Эволюция российской партийной системы (партии, законы, уставы, численность)

Глава 1 Становление и развитие российской партийности в конце XIX- начале XX века.

Особенности создания и деятельности политических партий России в 1907-1917 годах. Партийное строительство в дореволюционной России было тесным образом связано с политической практикой самодержавного государства проводившейся им на протяжении веков. В России ко времени формирования политических партий, в конце XIX – начале XX веков, сложилась авторитарная политическая система, действовавшая по принципу отчуждения социальной и политической практик возникавших среди населения. В результате участие населения в политической, социальной, культурной и хозяйственной жизни страны было гипертрофировано и подчинено власти государства. Более того, население было отстранено от создания общественных институтов, а инициатором их формирования выступало самодержавное государство, так как в России продолжали доминировать феодальные основы политической культуры и политического участия, заключавшиеся в объединении для царизма понятий «политическое» и «государственное», несвойственным буржуазному обществу. При этом «государственное» не подчинило себе «политическое», а сделало его своей составной частью, создав имманентный императив самодержавия, как патерналистко-вассальной политической системы. Что выводило народ за рамки правового поля, превращая российских подданных в орудие политической власти, когда человек не живёт/действует во времени, как политический актор, а прозябает в пространстве духовного безвременья, как субъект отстранённый и неспособный к государственной жизни, лишённый права участвовать в законодательной и судебной власти государства¹.

Общественно-государственные отношения в таком государстве строятся не на праве/законе, а по воле монарха, в широком смысле господина, ибо отсутствует политическая справедливость, которая может быть только между свободными и равными людьми, что априори отсутствовало в начале ХХ века в самодержавной России. Именно о такой форме правления называя её деспотической, говорил ещё Аристотель, замечая, что при деспотизме из-за отсутствия политического общения право не существует². Как результат в исторических рамках российской государственности к началу ХХ века сложилась и доминировала аристотелевская формула, характерная для деспотических/авторитарных государств. Символом этой системы стала уваровская триединая формула: «Самодержавие, Православие, Народность», которая и на рубеже веков продолжала оставаться основным регуляторам социополитических отношений в России.

В таком историческом контексте существования российской действительности происходило складывание политических партий в России³ в конце XIX –начале XX веков, что являлось закономерным этапом пореформенного развития. Буржуазные реформы Александра II модернизировали экономику страны, но при этом сохранили прежний феодально-авторитарный, рестриктивный характер самодержавия в политической сфере. В результате реформ Александра II не начался динамичный, системный слом патерналистской, патриархально-традиционной политической культуры свойственной российскому обществу. Социомодернизация общества проходила несравненно более медленными темпами, нежели экономическая модернизация. Временной лаг, определяющий такое запаздывание, не был преодолен ко времени складывания политических партий на рубеже XIX -XX веков. Россия продолжала оставаться социально и ментально крестьянской страной, что не могло не сказаться на жизнедеятельности и внутренних смыслах формирующихся политических партий. Буржуазная социомодернизация российского общества протекавшая после реформ Александра II, была ещё далеко не закончена, в России продолжали формироваться буржуазные классы и страты, прежде всего буржуазия и рабочий класс.

Буржуазная социомодернизация и стратификация, растекание индустриализации проходили в России в особых условиях. Новая для тогдашней России модель капиталистического общества внутреннее должна была инкорпорироваться в имманентный самодержавно-авторитарный строй царской России, для которого стали характерными прямолинейное и упорное сопротивление двух последних российских императоров политической и социальной модернизации России. Невозможность политической помещечье-дворянской элиты изменить своё мышление в рамках нового нарождающегося буржуазного общества, порождала ответную реакцию в этих кругах на отторжение новых российских реалий. Как результат, российскую правящую политическую элиту на рубеже 19-20 веков сковал психологический консерватизм, отодвигавший её и самодержавие на периферию исторического процесса преобразований, они переставали быть доминирующими центрами силы.

Российская буржуазия сформировалась в политическом императиве российской феодальной системы. Её политическое самосознание и политическое поведение были теснейшим образом связаны с самодержавной властью. Поэтому-то она и теряла свою социальную активность и замедляла самообретение символов и ценностей буржуазности. Всё это неявным образом тормозило буржуазную стратификацию в стране, консервировало изжившие феодальные отношения, превращая их в опасный ретро-балласт, несло в себе скрытую угрозу для социальной стабильности российского общества.

Российская интеллигенция и её отношения с самодержавием, начиная с активного проникновения идей Просвещения в XVIII веке в Россию, складывались на уровне иррационального, унилатерального противостояния власти и интеллектуалов. Взаимонепонимание данных акторов, к концу XIX началу XX веков, имело уже вековую традицию и привело к системному отчуждению их друг от друга. «С шестидесятых, с сороковых годов [XIX века – Н.Д.], с конца XVIII столетия, -- писал в этой связи русский политический деятель и историк П.Н. Милюков, -- было очевидно, что конфликт старой государственности с новыми требованиями есть лишь вопрос времени. Под углом этого грядущего конфликта складывалось всё мировоззрение русской интеллигенции, по крайней мере, шести последних поколений»⁴.

