2. Роль политики в подготовке войн и военных конфликтов XXI века

Опыт XX века, особенно двух мировых войн, свидетельствует, что политическое равновесие является одним из важнейших условий предотвра­щения войн и вооруженных конфликтов как в биполярном, так и многополярном мире. Нарушение равновесия таит угрозу безопасно­сти не только тем, кто оказался в положении ослабленного, но и тем, кто добился силового превосходства. Против самого сильного начинают сплачиваться, чтобы восстановить нарушенное равнове­сие. Появляются государства, ставящие перед собой цель превзойти сильнейшего любыми средствами. Ожесточается борьба, дестабили­зируется мир, затрудняется и может стать недостижимым предот­вращение войны.

Многие мировые ученые полагают, что в поддержании равновесия в будущем, при постепенном ос­лаблении фактора внешней силы, будет возрастать роль баланса эко­логических, научно-технических и духовно-культурных потенциа­лов. Однако научное прогнозирование будущих войн сравнительно моло­до. Им активно стали заниматься с конца XIX века российские уче­ные - философы, экономисты, военные специалисты. Если послед­ние сосредоточивались на очередной ближайшей крупной войне, уг­рожающей государству, то философы стремились заглянуть глубже в туманную даль истории и прогнозировать влияние новых военных столкновений на судьбу всего человечества. Так, В.Соловьев считал, что роковая борьба между Востоком и Западом, вокруг которой, как он полагал, вращается вся история человечества, приведет в конце концов к разделению мира на две великие половины и войне между ними в XXI веке. «Эта предстоящая вооруженная борьба между Ев­ропой и монгольской Азией будет, конечно, последней, но тем более ужасною, действительно всемирною войною», - писал он. Такая война, перипетии которой он излагал довольно обстоятельно, долж­на была привести к образованию мирового государства, единой культуры человечества, прекращению войн. В то же время выдающиеся россий­ские мыслители Н.Бердяев, И.Ильин и другие предска­зывали, что за столкновением Азии и Европы может последовать война Евразии с Америкой.

Сегодня, когда речь идет о политической сути войн, ведущие мировые политологи и эксперты имеют в виду следующее:

оценку дей­ствий сторон с точки зрения понятий «агрессор» и «жертва агрес­сии», закрепленные в Уставе ООН, международном праве;

социаль­но-политические цели противников и последствия их осуществления для развития тех или иных стран и всего человечества;

установление справедливого или несправедливого в действиях воюющих сторон с точки зрения норм общечеловеческой морали (по принципу: никто не ест безнаказанно с древа аморальности, нельзя ставить на одну доску справедливость и несправедливость);

причиняемый ущерб: гибель людей, материальных и куль­турных ценностей, деградация экономики и т.д.;

политику, цели (провозглашенные и реальные) сторон;

оценку действий сторон с точки зрения международного права и норм общечеловеческой морали;

вектор воздействия войны на жизнь народов, государств, че­ловечества в сравнении с тенденциями эпохи;

итоги войны и ее долговременные последствия.

Однако практика показывает, что вскрыть истинную политическую сущность дейст­вий той или другой стороны бывает весьма трудно даже в давно прошедших войнах. Еще сложнее предвидеть, как будут выглядеть действия сторон в будущих войнах: кто будет зачинщиком и винов­ником, каковы будут цели, кто будет защитником справедливости, признанных правовых и моральных норм и т.д. Тем более, что под­линные цели могут сознательно маскироваться, затушевываться дек­ларативными. В этих условиях, по мнению Золотарева О.В., важно вскрыть «генетический код» в реальной политике госу­дарств, чтобы уяснить их истинные цели в возможных будущих вой­нах и вооруженных конфликтах.

«Генетический код» политического содержания войны с каждой стороны - участницы заключен в их политике, взятой в самом широком плане. При этом необходимо исходить из принципа - «кто не видит про­шлого в настоящем, тот не поймет будущего».

Так, например, анализируя современное состояние мировой безопасности, в первую очередь, следует мысленно обозреть отношение к России, странам СНГ и бывшего Варшавского Договора со стороны тех государств, которые на протяжении большей части XX века вели «холодную войну», осуществляли устрашение и подавление, непря­мые военные действия (демонстрация силы, навязывание изнури­тельной гонки вооружений, подрывные операции, проведение уче­ний и маневров вблизи границ, создание угроз в уязвимых местах и т.п.). Исчезло ли это содержание из объявляемой ныне политики «партнерских», «союзнических», «деидеологизированных» отноше­ний, которые якобы пришли на смену старым? История показывает, что целый комплекс военно-политических процессов, иницииро­ванных в 90-е годы Западом, свидетельствует об обратном.

