих транзитных пространств – «никаких мест» – современного урбанистического пространства, таких как номера отелей, супермаркеты, эскалаторы, конвейеры аэропортов, переезды, переходы. Человек скорее не пребывает в таких местах, а проходит сквозь их череду. Эти анонимные «топосы перехода» Оже именует понятием «не-места», изучая специфику психологических и «энвайронментальных» переживаний субъекта рубежа веков.

18Основателями этой школы считаются С. Тартаковер (он ввел сам термин «гипермодернизм» в шахматную литературу), а также Д. Брейер и Р. Рети, который в статье «Выдержат ли новые идеи практическое испытание?» дал теоретическое обоснование принципов гипермодернизма.

19Lipovetsky G, Сharles S. Hypermodern times. Transl. by A. Brown. Cambridge, UK; Malden, MA: Polity, 2005. 90 p.

20По мысли М. Оже, супермодернизм обязан трем парадоксальным «сверхизбыткам»: 1) «излишку» времени и истории, 2) ощущению безбрежности пространств, и 3) одновременно избытку и нехватке персональной идентичности. См.: Augé М. Non-Places: Introduction to an Anthropology of Supermodernity. London & New York: Verso, 1995. 132 р.

327