Опасность такого отчуждения для России крылась в разрушении мировоззренческого фактора российской историко-традиционной, гомогенной среды. Во многом для российской думающей публики XVIII-XIX веков идеи, приходившие с Запада, были инокультурными идеологическими символами и знаками, они вносили умоперемену в её сознание, но не более того. Воспринимая идеи с Запада, интеллектуалы в разной степени приспосабливали их под российскую действительность. При этом, не имея эмпирического, интеллектуального, познавательного и исторического опыта для релевантно-осознанного восприятия этих идей, так как не было достаточно элементов ментального сцепления российской и западной истории. Именно поэтому в российской интеллектуальной среде отсутствовал плохо осязаемый в реальности неявный образ мыслей и компонент знания основанный на традициях демократических институтов, свободы мышления и гуманизации знания.

Более того, позаимствовав буржуазные теории с Запада, национальная мыслящая элита, в период формирования своей идентичности до 30-40-х годы XIX века, не могла найти им опору в российской реальности, так как отсутствовал сам источник данной реальности – буржуазная ментальность, основанная и сформировавшиеся на многовековом континуитете/традиции и экономических реалиях развивавшегося в Западной Европе капиталистического/буржуазного общества.

Реалисты, в лице правительства, также, несомненно, присутствовали на политическом поле, и казалось, доминировали на нём, но это было обманчивое впечатление, столкнувшись с кризисом феодальных отношений и не способностью аккомодировать политическую систему к новым условиям нарождающегося капиталистического общества, правительство и само самодержавие как система сама стали тормозом общественного развития России. Это общеизвестный факт. Другое дело попытаться выявить причину в контекстной взаимосвязи формирования идеоментальности и артикуляции интересов у политической элиты российского общества и происходивших латентных перемен российской действительности в эпоху капиталистической модернизации России в XIX веке. Через какие идеоконструкты, сложившиеся в сознании политической элиты (и у правительства и у оппозиции), она воспринимала российскую действительность, как наполняла её конструкционизмом? Ответ следует искать в социоисторической плоскости.

Во-первых, как уже отмечалось, в исторической традиции российской государственности отсутствовало «политическое общение»/политическая коммуникация между властью и народом. Это не способствовало воспроизводству между ними политических связей и отношений, как между равными акторами, что продуцировало отрыв власти от общества.

Во-вторых, самодержавие к началу ХХ века продолжало стремиться оставаться единственным игроком на поле политики и активно сопротивлялось, тому чтобы акторами политической организации российского общества кроме государства стали, формирующиеся политические партии и общественные организации.

В-третьих, капиталистическая модернизация должна была продуцировать социополитические изменения в стране, что было связано с закономерностью временного лага⁵.

В российской модернизационной действительности XIX века дело обстояло иначе. Буржуазные идеи и концепты, начиная с культурной иммерсии петровских реформ, были привнесены с Запада раньше их возникновения в России, в которой экономическая и социополитическая действительность продолжали до 50-х годов XIX века оставаться в основном феодально-самодержавной. Как результат оказалась смещена основная закономерность развития общества: экономика продуцирует изменения в обществе и в политике, а не наоборот, как происходило в России того времени. Более того, западноевропейское влияние не могло привести российскую цивилизацию к пониманию, интерференции и принятию опыта формирования и развития западноевропейской действительности, которая в историческом, ментальном, да и вообще цивилизациионном смыслах не только отличалась, но и не совпадала с российской действительностью.

Еще и поэтому у российской думающей элиты не наблюдалось осознания смыслов характерных для западноевропейской цивилизации, а происходило только приобретение их внешних атрибутов в контексте российской действительности, которая находилась в иной культурно-цивилизационной, мотивационно-психологической ценностной плоскости развития и не могла иметь точек соприкосновения для аккомодации с западноевропейской реальностью. Всё это накладывалось на отсутствие традиций политического общения между интеллектуалами и народом, что прождало непонимание, и даже социополитический ментальный разрыв этих двух акторов российской действительности.

Поэтому все генерированные интеллектуальной элитой концепты и идеоконструкты имели по большому счёту характер несоприкосновения с российской реальностью и непроникновения в её суть, то есть был нарушен интегральный праксис развития общества, который и привёл к разрыву взаимопонимания и противостоянию политической (государства, самодержавия) и интеллектуальной элит. Именно здесь и следует искать одну из проблем отторжения и дистинкцию в России XIX – начала XX веков государства и интеллектуальной элиты превращение их в непримиримых врагов.