Вопреки ожиданиям волны «региональных агрессий» уже в начале 90-х гг. прошлого столетия центр регионального вооруженного противостояния сместился в сторону более ограниченных по масштабу и интенсивности столкновений, подобных этнополитическим конфликтам в Центральной и Восточной Африке (Демократическая Республика Конго, Руанда, Бурунди, Сомали), Юго-Восточной Азии (Индонезия, Мьянма), на Среднем Востоке (Афганистан), в бывшей Югославии и бывшем СССР. Так, если 1992 год назван экспертами Стокгольмского международного института по изуче­нию проблем мира (СИПРИ) «годом наивысшего подъема между­народных усилий по предотвращению и урегулированию регио­нальных конфликтов», то уже в 1993 - 1994 гг. серия серьезных не­удач в области регулирования локально-региональных конфликтов постигла «международное сообщество» не только в странах «третье­го мира» (крах многонациональной операции в Сомали, кровопро­литные межплеменные столкновения в Бурунди, Руанде и Заире, рост внутренней нестабильности на Гаити, обострение ситуации в Афганистане и Анголе), но и в центре Европы (на территории быв­шей Югославии).

По оценкам ООН, на начало 1995 г. 82% международных миро­творческих операций, ведущихся с 1992 г., были связаны с урегули­рованием региональных конфликтов, возникших на почве внутри­государственных противоречий. В соответствии с системой классификации конфликтов, разработанной в СИПРИ, уже в 1994 г. основой всех «крупных вооруженных конфликтов» (31 конфликта в 27 регионах мира) послужили именно внутригосударственные проти­воречия, хотя некоторые из этих конфликтов (например, в Нагор­ном Карабахе, Боснии и Герцеговине, Таджикистане) и имели меж­государственный аспект. По подсчетам экспертов Проекта по гражданским войнам Упсальского университета, из 103 вооружен­ных конфликтов, имевших место в 1989-1997 гг., 97 носили внутри­государственный характер. При этом наиболее распространенным типом внутригосударственного конфликта 90-х гг. ХХ века была либо борьба за власть в рамках одного государства (собственно «гражданская война»), либо территориальный (экстерриториальный) передел в зоне распада одних государств и возникновения на их месте других.

Конечно, количество и политический характер возможных войн и конфлик­тов более многообразен. Большинство из них связано с распадом единого тела России. Еще И.Ильин предупреждал, что расчленение России явилось бы невиданной в истории политической авантюрой с гибельными последствиями на долгие времена для всего человечест­ва. «Россия превратится в гигантские «Балканы», в вечный источник войн; в великий рассадник смут». Державы всего мира (евро­пейские, азиатские и американские) будут вкладывать свои деньги, торговые интересы и стратегические расчеты в нововозникшие ма­лые государства; они будут соперничать друг с другом, добиваясь преобладания и «опорных пунктов», покушаться на прямое или скрытое «аннексирование» новообразований. В значительной мере это предвиденье великого русского мыслителя реализуется в поли­тике западных держав по отношению к России и другим странам СНГ. Например, если во второй половине 90-х годов ХХ века США предлагали купить нашу Сибирь за 3 трлн. долл. (при реальной стоимости одних ее ресурсов - в 100 раз большей), то в начале XXI века они уже просто намерены забрать ее силой. Так в американском журнале “Джи-Кью” появилась статья под названием: “Мы купим вас. И тем спасем”. Здесь же помещалась карта. Жирная желтая линия, разрезая надвое выкрашенную в жгуче красный “советский” цвет Россию, поднималась по Енисею с севера на юг, пересекая Байкал западнее Иркутска, и упиралась в Монголию. Все, что находилось слева от линии, называлось “Россией”, а справа - “Американской Сибирью”. Статья сопровождалась призывом: “Давайте купим Сибирь!”. Далее называлась сумма: “Всего за каких-то три триллиона долларов мы можем спасти Россию, прибавив семь звезд к нашему флагу и обеспечить целому поколению невиданное процветание”. (Звезды - это семь новых американских штатов под названиями Сибирь, Западная Якутия, Восточная Якутия, Амурская Бурятия, Хабаровский, Приморский и Беринг).