Российская интеллектуальная элита, по сути, мифологизировала существующую действительность/реальность, так как, восприняв не связанные с российской действительностью западноевропейские ценности, и вряд ли до конца/полностью понимая их, стала мыслить категориями созданного/сконструированного собственного утопического мира, подобий/аналогов российской действительности плохо или совсем не соотнесёнными с реальностью, вполне, однако, реальных и значимых для самой интеллектуальной элиты. В результате выдвигаемые русской мыслящей элитой концепты не просто не соотносились с российской действительностью, а генерировали в ней ложные смыслы и антисмыслы, что и стало, по словам П.Н. Милюкова одной из характерных черт «нашего революционного процесса – идейная беспомощность и утопичность стремлений, “максимализм” русской интеллигенции»⁶.

В данном контексте рассуждений стоит вспомнить и споры западников и славянофилов-почвенников, и неудачное «хождение в народ» народников, и провал черносотенной идеологии (черносотенцы как политическое движение распалось ко времени Февральской революции) и не готовности либералов к управлению страной в годы революции 1905-1907 годов, о чём писал кадет В.А. Маклаков в своих воспоминаниях: «Общественным [либеральным – Н.П.] деятелям нужно было ещё проходить школу управления государством»⁷. Для России последнее имело самые пагубные исторические последствия после Февраля 1917 года, пришедшие к власти либералы оказались не способны вывести страну из кризиса. Точно об этом написал российский исследователь В. Булдаков: «При рассмотрении действий послефевральской власти поражает, что новые лидеры не умели ни накормить, ни даже пообещать достаток в будущем. Они словно были убеждены, что можно навсегда стать сытым от сладкого слова свобода. …Впрочем, иной раз, кажется, что новые лидеры вообще ничего не умели делать практически и в глубине души сознавали собственную недееспособность. Положение вечной оппозиции режиму и сочинительство “самых лучших” законов – вот то, для чего, они казалось были созданы»⁸.

Утопичность своих идеопостроений понимали и сами представители мыслящей элиты, упрекая своих политических противников в несоприкосновении их идиом с российской реальностью. Так П.Н. Милюков и П.Б. Струве «считали, что в основе её [эсеровской партии – Н.Д.] тактики лежала политическая наивность, доходившая до веры в чудеса “и стремление двигать людьми, как автоматами, а не учить их двигаться”»⁹. Да и сама либеральная доктрина кадетов была уязвима с точки зрения либерализма как учения. Российские либералы выступали за отторжение у помещиков излишек земли, хотя и за выкуп, то есть нарушали основополагающий принцип либерализма неприкосновенность частной собственности. Утопичность же большевистской доктрины ввергла страну в социальный эксперимент, что исковеркало жизни (не дожитые и прожитые за «железным занавесом») миллионов людей.

Не соотношение с реальностью способствовало и отсутствие в самодержавной России традиции политического участия простого народа в политической жизни, как актора правоотношений а, следовательно, и в возможности канализации народом своих интересов во власть.

И в тот исторический момент, (приблизительно со второй половины XIX века) когда возникла необходимость естественной иммерсии сознания интеллектуалов в экономическую реальность формировавшегося в России капиталистического/буржуазного общества, интенции и осознанию происходящих в обществе глубинных процессов социомодернизации и созданию адекватных времени социополитических конструкций и императивов, (которые складываются, кстати, на основе соотношения с реальностью и имеют свои устоявшиеся, многовековые историологические традиции, школы мышления и рефлексии, что не было характерно для России того времени, так как к началу ХХ века интеллектуальная элита могла опираться на исторический опыт только восьми поколений, начиная с реформ Петра I) в этот момент интеллектуальная элита была уже политически зашорена и являлась заложницей собственных идеоконструктов созданных на основе не идентичных для российской действительности первой трети XIX века идиом заимствованных с Запада. Как результат, интеллектуальная элита, сформировавшая либеральную, социалистическую и правомонархическую идеологии/идеодоктрины в России оказалась не способна правильно оценить не только происходящие перемены в российском обществе в конце XIX века, но и создала явно ложный посыл к социополитической модернизации России, а черносотенцы ретрадиционализации общества, явившемся во многом катедер-реформизмом, что и стало глубинной причиной трагичных трансформаций для России в ХХ веке.

В результате во многом умозрительного симбиоза российского политического менталитета и традиций авторитарного мышления с одной стороны и буржуазных идеом Просвещения с другой стороны в России сложился слой интеллектуалов, выступавший с позиций социального и мировоззренческого транзита для России из эпохи самодержавного строя в капитализм/социализм. Создав такой политико-идеологический конструкт, интеллектуалы постепенно превратили его в догму. Сама интеллектуальная оппозиционная элита, уверовав в свою непогрешимость, приобрёла черты мессианства и видела своё историческое предназначение в переустройстве России по своему плану, в котором самодержавию отводилась положение политического статиста и/или аутсайдера, а народу статус послушного и управляемого объекта политической системы. Главная роль, которого сводилась к принятию навязанных ему интеллектуалами моделей развития страны. Особенно, этим отличались представители социалистических партий. Такой идеологический прогрессизм, стал доминантой мышления русских интеллектуалов, которые стали главным идейным компонентом партийного строительства в России на рубеже XIX-XX веков, при политической инерции большинства населения страны, в основном крестьянского по своему составу¹⁰.

Народ благодаря политическому отчуждению, ставшему характерной чертой российской самодержавно-авторитарной политической системы, вообще к началу ХХ века не имел социального опыта политической свободы. Урбанизация и индустриализация России хотя и происходили быстрыми темпами, но всё-таки Россия оставалась крестьянской страной. Крестьянам были присущи экономическая и социальная депривация, инертность патриархального мышления, подозрительность к интеллигенции, эти черты сохранялись и в городах у формирующегося рабочего класса. Но, одновременно, быстрый рост численности рабочего класса¹¹ вызывал к жизни и другие процессы, характерные для буржуазного общества начала 20 века. Рабочие вели борьбу за свои экономические права, ещё не до конца осознавая политические приоритеты своего мышления, связывая их, в том числе и с царизмом как формой государственности. Поэтому социалистическая пропаганда воспринималась крестьянством и рабочими в рамках их вековой ментальности противостояния скорее не царю, а помещикам, капиталистам (даже в большей степени фабрично-заводской администрации, как носителям непосредственной власти) и чиновничье-бюрократическому аппарату и была обратной стороной черносотенно-традиционалистских взглядов крестьянства и рабочих.

Таким образом, политические последствия происходившей, во второй половине XIX века в России социополитической модернизации были гораздо глубже, чем это выглядело на первый взгляд. Самодержавие как патерналистко-вассальная политическая система всё больше утрачивало в течении XIX века способность воспроизводить эффективную политическую элиту, которая оказалась к концу столетия неспособной дать адекватный ответ вызову времени (буржуазной модернизации российского общества). Политические оппоненты самодержавия также оказались не способны создать эффективную политическую доктрину, соотнесённую с реальностью.

Так на рубеже столетий формировалась, специфическая ритмика политической истории России, которая определила вектор её развития, задала внутреннюю динамику партийного строительства того времени.

Дореволюционный период российской партийности показал, что, несмотря, на рестриктивно-терминальные меры правительства против формирующихся политических партий происходил закономерный процесс становления партийной системы в России, но он не был окончательно завершён. Сразу следует отметить, что этот процесс был достаточно бурным в годы революции 1905-1907 годов, когда впервые в российской истории тип политико-социальной организации российского социума и идеология, на время, оказались вне рамок подчинения официального самодержавного государства. Простые обыватели в период «дней свободы» революции 1905-1907 годов неожиданно для себя столкнулись с внутренним противоречием, когда огромная инерционная сила устоявшегося статичного массового политико-социального сознания, сложившегося в самодержавной России вдруг в короткий срок, по сути, в историческое одночасье, столкнулась с проблемой множественности несходных идеологических и политико-социальных форм нового мышления. Под напором революционных событий прямо на глазах разрушалась политико-духовная регламентация самодержавной действительности России, в сознании людей происходили процессы социокультурных и политико-духовных дифференциаций, в результате у обывателей застигнутых масштабной волной формирования новой российской действительности не успевали срабатывать адаптационные процессы приспособления к ней. Зеркальным отражением происходившего процесса было развёртывание партийного строительства. Формирующийся политический плюрализм среди населения проявился, в том числе и, в создании множества политических партий. Несомненно, не все партии, возникшие в период революции 1905-1907 годов, играли заметную роль в политической жизни страны. Многие из них возникали на короткий период времени и исчезали с калейдоскопической быстротой, часто не оставляя после себя исторической памяти¹².

Таково было то время обретения населением страны политической самоидентификации, отличавшееся интерференцией и дифференциацией политических взглядов, что было новым явлением в истории России. В стране начал действовать фундаментальный фактор капиталистической социомодернизации российского общества - обретение населением политических смыслов, дистинкция идиом формирующегося политического сознания масс, а политические партии становились естественными каналами трансляции политических интересов населения к власти. Но так как данный формообразующий процесс находился только на этапе протекания/становления, то и политические партии не смогли полностью абсорбировать и интегрировать политически нестатичное общество под свои политические императивы, тем более что существенным рестриктивным препятствием на этом пути продолжал оставаться авторитарный самодержавный режим.

На таких основаниях в конце XIX - начале ХХ века в России происходил формоорганизующийся процесс институализации политических партий. Общероссийские политические партии начали складываться в конце XIX -- начале ХХ веков. Первой в 1898 году возникла РСДРП, впрочем, активно действовать она начала только с 1903 года. Пространственная масштабность и временное несоответствие формирования политических партий в Российской империи заставляет типологизировать политические партии России конца 19 - начала 20 века по двухуровневому принципу: территориально-национальному и идеологическому.

По территориально-национальному принципу политические партии в России делились на:

1. Общероссийские партии;

2. Региональные партии;

3. Национальные партии.

По идеологическому принципу на:

1. партии социалистического направления;

2. либеральные партии;

3. правомонархические партии и союзы¹³.