В этой ситуации основная политическая задача России видится в том, чтобы вернуть себе целостность, об­рести мощь. И тогда никто не посмеет и думать о том, чтобы напра­шиваться на войну с ней. Только сильная Россия - залог безопасно­сти и спокойной жизни ее народа. Действия Запада ужесточают на­строения российских масс. Доля граждан, видящих главных своих противников в НАТО и США, выросла за 1992-1997 гг. с 25% до 40%, а граждан, не верящих в благожелательность или нейтраль­ность всего Запада - до 70% . Однако здесь интересны данные мониторинга общественного мнения относительно реальных и желательных союзников России. Так, вопрос о реальных союзниках России показал, что россияне в первую очередь считают союзниками страны СНГ (15%); затем как реальные союзники рассматриваются США (15%), Китай (9%) и Германия (4%). Ответы на вопрос о желательных союзниках России дали несколько иную картину. С большим отрывом в качестве желательных союзников лидируют США (27%), затем Китай (14%), страны СНГ (12%) и Германия (11%). Таким образом, очевидно, что неоднозначно оцениваемая идея сближения со странами Запада и США имеет значительный потенциал в российском обществе.

Анализ современных военных доктрин ведущих мировых держав (США, Великобритании, Германии и др.) показывает, что они исходят, как правило, из при­оритетности миротворческих функций вооруженных сил, не имеют былых указаний на «врагов», «потенциальных противников», кон­кретные страны - источники военных опасностей. Чаще всего в них говорится о безымянных (безадресных) военных рисках, вызовах, угрозах. Пропагандистское предназначение этих вербальных нов­шеств не перечеркивает реальных изменений в политике, стоящей за ними. Об этом, в частности, свидетельствует интенсивное развитие взаимосвязей армий - своеобразной «военной дипломатии», планы и специальные институты сотрудничества, в том числе по подготовке военных кадров, проведению учений и т.п. В руководящих документах США и НАТО подчеркивается возрастание роли армий для борьбы с терроризмом, преступностью, наркобизнесом, при стихийных бедствиях и техногенных катастро­фах, осуществлении гуманитарных операций, для улучшения окру­жающей среды и т.п. Как известно, официальные торжества по случаю 50-летия НАТО в Вашингтоне в апреле 1999 г., проходившие на фоне военной агрессии против суверенной Югославии, завершились принятием новой стратегической концепции НАТО. Отныне усилия США и НАТО направляются на опережающее формирование благоприятной стратегической среды, способствующей достижению политических и экономических целей альянса в жизненно важных для них регионах, а это практически весь мир (прим. ред.). При этом поводом для военного вмешательства считаются: “угнетение народов; этнические конфликты; экономические бедствия; крах политического строя; распространение ОМП; нарушение притока жизненно важных ресурсов”.

В то же время, исходя из основных положений Военной доктрины Российской Федерации, военная безопасность государства должна обеспечиваться через: невоенные средства, ядерное оружие как фактор сдерживания, вхождение в системы коллективной безопасности, традиционные Вооруженные Силы и другие войска. Такая расстановка приоритетов, безусловно, позволяет обеспечить высокий уровень военной безопасности государства без повышения военных расходов в интересах развития. На практике же эта система не действует, хотя и принята Указом Президента Российской Федерации еще в ноябре 1993 г. и затем уточнена в 2000 г. Каждый ее элемент функционирует самостоятельно, нередко вступая в противодействие с другими. Аналогичная ситуация и в других вопросах.

Таким образом, анализ мирового опыта показывает, что основная масса армий идет в противовес по­требностям и тенденциям мирового развития и намерена сохра­нять такой курс до 2020 - 2030 гг. Внедрение новых военных техноло­гий служит тому, чтобы истреблять значительно больше людей и производить большие разрушения, чем в прежних войнах. В штабах, научных центрах, военных академиях стран НАТО проигрываются сценарии будущих войн, а также закладываются политические основы возможных крупных войн, в том числе мировой. Так, в частности, численность армий, при нынешних тем­пах сокращения, к 2030 г. будет 13-15 млн. человек, почти как перед второй мировой войной. В то же время поражающий же потенциал армий вырастет в 40-50 раз вследствие перехода преимущественно количественной гонки вооружений в качественную.