В ходе революции 1905-1907 годов в России окончательно сложился данный основополагающий конструкт модели общероссийских политических партий, сохранившийся до октября 1917 года.

История протекания деятельности политических партий России до 1917 года не являлась гомогенной, она эксплицитно соответствовала ходу развития истории страны. В рамках исторических изменений свойственных данному периоду истории российского государства необходимо выделить следующие этапы развития общероссийских политических партий на рубеже 19-20 веков:

Первый этап: конец 19 века до начала революции 1905-1907 годов характеризовался агрегированием идейно-политических парадигм и протеканием формоорганизующего процесса структуры будущих партий.

Второй этап: революция 1905-1907 года Фаза активного формирования политических партий.

Третий этап: межреволюционное десятилетие июнь1907 года - февраль 1917 года. Экстерминальное/рестриктивное давление на партии и разрушение самодержавием политической среды необходимого для формирования партийной системы.

Четвёртый этап: октябрьская революция и установления большевистской диктатуры. Экстерминация российской многопартийности. Создание однопартийной системы.

На первом этапе развития российской партийности возникали в основном национальные политические партии, до 1905 года в империи действовало 56 (9 либерального и консервативного направления и 47социалистической ориентации) национальных партий и движений¹⁴. В этот же период заявили о своём создании только две общероссийские партии РСДРП (1898 год) и ПСР де-факто 1902 году, де-юре в конце 1905 года, когда прошёл Учредительный съезд эсеровской партии.

Беспрецедентная волна партийного строительства пришлась на революцию 1905-1907 годов. По подсчётам исследователей в тот период действовало не менее 125 партий, союзов и движений¹⁵. Всего же в России в разные годы существовало до 300 общероссийских, региональных и национальных партий¹⁶.

После окончания революции 1905-1907 годов численность партий резко пошла на спад, большинство из них распалось, или прекратило существование в условиях полицейских репрессий.

Крупнейшими общероссийскими партиями среди политических партий социалистического направления были Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП) и Партия социалистов-революционеров (ПСР). Среди либералов «Союз 17 октября» и Конституционно-демократическая партия (КДП). В правом движении крупнейшей организацией был Союз русского народа.

До революции 1905-1907 годов общероссийские политические партии были малочисленными (РСДРП), находились на стадии формирования как ПСР, или вообще, не институализировались как либеральные и правые партии.

О создании Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) было объявлено на I съезде партии прошедшим в Минске в марте 1898 года. Первым программным документом новой партии стал «Манифест РСДРП». В нём были заявлены цели и задачи партии, но приступить к их осуществлению социал-демократы не успели. Уже вскоре после съезда его участники были арестованы, и вопрос о партийной институализации российских социал-демократов был отложен на несколько лет. О восстановлении партии было заявлено на II съезде РСДРП, проходившем в июле 1903 года. На съезде были приняты программа партии и Устав, избраны руководящие органы партии.

Не успев консолидироваться в единую партию российские социал-демократы, размежевались на большевиков и меньшевиков. Во главе большевиков стоял В. И. Ленин, во главе меньшевиков Ю.О. Мартов и другие. Впрочем, вплоть до свержения самодержавия эти фракции уживались в РСДРП и не испытывали полного, эксплицитного, идеологического отчуждения, отсутствия и/или дефицита межфракционного диалога¹⁷.

В программе РСДРП заявляла о свержении самодержавия и установления в России демократической республики (программа-минимум). Своей конечной целью партия провозглашала осуществление пролетарской революции и построение в России социалистического общества.

Партийный Устав, принятый на II съезде прописал структуру РСДРП. Высшим органом партии объявлялся съезд. Между съездами во главе партии находился Совет. Ему подчинялись ЦК. ЦК создавал местные комитеты¹⁸.

История другой партии социалистического направления Партии социалистов-революционеров (ПСР) берёт своё начало в 90-х годах 19 века, когда появились первые организации социалистов-революционеров (эсеров). В них входили радикалы, считавшие себя представителями революционного народничества и последователями народовольцев. В начале 1902 года, было объявлено о создании Партии социалистов-революционеров (ПСР). Новость о создании партии была принята эсеровскими организациями в России лояльно. Они стали вступать и/или сливаться с ПСР.

Программа и Устав партии были приняты на первом съезде ПСР (29 дек. 1905 - 4 янв. 1906). Проведение партийного съезда официально завершило процесс создания партии эсеров, у истоков, которой стояли Е.К. Брешко-Брешковская, Г.А. Гершуни, М.Р. Гоц, Н.И. Ракитников, В.М. Чернов.

Программа ПСР также как и программа РСДРП заявляла о необходимости свержения самодержавия в России и установления демократической республики, с последующим построением социализма. Отличие заключалось в идеологии партий. Социал-демократы выступали с позиций марксизма, эсеры с позиций неонароднического социализма. Поэтому эксплицитно идеологическо - и системообразующим для эсеровской партии был аграрный вопрос. В программе он решался посредством социализации земли, под которой эсеры понимали отмену частной собственности на землю и передачи её в общенародное достояние. Аграрная составляющая эсеровской программы, показывает, что политическое мышление эсеров в этом вопросе основывалось и было пронизано политическим идеализмом, а также в отсутствии прагматизма и реализма в видении решения проблем. Данный идеализм резко контрастировал с реальной жизнью, и находился по большому счёту в диссонансе с ментальностью масс. Это и было одной из причин поверхностного комплиментарного понимания крестьянством эсеровских парадигм.

Устав эсеровской партии был принят в январе 1906 года. В Уставе Высшим органом партии признавался съезд. Между съездами руководство партией в основном осуществлял ЦК, избиравшийся на съезде ПСР. ЦК также подчинялся Боевой отдел, обладавший автономными правами в составе эсеровской партии. В России действовала структура Областных комитетов и местных организаций. При всей кажущейся вертикальной структурированности ПСР не отличалась организационной монолитностью. В партию входили и автономные организации: Крестьянский союз партии эсеров (возник в 1902 году), «Союз народных учителей» (сложился в 1903 году), «Рабочие союзы» (оформились в 1903-1904 годах).

Членами обеих партий социалистического направления до революции 1905-1907 годов были в основном интеллигенты, во время революции социальный состав изменился, в партиях стали преобладать рабочие и крестьяне (ПСР) и рабочие (РСДРП)¹⁹.

До революции 1905-1907 годов эсеровская партия смогла заявить о себе в основном с помощью террористической деятельности. Её осуществляла небольшая, численностью от 10 до 30 человек, Боевая организация, обладавшая в ПСР автономными правами. Численность эсеровской партии не превышала в этот период 2-2,5 тысяч человек²⁰.

Организации обеих партий социалистического направления (ПСР и РСДРП) формировались по схожему принципу сверху вниз. Сначала создавалось ядро организации из профессиональных революционеров, потом в неё вербовались массы. Это являлось одним из слабых мест социалистических партий, как только профессиональный революционер покидал организацию, она обычно распадалась.

Всё изменилось с началом революции 1905-1907 годов. Революция привела к неслыханной для России политической активности масс. Протестное движение против самодержавия охватило всю империю и приняло различные формы: классовые, социально-групповые, национальные, религиозные, цивилизационно-смысловые. Движение приобрело не просто протестный, но антисистемный характер, поставив самодержавие как исторически сложившийся конструкт российской государственности на грань внутреннего распада. Решение столь серьёзных структурных диспропорций российского общества требовало от самодержавия решительных и быстрых мер не только по наведению порядка в стране, но ещё в большей степени проведению реформы политической системы, иначе распадающаяся государственная и социальная ткань общества грозила перерасти в коллапс системы самодержавия.

Только перед очевидной угрозой гибели самодержавия Николай II пошёл на реформы в империи. В России в 1906 году был создан парламент Государственная Дума. Манифестом 17 октября законодательно закреплены общегражданские свободы (но для самодержавия это были уступки, а не внутренняя, политически осознанная и принятая позиция и идеология).

За время революции 1905-1907 годов политические партии сумели активно заявить о себе. И даже отчасти инкорпорироваться в политическую систему России через Государственную думу. Завершение революции 1905 -1907 годов резко изменило политическую ситуацию в стране, что не могло не сказаться на политических партиях. Их активность и численность пошли на спад. Резко уменьшалось число организаций.

Либеральные партии сложились уже в ходе революции 1905-1907 годов общероссийский масштаб приобрели «Союз 17 Октября» и Конституционно-Демократическая партия (КДП).

«Союз 17 октября» был образован как праволиберальная партия в конце ноября 1905 года²¹. Создание Союза было политическим ответом на революцию тех кругов российских страт, которые с одной стороны испугались революционных потрясений, а с другой видели возможность объединиться в политическую партию с целью постепенного, реформирования феодально-чиновничьего самодержавного режима в конституционную монархию. Эти слои стремились придерживаться консервативной сдержанности и постепенности в реформировании российской политической системы. Социальный состав новой партии определил её политическое реноме. «Союз 17 октября» с момента своего возникновения последовательно выступал за подавление «революционной крамолы» в империи.

Этот процесс понимания политического перерождения самодержавия был теоретически общим для октябристов, но в деталях, на практике он создавал внутреннее напряжение в идеологии октябризма, ибо в «Союзе» объединились представители политически лимитрофных направлений. Во многом это было гетерогенное объединение трёх различных по идеологическим парадигмам и самости социально-политических страт: дворянско-землевладельческой, торгово-промышленной и дворянско-бюрократической. Политическая неоднородность «Союза 17 октября», с самого начала создания партии, несла в себе латентную угрозу её распада²². При номинально объявленном единстве «Союза» интересы трёх основных социальных групп входивших в партию, были изначально унилатеральными. Это сказалось на идеологии и организационной структуре партии. Так в «Союз» вошли на правах отдельных ассоциированных членов близкие по идеологии к черносотенно-правому движению региональные партии и союзы, например тамбовская «Партия законности и порядка» и другие²³. Всего в состав «Союза» на автономных правах вошло 23 региональных политических партий и организаций.