Однако с середины 90-х гг. прошлого века процесс сокращения вооружений и армий замедляется. Ведущие западные страны продолжают военные приго­товления с упором на качественные сдвиги. США ставят задачу иметь недосягаемую для других военную мощь, стать руководителем мира. Обосновывая особую роль США в качестве «межрегионального координатора», бывший председатель Комитета начальников штабов генерал К. Пауэлл в предисловии к книге «От глобализма к регионализму» называет четыре «острова постоянства в море перемен»:

Соединенные Штаты Америки будут оставаться мировым лидером («дом Америки - все мировое сообщество»);

сохранение реальной угрозы глобального масштаба, несмотря на происшедшие изменения, со стороны ядерных сил России («с тех пор, как я стал председателем Комитета, не проходит и дня, чтобы я не думал о российской ядерной мощи, которая может уничтожить нас за 30 минут»);

в ближайшие годы высший приоритет в международной политике руководством США будет отдан решению внутренних экономических проблем, которые тесно связаны с проблемами мировой экономики;

ситуация в мире будет оставаться опасной, неопределенной, нестабильной, плохо контролируемой на региональном уровне, кризисной («мы не присутствуем при «конце истории»; только в течение двух лет после назначения меня на должность, я должен был реагировать уже на 14 кризисов разной степени опасности в различных регионах мира»).

Сейчас США, по существу, выступают инициатором очеред­ной и совершенно не нужной гонки вооружения. Они положили на­чало новой революции в военном деле, основанной на применении информатики, высокоточного оружия. Нынешняя гонка вооружения открыта не в качестве ответа на какую-то конкретную военную угро­зу, имеющуюся для США или ее союзников, а как независимая ни от чего американская инициатива лидера. Это тем более вызывает недоумение, что их главный соперник, выражаясь языком американских политиков, - Россия производит умопомрачительные сокращения вооружений.

С начала 90-х гг. прошлого века производство ее оборонного комплекса сократилось в 6 раз, оружия - в 11,5 раза. Новое перевооружение США толкает на милитаристскую стезю другие страны. Например, резко нарастает милитаризация ряда регионов Ближнего Востока, Южной Азии, стран АСЕАНа. Растет объем торговли оружием, в котором лидируют США (55%) и Европейский союз (30%). Если в 80-х гг. ХХ века около 38% мирового рынка оружия принадлежало СССР, а США -20%, то к 2000 г. на долю США приходилось порядка 60%, а на Россию - 5-8%. Весной 1996 г. США сняли ограничения на собст­венный экспорт оружия в страны СНГ, налаживая военное сотруд­ничество с бывшими советскими республиками. Страны третьего мира, опиравшиеся на поддержку одной из сверхдержав, ныне ли­шились помощи и усилено вооружаются.

При этом западные корпорации, производящие оружие, получают са­мую высокую прибыль, которая нередко достигает 200%. Западная модель хозяйствования и демократии обеспечивает максимальные стимулы для военного производства. Торговля оружием, которая расширилась за 10 лет на 20% и поглощает 32 млрд. долларов, позволяет развивающимся странам, не имевшим до второй половины XX века собственных армий, сразу сделать их высокотехнологичными. Повсеместно идет накачка воен­ных мускулов. В страны Южной и Юго-Восточной Азии, Ближнего Востока, Азиатско-Тихоокеанского региона нарастает поток воору­жений из США, Франции, ФРГ, Англии, России, ЮАР и др. В «третьем мире» гонка вооружений грозит перерасти все мыслимые границы. Где в начале века знали лишь копья и луки, там теперь враждующие группировки применяют друг против друга ракетно-артиллерийские системы (Сомали, Либерия и др.). Насыщение ору­жием некогда свободных от него территорий способствует появле­нию новых очагов военных угроз, в том числе для государств-продавцов вооружений, распространению насилия и терроризма.

В частности, на долю Восточно-Азиатского региона приходится сейчас 32% вооруженных сил всего мира: во-первых, это крупнейшая в мире армия КНР (2,9 млн. чел.), во-вторых, армии КНДР, Южной Кореи, Вьетнама, Тайваня, Таиланда и других стран данного региона, которые по численности входят в число 15 крупнейших военных держав мира. Ряд стран в последние 3-5 лет заметно увеличили военные расходы: Иран на 42%, Пакистан почти на 20%, Индия на 12% и т.д. Кроме того, способность армий ведущих государств к широкомасштабным действиям и участию в больших войнах подкрепляется многомилли­онными отрядами резервистов, подготовленных военнообязанных людей, которые могут в считанные часы и дни встать под ружье (около 750-800 млн. человек). Без них регулярные вооруженные силы не способны вести большие войны. И то, что в США, Канаде, евро­пейских странах они наращиваются, говорит о многом. Новый импульс военным при­готовлениям дает расширение НАТО на Восток. Кроме того, необходимо отметить, что к концу XX века резко ослабла активность антивоенных движений.