Устав «Союза 17 октября» естественным образом зафиксировал эту идейно-политическую аморфность в организационной структуре партии. По уставу членами партии октябристов могли быть как отдельные люди, так и целые партии и организации, которые признавали основной идеологический принцип «Союза» придерживаться «начал конституционной монархии с народным представительством»²⁴. Во главе «Союза» стоял ЦК (первоначально было создано два отдела ЦК петербургский и московский, с мая 1907 года работал единый ЦК в Москве). В обеих столицах действовали городские организации. На местах возникли губернские, городские, уездные и сельские отделы.

Весь комплекс названных проблем партийной жизни «Союза 17 октября» привёл в конце лета - осенью 1906 года к политико-идеологическому и организационному размежеванию в его рядах, когда к руководству партии пришло умеренное крыло «Союза 17 октября» во главе с А.И. Гучковым. Такой поворот руководства партии вправо вызвал отток наиболее либеральных членов «Союза» из его рядов²⁵. Не менее 60 организаций, то есть около четверти всех отделов «Союза», прекратили своё существование²⁶. В результате поправения партии, по словам кадета В.А. Маклакова, «ряды октябристов стали пополняться людьми к манифесту равнодушными, осуждающими политику не только Гучкова, но и Столыпина. Они шли в партию не по сочувствию к ее либеральной программе, а потому, что она была более приличной фирмой, чем правые»²⁷.

Программа «Союза 17 октября» была принята на I съезде партии, проходившем в феврале 1906 года. В программе декларировались, по мнению октябристов, новые формообразующие реалии, которые были введены в общественную жизнь России, после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года. К ним октябристы относили: переход российской государственности в «новое начало – начало конституционной монархии», «отныне, - также декларировалось в программе,- народ наш становится народом политически свободным, наше государство - правовым государством»²⁸. Государственное устройство октябристы видели в создании в России дуалистической монархии с преобладанием монархического элемента. Император и двухпалатный парламент (Государственная дума и Государственный совет) управляли страной, но царю принадлежали основополагающие и приоритетные права в данной дихотомии. Программа «Союза 17 октября» заявляла о необходимости сохранения «единой и неделимой» России, декларировала необходимость обеспечения хрестоматийных гражданских и политических прав (свобода совести, свобода слова, неприкосновенность личности, жилища и собственности граждан и т.д.). Взгляды на решение крестьянского вопроса у октябристов в основном совпадали с положениями столыпинской аграрной реформы.

«Союз 17 октября» был зарегистрирован петербургским градоначальником 10 октября 1906 года, и стал легальной политической партией. Возможность действовать легально, поддержка чиновничье-бюрократической среды, политическая умеренность и респектабельность «Союза 17 октября» позволила ему создать в годы революции 1905-1907 годов 260 отделов. Наибольшей численности Союз достиг в 1906 году, когда в его рядах состояло около 80 тыс. человек²⁹. По своему социальному составу «Союз 17 октября» являлся партией служилого дворянства, крупной финансовой и торгово-промышленной буржуазии, все попытки руководства партии создать устойчивые рабочие и крестьянские организации потерпели неудачу³⁰. Октябристы-предприниматели попытались насильно записывать в партийные ряды своих служащих, используя административный ресурс, явочным порядком и/или под угрозой увольнения, но эта компания не увенчалась успехом³¹.

Идеологическая и организационная аморфность «Союза 17 октября» сказалась уже в ходе революции 1905-1907 годов. Провал октябристов на выборах в I Государственную Думу, а также изданный МВД циркуляр от 14 сентября 1906 года, запретивший участие государственных служащих в деятельности политических партий, привели к распаду октябристской периферии. Третьеиюньский государственный переворот только ускорил и без того достаточно быстрый развал местных партийных организаций.

Во второй половине 1907 года деятельность большинства октябристских отделов замерла и работа «Союза» сосредоточилась в основном в Думе. Из 260 организаций действовавших ранее к этому времени сохранилось только 53. В 1908 году их уже осталось 10 на всю империю³². Численность партийных рядов «Союза» сократились катастрофически. Если в конце 1907 года в организациях октябристов насчитывалось около 19 тысяч членов, то в 1908 году по данным Департамента полиции чуть более 400 человек³³.

Выступая за подавление революции и наведение порядка в империи³⁴, октябристы одновременно, позиционировали себя как парламентскую, проправительственную политическую партию, выступавшие за тесные, рабочие отношения с правительством. Именно поэтому в условиях подъёма революции 1905-1907 годов, октябристам не удалось провести в I и во II Государственные Думы значительное число своих депутатов (в I Думе у октябристов было 16 депутатов, во II Думе – 43), и октябристская фракция не играла какой-либо значительной роли в первых двух Думах.

Октябристы дважды участвовали в переговорах о вхождении в правительство. Первый раз осенью 1905 года и второй весной – летом 1906 года и оба раза неудачно.

Введение нового избирательного закона после третьеиюньского государственного переворота позволило провести октябристам в III Государственную Думу 110 своих представителей, а вместе с примкнувшими к ним депутатами октябристская фракция составила 154 депутата. В Думе октябристы тесно сотрудничали с правительством П.А. Столыпина и считались проправительственной партией³⁵.

После убийства в 1911 году П.А. Столыпина союз октябристов с правительством потерял свою актуальность. И октябристы, как умеренно-либеральная оппозиция, стали оттесняться правительством на периферию политической жизни, а сам «Союз 17 октября» занял более критически настроенную позицию по отношению к правительству. На конференции октябристов, проходившей в ноябре 1913 года, эта позиция нашла своё отражение в решении партии дистанцироваться от правительственного курса. Именно тогда и сказалась идеологическая гетерогенность октябристов.

В декабре 1913 года фракция октябристов в IV Государственной думе³⁶ прекратила своё существование, распавшись на три части: земцев-октябристов, собственно «Союз 17 октября» и группу 15 бывших членов октябристской фракции. Раскол думской фракции октябристов явился закономерным концом идейно-аморфного «Союза 17 октября», претендовавшим на политический центр российской партийной системы. Октябризм не смог естественным образом объединить две разновекторные политические парадигмы: умеренный либерализм и реформизм с чиновничье-бюрократическим и монархическим консерватизмом. К 1915 году партия прекратила своё существование.

Левый фланг либерального движения занимала Конституционно-демократическая партия (КДП), о создании которой было объявлено на I съезде КДП, проходившем 12-18 октября 1905 года. По социальному составу партия кадетов включала в себя в основном представителей цензовой интеллигенции, либеральных помещиков и средних городских слоёв, которые ранее объединялись вокруг двух либеральных организаций «Союза освобождения» и «Союза земцев-конституционалистов». Признанным руководителем партии был П.Н. Милюков. В руководство партии также входили братья князья Павел и Петр Долгоруковы, князь Д.И. Шаховской, академик В.И. Вернадский, П.Б. Струве и другие.

Во время проведения I съезда КДП³⁷ правительством был опубликован Манифест 17 октября, который был воспринят кадетами с удовлетворением и надеждой на то, что самодержавие начало трансформироваться в конституционную монархию. Программа Конституционно-Демократической партии, принятая на I съезде партии была программой переустройства России на началах конституционной монархии. Она постулировала необходимость введения в стране общегражданских свобод и прав, институциализации принципа разделения властей, развитие парламентаризма, создание правительства ответственного перед парламентом, проведение аграрной реформы с наделением крестьян землёй за счёт общегосударственного земельного фонда, введение рабочего законодательства. Высшим органом КДП являлся партийный съезд. Повседневным руководством партии занималось ЦК, которое имело два отделения Московское и Петербургское. В провинции действовали местные организации различных уровней.

На волне революционной эйфории кадетская партия расширяла своё социальное влияние. К весне 1906 года в империи действовало около 360 партийных организаций различного уровня, в которых насчитывалось до 70 тысяч членов³⁸. Большинство организаций существовало в городах, впрочем, кадетские организации были и на селе.

Кадеты считали, что царское правительство и высшая государственная бюрократия под давлением революции способны пойти на формирование коалиционного правительства. Исходя из этой предпосылки, руководство кадетской партии приняло участие в переговорах с председателем Совета Министров С.Ю. Витте, однако они завершились безрезультатно. Неудача переговоров с С.Ю. Витте было первым, пока ещё не полностью осознанным кадетами, посланием правительства, что оно не нуждается в услугах левых либералов. В результате «холодный душ» переговоров с правительством сузил для кадетов горизонт реальных политических действий. Тогда свою основную работу кадеты перенесли в стены Государственной Думы.

Бойкот радикальными социалистическими партиями выборов в I Государственную Думу позволил кадетам привлечь на свою сторону левый электорат. В результате в Думу первого созыва кадеты провели 179 своих представителей, став самой большой думской фракцией. Доминирующее положение в Думе позволило приступить кадетам к проведению через законодательный орган своих проектов и инициатив. Первоочередной задачей признавалась проведение аграрной реформы³⁹ и нового избирательного закона. Кадетами были внесён ряд законопроектов: об отмене смертной казни, об основных положениях гражданского равенства, о неприкосновенности личности и другие. Впрочем, в июле 1906 года I Государственная Дума была распущена.

Во II Государственной Думе представительство кадетов сократилась до 98 депутатов, но, тем не менее, они продолжали играть определяющую роль в работе Думы. Кадеты продолжали критиковать действия правительства, проголосовав, в том числе против столыпинского аграрного законодательства. Роспуск II Государственной Думы ознаменовал собой окончание революции 1905-1907 годов и изменил политический баланс сил в стране в пользу царского правительства.