Идея демилитаризации не может быть реализована при сохра­нении у подавляющего большинства людей милитаристского мыш­ления. История показывает, что в XX веке не произошло никаких существенных изменений в социализации человека, которая нацелена, как и в прошлом, на фор­мирование в нем участника нынешних и будущих войн. Такая на­правленность социализации человека проводится через все формы обучения и воспитания, пронизывает науку, культуру, литературу, искусство. Постановка вопроса об антивоенном воспитании отверга­лась и отвергается, хотя именно оно должно прийти на смену духов­ной милитаризации, которая осуществлялась на протяжении многих веков и тысячелетий. Демилитаризация не может быть осуществлена людьми, поклоняющимися милитаризму.

Что касается судьбы вооруженных сил в целом, то большинст­во ученых и политиков полагают, что они будут нужны вечно. Без них, якобы, человечество погрузится в пучину хаоса, как это про­изошло бы с материей Вселенной, если из нее убрать силы гравита­ции. При этом они исходят из социально-политической сущности армии. Именно эта сущность армии при нарушении социально-политической стабильности и назревании конфликтной ситуации позволяет государству опереться на вооруженные силы в целях изменения политической ситуации как в собственном обществе, так и при решении задач обеспечения безопасности государства от внешних противников. Тем самым армия втягивается в политическую борьбу и, соответственно, испытывает усиление политического воздействия. Другие же считают, что в нашу эпоху армии стали антиподом миру и несовместимы с интересами безопасности, что их надо чуть ли ни одним махом уничтожить, - и человечество от этого нисколько не пострадает. Истина лежит, как всегда, посередине между этими крайностями. Мир без армий вероятен, но его достижение - дело ХХI-ХХII веков.

В этой ситуации хотелось бы отметить, что нередко среди политологов существует мнение, будто бы армии и оружие сами по себе не пред­ставляют угрозы, не являются причинами войн, которые происходят не от них, а от политических противоречий, ведущих к использова­нию оружия. Этим игнорируется воздействие армий и вооружений на политику. Вооруженные силы своей огромной мощью подталки­вают политиков к своему применению, питают политический аван­тюризм. Наличие сверхмощных армий, готовых к широкомасштаб­ным и внезапным наступательным действиям, сеет недоверие, уси­ливает возможность случайных войн и конфликтов. При этом тенденции XX века свидетельствуют, что войны будущего, станут еще более истребительными и для гражданского населения.

Расширительное толкование функций вооруженных сил, пере­поручение им задач других специальных институтов (полиции, спа­сательных, экологических и других служб) на деле лишь предлог для оправдания укрепления и использования армий, когда объективно потребности в них сокращаются, когда роль насилия должна сни­жаться. Идет поиск вовлечений армий в «созидательные» дела, кото­рые сейчас выглядят преимущественно как «строительство» едино­образного мира по образу и подобию мирового лидера.

Несправедливый мировой порядок, при котором процветают страны «золотого миллиарда» и деградируют и без того отсталые, утверждается власть одной сверхдержавы, «стабилизирующим» фак­тором выступает военная сила, но такой «порядок» не может быть устойчивым и безопасным, он таит в себе возможность новых войн и конфликтов. О том, как динамично могут возникать структурные опасности, наглядно свидетельствует опыт России. Еще 15-20 лет назад в ней не было социально-политической базы для общественных антагониз­мов, тем более внутренней гражданской войны. Смена общественно­го строя, государственно-политического механизма, социальной структуры и хозяйственного уклада сопровождалась усилением конфронтационности в обществе, а к середине 90-х годов ХХ века сформирова­лась социально-политическая база гражданской вой­ны. Лишь исключительная выдержка и терпеливость народа спасли страну от этого бедствия. Но она сейчас постоянно стоит у этой ро­ковой черты. В решающей мере это обусловлено характером власти, поли­тики, общественных отношений и условий жизни.

На протяжении всей истории политика развивала значительно быстрее свое умение готовить и вести войны, нежели их предупреж­дать, обеспечивать укрепление мира и безопасности. Милитарист­ское искусство политики совершило невиданный взлет в XX веке, который оказался самым воинственным и кровавым. Политику XX века, связанную с решением вопросов войны и мира, Р.Никсон в книге «1999 год. Победа без войны» справедливо назвал «политикой организованного безумия».

Сейчас в политике по вопросам войны и мира четко обозначи­лись две тенденции, внушающие одновременно оптимизм и тревогу. Позитивные сдвиги 90-х годов ХХ века в отношениях между государствами рождают ожидания «мирной эпохи», расширяют возможность одо­леть такое зло, как война. Однако великие державы вместо того, чтобы ухватиться за благоприятную возможность и перейти к реши­тельной демилитаризации, сохраняют преимущественно традицион­ные подходы к военному строительству, особенно характерные для времен разгара «холодной войны». Если посмотреть на военную жизнь государств, то она отлича­ется судорожной активностью во внедрении новых видов оружия и техники, совершенствовании организационных структур - может быть даже более высокой активностью, чем перед первой и второй мировыми войнами. Есть опасность, что XXI век может стать более кровавым и во­инствующим, чем предшествующий. В этих условиях возникают вопросы: чем обусловлены воинственность миро­вой политики и господство в ней силовых подходов, с одной сторо­ны, а также чудовищное отставание ее способности сохранять и ук­реплять мир, с другой; в какой мере за этот «перекос» в политике не­сет ответственность наука и что от нее требуется, чтобы содейство­вать преодолению милитаризма в политике, политическом мышле­нии, политических отношениях и институтах?

На протяжении большей части истории научная мысль иссле­довала преимущественно роль политики как фактора, порождающе­го войны, как «руководителя» военной деятельности государств, формирования их военной силы, подготовки и ведения войн. Она со­средоточилась на обосновании предназначения и методов использо­вания военной мощи государств, как одного из средств (инструмен­тов) политики. Но в XX веке возникли идеи о политике, призванной «убить» войну как социальное зло. С появлением ядерного оружия нарастало обоснование того, что ядерная война не должна быть средством политики, ибо нет такой цели, ради которой можно было бы ее развязать. Такая война была бы гибелью всякой политики и самого человечества. Развитие обычных вооружений приблизило их по поражающим свойствам к ядерному оружию, а «обычную» войну к ядерной. В этих условиях наука обосновала необходимость исклю­чения любой войны из средств политики, отказа от войны как спосо­ба разрешения каких-либо противоречий.

Сделав такие фундаментальные выводы, наука отста­вала в разработке конкретных идей и проектов о политических ин­ститутах и механизмах, способных их осуществить, путях и спосо­бах устранения ферментов войны из социального организма, пре­одоления отсталого политического мышления и милитаристской «культуры», давящей на руководителей государств, общества, наро­ды, граждан. Исследование воздействия войн на общество, выявле­ние того, что негативное из этого сохраняется и действует, особенно актуально сейчас, когда перед человечеством, несмотря на все слож­ности, открылась уникальная возможность войти в мирную эпоху. Без этого нельзя иметь политику, которая обеспечила бы мир и безо­пасность России в XXI веке.

Сегодня можно так охарактеризовать политический облик прогнозируемых войн ХХI века:

агрессор будет совершать нападение только тогда, когда у него будет гарантия успеха;

политические цели будут достигаться не в ходе длительных войн, а в ходе длительной «непрямой», не военно-силовой борьбы, прежде всего, в области информационной и социально- политической;

собственно война против сохранивших дееспособность после «непрямых действий» социально-политических структур, будет в течение небольшого промежутка времени;

вооруженная борьба будет вестись в любой точке страны, в основном, воздушно-космическими силами и средствами;

главными объектами ударов будут системы государственного и военного управления, информационного ресурса, социального обеспечения;

комплексное деструктивное воздействие на человека и оружие у противника будет обеспечиваться одновременным и согласованным ведением информационной и психологической войны.

Таким образом, войны были, есть и прогнозируются в новом облике в XXI веке. Если мысленно представить себе весы, на одну чашу которых поместить пользу, а на другую ущерб от всех пережитых человечеством войн, то груз второй будет многократно большим, чем первой. При этом войны, без которых был невозможен прогресс, составляют весьма малую долю в общей массе войн за всю историю. Следовательно, критерий «прогрессивности» неприменим к войнам эпохи новейшей научно-технической революции, породившей оружие невообразимой мощи, превратившей войну в стихию всеобщего уничтожения и разрушения, в недопустимое средство разрешения каких-либо споров.

Основными политическими причинами неизбежных войн XXI века можно назвать следующие: во-первых, различия между государствами современного мира не просто реальны, они наиболее существенны. Во-вторых, мир становится все более тесным. Это ведет к росту цивилизационного сознания и углублению понимания различий и противоречий между цивилизациями и общности внутри них. Рост же цивилизационного самосознания приводит к обострению уходящих вглубь истории разногласий и враждебности.